Враг моего врага. «Ийон Тихий»

– Прости, Принц. Не собираюсь.

Он продолжал вести корабль к Земле недрожащей рукой, игнорируя лазерные залпы.

– «Ийон Тихий», вы меня слышите? – надрывались динамики. – Курс 50-42-97! Ради Бога, не делайте глупостей!

– Кэп, что с вами? – Клара с чемоданчиком быстро прошагала к нему, и плевать ей, что под ногами – весьма реалистичное изображение космического пространства. Приятно, когда рядом – профессионалы. – Что, совсем плохо?

А вампира при ней не видать. Странно.

– В глазах темнеет, – пожаловался Йозеф.

Она вздохнула.

– Действие препарата кончается. Давайте введу еще дозу.

– «Ийон Тихий», ответьте! Или мы откроем огонь!

Клара оглянулась на экран связи.

– Не обращай внимания, – махнул рукой Йозеф. – Пусть себе гундят.

Он закатал рукав, сел так, чтобы Кларе было удобнее колоть ему проклятую отраву.

– А где Аддарекх?

Она воззрилась удивленно.

– Он вам нужен?

– Нет, – он смутился. – Просто любопытно. Извини.

– Аддарекх с десантом. Там, где его место согласно боевому расписанию, – докторша язвительно взглянула на капитана. – Оно, знаете ли, вовсе не рядом со мной.

Но взгляд ее почти сразу стал виноватым. Жестоко язвить над умирающим, которому сама же помогаешь умереть.

– «Ийон Тихий», вы что, оглохли? Немедленно ложитесь на предписанный курс, иначе…

Йозеф благодарно кивнул Кларе, закрепился в пилотском кресле, включил микрофон.

– Да нет у меня времени тут с вами рассусоливать!

Дефлектор отразил первый настоящий удар. Гржельчик поморщился. Все-таки они сделали это. Посмели выстрелить в своего. А он так надеялся, что все еще остается для Земли своим… Почему? Что он такого сотворил? Не стоит и перебирать. Просто в последнее время ему везет, как утопленнику. Ничего, скоро это кончится. Только бы успеть попрощаться с Хеленкой.

Заработали двигатели «Ийона», уводя корабль с траектории выстрелов.

– Кэп, в чем дело? – раздался в наушниках голос дежурного стрелка. – Разблокируйте орудия, мы не можем ответить. Кэп!

Он закусил губу и мотнул головой.

– Мы не станем стрелять в землян!

– Тогда мы не пройдем к Земле.

– Пройдем, – упрямо возразил он. – Пройдем. Принц! Помнишь, как ты того Цаххайна уделал в «Небе в звездах»? Считай прокол под стратосферу.

– Под стратосферу? – изумленно воскликнул Фархад. – Но это опасно! Если при выходе не справиться с управлением…

– Я справлюсь, – сквозь зубы пообещал Йозеф. – Твое дело посчитать, мальчик.

Небесная сфера вокруг плясала, мутя желудок тем, кто непривычен к космическим гонкам. Лазеры юрких внутрисистемных истребителей били мимо. Какие-то антенны снесло скользящим попаданием. Звено истребителей разомкнулось, ударило с нескольких сторон; левый дефлектор загудел, но через миг «Ийона» уже не было в прицелах.

– Зелены вы со мной тягаться, – пробормотал Йозеф под нос. – Цепные шавки рядом с волком.

– Стационарные посты орбитальной обороны активируют орудия, – доложил наблюдательно-аналитический отдел.

Земля уже совсем близко, но вокруг планеты – плотный пояс военных спутников, последний рубеж обороны. Их не пройти. Их командиры знают свою задачу, последние посты не остановятся ни перед чем, Земля – прямо за ними.

– Пуск ракеты со спутника LZ, – сообщила женщина-аналитик. – Самонаведение, термоядерная боеголовка. Пуск со спутников LR, LT…

– Сколько у нас времени?

– Двадцать четыре секунды. Двадцать три… двадцать две…

– Принц, что с проколом?

– Девяносто восемь процентов, – голос юноши звучит хрипло.

– Пятнадцать… четырнадцать…

Ракеты были уже видны невооруженным глазом. Это ощущение, когда ты видишь, как к тебе с трех сторон приближается смерть, нельзя сравнить ни с чем. Волосы встают дыбом, душа с тихим писком прячется в пятки, нетренированные сфинктеры забывают о своих функциях… Мрланк и то замер в углу рубки с глазами какающего лемура – вряд ли понимал, что означает изображение на экране, скорее ощущал чувства присутствующих людей.

– Девяносто девять процентов, – прошептал Фархад. – Но если они ударят во время прокола…

– Мы ляжем на параллельный вектор, – отрывисто бросил Гржельчик.

– Шесть… пять…

Корабль нырнул вниз, пол провалился под ногами, гравикомпенсаторы не успевали. С визгом и воем, с гигантскими перегрузками крейсер ушел с траектории. Компьютеры внезапно потеряли цель, но системы самонаведения работали исправно – каждая из трех ракет зафиксировала излучение двигателей двух новых целей. Ракеты слились где-то вверху и сзади, и вспыхнувшее облако плазмы начало стремительно расширяться, догоняя «Ийон».

– Сто процентов, кэп.

На спутниках уже поняли, что произошло.

– Кэп, LR запускает новую ракету, – доложила аналитик. – И LZ тоже…

– Фархад, дай оценку, сколько займет прокол.

– Так близко – три секунды.

Йозеф включил ГС-привод. За три секунды их не достанет ни горячее дыхание термоядерного взрыва, ни новые ракеты.

Радуга, разлившаяся по экранам, продержалась три удара сердца, а потом «Ийон» мотнуло, тряхнуло, повело куда-то, стрелки приборов бешено заскакали по шкалам. Фархад невольно прикрыл глаза. В космосе все направления равны, но здесь в атмосфере, есть верх и низ, и здесь можно разбиться, упав с высоты. Выла тревога, корабль кидало, ударяя будто о камни – на такой скорости неоднородности воздуха казались вполне ощутимыми препятствиями. На экранах было видно, как горит обшивка. Безумно хотелось крикнуть что-нибудь паническое, но отвлекать капитана, колдующего за пультом, закусив губу так, что струйка крови ползла по подбородку – вот настоящее безумие. По носу бушевало белое пламя – носовые ускорители работали на торможение.

Тяжелый бомбардировщик летел над Сибирью. Нет, он не собирался кидать бомбы, эмблема на борту была российская, а что номер московский, а не сибирский – кто же различит? Чтобы не заметили беспокойные обыватели, самолет набрал большую высоту. А касаемо постов ПВО… Экипаж надеялся, что придираться не станут. Тещи у всех есть, в конце концов.

Бомбардировщик вез на родину тещу второго пилота. Бабке приспичило повидать старых подруг и былых ухажеров. Кто-нибудь пробовал отказать теще в сокровенном желании? То-то и оно. Командование отнеслось понимающе.

Первым заметил неладное штурман. Сзади по курсу, слегка левее и выше, вспыхнуло радужное сияние, переливаясь, стало стремительно смещаться к северо-северо-востоку, словно след на воде от гигантской кисти, окунутой в смесь люминесцентных красок. А в середине этого сияния открылась дыра в ничто, куда ухнули, деформируясь и корежась, подсвеченные облака, доселе степенно плывшие по небу. Ветер забился, сменил направление, закрутился вихрем, всасывающим воздушные массы в дыру.

– Твою мать! – только и успел он вымолвить.

Руки командира действовали быстрее мозга. Он еще толком не осознал, что случилось, а самолет, снятый с автопилота, уже резко уходил прочь, пытаясь вырваться из чудовищного воздуховорота. Плоскости скрипели и трещали, машина кувыркалась в предательском воздухе, кто-то матерился в шлемофоне, визжала теща второго.

Три секунды, и радуга погасла, дыра схлопнулась, выплюнув что-то настолько громадное, что и летать-то по воздуху не должно; тем не менее оно непостижимым образом летело, на глазах окутываясь пламенем; прямо по направлению движения забили клубы белого огня и дыма. Громадина, непрерывно горя и извергая огонь короткими фонтанами, на счет «раз» настигла реактивный самолет, движущийся в режиме форсажа, пронеслась мимо, обдав его жаркой турбулентностью, и за пару секунд исчезла вдали.

– Блин, что это за хрень? – ошарашенно спросил штурман. – Сделала нас, как стоячих.

Командир с трудом выровнял самолет, воздушные потоки все еще схлестывались в кильватере этого чудовища, как бешеные.

– О-ох, – застонала бледно-зеленая бабка. – Уморить меня решил, зятек?

– Да что вы, мама, – несчастно возразил второй пилот.

– Ты все это специально подстроил, чтобы поиздеваться над пожилой женщиной, – убежденно обвинила его теща. – Я же вас знаю, алкашей и хулиганов! Никакого почтения к старости…

– Принц, не спи, – позвал Гржельчик. – Проси разрешение на посадку. Видишь, мне некогда.

Этот приказ, отданный будничным тоном, привел Фархада в себя. Капитан просит посадку. Значит, он рассчитывает сесть, а не рухнуть. И впрямь, болтанка стала меньше, горизонт выравнивался, пламя, бушующее снаружи, опало.

– Капитан, Байк-паркинг отказал в посадке. Спрашивать Канаверал?

– Ну, спроси, – скептически согласился Йозеф. – Для очистки совести.

Отказ его не удивил. Коли уж «Ийон» чуть не расстреляли на подходе…

– Кэп, Канаверал тоже не дает.

– Что и требовалось доказать, – пробурчал капитан. – Готовь посадку в Ебурге, мальчик. На территории Академии есть такое большое тренировочное поле, знаешь?

– А нам разрешат на него сесть? – недоверчиво уточнил Фархад.

– Разумеется, нет. Только спрашивать мы не будем. Некогда уже. Посадка мне нужна через пятнадцать минут.

Тренировочное поле Академии космоса не простаивало. В солнечных лучах натужно поднимались в воздух, неуклюже барахтались в нем и плюхались на землю, порой разбиваясь, большие пенопластовые муляжи космических кораблей. Сегодня будущих пилотов учили стартовать и сажать корабль на планету. Игрушки на дистанционном управлении были промежуточным шагом между компьютерным симулятором и реальным учебным катером на двоих с инструктором. Центр подготовки в Финиксе традиционно пренебрегал этим этапом: руководство считало, что, раз интерфейс симулятора идеально отвечает рубке корабля, то никаких переходных этапов и не требуется. В Ебурге полагали иначе. Интерфейс интерфейсом, но мы живем не в виртуальности, а в реальном мире, настолько многофакторном, что никакие компьютерные технологии не помогут его исчерпывающе описать. А посему отвлекись-ка, курсант, от любимого ноутбука, сядь за учебный пульт в углу поля и погляди своими глазами, как кидают порывы ветра пятиметровую пенопластовую хреновину с гордым названием, намалеванным гуашью на борту. Почувствуй сам, каково ей, такой хрупкой, приближаться к земной поверхности под твоим неумелым управлением, как летят полимерные крошки от стабилизаторов, чиркающих по бетону, как разваливается на куски казавшаяся надежной конструкция оттого, что пилот не учел какой-нибудь ерунды. Послушай матерные вопли инструктора вместо корректного замечания операционной системы: «Вы проиграли», – и порадуйся еще, что это не плач безутешных родственников тех, кого ты погубил своей недостаточной квалификацией.

Грохнулась на покрытие площадки очередная пенопластовая фигня, вырезанная в виде ГС-крейсера, хрустнула перемычка между правым модулем и центральными отсеками, часть «корабля» отвалилась и запрыгала по бетонке независимо, кувыркаясь и крошась.

– Ньюмен, вы тупица! – завопил инструктор Молчанов. – Безрукий неуч! Когда вы уже научитесь садиться, а не только взлетать? Земле не нужны камикадзе! Наши корабли слишком дороги для того, чтобы быть одноразовыми! Даже эта пластиковая бандура – чересчур дорогое удовольствие, она не рассчитана, черт побери, что ее будут ломать так часто! Ньюмен, так вас и разэтак! Если вы повредили не только пенопластовый каркас, но и электронную начинку, я вас отдам в рабство мастерам на две недели, пока не прочувствуете на своей шкуре, каково паять всю эту лабуду для развлечения криворуких идиотов вроде вас!

Он перевел дух и вновь завопил:

– Ньюмен! Неужели у вас в детстве не было вертолета на дистанционном управлении?

– Был, – признался юноша, красный, как вареный рак.

– И что, вы так же над ним издевались?

– Ну-у, нет. Он нормально садился. Но с вертолетом ведь легче, у него винт…

Инструктор всплеснул руками.

– И это все, чего вам не хватает, Ньюмен? К следующему разу вырежьте из пенопласта винт и приклейте к этому несчастью! И назовите его «Карлсон»!

Валяющееся на бетонке разбитое творение Ньюмена носило название «Конан Варвар». Называть муляжи крейсеров настоящими именами, используемыми в обиходе, строго воспрещалось, но курсанты старались придерживаться традиций и выбирали имена героев сказок и фантастики.

– А чего сразу Карлсон? – тихонько проворчал другой курсант, блондин по имени Свен.

Молчанов орал громко, но слышал хорошо.

– Разговорчики, Карлсон? К пульту, быстро! Как вы назвали свой летающий гроб, лишь по недоразумению имеющий силуэт крейсера?

– Эта-а… «Капитан Флинт».

– Карлсон, вы что, офонарели? – инструктор аж изменился в лице. – Живо за водой и тряпкой! Меняйте название, не то Кенвуд Флинт, командир «Игоря Селезнева», вам в страшных снах будет являться! Как же можно называть тренировочные хреновины именами живых людей? Вы подумайте, Карлсон! А вдруг ваш гроб разобьется? Черт, он наверняка разобьется!

– Да-а, – обиделся Свен, – а «Карлсон», значит, пусть разбивается, и ничего?

Молчанов шикнул на несчастного Свена, и тот побрел за тряпкой.

– Та-ак, кто у нас следующий? Вон то страшилище, «Птица Рух» – чье оно? Эта птица хоть взлететь сможет?

Черноволосый паренек небольшого роста шагнул к пульту, ввел свой код. «Птица Рух» поднялась в воздух, покружила над полем, задрожала под неожиданным порывом ветра, идя на посадку, клюнула носом.

– Разве птицы так садятся, черт возьми? – рявкнул инструктор. – Птица ваша пьяная, или вы пьяны, а?

– А вы сами попробуйте! – предложил черноволосый. – Покажите нам, как надо.

– Вот-вот, – поддержали его из задних рядов. – Покажите!

Эрик Молчанов нахмурился. Он ругал курсантов не потому, что они были так уж плохи, а в воспитательных целях, чтобы они стремились превзойти себя. На самом деле управлять верткой, непослушной пластиковой конструкцией сложнее, чем настоящим кораблем, устойчивым, имеющим кучу вспомогательных цепей управления и стабилизации. Эрик был неплохим пилотом, но немного опасался опозориться. Он поднял глаза на внезапно потемневшее небо, пытаясь угадать направления ветров на разных высотах, и вдруг замер. Вниз стремительно опускался корабль. ГС-крейсер. Не пенопластовый, всамделишный.

– В стороны, – просипел он.

Курсанты порскнули по краям поля, не отрывая глаз от зрелища. Корабль гнал перед собой горячий ветер, разметавший остатки пенопласта. Стали различимы буквы на борту: «Ийон Тихий».

– Что он тут делает? – удивился Свен.

– Садится он тут, – сухо ответил инструктор. – Просили показать, как надо? Смотрите.

Он и сам ни черта не понимал, почему один из крейсеров садится не в порту приписки, а здесь, практически на лужайке, ну разве что залитой бетоном для местных нужд.

Раскаленная обшивка, местами прогоревшая, дышала жаром. Наметанным глазом Эрик определил следы попадания лазеров и отсутствие нескольких антенн. Но урон не тот, чтобы идти на аварийную посадку у ближайшей помойки. Загадка прямо. Только курсантам он ни за что не признается в незнании разгадки.

С ювелирной точностью громада опустилась на бетонированную поверхность. Пыль поднялась и осела. Инструктор откашлялся.

– Теперь поняли? Вот так и нужно сажать корабли.

Заскрежетал люк, и вниз, раскладываясь на секции, полетел трап. Аккуратно, чтобы не задеть горячую обшивку, из крейсера вышел человек в капитанском мундире и стал поспешно спускаться, гремя костылями. Йозеф Гржельчик, понял Молчанов. Он, конечно, не был знаком с ним лично. Но кто же еще это может быть, как не капитан «Ийона»? Он шагнул к нему.

– Капитан Гржельчик… Очень прошу вас, скажите курсантам пару слов.

Гржельчик озабоченно почесал голову, повернулся к будущим пилотам, стоящим с отвисшими челюстями, и изрек:

– Есть у кого-нибудь мобильник и машина? Мотоцикл тоже устроит. Только звездолет, туда его, не предлагать – свой имеется!

Йозеф вложил сим-карту в чужой телефон, пока они шли к машине Молчанова. Тут же вывалилось огромное количество пропущенных звонков. Не меньше половины – от Хеленки. Сердце сжалось.

Он вызвонил Викторию Павловну. Они подобрали ее у ворот интерната, и дальше она показывала дорогу. По всему видать, она не раз бывала в этой больнице: знала, куда поворачивать, где лифт, какой этаж нажимать, сколько нужно дать санитаркам, чтобы впустили в неприемный час.

Хелена была бледненькая-бледненькая, вся в гипсе, на растяжках. Голова в бинтах – побрили, небось, изверги, не понять им, что значат красивые волосы для глупой девчонки. Аппараты какие-то. Надо было Клару с собой взять, хоть объяснила бы, что к чему.

– Дочка, – он коснулся ледяной ладошки, садясь на табурет рядом, обхватил своими грабками, отогревая. – Хеленочка, я пришел, – он осторожно поцеловал белую щечку, стараясь не задеть бинты.

Она открыла глаза. Большие-пребольшие, светло-серые, как и у него. Она вообще была сильнее на него похожа, не на Марту. Папина дочка.

– Папа, – прошептала она, и из глаз покатились слезы, огромные и крупные, как жемчужины.

– Хеленочка, ну не плачь.

– Они сказали, ты не придешь, – всхлипнула Хелена.

– Как я мог не прийти? Ты же моя дочка, – он гладил холодную ладошку.

– Мама не пришла. Она меня больше не любит.

– Ну что ты, детка! Конечно, любит.

– Меня никто не любит, – прерывающимся голосом сказала Хелена, – потому что я тупая! Мама ненавидит меня за это. Она не захотела со мной разговаривать.

Чтоб ты провалилась, подумал Йозеф. Со своими собаченьками, суками прожорливыми, разговариваешь, а дочь родная – по боку.

Он прижал дочкину ладонь к небритой щеке.

– Хеленочка, я тебя люблю. И мне все равно, тупая ты или нет.

– Правда? – сквозь слезы в глазах сверкнула крупинка надежды.

– Детка, чтобы скорее повидать тебя, я нарушил приказ Центра. Рискнул сотней с гаком мирных граждан, развязал бойню, каких в истории еще не было, уничтожил полтора десятка вражеских кораблей.

– Чё, правда? – Хеленка изумленно расширила глаза. – Па, а тебя ругать не будут?

– Будут, – честно ответил он. – Но мне плевать.

– Папочка! – слезы моментально высохли, глаза залило полным, беспредельным счастьем. – Ты самый лучший папа на свете!

И почему перед глазами снова повисла пелена? Только не темная, а светлая. Йозеф моргнул, и щека стала мокрой. Прямо сообщающиеся сосуды какие-то. Хеленка перестала плакать, так слезы все равно нашли, откуда течь.

– Папа, ты такой клёвый! Я тебя обожаю.

– Тогда пообещай мне кое-что, детка. Больше никогда так не поступай, ладно? У меня нет никого, кроме тебя. Ты – мое единственное сокровище, – он старался всеми силами донести до нее это, чтобы глупышка поняла. – Ты должна меня пережить. Продолжить мой род, наплодить толпу внуков, и только потом…

Хелена хихикнула.

– Ну все, дочка. Мне нужно идти. Я поговорю с Викторией Павловной, с доктором, найду для тебя новую школу…

В светлых глазах снова мелькнула паника.

– Нет, папа! Не бросай меня! Не отдавай меня больше в школу, пожалуйста!

– Ну как же, детка? Тебе надо учиться.

– Не-ет! – она опять заплакала. – Я не могу учиться, как ты не понимаешь? Я ведь глупая.

– А что же делать? – он растерялся.

– Забери меня отсюда! – взмолилась Хелена. – Забери к себе!

– Куда я тебя заберу-то? – пробормотал он. Что у него впереди? Больница, могила…

– Возьми меня на корабль! Я качки не боюсь, – бедная Хелена; кажется, она недопонимала, на каком корабле служит ее папа. – Я буду хорошо себя вести и во всем тебя слушаться, честное слово! И прыгать за борт не стану. Клянусь, что буду жить долго-долго и внуков тебе нарожаю, сколько хочешь. Только обещай, что заберешь меня с собой. Па-ап!

Йозеф сглотнул.

– Обещаю.

– Правда? – Хелена радостно попыталась его обнять, но с переломанными руками это вряд ли ей удалось бы, даже не будь растяжек. – Честно-честно? И ты всегда будешь рядом со мной?

– Да, детка. Когда ты поправишься. А сейчас тебе нужен покой и хорошее лечение. Слушайся доктора и не забывай пить витамины, ладно?

– Ладно, – пробормотала Хелена, закрывая глаза. – Я очень тебя люблю, папочка.

Ладошка, в конце концов ставшая теплой, выпустила его руку. Йозеф некоторое время смотрел на задремавшую Хеленку, словно пытался запомнить. Потом дернул плечом – за остаток жизни не забудет, – резко встал и вышел из палаты.

Виктория Павловна нагнала его на лестнице. Шла рядом, приноравливаясь к его неровному, хромающему шагу, наконец, произнесла вслух то, что грызло ее изнутри.

– Вы ее обманули. Вам не позволят взять девочку на корабль. Да?

– Да, – ни капли раскаяния в голосе.

– Как вы могли? Вы же отец!

– А что я должен был сказать, Виктория Павловна? – остановившись, он обернулся к ней. Раскаяния не было и в его лице, одна лишь горечь. – Что мне и самому больше не ступить на трап «Ийона Тихого»? Если меня не расстреляют прямо сегодня, я умру от болезни через пару месяцев, – воспитательница охнула и прижала ладони ко рту. – Пусть она верит. Это поможет ей выздороветь, крепче встать на ноги. А когда она узнает… ну, что поделать – форсмажор. От смерти невозможно застраховаться, что бы там ни воображали себе страховые компании.

У Виктории Павловны задрожали губы.

– А мать у нее есть хотя бы?

Он открыл было рот, чтобы высказаться о Марте не самым приятным для нее образом. Но передумал, мотнул головой. Либо хорошо, либо ничего, вот так. Марта все равно, что умерла. Та женщина, которую он когда-то любил, которая терпеливо возилась с непутевой Хеленкой – умерла. Ее тело словно занял кто-то другой, чужой и незнакомый.

– Нет.

Он посмотрел на воспитательницу. Хорошая вроде женщина, и переживает за Хеленку.

– Виктория Павловна, позаботьтесь о ней. Я знаю, ее отчислили, и юридически вы не обязаны, но… Вот, – он не глядя выгреб из бумажника почти все, что там было – купюры, полоски платины, кредитки. – Пожалуйста.

– Ну что вы, не надо денег, – пролепетала Виктория Павловна, слабо отталкивая его руку. – Я ее и так не оставлю. Что вы, право… Вам самому пригодится…

– Мертвому деньги ни к чему.

Он насильно сунул ей в руки свое невеликое богатство – обрезок платины упал меж пальцев на пол, – повернулся и быстро заковылял прочь. Когда Виктория, подбирая на ходу выпадающие купюры, добежала до выхода, его уже нигде не было.

Ларс Максимилиансен рвал и метал, и каждый поступавший рапорт приводил его во все большее неистовство. «Ийон Тихий» прошел все пояса обороны, ушел от шести истребителей, от трех термоядерных ракет, потеряв лишь несколько антенн. «Ийон Тихий» сел на Земле, несмотря на то, что ему отказали в посадке. Ларс был в ярости. Выходит, вся система безопасности Земли никуда не годится!

– Это просто Гржельчик чересчур хорош, – попытался успокоить его адъютант, но лишь всколыхнул новую волну гнева.

Отряд, срочно посланный в Ебург арестовать проклятого Гржельчика, упустил его. Когда они прибыли на место, своенравного капитана там уже не было. Ребята попытались устроить засаду, экипажу это не понравилось, слово за слово, началась драка, и десант «Ийона Тихого» отметелил спецотряд в хвост и в гриву. Еще и этот позор вдобавок!

Дед гневно прихлебывал кофе, сдобрив его ударной дозой коньяка. Будь он магом, под его взором все бы давно повспыхивало и сгорело синим пламенем. К счастью для окружающих, сверхъестественными способностями главнокомандующий не обладал. И даже когда дверь кабинета отворилась, и перед ним предстал пресловутый Гржельчик собственной персоной, взгляд Ларса не пригвоздил его к полу и не испепелил на месте, хотя очень хотелось.

– Вы! – взревел Максимилиансен, вскакивая из-за стола и комкая важные бумаги. – Вы что себе позволяете, сукин кот, а?

Гржельчик невозмутимо подошел, постукивая костылями, и положил на стол тонкую папку.

– Что это за филькина грамота?

– Мой рапорт, – ответил он. – Может, пригодится. В том числе о том, как мой корабль обстреливали земные посты обороны. Вам не нужно, так координатору будет интересно почитать.

– Как вам удалось миновать посты? – рявкнул дед.

– Мастерство не пропьешь.

Тон Гржельчика был негромким и отрешенным, философским каким-то. И это еще больше вывело главнокомандующего из себя.

– Гржельчик, вы у меня будете рыдать кровавыми слезами! Вы обвиняетесь в измене родине!

– В чем моя измена? – спросил он так же спокойно. – В том, что я разбил вражеский флот? Или в том, что ни разу не выстрелил в ответ, когда меня пытались сбить свои же?

– Замолчите! – гаркнул старик. – Вы нарушили приказ, вы дезертировали с поля боя, вы…

– Я уже понял, что несимпатичен вам в общем и целом, – кивнул Гржельчик. – Следствие будет, или так расстреляете?

– Да я вас собственными руками придушу, мерзавец!

Йозефу было все равно. Какая разница, как умирать, по большому счету? Так, наверное, даже лучше, чем от ломки. Темная пелена висела перед глазами все дольше и отступала все неохотнее, вызывая головную боль. Несправедливость главнокомандующего слегка напрягала его чувство собственного достоинства, но какое это будет иметь значение, когда он умрет? Скоро все кончится.