Не отрекаются любя. Полное собрание стихотворений

Стихи о любви

…Он громко с главным инженером спорил –расстроенный, багровый человек.На всех глядел он с неподдельным горемиз-под опухших от бессонниц век.– Она еще поправится! –твердил он. –У ней еще, поверьте, хватит сил! –Как будто бы о ком-то очень милом,приговоренном к гибели, просил.Он был готов заплакать как мальчишка,тряся упрямо лысой головой…А дело шло всего о старой вышке,о скинутой со счета буровой……Рустам Али (тридцать второго года)работал ночьи день,и снова ночьв такую дьявольскую непогоду,что катерок отшвыривало прочь.Промок до нитки и оглох от ветра,от качки тошно стало на душе…Его никто не заставлял.Но это,как он сказал,«в характере уже».…А инженер пришел, когда светало.Он мог бы спать. Но все-таки не спал.Он вновь проверил сухость аммонала,взглянул на штольни, осмотрел запал…У горла билась жилка торопливо.Он все шагал и глаз не мог закрыть.И все ему казалось – силу взрывавозможно сердцем удесятерить.Все рассказать, все вспомнить – жизни мало.Тесна бумага, и слова сухи.Я до сих пор еще не написалаоб этом настоящие стихи,чтоб мне не стыдно было подарить ихсвоим друзьям, которые везде,стихи такие, чтобы даже критиких не назвал «стихами о труде».Пренебрегая дружеским советом,сто раз проверив доводы свои,я все-таки настаиваю:этостихи не о труде,а о любви!

Пути-дороги

Мне в путь никто не помахал платочком.Трехдневный дождь гремел по водостокам…И вот я стала движущейся точкойс северо-запада к юго-востоку.Навстречу рощи мокрые летелии крыльями озябшими шуршали…Летели искры огненной метельюи кувыркались в речке с камышами.Мостов кричало гулкое железо,и встречный поезд, оглушая свистом,как вихрь, вывертывался из-за лесаи исчезал за поворотом мглистым…На полустанках бегали ребята –веселая продрогшая орава,те самые, с которыми когда-тоя, девочкой, бруснику собирала.В купе висел слоистый дым махорки,окошко застил покрывалом бурым…Но хмурый инженер с Магнитогоркимне не казался ни чужим, ни хмурым…И я узнала, кажется, майора.Не он ли раненый лежал в палате?Я спутницу узнала по узоруна немудреном бумазейном платье,по медным косам, заплетенным туго,и по румянцу на девичьей коже…Ведь это школьная моя подруга…А впрочем, нет… Но до чего похожа!А непогодь не уставала злиться.Секла по стеклам струйками косыми…Потом немолодая проводницарассказывала о погибшем сыне,о старшей дочке, о внучонке Пете…И все так близко, дорого, знакомо…Пути-дороги… Бесприютный ветер…А нам тепло. А мы – повсюду – дома.

Родина

Четыре недели у нас на глазахс солдатскою жизнью прощался казах.Лежал он истаявший, серый, как дым, –как быть нам, что делать с таким молодым?Ему говорю: – Поправляешься, друг, –а он догорает, почти что потух.А рядом капели гремит перестук,с рассвета горланит соседский петух,а в лужах такая лежит синева,заглянешь – кружиться пойдет голова,заглянешь – и сердце сожмется до слез:и кто ж это радость такую принес?– Ты, может быть, хочешь поближе к окну?Дай ноги прикрою, в халат заверну.А может, налить тебе чаю еще?А может быть, снова заныло плечо?– Спасибо, сестра, ничего не хочу.Я лучше один полежу, помолчу. –Тогда говорю я: – Будь ласков, скажи:а верно, что степи у вас хороши?Что ранней весною в тюльпанах они,что красные маки в степи, как огни? –И так у него засияли глаза,как будто на них набежала слеза,и темный румянец пошел по лицу,как будто бы жизнь воротилась к бойцу.И, сжав мои пальцы в бессильных руках,привстал он и начал рассказывать мнеединым дыханьем, на двух языках,о лучшей на свете своей стороне.В палату хирург приходил и ушел,пришла санитарка и вымыла пол,и смерклось; и стала багровой заря…Я, видно, солдата спросила не зря,уснувшее сердце его бередя.Я слышала, скрипнула дверь в коридор –то смерть притворила ее, уходя…На этом мы с ней и покончили спор.…Наш поезд стоит на разъезде в степи.Тюльпаны, тюльпаны, куда ни ступи,как смуглый румянец казахской весны,под небом невиданной голубизны.Так вот он какой, твой край дорогой,сияющий, ветреный, знойный, нагой…Когда же поднимется солнце в зенит,сыпучий песок зашуршит, зазвенит,о капле единственной небо моля,иссохнут тюльпаны и маков моря,и выгорит небо почти добела,и дали завесит багровая мгла.…Но мимо платформы шагают друзья,кудрявые саженцы в ведрах неся,идут комсомольцы. И значит – войназа степь, чтоб всегда зеленела она.Чтоб хлебом и хлопком густым пророслаземля, что солдата от смерти спасла.Я знаю – он здесь, в этих жарких песках,и снова в бою, и опять впереди…Как друга обнять бы его, отыскав.Хоть слово сказать…Да попробуй найди.Промчался товарный. Потом через мигфлажком полинялым махнул проводник.И снова: сыпучих барханов ряды,в струящемся мареве призрак воды,и снова и снова, куда ни ступи,тюльпаны, тюльпаны, тюльпаны в степи.

На разъезде Чумыше

Соль в степи, как полуда,и, на солнце рыжея,выгибают верблюдылебединые шеи…Небо выше да выше,дали шире да шире,на разъезде Чумышедве юрты небольшие.Хлевушок из самана,будто в шутку слепили…Голубые барханыЧумыш обступили.А меж серой колючкибыстрых ног отпечатки,в смуглой маленькой ручкекарандаш и тетрадки.Ребятишки из домуторопятся в школу…Это только чужомуздесь пустынно и голо.Это только чужомуне близко, не миловсе, что с детстваребячья душа полюбила.А в Москве еще сладкоспится вашей подружке.Темно-русые прядкиразбрелись по подушке…Еще солнце в дороге,еще ночь на пороге,у кроватки в порядке –карандаш и тетрадки.Дождь холодный, осеннийбарабанит по крыше……Что за синие тенина разъезде Чумыше?И бегут на занятьядевчонки, мальчишки,полосатые платья,цветные штанишки…Вьется тропка по склонуот разъезда до школы.Это только чужомуздесь пустынно и голо!

Разлука

За дугою виадука,за щетиною лесканачинается разлука,беспокойная тоска.Сосны кружатся враскачку,искры гаснут на лету…Грозной башней водокачкаотплывает в темноту.Встречный поезд на разъезденас приветствует гудком,добродушные соседиугощают кипятком.И колхозница-старушка(не живется без забот)мне домашнюю ватрушкуна ладони подает…Мы летим родной страноюпять ночей, четыре дня…Очень ласкова со мноювся дорожная родня…А тоске не видно края.За окном густеет тьма…До зари перебираюстроки первого письма.Нахожу за словом слово,теплотою их дышу,я тебе письма такогоникогда не напишу.Грусть моя тебя встревожит,опечалит, может быть…И притом в дороге можетслово жаркое остыть.Я открытку лучше брошугде-нибудь тебе в пути:дескать, помню, мой хороший,будь здоров и не грусти.Вот и все. Качает очень,и к тому ж неярок свет……Тает, тает у обочиндыма стелющийся след.Застилает белым дымомверсты, годы, города…Но любимые к любимымвозвращаются всегда!

Станция Баладжары

Степь, растрескавшаяся от жара,не успевшая расцвести…Снова станция Баладжары,перепутанные пути.Бродят степью седые козы,в небе медленных туч гурты…Запыхавшиеся паровозыпод струю подставляют рты.Между шпалами лужи нефтис отраженьями облаков…Нам опять разминуться негдес горьким ветром солончаков.Лязг железа, одышка пара,гор лысеющие горбы…Снова станция Баладжарына дороге моей судьбы.Жизнь чужая, чужие лица…Я на станции не сойду.Улыбается проводница:– Поглядите, мой дом в саду! –В двух шагах низкорослый домик,в стеклах красный, как медь, закат,пропыленный насквозь тутовник…(А она говорила – сад.)Но унылое это место,где ни кустика нет вокруг,я глазами чужого детствав этот миг увидала вдруг,взглядом девушки полюбившей,сердцем женщины пожилой…И тутовник над плоской крышейожил, как от воды живой.

Сапер

Кончив работу,он сел на крыльцо,вытер от пыли и поталицо.Вынул потертый кисет из кармана,тот, что в последнем счастливом годусшила рязанская девушка Аннаи подарила у всех на виду.Годы счастливыеснова вернутся,годы разлукиподходят к концу…В ковшике медномсолдатка Ануцатеплую воду выноситбойцу.Пьет он и думает: как это странно,что в разоренном молдавском домудевушка Анна, девушка Аннавдруг издали улыбнулась ему.В старенькой кофте с разводами пестрыми,в копоти черной и белой пыли…Как же назвать вас, если не сестрами,верные женщины нашей земли!Тихая улица – пепел да щебень,позднее лето, ни облака в небе,щедрый и праздничный свет…Клен, собирающий солнце в ладони,и непросохшая надпись на доме:«Минв доменет».

Прощанье

День осенний… день ненастный,тучи, тучи без конца…Вдоль дорог шиповник красныйот Страшен до Быковца.В камыше туманы ткутся,как в дыму холмов валы…По шоссе влекут каруцыфлегматичные волы…И когда летит трехтонка,вся в пыли, за поворот,жмется жалобно в сторонкуустаревший транспорт тот.В кукурузе бродит ветер,косы желтые трепля…Листья с шорохом на грейдеросыпают тополя…Ах, Молдавия, Молдова,всей душою полюбя,как же я останусь сновабез хорошей без тебя?Как же нам с тобой проститься,если натвердо не знать,что весной с зимовья птицывозвращаются опять?!Разлетается по склонамлета мертвая краса…Фрунзе верде – лист зеленый –от души оторвался!

Другу

Ни прошлого мучительное жало,ни ревности бессмысленная власть.Бывают дни, когда любовь усталаи прячется, не грея, не лучась.В такие дни, когда на сердце скука,а в голосе осенний холодок,нам кажется возможною разлука,и тень ее ложится на порог.Мой старый друг, не трогай нити тонкой(что порвано – нельзя соединить),но сбереги, как берегут ребенка,который при смерти, но должен жить.

Дагестанская ночь

Желто-тусклые фары,рек невидимых гул,в черной бездне –янтарный,словно соты,аул…В чьем-то доме ночевка,тишина… темнота…Монотонно, как пчелка,песню тянет вода.Ядра завязей плотныххолодны и тверды:гордость сердца чьего-то,чьей-то жизни труды…Сонно листьями плещетсад, незримый в тиши,но не лечит, не лечитгорный ветер души,только хуже тревожит,память мне бередя…Нет, не будет…Не можетсчастья быть без тебя.Поздно, поздно,ах, поздно!Все равно не помочь.Раскаленные звезды…Дагестанская ночь.

Осень в Латвии

На море вода похолодела,кажется тяжелой и литой…и на узенькую Юрас-иелальется с вязов ливень золотой.Посмотри, как рассветает поздно,как становится с недавних порвсе грознее по ночам беззвезднымветра нарастающий напор…А наутро замолкают сосны,белки верещат над головой,море светит синью купоросной,воздух дышит пылью штурмовой.Рыбаки просушивают сети,дюны ослепительно белы,смуглые, обветренные детичайками взлетают на валы.Пахнет морем, яблоками, хвоей,над селеньями пернатый дым…Все труды оплачены с лихвою,свежим хлебом, медом молодым.Хорошо здесь осенью, и все жене могу я больше ждать ни дня:там, в Москве, тоску мою тревожа,осень наступает без меня…Мост крылатый, парк полиловелый,кручи башен над Москвой-рекой.…Прохожу я тихой Юрас-иела,в переводе – улицей Морской.

На море

Я шла сюда с душою темной,лишенной мужества и сил,но ветер шумный и огромныйменя схватил и ослепил.Валы грозили, и гремели,и наступали на меня,и скользко вспыхивали мелив шипенье красного огня.К закату несся парус медный,надменно выгнут и упрям,и я припомнила, что дед мойвсю жизнь скитался по морям…И я подумала о сыне,как он, от всех морей вдали,упорно, с крыльями косымивыстругивает корабли.Швыряя водорослей плети,вскипали пенные горбы,и в душу мне ворвался ветернеуспокоенной судьбы.И так смеялся, так гремел он,закатным пламенем обвит,что я припомнить не посмелавчерашних маленьких обид!

Мы праздник встречали в дороге

Мы праздник встречали в дороге,декабрьской студеною ночью,в седых оренбургских степях…Мы мчались вдоль скатов пологих,и пара кудлатые клочьяцеплялись за снег второпях.Мы праздник встречали в дороге.Мы песни хорошие пели,мы пили вино из стаканови рюмок плохого стекла…Мы были одними из многих,которых вот так же качало,которых такая же силапо дальним дорогам влекла.Почти незнакомые люди,пришли мы друг другу на помощь,и каждый старался соседаутешить, что, мол, не беда,что все еще в будущем будети что новогодняя полночьс веселой и дружной беседойв пути хороша иногда!Мы мчались сквозь полночь и вьюгу,мы мчались в шипенье и гудеколючей уральской зимы…Мы счастья желали друг другу –почти незнакомые люди,почти незнакомые люди,друг в друга поверили мы.Свистки улетали далече…Мы пели, смеялись, молчали,мечтали при свете неяркомв вагоне, продутом насквозь…И был этот праздничный вечермоим новогодним подарком,а счастье, что мне пожелали,тотчас по приезде сбылось!

Норд

Горизонт туманом полустерт –это предвещает непогоду…Третьи сутки оголтелый нордгонит в Каспий скомканную воду.В три дуги сгибает деревца,крутит пыль, крушит с налета стекла…Ветер, ветер, нет ему конца,пухнут веки, в горле пересохло…В это время ни души живойна Приморском не найдешь проспекте.Только ветра непрестанный вой,только запах пыли, роз и нефти…Только бухта в мачтовых огнях,город, круто уходящий вправо,только память о минувших днях,днях, когда рождалась наша слава.А на самой дальней буровой,где-нибудь у острова Артема,парень с непокрытой головой,оглушенный скрежетом и громом,задыхаясь в водяной пыли,в этот час спокойно и умелоза семь километров от землиделает свое простое дело.Фонаря летящий огонек,четкие короткие движенья…А ему, наверно, невдомек,что сейчас он выиграл сраженье.Он в бою сегодня, как вчера,с ветром,с морем,с временем,с железом…Он от суши начисто отрезан –третий день не ходят катера,оттого, что разгулялся норд,празднуя приход весны в столицу…Черный город в дымке распростерт.Этой ночью никому не спится,так необычайно хороша,без огней, без яркого убранства,рвущаяся в пенное пространствогорода мятежная душа.

Моряна

Из чуть голубоватого туманавсплывает Нарген розовой стеной…С утра задула крепкая морянаи точит камни острою волной.Гудит гудок, и второпях проходит,фырча и дым по ветру расстелив,залатанный, чумазый пароходик,навеселе вернувшийся в залив.Идут валы как будто в белых перьях,крепчает ветер, влажный и тугой,а под ногами раскаленный берег,великолепно выгнутый дугой…Теперь как будто вылеплен из воскадалекий Нарген – кучка желтых сот…Давным-давно пришел из Красноводскаслепящий мокрым лаком теплоход.Шумит, шумит соленая моряна,шумит, не утихая ни на миг…Мне кажется, тяжелый зной Иранасюда с потоком воздуха проник.Мне кажется, тусклее небо стало,а ветер горячей и солоней…Вчера я эту девушку видала.И – как умела – говорила с ней.Она была красивою и стройной.Она была по-южному смугла.Она была почти совсем спокойнойи только улыбнуться не смогла.Без узелка, без паспорта, без визытри дня назад она пришла сюда,и дороги ей улицы Тавриза,как нам родные наши города.Но все еще звучат в ушах угрозы,рыданья, стоны, выстрелы кругом…И Саади прославленные розыраздавлены солдатским сапогом.Чужие лица, говор иностранный…Сестра моя, всем сердцем мы с тобой!Шумит, шумит соленая морянанад нераздельной нашею судьбой.И на земле трепещет тень инжира,и детский смех подобен ручейку,и мимо нас идут солдаты мира,твои друзья – рабочие Баку.

Путь к руде

Дорога выбита в горах,дорога выгрызена в скалах…Река сквозь каменистый прахчто день, то новый путь искала.То растекалась между глыб,то собиралась воедино…Столетья, верно, не могли бтакие горы с места сдвинуть.Река ломилась напролом,летела в грохоте и мыле,над искристым ее крыломветвящиеся тени плыли.Старик платан, оторопев,в воде по пояс брел по круче…Потом реки внезапный гневсменялся радугой летучей,и под навесом легких лозона струила зыбь рябую,пока ей в русло довелосьна день прилечь, до новой бури.Какое дело до рекирабочим, пыльным и усталым?Они опять несут мешкис кирпично-красным аммоналом.У них характер слишком крути удивительные руки…Они, как паутину, ткутнад пропастями виадуки.А над рудой – броня веков,твердым-тверда ее защита:над ней пласты роговиковтупят сверло из победита.И смуглолицый Михбали,забыв Мугани край привольный,весь в пухлой буровой пыли,не покидает узкой штольни.По-детски горд своею властью,он рушит горные пласты,впервые постигая счастьеосуществления мечты!

Из окна вагона

В сугробы осыпая блестки,мерцая пылью ледяной,белоголовые березкиперебегают под луной.Они повергнуты в смятеньеи перепуганы до слез…Их светло-дымчатые тенишарахаются под откос.А ели – те стоят спокойно,лесной, задумчивый народ,и смотрят из-под шалей хвойныхвдогонку вполуоборот…А по обочинам зыбучим,почти у насыпи рябой,кусты, ушанки нахлобучив,бегут за поездом гурьбой.А паровоз свистит и дразнит:мол, не догонишь, не спеши…Наверно, нынче зимний праздниксправляется в лесной глуши.Там все в серебряном тумане,в лиловом ледяном огне,и, верно, где-то на полянетанцуют зайцы при луне.Пойти туда бы, покружитьсяпо хитрой заячьей тропе,но только отсветы, как птицы,влетают в темное купеи между спящими с опаскойкружат, пока не рассвело,и над моей постелью тряскойроняют светлое перо.

Бессонница

Кряхтели рамы, стекла звякали,И все казалось мне:вот-вотуснувший дом сорвется с якоряи в ночь, ныряя, поплывет.Луна катилась между тучами,опутанная волокном,как мачта,дерево скрипучеераскачивалось под окном.Давным-давно легли хозяева,огонь погас.А сна все нет.И заманить ничем нельзя его.И долго мешкает рассвет.От окон тянет острым холодом,и хорошо и страшно мне.Все крепко спят.И с грозным городомя остаюсь наедине.Наш утлый дом по ветру носится,раскачивается сосна…И до чего ж она мне по́ сердцу,азербайджанская весна!

Письма

Долго ли испытывать терпенье?Долго ли –опять,опять,опять –пыльные, истертые ступени,очередь к окошку номер пять?Пачки писем в узловатых пальцах,равнодушный, шелестящий звук…Письма – эти вечные скитальцы –ждут других, гостеприимных рук.И, быть может, долгими ночами,за семью печатями, в тиши,тяжело вздыхают от печаличьей-нибудь непонятой души!В семь часов окно должно закрыться.Завтра в девять – отвориться вновь…В белых треугольниках томитсяневостребованная любовь.Я взяла бы вас и отогрела,обо всем бы выслушала я.Только нету до меня вам дела,если вы искали не меня!…У окошка с полукруглой рамкой,где от ламп зеленоватый свет,седовласая азербайджанкамне привычно отвечает: – Нет. –Выхожу, иду на берег к морю,где в мазутных лужицах земля,и смотрю, смотрю, как за кормоюпенится дорога корабля,как на мачте сонный парус виснети, спеша в далекие края,мчатся чайки…Белые, как письма.Неручные, как любовь твоя!

Арык

Глаз к сиянью такому еще не привык…Зной густой, золотой и тягучий, как мед…А за домом, в саду,пробегает арык,как живой человек,говорит и поет.Он струится, как будто в ущельезажат,меж забором и каменной пестрой стеной.Распахнется калитка…Лучи задрожат…Засмуглеет рука…Брызнет звон жестяной.С мягким бульканьем вглубь окунется кувшин,И опять тишина.Он один ни на мигне стихает, сбегая с далеких вершин,торопливый арык,говорливый арык…В нем вода холодна и молочно-бела,и, как лента из шелка, упруга в горсти…С первой встречи я сердце ему отдала.Пели птицы в саду:«Не спеши, погости».Счастье ходит со мной по дороге любой…А покой…А покоя не будет нигде.В час, когда занимался рассвет голубой,я пришла попрощаться к ханларской воде.

Тишина

Двое шли и ссорились.А ночьголубела празднично и хрупко.Двое шли и ссорились.Уступкане могла уже ни в чем помочь.Их несправедливые словараздавались явственно и гулко.А в несчетных лужах переулказалегла такая синева,словно небо в них перелилось…В каждой синяя луна лежала,в каждой облако, дымясь, бежало,тонкое и светлое насквозь.Пахло глиной и древесным соком,холодом нестаявшего льда.Шелестела зябкая вода,торопясь по звонким водостокам.Мир лежал торжественный такойи необычайно откровенный.Он бы выдал тайны всей вселенной,но под равнодушною ногойразлеталась вздребезги луна,облако тонуло,и на частихрупкая дробилась тишина…И никто не вспомнил, что она –тоже счастье.И какое счастье!

«Мне сказали – ты в городе Энске живешь…»

Мне сказали – ты в городе Энске живешь.Очень занят работой и встречи не ждешь.Я хожу по Москве, майским ветром дышу,ни открыток, ни писем тебе не пишу.И хотя ты расстался со мной не любя,но молчанье мое огорчает тебя.И представь – на булыжной чужой мостовойвдруг лицом бы к лицу мы столкнулись с тобой.Ты подумал бы: чудо!А вовсе и нет –просто я на курьерский купила билетили села во Внукове на самолет,а до Энска четыре часа перелет.Как тебя обняла бы я, друг дорогой!Только в Энск никогда не ступлю я ногой,никогда я на поезд билет не куплю,никогда не скажу тебе слово «люблю».Ты сейчас от меня так далек, так далек –никакой самолет долететь бы не мог.

Ожидание

Непреодолимый холод…Кажется, дохнешь – и пар!Ты глазами только молод,сердцем ты, наверно, стар.Ты давно живешь в покое…Что ж, и это благодать!Ты не помнишь, что такое,что такое значитждать!Как сидеть, сцепивши руки,боль стараясь побороть…Ты забыл уже, как звукимогут жечься и колоть…Звон дверных стеклянных створок,чей-то близящийся шаг,каждый шелест, каждый шорохгромом рушится в ушах!Ждешь – и ни конца, ни краядню пустому не видать…Пусть не я,пускай другаятак тебя заставит ждать!

«Биенье сердца моего…»

Биенье сердца моего,тепло доверчивого тела…Как мало взял ты из того,что я отдать тебе хотела.А есть тоска, как мед сладка,и вянущих черемух горечь,и ликованье птичьих сборищ,и тающие облака…Есть шорох трав неутомимыйи говор гальки у реки,картавый,не переводимыйни на какие языки.Есть медный медленный закати светлый ливень листопада…Как ты, наверное, богат,что ничего тебе не надо!

Ссора

Вечер июльский томительно долог,медленно с крыши сползает закат…Правду сказать –как в любой из размолвок,я виновата,и ты виноват.Самое злое друг другу сказали,все, что придумать в сердцах довелось,и в заключенье себя наказали:в комнатах душных заперлись врозь.Знаю, глядишь ты печально и строгона проплывающие облака…А вечеров-то не так уже много,жизнь-то совсем уж не так велика!Любят друг друга, пожалуй, не частотак, как смогли мы с тобой полюбить…Это, наверно, излишек богатстванас отучил бережливыми быть!Я признаю самолюбье мужское.Я посягать на него не хочу.Милый! Какая луна над Москвою…Милый, открой, –я в окно постучу.

Прощанье

Чемодан с дорожными вещами,скудость слов, немая просьба рук…Самое обычное прощанье,самая простая из разлук.На вокзалах плачут и смеются,и клянутся в дружбе и любви…Вот и ты, стараясь улыбнуться,говоришь:– Смотри не разлюби!Ну к чему, скажи, тревоги эти?Для чего таким печальным быть?Разве можно позабыть о светеили, скажем, воздух разлюбить?У тебя глаза совсем больные.Улыбнись. Не надо так, родной…Мне ведь тоже в ночи ледяныенестерпимо холодно одной.Шум, свистки, последние объятья,дрогнули сцепленья, зазвеня…До свиданья! Буду очень ждать я!Только ты…не разлюби меня.

Осень

Как желтые звезды, срываются листьяи гаснут на черной земле…А небо все ниже,а вечер все мглистей,заря – будто уголь в золе.Вот первый огонь засветился во мраке,грачи на березах кричат…Далеко за речкою лают собакии слышатся песни девчат.Гуляет, поет молодое веселье,вздыхает влюбленный баян…А из лесу сыростью тянет и прелью,ползет по лощине туман…И кажется мне, что над Соротью где-то,в холодном белесом дыму,такая же ночь приходила к поэтуи спать не давала ему.

«Не отрекаются любя…»

Не отрекаются любя.Ведь жизнь кончается не завтра.Я перестану ждать тебя,а ты придешь совсем внезапно.А ты придешь, когда темно,когда в стекло ударит вьюга,когда припомнишь, как давноне согревали мы друг друга.И так захочешь теплоты,не полюбившейся когда-то,что переждать не сможешь тытрех человек у автомата.И будет, как назло, ползтитрамвай, метро, не знаю что там.И вьюга заметет путина дальних подступах к воротам…А в доме будет грусть и тишь,хрип счетчика и шорох книжки,когда ты в двери постучишь,взбежав наверх без передышки.За это можно все отдать,и до того я в это верю,что трудно мне тебя не ждать,весь день не отходя от двери.

«Мы шли пустынной улицей вдвоем…»

Мы шли пустынной улицей вдвоемв рассветный час, распутицу кляня.И, как всегда, под самым фонаремты вдруг решил поцеловать меня.А нам с тобой навстречу в этот мигвеселые студенты, как на грех…Мы очень, видно, рассмешили их –так дружно грянул нам вдогонку смех.Их разговор примерно был таков:– Видали вы подобных чудаков?– И впрямь чудак, ведь он не молод… – Да,но и она совсем не молода!Ты сердишься за дерзкие слова?Но что же делать – молодежь права.Попробуй на меня когда-нибудьпристрастным взглядом юности взглянуть.Давай простим их неуместный смех:ну где ж им знать, что мы счастливей всех?Ведь им прожить придется столько лет,пока поймут, что старости-то нет!

У источника

Тягучий жар на землю льется,томят извилины пути…К артезианскому колодцубежит ребенок лет шести.На цыпочки на камне беломприподымаясь на краю,губами ловит неумелотугую, круглую струю.Она дугой взлетает звонко,спеша в орешник молодой,и пересохший рот ребенкаедва целуется с водой.И у меня судьба такая,и я к источнику бегу.Мне счастье бьет в лицо, сверкая,а я напиться не могу!

Зеркало

Все приняло в оправе круглойнелицемерное стекло:ресницы, слепленные вьюгой,волос намокшее крыло,прозрачное свеченье кожи,лица изменчивый овал,глаза счастливые… Все то же,что только чтоты целовал.И с жадностью неутолимой,признательности не тая,любуюсь я твоей любимой…И странно мне,что это… я.