Принцесса из Шанхая

Альбина не могла скрыть удивления.

– Наверное, ты умеешь есть палочками?

– Представьте, да. Аркадий Николаевич сам выстругивал палочки из дерева и учил меня обращаться с ними. Надо же было чем-то развлекаться? Пользоваться палочками довольно просто.

Возникла пауза. Альбина притушила злой блеск в глазах – интерес, с которым Ростовцев слушал эту недотепу, не на шутку взбесил ее. Китайская кухня! Кто бы мог подумать, что они найдут общий язык на почве еды? Быстрее бы официант принес заказ.

Словно вняв ее просьбе, явился молодой человек с подносом, расставил тарелки, открыл бутылку грузинского вина…

– Иди, любезный, – отослал его Альберт. – Я сам буду наливать.

Госпожа Эрман улыбалась через силу, ревниво следила за родственницей: сейчас та опозорится – вряд ли она умеет свободно обращаться с ножом и вилкой. Вопреки ожиданиям, Лика явно не в первый раз держала в руках столовые приборы. Ее движения были изящно непринужденны, легки.

Ростовцев из-под ресниц наблюдал за новой знакомой. Мелодичные колокольчики возвестили, что кто-то хочет поговорить с ним.

– Это мобильный телефон? – спросила Лика. – Можно взглянуть? Какой приятный звук… будто музыкальная шкатулка играет! У меня в детстве была.

«Ловко она прикидывается наивной дурочкой! – злилась Альбина. – Мобильника не видала, что ли? Вот змея! Детство вспомнила. Оригинальничает! Строит из себя этакую простушку. Альберт тоже хорош: показывает ей телефон, просто соловьем заливается!»

– Ты не будешь разговаривать? – попыталась она привлечь его внимание. – Кто звонил?

– Какая разница? – отмахнулся Ростовцев. – Не люблю, когда меня беспокоят во время приятной беседы.

Он принялся показывать Лике, как работает телефон, какие кнопочки нажимать, как включать видеокамеру и прочее. Она разрумянилась, заулыбалась. Еще бы!

Альбина проклинала тот миг, когда она уступила просьбам родителей и взяла с собой эту «лесную принцессу». Кто же мог подумать, что Ростовцев… Нет! Это немыслимо! Его забавляет такая неприкрытая глупость? Одно платье мадемуазель Лики чего стоит! Вырядилась монашкой, а кокетничает, будто ее только этому и учили.

Ростовцев поймал себя на мысли о музыкальной шкатулке. И помрачнел. Отчего-то настроение испортилось, хотя он не подавал виду. Однажды в юности он долго искал по всей Москве красивую музыкальную шкатулку, чтобы подарить ее Юле. Выбрал наконец черную, покрытую лаком и стилизованную под граммофон, – с китайской гравюрой на боку. Уже тогда ему нравилось все восточное. Деньги на подарок копил целый год… а вместо дня рождения пришлось идти на похороны. Он так и не заставил себя подойти к гробу, к открытой могиле, куда опустили Юлю. Наверное, от понимания, что ее здесь больше нет…

Горькое чувство вины пронзило Альберта. Юля, Юля! Он с тех пор ни разу не ходил на кладбище. Зачем? Она осталась в его сердце.

Слова Лики о шкатулке разбудили болезненные воспоминания. Любил ли он Юлю, Ростовцев не знал, но зато он не мог больше полюбить ни одну женщину. Или не позволял себе. Он словно держал клятву, о которой никто не просил его. Откуда же чувство вины? Ведь те отношения, что складывались между ним и любовницами, ублажали его тело, не затрагивая души.

Тягостное ощущение предательства, тем не менее, нарастало. Неужели из-за Альбины? Но и с ней, ничего подобного пережитому с Юлей, не было.

Не в состоянии справиться с тяжестью в груди, Ростовцев резко встал из-за стола. Его не должны видеть угнетенным, подавленным – ни в коем случае.

– Извините, – сказал он. – Пойду, проветрюсь. Сделаю пару звонков.

Женщины молча смотрели, как он направился к выходу: госпожа Эрман с недоумением; Лика с пониманием, – если человек грубо нарушает правила хорошего тона, на то существует веская причина.

– Таковы деловые люди, – постаралась сгладить неприятное впечатление Альбина. – Бизнес превыше всего.

Лика взялась за ростбиф, за разговорами он почти остыл. У ее соседки аппетит пропал. Что он возомнил о себе, этот Альберт? То откровенно ухаживает за деревенщиной, то встает и уходит невесть куда.

– Не расстраивайся, он вернется, – бестактно проявила участие «таежная родственница». – Его что-то огорчило. Ветер и снег благотворно действуют на горячую голову.

Зал ресторана заполнили посетители. Стало шумно, тесно. Подвыпившие мужчины бросали быстрые, жадные взгляды на двух женщин – вернее будет сказать, на Альбину.

– Ты имеешь успех, – улыбнулась Лика без тени зависти.

– Где Ростовцев? – проворчала та, мельком оглядываясь. – Не хочется в одиночку отбиваться от навязчивых кавалеров.

– Я с тобой.

Госпожа Эрман состроила скептическую гримасу. Хотя… пожалуй, «лесная принцесса» права: своим присутствием она кого угодно отпугнет.

Когда элегантные часики Альбины отсчитали больше сорока минут, в проеме входа показалась высокая, ладная фигура Ростовцева. От него веяло свежестью морозного вечера, на лице играла улыбка.

– Еще раз прошу прощения, – приложил он руку к груди. – Непредвиденные обстоятельства! Ужин продолжается.

Он налил дамам вина, себе – большую рюмку водки, выпил залпом, налил еще. Словно горе какое заливал.

«Пьет, как извозчик, – неприязненно отметила Эрман. – Пропадал где-то, теперь водку глушит, не закусывая. На него не похоже».

– Дамы! – спохватился Альберт. – У меня для вас презент. Чуть не забыл! – Он достал из кармана два круглых бархатных футляра, приобретенных перед ужином в ювелирном салоне. – Прошу принять по случаю знакомства.

Первой он вручил футляр Лике, как гостье. Потом с шутливым полупоклоном – Альбине. Она сразу достала драгоценность – крупная подвеска на цепочке – и едва не выдала своего разочарования. Подвеска представляла собой золотой кружок, покрытый эмалью в виде черно-белого символа инь и ян. Опять китайское! Куда такую штуку наденешь? Разве что на чайную церемонию.

– Какая прелесть, – тихо произнесла Лика, и госпожа Эрман остолбенела, увидев точно такое же украшение в ее руках.

«Что это значит? – мысленно возмутилась она. – Купить мне и этой чумичке одинаковые подвески?»

– У тебя безупречный вкус, дорогой, – пропела Альбина и нежно поцеловала Ростовцева.

– Тай-Цзы! – воскликнула Лика. – Великое Единство. Вот эта темная капля вверху – женское начало, а светлая внизу – мужское. Мне отчим объяснял! Символ только кажется двухмерным, на самом деле он отражает сложное, взаимопроникающее устройство мира.

– Что ты говоришь?!

Альбина притворно всплеснула руками, она готова была разорвать нахальную девицу. Вздумала тут философствовать! Прямо дочь китайского императора.

Гостья не уловила подвоха.

– Все идет по кругу, – сказала она. – Что будет, уже было… а что было, то и будет. Это и есть инь и ян: неуловимый миг неуловимой встречи.

– Тай-Цзы символизирует безвременье… или вечность, что по сути одно и то же, – поддержал Лику Ростовцев. – Посмотрите в окно, на летящий снег! Это признак зимы, но мы… уже ощущаем весну… иными чувствами. Она присутствует, хотя нет еще ни травинки, и на улице стужа. Так в разгаре жаркого лета незримо присутствует осень: каким-нибудь желтым листком, подхваченным ветром, она обязательно напомнит нам о себе. В неподвижности кроется движение, а в ночи зарождается день. Мы пока не знаем, что произойдет завтра, но затаенная радость или тоска говорят языком нашего будущего.

Они словно состязание в красноречии устроили. Один мысль заканчивал, другой тут же подхватывал. «Ну и дела!» – не переставала удивляться госпожа Эрман. И тут «таежная родственница» выдала очередную фразу, от которой вся кровь бросилась в голову столичной львицы.

– Так бывает в любви, – бесстрашно подняла Лика свои нефритовые глаза. – Когда двое, кажется, еще любят друг друга, внутри этой любви уже гнездится разлука. Кто-то один уже привязался сердцем к другому… или к другой. Оба пока не замечают скрытой силы нового чувства, которое зреет в недрах старого. Осень еще горит золотом и рябинами, а зима уже сыплет на это увядание густой белый снег. Даже если новая любовь появилась пока только в мыслях, она уже существует там… Все повторяется! Вам не приходит на ум, что мы уже сидели за этим столом и…

Она замолчала, порозовев от смущения, надела украшение себе на шею. Альбина презрительно скривилась, убрала свою подвеску обратно в футляр.

– Я бы побеседовал с вашим отчимом, – улыбнулся Лике бизнесмен. – С превеликим удовольствием.

– К сожалению, не получится. Аркадий Николаевич исчез.

– То есть… как? – не понял Ростовцев.

– Ушел в тайгу и не вернулся. Такое бывает. Заблудился, или зверь на него напал.

– Не нашли?

– Кому искать? В тех краях подобное не редкость. Кто пропал, – поминай, как звали.

Ростовцев молча кивнул. Он перестал расспрашивать и сменил тему. Альбина расцвела, когда он пригласил ее на танец. Вернувшись за столик, решили заказать сладкое и фрукты. Лика погрустнела, отказалась от десерта.

Тихо журчал фонтан. Мраморная купальщица подставила роскошное, гладкое тело под струйку прозрачной воды, бьющей между камней в гроте. Вода по мягким линиям ее плеч стекала вниз, в розовую чашу-раковину и стояла там, подсвеченная изнутри тусклыми огнями. Лика засмотрелась – печаль сквозила в позе, наклоне головы прекрасной купальщицы… и у нее на сердце грусть, тоска.

– Мне домой хочется, – заявила гостья.

Альберт Юрьевич достал телефон.

– Сейчас водителя вызову: самому за руль нельзя, – выпил много.

– Мы уже уходим? – капризно протянула госпожа Эрман. – Ну-у-у… Алек! Я хочу сладенького! – Она была вызывающе красива в ярко-синем облегающем платье, с высокой грудью и сильными, стройными бедрами, обтянутыми бархатом. Холодно, искусственно красива – ледяная дева.

Ростовцев уже договаривался с водителем. Лику охватило такое нетерпение, что она вскочила и пошла в гардероб за пальто.

– Погодите! – крикнул Ростовцев ей вслед. И предложил Альбине: – Ты подожди, если хочешь. Я отвезу нашу гостью, вернусь, и мы еще посидим.

– Что, шофер один не справится?

– Это невежливо, дорогая.

Разумеется, госпожа Эрман не осталась. Всю дорогу в машине она дулась.

– Я ужасно беспокоюсь о Стефи, – призналась Лика. – Она сегодня с утра приболела – сердце, давление. Вдруг ей плохо стало, а рядом никого?

– Кто такая Стефи?

– Домработница. Вернее, не совсем…

Ростовцев протянул новой знакомой свой мобильный телефон.

– Позвоните ей!

Лика не совсем привыкла к такой штуке, как телефон, и мысль о звонке Стефи не пришла ей в голову.

– Как набирать?

– Просто цифры вашего городского номера, – подсказал Альберт.

Она последовала его совету и услышала длинные гудки… трубку никто не брал. Две следующих попытки закончились тем же.

– Спит, наверное, – предположила Альбина.

Лика побледнела и закусила губу. Не надо было ей оставлять Стефи одну!

* * *

Сыщик обдумывал свой визит к Красновской.

С одной стороны, та явно стремилась помочь, с искренним теплом говорила о новой хозяйке, с другой – принадлежала к касте так называемых «порядочных людей», которые не выдают чужих тайн ни при каких обстоятельствах. Знай она гораздо больше того, что поведала Смирнову, все равно молчала бы. На первых порах. Постепенно Красновская прониклась бы к нему доверием и выложила остальное – он умел обращаться с пожилыми дамами. Так что сыщик особо не переживал: завтра, послезавтра, через неделю, но старушка раскроет свои секреты.

Когда он вышел из дома на Неглинной, на улице падал снег, от утренней оттепели не осталось и следа. Свет фонарей и витрин придавал летящей пелене снега радужные оттенки. Часы Смирнова показывали начало десятого, в сущности, детское время. Красновская сослалась на недомогание – у нее на такую погоду резко разболелась голова – и попросила перенести беседу на завтра. Сыщик не успел задать ей некоторые вопросы.

Вообще Стефания Кондратьевна произвела на него двоякое впечатление. По виду она напоминала даму старой закалки, экономку богатого дома: сухое лицо с морщинами у глаз и губ, седые, аккуратно подстриженные в каре волосы; платье с глухим воротом на некогда статной, но поддавшейся времени фигуре; живые темные глаза за стеклами очков. По характеру же она походила на одинокую, неприкаянную пенсионерку, которая работает на хозяев и ищет в них прежде всего близких, семью, а потом уже источник дохода.

Красновская встретила сыщика любезно и гостеприимно, к его приходу она накрыла к чаю стол в гостиной просторной квартиры. Комнаты были прилично отремонтированы, обставлены в классическом стиле, мебелью из ценных пород дерева, без бросающейся в глаза роскоши, зато добротно и удобно. С высоких потолков свисали хрустальные люстры, со стен взирали из старинных рам молодые всадницы и блестящие красавицы в шелковых платьях в духе Брюллова.

– Это копии, – пояснила Стефи. – Но очень хорошие. Аркадий Николаевич разрешил мне сделать ремонт и купить мебель по своему вкусу.

– Как вы с ним познакомились? – спросил Смирнов.

Он осторожно, старясь не раздавить тонкий фарфор, поднес к губам чашку. Аромат и цвет чая оказались превосходными.

– Я у прежних хозяев служила, они дали мне прекрасную рекомендацию. Господин Селезнев предложил остаться, когда приобрел квартиру, – мне выбирать не приходилось. Я уж привыкла здесь – поди, лет двадцать на одном месте. Ближайшие магазины, аптеки, прачечные изучила, как свои пять пальцев. Куда на старости лет срываться? И условия хорошие: жить, присматривать за квартирой, пока хозяева не приедут, совсем нетрудно. Жалованье Аркадий Николаевич мне назначил большое, выплатил наперед, да еще много денег дал за то, чтобы я в будущем оформила дарственную на него самого или члена его семьи. Деньгами-то я по-своему распорядилась.

– Как же, если не секрет?

– Продала свою комнату в коммуналке, добавила некоторую сумму и приобрела отдельное жилье в Перово. Сдаю внаем. Теперь, как мы и договаривались, эту-то квартиру я Лике «подарила», а та моя будет. Если Лика замуж надумает выходить или просто надоем ей, перееду туда.

– Вы с Ликой ладите? Споров, разногласий не возникает? – поинтересовался Всеслав.

– Какие споры? Это ж ангел светлый, а не девушка! – воздела руки к лепному потолку Красновская. – Мы с ней обе одиноки, как два тополя на Плющихе. У меня была семья – муж, сын, как положено, – потом супруг мой заболел, слег и приказал долго жить, а сын за границу уехал, насовсем. Присылает мне по две открытки в год – на Рождество и на день рождения. Но… я на сына не обижаюсь. Слава богу, он свою жизнь устроил, в моей помощи не нуждается. А то ведь кого ни послушаешь, у всех дети выросли, выучились, только на ноги никак не встанут: просят и просят у стариков их последние копейки!

Она говорила громче обычного, поскольку была глуховата. Так же громко вынужден был задавать вопросы сыщик.

– Какого вы мнения о господине Селезневе?

– Мы с ним виделись семь лет назад, разговаривали по поводу квартиры, заключили соглашение, он мне заплатил на годы вперед, не поскупился, – терпеливо повторила Красновская. – Этого достаточно, чтобы я составила о нем мнение. Я хорошо разбираюсь в людях! По Аркадию Николаевичу сразу было видно – солидный человек. Ведь он мне на слово поверил, никаких бумаг не заставил подписывать, ничего. Жаль, если он погиб! А надежду терять нельзя, в тайге всякое случается: бывает, люди, которых считали мертвыми, спустя год-полтора возвращаются.

– Что вы можете сказать о прежних хозяевах?

– Славные старики, не придирчивые, покладистые, только больные очень. Они к детям уехали, в Америку. Меня тоже сын звал в Гамбург, но я отказалась. Чужбина есть чужбина! В семьдесят один год пора о душе думать, а не о чужих странах.

«На вид ей можно дать на десять лет меньше, – отметил сыщик. – Неплохо сохранилась».

– На ваш взгляд, предыдущие владельцы квартиры знали господина Селезнева?

Стефания Кондратьевна отрицательно покачала головой.

– Н-нет… думаю, они не были знакомы. Купля-продажа, кажется, состоялась по объявлению. А… какое это имеет отношение к отцу Лики? – удивилась пожилая дама. – Она сказала, вы его будете искать. Правильно! Ей родной человек рядом нужен.

– Да, – подтвердил Всеслав. – Я ищу ее отца. И любой факт может натолкнуть меня на след. – Он обвел взглядом книжные шкафы, набитые книгами. – Вы библиотеку собирали?

– Частично. В основном, книги куплены новой хозяйкой, читает целыми днями. Она же не работает, телевизор ей не по вкусу пришелся, вот и глотает книгу за книгой. Я, говорит, жизнь изучаю! Разве жизни-то по книгам научишься?

Смирнов понимал, что беседа с Красновской скользит по поверхности, не проникая в глубь странной и во многом темной истории Лики. Может, домработница действительно никаких дополнительных подробностей не знает? Иначе сама Лика у нее все выудила бы. Или они заодно?

– Опишите, пожалуйста, Аркадия Николаевича, – попросил он. – Что-то бросилось вам в глаза? Какие-нибудь запоминающиеся детали поведения, внешности?

– Интересный мужчина, видный… с усами, с бородкой. При деньгах. Щедрый, вежливый… не знаю, право, что еще добавить. Годы прошли, молодой человек! А я близорука, без очков в двух шагах соседку не узнаю, не здороваюсь. Она уже не обижается, привыкла.

Больше Стефания Кондратьевна ничего существенного не припомнила, как ни старалась.

– Вас не насторожило, что человек покупает квартиру, оформляет на вас, никакой расписки не берет, платит вперед за ваши услуги, а сам уезжает?

– Почему меня должно было это насторожить? – искренне недоумевала пожилая дама. – У людей судьбы по-разному складываются, разные причины возникают для самых невероятных поступков. Какое мое дело? Я не привыкла в чужую жизнь нос совать. Просто господин Селезнев сразу проникся ко мне доверием: порядочные люди друг друга чувствуют. А что вы все о нем расспрашиваете?

– В некотором роде я профессиональный любопытный, – рассмеялся Смирнов. – Кстати, вам правда кто-то на улице отрезал прядь волос?

Красновская неожиданно разволновалась.

– Ой! – схватилась она за голову. – Давление подскочило! В груди давит… сердце… надо принять таблетку. Дайте воды.

Пока сыщик бегал на кухню за водой, домработница чуть отошла.

– Хулиганья развелось, спасу нет, – слабым голосом пожаловалась она. – Я вечером из аптеки шла, а он подскочил и… чик! Толком-то не сообразишь, что случилось. Безобразие. Хорошо, волосы обрезал, а не сумочку. Бандитизм процветает! Раньше такого в помине не было.

Сыщик горячо ее поддержал. Потом спросил:

– Вы сказали «он». Успели кого-то заметить?

– Да где мне заметить? – с видом умирающей простонала Красновская. – Снег лепит, темнотища. Он! Кто же еще? Хулиган!

Смирнов вернулся к вопросу о Селезневе:

– В течение этих семи лет Аркадий Николаевич связывался с вами? Писал, звонил?

– Нет, – покачала головой домработница. – Он не обещал. Оставил распоряжения и уехал, велел ждать. Я, грешным делом, думала, уж не упокоился ли он с миром? А тут Лика приехала, мне на радость! Господи, хоть бы мне пожить немножко… помочь девочке в Москве освоиться, жениха хорошего найти. Здоровье у меня совсем плохое стало, без таблеток дня не бывает.

Всеслав понял – пора уходить. Сегодня Красновская уже ничего не скажет, лучше попытать счастья в другой раз.

Он ехал домой, перебирая в памяти разговор, отыскивая в нем намеки на истинную подоплеку дела. Но не преуспел в этом.

ГЛАВА 7

В офисе строительной фирмы «Кречет» царило напряжение. Хозяин, господин Треусов, стал сам не свой – нервный, дерганый. Его здорово допекала бывшая супруга.

Секретарша Оля заглянула в кабинет шефа. Тот даже головы не поднял, – уткнулся в бумаги.

– Павел Андреевич, – понизив голос, окликнула она. – Ваша жена звонит. Что ей сказать?

– Я занят! – рявкнул Треусов. Его лысеющий лоб побагровел.

– Она уже третий раз звонит.

– Да хоть десятый! Нет меня! В командировку уехал! И жены у меня нет, зарубите это себе на носу!

– Хорошо.

Секретарша тихо прикрыла дверь и вернулась на свое рабочее место.

– Его нет, уехал на объект, – подчеркнуто вежливо произнесла она в телефонную трубку.

Бывшая супруга Треусова разразилась возмущенной тирадой. Оля слушала, не перебивала, – со Стеллой шутки плохи: лучше не нарываться.

Та выпустила пар, успокоилась, сказала с угрозой: «Ничего, приедет!» И положила трубку. Секретарша вздохнула с облегчением. Просто счастье, что Павел Андреевич развелся с этой стервой! От нее житья не было, в том числе и сотрудникам фирмы.

Припудрив носик, Оля занялась текущей работой. В ее легкомысленной головке витало предвкушение сегодняшнего свидания. Не удивительно, что из-под ее пальчиков, порхающих по клавиатуре компьютера, то и дело выскакивали ошибки.

Звонки Стеллы действовали на Треусова, как красная тряпка на быка. Сколько будет продолжаться этот «семейный» шантаж?! Чтобы он еще когда-нибудь добровольно надел это ярмо? Да ни за что в жизни! Ни за какие блага!

Отдуваясь и промокая платком вспотевший лоб, Павел Андреевич отодвинул бумаги, встал и подошел к окну – созерцание медленно плывущих в воздухе снежинок снимало напряжение. Март кончается, а тепла не видать… может, и к лучшему. Летом Стелла начнет надоедать с отдыхом на море. «Мальчику нужны соленые ванны! – мысленно передразнил ее бывший муж. – Мальчик нуждается в мужской руке! Ты совершенно не заботишься о ребенке! Разве не ты хотел сына?»

– Тьфу! – громко сплюнул он. – Вот же зараза!

Самое неприятное заключалось в том, что Стелла была права: он в самом деле хотел иметь сына, который станет его помощником, единомышленником; которому он сможет передать свой бизнес. А что получилось? Растет тощий, сутулый недоумок, лентяй и неумеха, подпевающий своей маменьке! Способностей ни на грош, зато наглости у обоих хоть отбавляй.

Павел Андреевич скрипнул зубами. Если бы вернуть незабвенную пору молодости, он бы обошел Стеллу десятой дорогой! Но… что сделано, то сделано.

– Хоть бы ее черти забрали! – в сердцах воскликнул он. – Вместе с ее отпрыском. Может, вовсе не я его отец! У Стеллы была бурная юность, а женщины никогда не меняются. Потом она остепенилась, подыскивая себе подходящую партию. Я идиот, что попался на ее удочку!

В молодости Треусов увлекался туристическими походами, и каждое лето проводил с рюкзаком, на природе. Разбивал палатку на какой-нибудь живописной поляне, где вечерами собирались у костра такие же любители путешествовать, пели песни под гитару, варили суп или уху, делились впечатлениями и опытом выживания в лесу, в горах. В одном из таких походов он познакомился со Стеллой.

Треусов вспомнил, как первый раз увидел ее, – высокую, гибкую, с копной белокурых волос, с желтыми кошачьими глазами. Всю ее шелковистую, нежную кожу покрывали золотые веснушки. Она так возбуждала его! Свою худобу Стелла выставляла напоказ, как залог того, что она никогда не станет расплывшейся толстой коровой. И это обещание оправдалось! Даже после родов она не округлилась, как большинство женщин, не располнела. Наоборот, ее щеки ввалились, глаза запали, а маленькая грудь будто присохла к ребрам. Стелла отнюдь не страдала плохим аппетитом – ела за двоих, любила выпить вина, пива, обожала сдобные пирожки и торты с заварным кремом, – но пища не шла ей впрок.

Павел Андреевич, у которого наметилось брюшко, сначала немного завидовал жене. Разве он мог представить себе, как она высохнет, как сморщится, съежится ее бело-золотистая кожа, а волосы от осветления и завивки станут похожи на паклю? И в сорок лет Стелле будут давать шестьдесят?

– Чисто мумия! – всплескивала руками мать Треусова, отзывала сына в сторону, шептала на ухо: – Может, она больна чем-нибудь, Пашенька? Вы с врачами посоветуйтесь.

Вопреки опасениям окружающих, на здоровье Стелла не жаловалась. Медики ничего серьезного у нее не находили и ссылались на генетическую предрасположенность. Между тем, жена Треусова все усыхала, тогда как он поправлялся.

– Ты вампир! – брызгая слюной, вопила Стелла. – Ты питаешься нашей с Олежкой энергией!

Павел Андреевич перешел спать в кабинет, а со временем обзавелся любовницей. Супруга пыталась вернуть его в лоно семьи и в свою спальню, но Треусов и слышать об этом не желал.

– Я подам на развод и отсужу у тебя имущество! – пугала она. – Останешься гол как сокол!

Не желая давать ей в руки аргументы для развода и раздела нажитого добра, Павел Андреевич вынужден был тщательно скрывать связь с Леной Журбиной.

Отчаявшись взять верх над упрямым мужем, Стелла подала-таки на развод, наняла ловкого пройдоху-адвоката и начала таскать Треусова по судам. Тяжбы длились третий год, и бывший супруг так и не почувствовал вкуса свободы. Он словно и не разводился со Стеллой – она продолжала устраивать ему истерики, канючить, требовать от него внимания, денег, трепать ему нервы, ныть, взывать к его совести и стращать «неотвратимым возмездием».