Лотерея

– Нелли, успокойся.

Климент подошел было снова, чтобы обнять ее и успокоить, но та опять отошла от него и залилась слезами, продолжая излучать разгорающуюся ярость.

– Ты мог бы помочь им и нам! Твоя трусость не позволяет тебе всем рискнуть, чтобы дать нам лучшую жизнь!

– Нелли, вероятность ничтожна даже с десятью тысячами шансов, – попытался снова поговорить Климент.

Чертов трус! Они умерли из-за тебя! Тебя не было рядом с ними в главный момент их жизни!

Климент молча прошел мимо нее в комнату и сел в свое кресло. Нелли стояла у двери, вытирая руками засыхавшие на щеках слезы, и холодно спросила:

– Где ты был?

– Я был там же.

– Правда? – с издевкой переспросила Нелли. – И где же твой шанс с печатью?

Климент моментально соврал:

– На кой черт он мне? Я его выбросил.

– Ты лжешь мне, Климент. – сказала Нелли.

Тот молчал. Голос женщины изменился и стал еще холоднее обычного:

– Кто она?

Климент посмотрел на жену и переспросил, якобы, не поняв вопроса:

– Кто – «она»?

– Та, с которой ты был вечером.

– Что за чушь, Нелли? Я был на площади, ты же видела в этом ящике, – он кивнул в сторону телевизора.

– Тогда почему ты, черт возьми, не сделал ставку? – закричала та. – Какого черта ты не сделал ее? Ты теряешь возможность за возможностью!!! И твой бесполезный магазин закрыт! Чертовы два шанса в неделю на двоих!

Нелли бросилась на него с кулаками и колотила в приступе ярости, пока тот не схлынул.

Климент молчал. Молчал все время. Его уже не удивляло, что потерянный тираж лотереи волнует жену больше, чем любовница, о которой он готов был ей сказать. И даже больше, чем смерть его друзей.

«Подобное интересует только тех, кто чувствует что-то кроме жажды выигрыша», – пронеслось у него в голове.

Прошли дни. Нелли все так же вечерами сидела и клеила шансы. Новые списки один за другим летели в мусорную корзину: желания менялись чаще, чем можно было себе представить. Ее надежда на победу была преисполнена напыщенной самоуверенности, а в глазах ее почти отражалась та воображаемая реальность, в которой она хотела бы жить.

Климент проживал эти дни, ощущая себя тенью. Он часами бродил по городу, как бродят по нему тени от птиц в солнечный день. От угла к углу, от закоулка к закоулку. Мимо зданий, мимо деревьев в парке.

Мимо частичек счастья.

Каждый раз, когда он проходил мимо своего магазина, к его горлу подступал ком. Он много раз хотел зайти, много раз подходил к двери и уже поворачивал было ключ в замке, но всегда уходил. Он относился к своему делу как к женщине. Возвращаться на пару минут было бессмысленно. Это порождало бы лживые надежды.

Климент с нетерпением ждал воскресенья, как и все люди вокруг. Конечно, ему была важна встреча с Эммой, а не лотерея. Но в какой-то момент ему все равно показалось, что трепетное его ожидание преисполненной нежностью встречи сливается и переплетается со всеобщим ожиданием очередного шоу разрушенных мечтаний. Возможно, в этом даже было что-то синонимичное.

Наступило воскресенье, был ранний вечер. Климент собирался уйти из дома. Нелли поправила халат, когда услышала, что муж одевается, и вышла в прихожую. Она протянула ему небольшую связку шансов.

– Что это? – спросил Климент.

Нелли четко произнесла:

– Это мои сбережения. Ставь все, это моя просьба.

Климент провел пальцем по ребрышкам бумажек, словно по игральным картам, а затем сказал:

– Нелли, у тебя больше ничего не остается. Ты можешь же их оставить, они могут пригодиться тебе.

– Нет! – прогромыхала та. – Поставь все, что я тебе дала, если я хоть когда-то что-то для тебя значила!

Тот не стал спорить и, кивнув, вышел из квартиры. Для себя он решил: выиграть даже не будет пробовать.

Люди на улице шли в сторону центра. Было еще очень рано, просто всегда находились желающие быть в первом ряду во время розыгрыша. Сам Климент слышал, как две женщины обсуждали это в кафе. Оказывается, в случае выигрыша тех, кто стоит в первом ряду, камера сможет красиво снять их для прямой трансляции. Ужасный бред.

Трижды он постучал в дверь. Эмма открыла почти сразу. Она стояла перед Климентом в черном платье длиной до колен с утягивающим талию черным поясом. Волосы ее были слегка завиты и распущены, они спадали на ее обнаженные плечи и спину.

– Привет! – улыбнулась она и затащила его за руку в квартиру.

Нежность окутала их. Каждое прикосновение губ пробивало до дрожи, каждая встреча их глаз высекала искры из их сердец. Нежность накалилась до страсти, и они ушли в нее из этого мира, забыв о времени.

И время не перенесло этого безразличия.

– Чем больше ты говоришь со мной, – произнесла Эмма, – чем больше я думаю, тем больше понимаю, что все то, чем я занимаюсь, мне не нужно. Я здесь случайна и уже погрузилась в грязь настолько, насколько это только возможно. Я больше не хочу.

Климент посмотрел на нее. Он всегда старался не думать об этом. Если бы она не была в этой грязи, они бы и не увиделись. Но сейчас ее мысли совпадали с его.

– Давай уедем, – сказал он.

– Куда? – удивленно переспросила девушка. – Куда мы уедем?

– Куда угодно. Подальше от городов, пока твоя пропажа не будет забыта.

Эмма улыбнулась ему:

– А как же все? Как твоя жена, магазин?

Климент вздохнул. Жена, разумеется, уже давно никакая не жена, а он ей не муж. Остались только два несчастных человека, боящиеся засыпать в одиночку и жить раздельно.

– Климент, – прошептала Эмма, – увези меня!

Тот сел на край кровати и потер лоб ладонью.

– Что такое? – спросила та, накинув халат.

Тот чувствовал, что его порыв после малейшего обдумывания почти не осуществим. Как мог бы он оставить Нелли? Он представлял, как будет она одна бродить по комнатам, высчитывая свои шансы, проклиная жизнь и свои неудачи, проклиная его и Эмму. Как будет ее жизнь уходить, пока их дом зарастает паутиной, как будет кожа на ее дрожащих от жажды неосуществимых мечтаний руках ссыхаться, пока ускользающее время будет покрывать полки толстым слоем пыли.

А подумала бы она об этом? Хватило бы ей совести, чтобы подумать также, если бы ей выпал не шанс, а выигрыш в виде осуществления ее желаний? Было бы там место для него, для Климента?

Нужно было бежать, сообщив обо всем Нелли и вернув ей шансы. Этого хватит ей на время. Решение было принято.

– Да, – сказал негромко Климент.

В этот момент Эмма взглянула на часы и побледнела.

– Что случилось? – спросил Климент.

Раздался громкий треск и звук открывшейся от удара двери, закрытой изнутри на засов. В комнату через мгновение ворвались трое мужчин с пистолетами в руках. Эмма вскрикнула:

– Это они! Они должны были… Я забыла!

– Молчать! – направил на нее пистолет один из них.

– Что происходит? – спросил Климент.

– И ты заткнись, – направил на него пистолет другой мужчина.

В комнату вошел мужчина лет сорока пяти в дорогом костюме. Он выглядел серьезным, но не был напряжен. Он посмотрел на Эмму и ухмыльнулся.

– Обыщите его вещи.

– Да, – один из троих вооруженных людей вышел из спальни.

– Кто вы? – спросил Климент. – В чем проблема?

Мужчина засмеялся:

– Вот она: отрешенность! Вы действительно не знаете, кто я?

Климент покачал головой.

– Имя Гадес вам ни о чем не говорит?

– А… – вспомнил Климент рассказы своих друзей. – Это вы. И в чем проблема?

В комнату вошел тот, кто обыскивал вещи Климента. В руке у него была связка шансов Нелли. Он передал их Гадесу.

– Прекрасно, спасибо, – сказал тот и обратился к Клименту. – Думаю, это оплатит ваши бесплатные свидания с Эммой, правда?

– Он всегда оставлял шансы! – сказала та.

– Замолчи, прошу тебя. Разве не было уговора с тобой? Никаких отношений, только работа.

– Работа ради чего? – в глазах Эммы вспыхнула злоба. – Ради твоих желаний?

Гадес наклонился к ней, сидевшей на полу у кровати:

– Работа для того, чтобы твое прекрасное тельце не ссохлось от голода.

Эмма плюнула ему в лицо, тот моментально ответил пощечиной. Климент бросился на него и повалил на пол. Через пару секунд его оттащили и снова направили на него пистолет. Гадес встал и отряхнулся:

– Смелый малый. Это ничего не меняет. Эмма уезжает отсюда навсегда в другое место, – он усмехнулся. – Как вы и хотели! Вы больше не увидитесь, я думаю.

– Нет! – крикнула Эмма и зарыдала.

– Не будем устраивать сцен, – проговорил Гадес. – Дайте ей таблетки.

Один из сопровождения подошел к Эмме, которая начала яростно сопротивляться. Климент хотел было дернуться, чтобы помочь, но щелчок передернутого затвора остановил его. Если его застрелят, он никогда ей не поможет.

Эмма сопротивлялась, но мужчина взял ее за подбородок и насильно открыл ее рот, пусть та и пыталась сжать челюсти. Таблетки оказались внутри, и он запрокинул ее голову назад, чтобы она проглотила их. Он отпустил ее, и она закашлялась.

– Что это? – прорыдала она.

– То, что не даст тебе убежать, – ответил Гадес.

Девушка пыталась что-то сказать, но силы оставляли ее и через пару мгновений она уронила голову и сползла на пол.

– Эмма… – прошептал Климент.

– Она жива, – сказал Гадес. – А что касается тебя, то за твою дерзость надо было бы тебя убить. Но это совсем не то наказание, которое может причинить тебе боль. Все будет по-другому.

Климент почувствовал сильный удар ниже затылка и потерял сознание.

Он открыл глаза. Сложно было понять, сколько времени прошло с момента, как он потерял сознание. Осмотревшись, он понял, что находится в закоулке недалеко от места, где он был. А найдя в кармане часы с разбитым стеклом, понял, что еще нет и половины девятого.

Климент встал и отряхнулся. Где ему теперь искать Эмму? И будет ли цела Нелли?

Если они слышали их разговоры о побеге, значит, они знают почти все. И про письмо друзей, и про Нелли, и про…

Его осенило.

Он побежал туда, где все могло произойти. Дома, окна, двери. В полумраке вечера все это мелькало, оставаясь позади. Ветер бил в его лицо холодными иглами мелкой мороси. Он бежал изо всех сил, хотя голова его и раскалывалась после того удара.

И вот он на заветной улице. Тут словно было летнее пекло, но оно вызвало в нем только ужас, а сердце его застыло, оледенело. Он бросился к горящему зданию.

За стеклянной витриной его магазина все было охвачено огнем. Климент начал искать ключ в кармане, а жар от огня обжигал кожу его лица и рук. Ключа не было, у него вытащили его.

Он хотел было разбить стекло, начал искать на улице, чем это сделать, и ничего не нашел. Да и если разбить его, внутри ничего нельзя будет спасти, только сгореть самому. Но ведь есть еще Эмма, он нужен ей.

Климент упал на колени перед стеклянной дверью, что была посреди витрины. Он видел сквозь дым, как все горит внутри.

Языки пламени охватили полки, с нескончаемым аппетитом пожирая бумагу. Корешки книг трещали, листы гнулись и парили, горя. Куски повествования тлели, слова превращались в дым, а смысл прогорал до мелкого пепла.

Одна из полок затрещала и рухнула. Черные остатки всего того, что было так важно, поднялись вверх и закрыли вид Клименту, а затем и сами были скрыты за плотной стеной огня, которая навсегда закрыла ему вход в это место, уничтожив труды всей его жизни.

Стекла лопнули. Мелкие осколки посыпались со звоном на тротуар перед рыдающим Климентом, которого окутал серый плотный дым, вырвавшийся наружу, чтобы навечно раствориться в воздухе. Будто и не было ничего того, из чего он появился.

Климент медленно шел по улице, глядя вниз. Все рухнуло за считанные минуты, вся жизнь исчезла. Осталась только Эмма, которую ему никак не найти теперь самому.

Издалека был слышен шум толпы на площади. Узкая улочка заканчивалась, а в последнем доме, на самом углу, продавец опускал витрину своей лавки.

Климент быстро провел рукой по карману брюк и медленно достал свой шанс. Потрепанный, тысячу раз склеенный. Последний. Он даже чувствовал какую-то привязанность к нему, но не боялся теперь потерять его.

– Постойте! – крикнул он продавцу.

Тот посмотрел на него с вопросом:

– Что такое?

– Примите ставку!

– Черт, ну что же так поздно? – заворчал тот, но неохотно поднял витрину.

Климент шел с шансом, на котором стояла печать, к площади. Он хотел пройти в самый центр, чтобы все видеть. Чтобы почувствовать все то, что люди вокруг из себя представляют.

Он пробирался сквозь толпу, а до розыгрыша оставались считанные минуты. Климент не был сосредоточен на чем-либо, кроме как на том, чтобы пробиться в центр площади. Он ничего больше не мог сейчас сделать. А что еще? Пойти к жене, сказать, что у него все украли?

Люди болтали, но безумный шум тысяч разговоров сходил на нет с приближением девяти часов. Все погружались в свою надежду, в свою алчность, жадность, в свои мечты. Закрывались в маленьком внутреннем мире, в котором именно их билет – выигрышный.

Секундная стрелка часов была близка к верхнему положению, готова была накрыть на мгновение минутную, чтобы начать новый бессмысленный круг.

Все разговоры прекратились. Все головы поднялись к экрану. Все глаза блестели бездумной надеждой. В руках люди сжимали маленькие шансы, из которых будет выбран только один. Дрожь в пальцах выдавала смельчаков, которые поставили все.

В центре комнаты, где Нелли клеила шансы, стоял стул. Повернут он был так, чтобы Нелли могла видеть экран телевизора. Она все еще раз проверяла, чтобы не было ошибки.

Климент не дрожал. Он просто ждал, как ждут автобус до дома.

– Добрый вечер! – прогромыхал знакомый голос. – Сегодня мы вновь объявим победителя недели!

Толпа загудела, зашумела. И тут же снова наступила тишина.

– И сегодняшним победителем становится…

Пауза, которая длилась для многих вечность. Для тех, чьи руки дрожали, для тех, кто впервые делал ставку, для тех, кто уже разочаровался. Для Нелли, которая встала на стул и была готова.

Климент спокойно стоял и смотрел на экран. Он уже ничего не терял. Голос прокричал:

– Климент *****!

Толпа загудела, послышался женский плач, чьи-то крики разочарования. А Климент не издал ни звука. Он просто сжимал в руке свой билетик, когда на него перевели свет прожектора, и десятки телекамер стали снимать его, а толпа слегка расступилась вокруг.

– Что вы хотите, Климент? Ваши три желания!

Тот, осознав ситуацию, неспешно потянулся рукой во внутренний карман пальто и достал листок. На нем было всего одно желание Нелли, что было странно.

– Желание вашей жены? – спросил голос.

– Да, я хочу, чтобы она это получила, – спокойно сказал Климент, не читая его.

– Не сомневайтесь! Второе желание?

Климент потер пальцами глаза, формулируя.

– Эмма из дома 16, ее увез Гадес. Вы знаете, кто они?

– О да, мы знаем все. Что нужно сделать? Убить Гадеса?

Толпа ахнула, начала перешептываться.

– Нет. Пусть Эмма будет свободна.

– Считайте, что дело сделано! – радостно зарокотал голос. – Ее скоро отпустят, ведь верховенство желания никто не отменял. Третье желание!

Климент молчал. Голос ведущего спросил, подсказывая:

– Может быть, что-нибудь для себя? А то… Жена, Эмма.

В толпе прошел смешок.

– Как насчет самого себя, а? Дом? Ваш магазин?

Климент поднял голову на экран, словно источник голоса был там.

– Я хочу, чтобы больше не было лотереи.

Толпа громко вздохнула от удивления, а голос опешил:

– Простите, что?

– Я хочу, чтобы не было больше лотереи, – повторил Климент.

– Вы понимаете, что просите?

– Да, – четко сказал Климент.

– Зачем?

Климент развел руками, показывая на толпу вокруг:

– Ради всех этих людей. Посмотрите, во что вы превратились!

В этот момент что-то изменилось. Голос стал говорить только для Климента, словно был только в его голове:

– Ты думаешь, в лотерее проблема? Думаешь, все можно изменить? Отними шансы, дай любую другую бумагу, которая даст им возможность быть выше других. Они не перестанут быть такими, потому что их всегда будет это манить. Хочешь действительно ради них делать что-то?

Климент кивнул.

– Я сомневаюсь, – закончил голос, – что они хотят этого и будут благодарны.

Мгновения тишины. Климент не знал, что будет дальше. Его желание было уже озвучено.

– То есть вы хотите, – произнес голос на всю площадь и улицу, – чтобы лотереи больше не было? Чтобы все эти люди потеряли свои шансы, чтобы больше никогда не могли попробовать получить свои законные три желания?

– Как так?! – раздался в толпе возглас.

– Что это еще?! – раздался другой.

– Это – не шансы! – сказал громко Климент. – Это все ложь, в которой они живут!

– Чтобы они все, – продолжал голос, – не могли бы получить никогда свои дома у океана, получить реализованные заветные мечты? Вы один хотите лишить их этого?

Толпа начала гудеть.

– А хотят ли этого они? – задал вопрос голос.

– Нет! – прогромыхало в одной стороне.

– Нет, конечно! – прогромыхало близко к центру.

Один мужчина подошел к Клименту и толкнул его:

– У меня дочь, а ты хочешь забрать мои шансы?

– Мне они не нужны, – ответил тот.

Его толкнули с другой стороны. Это был юноша лет двадцати:

– У меня жизнь впереди, и благодаря тебе мне нужно забыть о мечтаниях?

Климент не ответил и направился к границе толпы, которая образовала круг, когда он выиграл. Он подошел, но никто не расступался. Он видел десятки озлобленных взглядов.

Попробовав с другой стороны, он снова не был пропущен в замолчавшую толпу. Он сделал пару шагов назад.

В него полетела пустая бутылка. А потом стакан. А потом и другой мусор.

– Вы просто не понимаете! – заговорил Климент. – Это убивает вас всех! Вы гниете изнутри!

Наступило молчание.

– Псих! – нарушил тишину кто-то.

– Неужели он отнимет это у нас! – закричал кто-то.

– Нет! Закройте ему рот! Закройте! – закричал кто-то другой.

Круг начал сужаться вокруг Климента. Кто-то толкнул его в одну сторону, а потом его толкнули обратно. Кто-то ударил его по ноге, и он упал.

– Пусть он замолчит! Замолчит! – кричали в толпе.

– Он хотел у нас все отобрать, все уничтожить!

– Заткнем его навсегда!

– Убьем его!

Орущая в приступе общего гнева толпа окружила Климента так, что его не было видно камерам, летавшим над площадью. Были слышны удары, был виден отсвет от лезвий ножиков, которые были у людей в толпе.

Безумие охватило площадь. Толпа прижималась к Клименту. Каждый хотел поучаствовать в этом убийстве, словно тогда ему точно перепадет выигрыш. Каждый мнил себя оскорбленным, почти что обманутым. Каждый кричал что-то, каждый хотел пройтись по телу Климента.

Тот ничего больше не мог сделать для них.

Молния рассекла вечерний сумрак.