Харон. Дом на другом берегу реки. Страшная сказка для взрослых

Николай Ставрогин

Харон. Дом на другом берегу реки. Страшная сказка для взрослых

Предисловие

Вот и третья книга написана! Долго же я к этому шел! Написать хотел, и идеи были, но никак все это не соединялось в единую конструкцию. Хотелось, чтобы роман был серьезным, но и от взятого на себя амплуа «эротическая мистика» тоже отходить не хотелось.

За отсутствием вдохновения начатый было роман «завис» почти на полтора года. За это время произошло много различных событий, из них одно для меня весьма грустное: ушла из этого мира моя любимая бабуля, и это напрямую повлияло на сюжет произведения.

Время шло, роман не клеился. В один прекрасный день мне посчастливилось увидеть по телевизору занимательный сюжет, в котором уважаемая кандидат исторических наук Светлана Жарникова рассказывала, за что ей огромнейшее спасибо, о старославянских традициях и поверьях, в том числе о таком колоритном персонаже, как всем известный герой русских народных сказок Баба-Яга, которая оказалась не кем иным, как проводником человеческой души на тот свет – ангелом смерти. Сие открытие также существенно определило идею книги.

Весной 2012 г., борясь со страхом вновь потерпеть провал, я рискнул вновь взяться за написание книги и, о «всевышний Дед Мороз»! сюжет пошел. К осени 2013-го книга была написана, к тому же мною в лесу была обнаружена и зафиксирована на фотокамеру ужасная «болотная женщина», которую читатель может лицезреть на обложке книги.

Роман имеет весьма длинное название: «Харон, дом на другом берегу реки. Страшная сказка для взрослых». Более кратким названием было бы сложно передать суть книги. Сюжет романа сильно отличается от двух предыдущих, «Бесы, или Некоторые зарисовки из жизни порномоделей» и «Упыри, или Эротика в багровых тонах», своей более мрачной, скорее готической атмосферой, спасибо за это «My Dying Bride» с их альбомом «Evinta». «Харон, дом на другом берегу реки.

Страшная сказка для взрослых» – это действительно сказка, потому что «сказка – ложь, да в ней намек». В книге с вымышленным сюжетом вымышленные персонажи пытаются рассказать читателю невымышленную суть человеческого бытия и присутствия в мире Бога. А для взрослых, потому что, во-первых, в романе, как и должно быть в книге от Николая Ставрогина, присутствуют откровенные эротические сцены. Во-вторых, роман насквозь пропитан философией, связанной с жизнью и смертью, в частности с тибетской Книгой мертвых. В-третьих, это роман ужасов.

Короче, дорогие друзья, не забивайте голову предисловием! Просто берите и читайте! Роман в отличие от могучего Толстовского романища «Война и мир» не такой уж и объемный, много времени не отнимет.

Как обычно, повторюсь. Все имена и названия в произведении вымышлены, если кто-то, где-то и когда-то обнаружит некое сходство с кем-то или с чем-то, то это случайное совпадение.

С уважением,Николай Ставрогин

В память о моей любимой бабушке Е. В. Шаталовой

Хочу искренне поблагодарить Евгения Линда и Юлию Хюппенен за вклад в издание этой книги!

Кроме того, хотелось бы выразить признательность музыкантам группы «My Dying Bride» за их альбом «Evinta», а также Леониду Федорову за альбом «Весна», творчество коих послужило вдохновением и повлияло на создание данного романа!

1

Что за дом притих, погружен во мрак,

На семи лихих продувных ветрах…

В. С. Высоцкий «Дом»

Сон мне снится: вот те на, гроб среди квартиры.

В. С. Высоцкий «Мои похорона»

Наверняка у каждого человека, будь он беспощадным, но честным прокурором или же кровожадным убийцей-насильником, где-то в потаенном уголке души или, если хотите, сознания имеется заветная мечта. Заветное место, куда он без оглядки на все неотложные дела, недолго раздумывая, уехал бы и остался там, дабы наконец обрести духовный покой, моральное удовлетворение.

Сейчас Евгений находился как раз в таком месте. Затаив дыхание смотрел он на противоположный крутой, но невысокий берег тихой реки, которая, словно гигантская змея, поблескивающая чешуйками кожи, сверкала своей водной гладью, протекая вдоль лесистых берегов. Восхищенного взгляда хватало всего метров на пятьсот вверх по течению и примерно столько же вниз. Извиваясь, река вытекала из-за крутого поворота слева и ниже по течению делала поворот вправо, неся спокойные темные воды в таинственную для Евгения даль. Вдоль береговой линии тянулся величественный темный лес, практически вплотную подходящий к береговому откосу. Высокие темно-зеленые ели с толстыми шершавыми стволами царственно взмывали острыми макушками в самое небо, словно стремясь наделать в его нежноголубом полотне дыр, дабы солнце в этот и без того ясный день смогло светить в дополнительные бреши. Будто бы пытаясь смягчить хвойную суровость колючих красавиц, промеж елей тут и там проглядывали белесые стволы берез, которые, весело играя нежной весенней листвой, словно молоденькие девчонки-хохотушки к раздражению сурового преподавателя не могут умолкнуть даже во время урока, при каждом дуновении бодрящего ветерка добавляли к несмолкаемому щебету птиц свою мелодию.

Именно таким представлял себе Евгений дремучий лес, так часто описываемый в русских народных сказках. Именно в таком уголке природы мечтал он побывать. Даже нельзя сказать, что мечтал буквально, нет, он мечтал, сам не зная об этом. Мечтал в дальней комнатке подсознания, мечтал с детства. Ведь почти все мечты каждого человека берут свой старт именно в детстве, правда, к сожалению, не всегда остаются по-детски невинными.

На одном участке лес немного отступал от берега, и между откосом и полосой деревьев оставалась свободная площадка, лужайка около ста квадратных метров. На этом месте стоял не менее сказочный, по крайней мере так казалось Евгению, одноэтажный дом, срубленный из толстых, потемневших от времени бревен. Дом имел пять окон, обрамленных наличником, украшенным пропильной резьбой, по два окна с правой и левой стороны и одно с торца, к лесу задом, с другого торца была прорублена дверь, которая выходила к реке. От крыльца дома к берегу реки, который как раз в этом месте переходил в узкую песчаную косу, вела узкая тропинка. Крышу, по старинке крытую деревянной дранкой, венчала кирпичная труба. Евгению казалось: вот-вот дверь отворится, и на пороге появятся три медведя, ну или хотя бы Баба-Яга, хотя курьих ножек у дома не было.

Впечатление оказалось ненапрасным. К изумлению молодого человека, дверь дома действительно неспешно отворилась и на пороге, насколько Евгений мог рассмотреть издалека, появилась изящная женская фигурка, одетая в светлую одежду, то ли платье, то ли сарафан. Фигурка постояла на пороге и, такое впечатление сложилось у нашего героя, тоже посмотрела в его сторону, ему даже почудилось, что она подняла руку и приветливо помахала ему. Евгений хотел было ответить ей таким же приветливым взмахом, но передумал и поднятой рукой лишь потер лоб. Во-первых, странное чувство будто одернуло его, и чувство было непустым. Согласно неофициальной информации, которую он получил от знакомого агента по недвижимости, а тот от местных жителей, а потом уже и официальной из райисполкома, Евгений знал, что дом пустует, хозяев давно нет и его можно купить, собственно за этим он и приехал. Молодой человек собирался приобрести его, этот кусочек детства.

Потому, хоть женская фигурка вдали и казалась привлекательной, присутствие внезапного и скорее всего незаконного претендента на его мечту несколько напрягало. А во-вторых, он не был уверен, что девушка подала знак именно ему, возможно, она просто поправила прическу на голове. Девушка еще какое-то время постояла на пороге совершенно без движения, а затем, словно не дождавшись от Евгения ответной реакции, развернулась и, печально склонив голову, снова скрылась в доме, закрыв за собой дверь. Насчет того, что девушка печально склонила голову, можно было сказать с натяжкой, возможно, Евгению просто хотелось, чтобы было именно так. Может быть, это просто была маленькая лесть самому себе. Дескать, вот, красавице (красавице ли?) не ответил приветствием, и она тотчас расстроилась и теперь ни есть, ни спать не будет, потому как такой «прекрасный юноша» обделил ее своим бесценным вниманием. Евгению стало на секунду противно за свою «выходку»: «Да какая разница, красавица или страшненькая, махала рукой ему или нет?! Неужели так трудно было махнуть в ответ?! Ну ошибся, ничего страшного! Ведь не съели бы тебя за это?!» – размышлял он, продолжая вглядываться в дом: не промелькнет ли она еще раз в одном из окошек?

Грубый мужской голос окликнул Евгения, оборвав его внутренние терзания.

– Мил человек! Вблизи-то сподручнее, наверно, будет его обсмотреть?

Евгений не заметил, как неслышно гребя веслами, вдоль по течению подплыл в своей лодчонке местный лесник – Палыч, так называли его в райисполкоме. Накануне Евгений совершил короткий визит к местному руководству, для того чтобы уточнить кой-какие вопросы о покупке дома и успел с ним там познакомиться. Как раз там Палыч и предложил ему посильную помощь в осмотре дома и прилегающей к нему местности.

Лесник был невысокого роста, впрочем, как почти все пожилые люди. Попробуйте припомнить, часто ли вы встречали высоких стариков? На загорелом добром лице словно светло-голубые бусины свежо поблескивали два по-мальчишески озорно глядящих хитро прищуренных глаза.

«Прям как у Ленина!» – у Евгения сама собой сложилась внезапная ассоциация. Тут же вспомнилась школа. Ленинский школьный уголок в их классе и портрет вождя пролетариата, с которого добро прищурившись и улыбаясь глядел «любимый» Ильич.

На этом сходство заканчивалось. Судя по всему, в отличие от Владимира Ильича Ульянова-Ленина Палыч не был лысым. Из-под комично нахлобученной выбивалась копна на голову черной фетровой шляпы совершенно седых густых волос. Его коротенькая бороденка, обрамлявшая покрытый щетиной подбородок, и усы тоже были абсолютно седые. Евгений невольно акцентировал на этом свое внимание еще при их первой встрече. С первого взгляда было сложно определить, по причине ли ярко-белой седины лицо Палыча кажется чересчур смуглым, или же, наоборот, из-за смуглости растительность на голове и лице кажется столь пронзительно седой. На самом деле и то и другое было «слишком», седина слишком бела, кожа слишком смугла. Между прочим, на счет того, что лесник был стариком, можно сказать с натяжкой. Да, было видно, что ему, скорее всего, от шестидесяти, но сколько конкретно? В общем-то выглядел он крепким. Лицо гладкое, не считая морщинок у глаз, которые выдавали в нем веселый характер, да несколько глубоких морщин на лбу, что говорило о том, что Палыч скорее всего по ментальному складу мыслитель. И вообще, всей своей внешностью лесник напоминал Евгению старика-лесовика, коего Евгений, конечно, никогда в природе не встречал, но если бы вдруг ему и довелось оного встретить, то он непременно выглядел бы именно так. Теперь о костюме.

К вышеупомянутой шляпе Палыч был одет в старый форменный китель, солдатские цвета хаки военные брюки образца семидесятых или восьмидесятых годов, заправленные в надежные яловые сапоги. Из-под лацканов кителя выглядывал ворот пестрой полинявшей цветастой рубахи.

– Давно здесь стоишь? – Продолжил он грубым, но вполне подходящим к его внешности голосом.

– Минут десять, не больше, – ответил Евгений, поприветствовав старожила. – Как Вы тихо подгребли, – продолжил он, – я даже вздрогнул от неожиданности.

– Привычка, – деловито усмехнувшись, ответил Палыч, – я ведь лесник. Мне по службе положено, где к зверю неслышно подобраться, где к мазурику какому. У нас ведь лихого люду хватает. Кто капканы в лесу незаконно ставит, а кто и ружжом балуется. Так что приходится быть тихим.

– Ясно-ясно, – понимающе ответил Евгений. И что, Вы сами их и отлавливаете?

– Кого?! – Не понял Палыч, – зверье?

– Не, я о браконьерах. Ими же вроде егеря заниматься должны? – Пояснил Евгений.

– Ну что ты, сынок! Какие в нонешнее время егеря, тем более в нашей глуши?! Я тут и за лесника, и за егеря, и за рыбнадзор, и без прибавки к окладу.

Палыч огляделся, продолжая щуриться, бросил взгляд на дом, потом вперед по течению.

– Ну, а на кого все это оставишь, такую благодать? Ведь посмотришь, когда мазурики озорничать начинают, сердце кровью обливается. В прошлом году зимой нашел в лесу убитых медвежонка с медведицей. Шкуры содраны!.. Изверги! Ну ладно там медведица, а кроху-то почто не пощадили? А то вон месяц назад городские приехали, взялись динамитом баловать, рыбу глушить. Пацаненка местного, Федькиного сына, чуть не подорвали, тот рыбачить собрался. Хорошо у него удочка в кустах запуталась, так он к воде подойти не успел. Как говорится: «Бог отвел».

– И что, – живо поинтересовался Евгений, – задержали мерзавцев?

– Какое там задержали?! Я на коню к ним подъехал, спешился, говорю: «Вы что ж, окаянные, творите, креста на вас нет!» А они на меня кто с топором, кто с ножом: «Иди, старый, сюда, – говорят, – мы сейчас тебе урок вежливости дадим!». Хорошо ружже всегда при мне. Пальнул в воздух, потом по ногам. Слава Господу, не задел никого. «А ну, говорю, кыш отседова, дьяволы!» Ружжо, как молитва на бесов, подействовало, вещи побросали, да с матюками в машину попрыгали. «Ну старый козел, – кричат, – мы еще вернемся, на тебе отыграемся!» Пришлось в машину пальнуть, фару им разбил, но они сей же час уехали.

– И как, вернулись? – Спросил Евгений.

– Не, слава Богу, не было! А то неизвестно, чем бы все могло завершиться. – Палыч замолчал.

Евгения вновь окружили звуки природы, тихий плеск воды, шум деревьев и щебет какой-то одинокой не то пичужки, не то еще какой особи, относящейся к разряду пернатых.

– А что ж мы стоим-то, мил человек?! – Спохватился задумавшийся было лесник, – залазь в лодку.

В отличие от противоположного берега, где располагался дом, этот берег был практически пологим, потому почти без труда Евгений осторожно спустился к самой воде. Стараясь не потерять равновесие и не плюхнуться в воду, ступил он одной ногой, обутой в дорогой кожаный ботинок, в лодку, которая чутко реагировала на каждое движение и тут же весело начала качаться. Ухватившись рукой за борт, он ловко переставил в лодку вторую ногу, второй кожаный ботинок без эксцессов оказался рядом со своим «братом». Евгений уселся на деревянную скамейку, благоухающую рыбой, снастями, старым ватником, табаком и еще чем-то рыбацким, ощущая всем телом приятное, схожее с ощущением невесомости мерное покачивание. Старик оттолкнулся веслом от берега и погреб по диагонали на противоположную сторону реки, к тропинке, что вела к дому.

«Вот благодать!» – думал Евгений, глядя на удаляющийся при каждом взмахе весел зеленый берег и стоящий на нем автомобиль, снова ощущая в груди нарастающую радость и умиротворение. Оба эти чувства, смешиваясь, были готовы перерасти в восторг. Он уже забыл о криминальных повествованиях Палыча. Рискуя намочить манжету рубашки, а с ней и весьма недешевые наручные часы, почти с жадностью он опустил кисть руки в прохладную успокаивающую воду и вгляделся в темную гладь. Сперва он увидел отражение своей довольной физиономии на фоне голубого небосвода, искаженное водной рябью. Сквозь толщу воды Евгений пытался разглядеть дно, на котором ему представились эстетично-естественно лежащие камешки, красивые зеленые водоросли и снующие туда-сюда рыбки. Непременно должны были присутствовать еще не раскрывшиеся кувшинки, конечно же, с «надрезанными» листьями и неспешно проползающий по своим делам рак. Но вся эта картинка осталась только в его воображении. Сквозь темную воду Евгений не смог совершенно ничего разглядеть. Его идиллию вновь нарушил грубоватый голос лесника.

– Бесполезно глядеть, – словно прочитав мысли Евгения, сказал Палыч.

Молодой человек, резко выдернул руку из воды, будто его застали за актом мастурбации, и вопросительно посмотрел на старика. Тот успел закурить, неизвестно когда свернутую самокрутку с терпким самосадом.

– Речка хоть и узенькая, но очень глубокая, тут у самого берега уже метра два с половиной будет, а на середине так пять, а местами и глубже, – пояснил тот.

– Понятно, – смутившись своей дерганности, ответил Евгений.

Тем временем нос лодки мягко врезался в песок. Лесник ловко выпрыгнул на песчаную косу и, ухватившись за корму, резко дернул лодку к себе, стараясь максимально далеко вытянуть ее на сушу. От неожиданного рывка Евгений чуть не опрокинулся со скамейки и, едва не вскрикнув, вовремя успел ухватиться за борт. Палыч понял, что переусердствовал, даже немного усмехнулся, но сделал вид, что ничего не заметил. Мысленно ругая себя за беспечность, Евгений ступил на влажный мягкий песок и вслед за лесником направился к тропке, ведущей к дому. Пока шли по песку, он наблюдал, как при каждом шаге вокруг подошв Палыча из песка выделяется влага. Как ни смешно это было признать, но даже эта мелочь вызывала в его душе моральное и эстетическое удовольствие. Они вскарабкались по тропинке и тут же оказались почти перед самым домом, от склона берега его отделяла только тропинка и узкий участок травы.

– Ну вот, – с усмешкой сказал Палыч, докуривая самокрутку, – смотри, изучай.

Вблизи изба оказалась гораздо больше, чем казалась издали. В высоту она была точно не меньше трех метров, в ширину метров пять и в длину метров семь. Со стороны крыльца из сеней на реку выходило маленькое, скорее служившее небольшим источником света, чем смотровым, окошко, на которое Евгений, разглядывая дом с другого берега, не обратил внимание. Он огляделся… «Благодать!!!» С высокого берега открывалась великолепнейшая картина. Заречье, откуда часа пол назад он созерцал дом, лежало как на ладони. Заливной луг, пестрея луговыми цветами и изумрудной травой, убегал вдаль к темной полосе леса, которая левее расширялась по мере приближения к реке. Правее, немного в низине, виднелись крыши деревни, в которой жил Палыч.

– Красота! – Только и смог сказать Евгений.

– Да-а-а, не говори! – Согласился лесник.

– А я не знал, что отсюда будет видно деревню, – продолжил Евгений, – ведь из деревни дом не виден.

– Виден-виден, – ответил Палыч, но, только чтобы его увидеть, нужно на крышу или на дерево влезть.

– Ну да, правда! – Усмехнулся своей недальновидности Евгений. – Ведь крыши отсюда видны.

– Ну что, пройдем в дом? – Спросил старик.

– Да-да, конечно, – ответил Евгений, – пейзажем-то можно бесконечно любоваться.

Пока они поднимались по скрипучим ступеням крыльца, Евгений ощутил рукой теплую, отполированную годами и бесчисленными прикосновениями древесину перил. В его голове возникли сменяющие друг друга поколения сельских жителей, босоногие, в льняных рубахах и драных штанах детишки, деревенские девицы в шитых сарафанах и кокошниках, несущие на коромыслах ведра с колодезной водой, и суровые бородатые мужики в картузах, шелковых подпоясанных косоворотках и лакированных высоких сапогах.

– А что, давно этот дом построен? – Спросил он Палыча, поднявшись на крыльцо.

Тот хитро посмотрел на Евгения, немного подумал и ответил, что этому дому лет двести.

Евгений с недоверчивостью посмотрел на сопровождающего:

– Вы хотите сказать, что его за столько лет не перестраивали и он так хорошо сохранился?!

– Ни разу, – подтвердил Палыч. – Старики говорят, что как заговоренный стоит, добротной старой постройки, из дуба срублен. За столько лет уже проморился, ничто его не возьмет! Однако, – спохватился он, мы что-то с тобой, мил человек, снова снаружи застряли. Пойдем-ка внутрь!

Палыч достал из кармана ключ и принялся открывать навесной амбарный замок. Евгений тут же вспомнил виденную им девушку в дверях этого дома, удивился, как это он забыл поинтересоваться об этом у лесника, хотел уже об этом спросить, но тут же осекся. Побоявшись прослыть у местных идиотом, потому как сразу понял: что-то тут не так. Как же мог кто бы то ни было открыть изнутри дом, а потом снова в нем изнутри закрыться, если снаружи висит замок? «Разве, что этот кто-то ушел, пока мы плыли через реку или пока разговаривали, и мы этого не заметили?» – подумал Евгений и, рискуя прослыть городским придурком, решил-таки спросить Палыча о странном случае.

Тем временем лесник справился с замком и, отодвинув железную щеколду, повернул кованое кольцо, служившее еще с «тех времен» дверной ручкой. Дверь легко отворилась, и они вошли в избу. Оказавшись в сенях, Палыч начал было что-то рассказывать, но Евгений, не желая уходить от намеченного вопроса и даже не успев оглядеться, перебил его:

– Тут кто-нибудь сейчас живет?

Старик с недоумением посмотрел на молодого провожатого. Евгений смутился.

– Ну, я имею ввиду, может тут кто-нибудь сейчас проживать, – уже менее решительно спросил он, – например незаконно?

– Незаконно, конечно, может, – ответил лесник, – но сложно это. Во-первых, я в этих местах часто бываю, да и местные если бы что-то такое заметили, то, конечно, сразу мне бы или председателю сказали. Да и замок на месте, а ключа всего два, один сейчас у председателя, второй у меня.

– Странно…

– А чего ж тут странного, тылдыть вашу маковку! – Усмехнувшись, выругался старик.

– Я на сто процентов уверен, что пока Вас ждал, видел с того берега, как какая-то женщина выходила из дома на крыльцо.

– Да не может того быть, – резко парировал Палыч, лицо его при этом сделалось серьезным и в глазах, которые несколько секунд назад были по доброму прищурены, появились огоньки раздражения. – Ты же сам видел, что я замок отпирал!

– Да видел, но ведь она могла…

– Ничего никто не мог, – резко перебил лесник. – Тут все меня знают и знают, что со мной лучше не шутить, потому как я горазд не люблю «шутников», – он многозначительно посмотрел на Евгения из-под полы своей шляпы, – так что если что-то и было, то тебе это померещилось скорее всего. Вы городские как сюда приедете, так у вас начинается то волки ребенка украли, то кто-то потонул.

После последних слов Евгений напрягся. Во-первых, его удивила странная реакция и перемена настроения его проводника, а во-вторых, эти неприятные новости.

– Это правда было?! – Спокойно спросил он.

Палыч резко сбавил пыл и, посмотрев в пол, спокойно взглянул на Евгения.

– Было. Но ребенка не нашли, посему неизвестно, волк ли это был или человек, или он просто в лесу заплутал. А турист один утонул, так с кем не бывает? По всему свету люди тонут. Наши места особенные, что ль? Да ладно, отвлеклись мы. – Сменил он тему. – Вот смотри. – И лесник жестом показал Евгению сени.

По правую руку, как войдешь в дом, в самом конце за маленькой дверцей находилось неприглядное, но максимально необходимое и полезное отхожее место, конечно же, оснащенное всем необходимым для оправления естественных нужд организма. То есть выпиленной в полу дырой и рулоном заплесневевшей от сырости туалетной бумаги, нанизанной на гвоздь. Что было крайне удобно для деревенского туалета, так это его месторасположение. Ни где-то на дворе, а тут же в сенях. Здесь же в сенях к стене была прибита скамья, на которой донышками вверх стояли два оцинкованных ведра и большой бак для воды. На стене висели то самое коромысло, двуручная пила, которую в народе шутливо зовут «Дружба-2», потому как пилить ей сподручнее и быстрее с напарником, и старые проржавевшие санки. Также к стене была пристроена лестница, а точнее, перекладины, по которым можно было взобраться на чердак. Именно чердака Евгений и не ожидал здесь увидеть, а впрочем, и сеней. Он думал, что дом представляет собой скорее зимовье, которое состоит только из одного помещения, т. е. сразу с улицы попадаешь в жилое помещение – избу. А здесь и сени, и чердак, и даже туалет и все за «смешные» деньги. Палыч отворил низкую, как почти во всех деревенских домах, дверь и шагнул в избу. Евгений устремился за ним и… больно ударился лбом о дверной косяк. Удар был настолько сильным, что у него потемнело в глазах и он на мгновение забылся, когда же свет в его глазах наконец «забрезжил», то он обнаружил себя уже в избе усаживаемым обеспокоенным лесником на невысокую лавку справа от входной двери.

– Вот напасть, вот напасть, – испуганно приговаривал тот, вглядываясь в глаза Евгения, – сильно зашибся?!

– Да ничего страшного! – Состроив улыбчивую гримасу и стараясь казаться, как можно непринужденнее, дабы не беспокоить старика, отвечал Евгений.

– И воды-то ни капли нет! – Продолжил Палыч, нажимая стержень рукомойника, который висел тут же у входа, но с левой стороны.

– Да ничего страшного, – снова сказал Евгений, – я в порядке, ну шишка, может, будет. – Он потрогал ушибленное место, шишка уже начала проявляться. – Дереву от дерева худо не бывает, – пошутил он, мысленно отмахнулся от ушиба, тут же поднялся с лавки и огляделся.

Изба была просторной. Не оклеенные обоями суровые бревенчатые стены придавали народный колорит всему жилищу и скорее украшали, чем портили внутренний вид. Потемневший от времени дощатый потолок пересекали три мощные деревянные балки, к центральной из них была подвешена керосиновая лампа. Тут же справа от входа, где он только что сидел на лавке и поначалу не заметил, приняв ее за стенку, стояла большая русская печь, занимая практически четверть избы. Немного впереди ближе к левой стене стоял большой прямоугольный стол грубой «топорной» работы, с толстыми квадратными ножками и столешницей, сколоченной из толстых досок. Со стороны стены к столу была приставлена длинная лавка, а с торцов и со стороны комнаты стояли пять стульев, выдержанных в том же стиле. Между двух окон, прорубленных все в той же левой стене, стоял массивный буфет с какой-то кухонной утварью, которая, как мельком заметил Евгений, особо не сохраняла стилевой ансамбль и состояла как из современной керамической и алюминиевой посуды, так и из каких-то глиняных мисок и крынок. У противоположной входу стены справа от прорубленного в центре окна стоял широкий комод, над которым висело потускневшее от времени зеркало. А в левом верхнем углу висел оклад, но традиционной иконы в нем не было. У правой стены стояла полуторная, тоже самодельная кровать. У изголовья – небольшая тумба, видимо, заменяющая прикроватный столик. На тумбе стоял подсвечник с огарком свечи и граненый стакан с какой-то давно засохшей на дне субстанцией темного цвета, может, чаем или еще чем-то привлекающем мошек и мух, потому как именно они налипли и мумифицировались в нем. В довершение к нехитрой обстановке между подножием кровати и печью высился классический большой кованый сундук с полукруглой крышкой и навесным замком. Этот предмет добавил Евгению восторга, потому как он полагал, что такие вещи если и сохранились, то лишь в этнографических и краеведческих музеях, но никак ни в деревенских домах.