Полная версия
Я, мой муж и наши два отечества
Я, мой муж и наши два отечества
Эльвира Филипович
Корректор Наталья Алексеевна Богомолова
Дизайнер обложки Алексей Кулаков
Фотограф Эльвира Филипович
© Эльвира Филипович, 2020
© Алексей Кулаков, дизайн обложки, 2020
© Эльвира Филипович, фотографии, 2020
ISBN 978-5-0051-6014-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие Олега Ефимова
О Первой книге трилогии Эльвиры (в крещении Елены) Филипович
«Я, мой муж и наши два Отечества»
Ответственный секретарь Межфракционной депутатской группы Государственной Думы ФС РФ в защиту христианских ценностей, член Союза писателей России
Олег Ефимов
Это история семьи, члены которой – автор книги и ее муж – граждане двух славянских государств, России и Чехословакии, позже Чехии. Оба – патриоты своих стран. В то же время для каждого из них родина супруга (для автора – Чехословакия, для ее мужа – Россия) является их вторым Отечеством. Также и для детей их, а потом и внуков обе эти страны – родные. Поэтому и важные события, происходящие в каждой из стран, будь то освоение целины, первые полеты в космос или попытка построить социализм с человеческим лицом, а затем вторжение армий стран Варшавского договора с «братской помощью» маленькой Чехословакии, одинаково остро воспринимаются всеми членами этой русско-чешской семьи.
Повествование ведется с экскурсом в прошлое родителей и далеких пра- и пра-пра- обоих супругов. Рассказывается о жизни в разные исторические времена. Например, первая половина XIX века: крепостной мальчик Ваня Челнок, выкупленный из крепостничества за свою огромную тягу к знаниям и добрую охоту поделиться этими знаниями с другими, обрел фамилию вместо деревенской клички, став родоначальником хорошо известной в Калуге семьи Доброхотовых и пра-прадедом автора этой книги.
Или вот: русско-турецкая война 1877—1878 гг. и активное участие в ней полкового врача армии Скобелева, поляка Владимира Мариана Филиповича, прадеда автора.
Первая мировая война и солдат австро-венгерской армии, а затем чехословацкий легионер, участвовавший в образовании демократической республики Чехословакии во главе с ее замечательным первым президентом Т. Г. Масариком и главой русофильского правительства Карелом Крамаржем… Это – Фердинанд Птак, дед мужа автора.
И кровавые трагедийные годы 1937—1938. На Бутовском полигоне расстрелян «враг народа» – профессор лесохимии, создатель первого в России канифольного завода и автор технологии получения осветленной канифоли Иосиф Владимирович Филипович, дедушка автора книги. Именем его названа улица в поселке Вахтан Горьковской области, где был построен завод.
Вторая мировая война и семья жителей Праги Птаков – отца, матери и их сына-подростка Иво, будущего мужа автора, – активных участников Сопротивления.
А в России – Великая Отечественная война, и в семье Филипович – тяжело раненый отец Эльвиры, моряк, штурман дальнего плавания Смирнов Григорий Иванович… И погибший доброволец московского ополчения, аспирант-химик, дядя автора Владислав Филипович, а также умерший от истощения в младенческом возрасте на оккупированной немцами территории, в Калуге, сын Владислава Лев.
Военное детство девочки Эли Филипович: бомбежки в Покровском-Стрешневе (Москва), а затем жизнь вблизи фронта, полная опасности и лишений, в деревне Соколовка под Сталинградом…
Наконец, долгий путь в переполненном товарном вагоне через сплошь загроможденное покореженной техникой огромное Сталинградское поле с черными руинами Сталинграда на самом его восточном горизонте.
Мать Мария Филипович, начальник геологоразведочной партии, вернувшаяся в 1944 году с Урала, везет свою семью (мать и дочку Элю, которые в самые страшные дни битвы за Сталинград оказались от нее, срочно командированной на Урал, отрезанными) на новое место пребывания геологической экспедиции, посланной на восстановление Донбасса. Города Дебальцево, Алчевск, Горловка, Мариуполь сменяли один другой, и наконец протянувшееся на много километров вдоль речки Горелый пень село Покровское, где бабушка попросила более не мотать по экспедициям школьницу Эльвиру и оставить ее с ней в Покровском до окончания школы. А до этого бесконечные переезды и частые, порой три раза в один учебный год смены школ. Только в Мариуполе семья задержалась почти на два года. Именно там находилась Эльвира, когда кончилась война.
Будущий муж ее, Иво, был тогда в Праге. Четырнадцатилетним подростком он участвовал в знаменитом Пражском восстании.
А потом оба учились: Эльвира оканчивала десятилетку в украинской школе села Покровское в Донбассе, а Иво – хмелеводческий техникум, а затем первый курс агрономического факультета сельхозинститута в Праге. Встретились они на первом курсе зоотехнического факультета Тимирязевской сельскохозяйственной академии.
«Любовь пылает – комсомол бдит». Есть такой подзаголовок в этой книге. Любовь к иностранцу была тогда (1952 год) под строгим запретом, и влюбленные готовы были заразиться проказой, чтобы только остаться вместе, хоть и в лепрозории…
Молодые поженились сразу же, как только браки с иностранцами были разрешены. После Тимирязевки поехали в Чехию. Там работали зоотехниками в Северном пограничье, а после, тоже всей семьей (дочке тогда было пять лет) отправились на три года на целину в Алтайский край «строить коммунизм». Не буду здесь описывать, как встретили приехавшую из Праги в совхоз Табуны молодую семью с маленьким ребенком, какие приключения ожидали их в алтайской глубинке…
Между прочим, их приезд на целину в Алтайском крае помнят до сих пор, и в 2019 году в связи с 90-летним юбилеем замечательного писателя Василия Шукшина вспомнили и о Э. Г. Филипович, пославшей в 1964 году рассказ на конкурс «Алтайской правды», получивший первую премию газеты и отмеченный Шукшиным. Сообщение об этом, опубликованное в августе 2019 года в «Алтайской правде» под заголовком «Из Праги в Табуны», как и сам рассказ Эльвиры Филипович «У нас в Степном», есть в приложении к этой книге.
А семья по истечении трех целинных лет отправилась в Москву в надежде продлить на три года пребывание в СССР, чтобы осуществить еще одну свою мечту: поступить в аспирантуру Всесоюзного института животноводства. Приездом в подмосковные Дубровицы, знакомством с превращенным в склад стройматериалов, но потрясающе красивым Дубровицким храмом заканчивается первая книга трилогии.
Это основная схема книги, «голый» остов ее, или скелет, который по мере знакомства с этим произведением обретает мускулы, жизненную силу, становится живым и зримым. За судьбами отдельных людей чувствуется эпоха: история жизни семьи и родственников как в России, так и в Чехии ведется на фоне событий, происходивших в обоих наших государствах, России и Чехословакии.
Эльвира, в крещении Елена, Филипович была с раннего детства глубоко верующей, поэтому в книге Господь присутствует всегда, зримо и незримо. Искренняя молитва ко Господу спасает ее от изгнания из института и становится источником сил для поддержания всегдашнего оптимизма. Для нее и работа на целине с целью скорейшего приближения коммунизма – обещанного справедливейшего для всех людей строя на земле – была по сути своей служением Всевышнему.
На протяжении всего повествования чувствуется главная жизненная установка автора, как и главная мысль самой книги: только любовь, честность и справедливость в отношениях между людьми в семье, в государстве, в межгосударственных отношениях позволят людям по-настоящему быть счастливыми.
Книга, как и все произведения автора, написана образным русским языком и легко читается.
Книга будет интересна и полезна для всех возрастов, и особенно для молодежи.
КНИГА ПЕРВАЯ
Вместо предисловия
семейное предание
Когда мне было четыре года, я удивилась словам взрослых: «Аля еще совсем ребенок, а для того чтобы это понять, надо пожить на свете…» А я разве не жила? Я жила долго-долго, все время… Я помнила скалистую гору на берегу огромного озера, помнила проход в узкое ущелье и там, за хрусткими кустами, выстланную мягкими шкурами неглубокую нору в пещере. А еще раньше я помнила, как умела ходить и бегать прямо по воздуху. Да, именно ходить и бегать над землею. Двигались ноги и руки. Быстро-быстро. Но потом я как бы повисала в воздухе и с высоты смотрела на землю, на чудной красоты малинового цвета сосновый бор, огромное солнце на горизонте и далекую бело-розовую гору на фоне белесого неба. Должно быть, именно эта гора была моим пристанищем. Но это было так давно… А что потом? Ведь с тех пор прошли века, а может быть, и тысячелетия… Однако из того, что было во времена, более близкие к моему теперешнему рождению, я не помнила ничего. Но зато сохранились семейные предания, даже записи…
«Юная цыганка из Сербии славилась по всей стране как непревзойденная танцовщица. Когда она появлялась на подмостках, маленькая и тонкая, словно готовая вот-вот переломиться тростинка, публика удивленно замирала: неужели эта угластая худышка – знаменитость? Но стоило музыкантам припасть к своим инструментам, извлекая несущиеся кверху волны мелодий, маленькая плясунья преображалась, вырастала в неотразимую красавицу. Движения танца сливались с трепетными, вихревыми звуками музыки, захватывая всех. И уже не различить было ни лица, ни фигуры танцовщицы, а было ощущение полной гармонии, силы и красоты, огромной радости бытия. А когда замолкали звуки танца, всем становилась видна дивная красота цыганской девы. Мужчины – все – буквально сходили с ума от неутоленной страсти к бедной прекрасной цыганке. А труппа, в которой была эта дива, между тем отправилась в Англию. И там страстные цыганские танцы лицезрел сам принц, королевский наследник. Впервые Мэри – так называли в Англии непревзойденную танцовщицу – отдала свое сердце мужчине. Родила голубоглазого сына. Но женою принца не стала, не позволили английские законы.
В Сербии, куда вернулась прекрасная танцовщица Мария, ее полюбил и взял в жены богатый человек, коннозаводчик Йозеф Филипович, дав свою фамилию и свое имя рожденному королевских кровей младенцу».
Так рассказывал о далеких предках нашего рода мой дедушка, тоже Иосиф Филипович. С тех давних пор имена Мария и Иосиф стали в нашем роду любимыми и переходили из поколения в поколение. Прабабушка Мария Иосифовна Филипович, и точно такие имя, отчество, фамилия были у моей Мамы, геолога и поэта… И тем же именем – Мария – названы мои Бабушка, Мария Петровна Филипович, и внучка Машенька – музыкант.
Глава 1. МОИ ПРА… В ПРОШЛОМ И ПОЗАПРОШЛОМ ВЕКАХ
Гонор, нищета и уроки жизни – юная красавица прабабушка Мария и знаменитый одесский врач прадедушка Владимир Мариан
Прабабушку Марию Филипович я помню по фотографиям и рассказам Мамы и Бабушки. Родилась она в Варшаве в обедневшей аристократической семье. Это был старинный род польских шляхтичей Филиповичей (любителей лошадей), записанных в Шестой книге, в которой только высшая знать. У предков ее было когда-то богатое имение близ Варшавы и роскошный дом в польской столице. А потом разом все пошло прахом, продали за долги, а сами – вдова-мать с четырьмя дочками – подались туда, где полно женихов, в Одессу. Мария (прабабушка моя) помнила себя тринадцатилетней. К тому времени от благолепия прежнего лишь польский аристократический гонор остался. В семье почитались только люди их круга, родословные которых в Шестой книге записаны. А все остальные – так себе, смерды жалкие. Можно к ним снисходить, но никак не опускаться до их уровня. А самые презренные – это, мол, евреи, от которых «все зло», которые продались дьяволу и торгуют золотом, и губят души честных христиан, опустошая при этом их кошельки. Слыша такое, тринадцатилетняя моя прабабушка, девочка с ангельским личиком и независимым характером, решила наказать «лиходеев», взяла в руки дрын и давай им лупить по окнам дома, где проживала одна из самых богатых еврейских семей в Одессе. Никогда не могла забыть Мария, как мать ее стояла перед «презренными» на коленях, моля их не подавать в суд. А потом ее, девчоночку, надолго заперли в темный чулан, чтобы осознала: бить можно только бедных евреев, что, мол, уж лучше бы она с этим дрыном пошла к Айзманам, голодным и вшивым, у которых в доме только дети в лохмотьях да старая скрипка с ободранными струнами. Тогда, в кромешной темени чулана, у прародительницы моей мозги прочистились: этих бедных, голодных, которых можно было бить, она жалела, носила угощение с кухни и даже потихоньку с ними дружила. Очень смышлеными в играх, мудрыми в жизни казались ей эти детишки. Да и не было в той семье никакого золота: никого не обездолили они. За что же их бить? Марии в холодном чулане было жарко; сгорала от стыда за свою мать, которую горячо любила, за здоровье которой каждые утро – вечер молила Бога. Из чулана вышла строго задумчивой, осознала всю абсурдность шляхетской спеси и отвратительность любого национализма.
Мария Иосифовна Филипович (Бабуня), 16-летняя
Ей, глубоко верящей в единого Бога Отца Вседержителя и сына – Спасителя, вдруг открылось гольем настоящее. А воображение дорисовало картину: мать ее оказалась вдруг сродни толпе, избивающей Христа, несущего тяжеленный крест, а эти в серых лохмотьях детишки, которых разрешалось бить, этих ангелов божьих толпа злых людей теснила к обочине, гнала прочь. Поняла Мария родительницу свою, однако простила, как простил когда-то своих истязателей Иисус, и оставалась кроткой по отношению к матери и всегда сердечной ко всем гонимым.
Снежные траншеи. Русско-турецкая война, 1877—1878.
Василий Васильевич Верещагин (1842—1904)
А через три года в дом явился богатый жених, Владимир Мариан Филипович, знаменитый на всю Одессу врач, бывший военный хирург царской армии, участник русско-турецкой войны за освобождение Болгарии от османского ига. Статная голубоглазая красавица с тяжелой русой косой глянулась сорокалетнему холостяку. И девушка снова увидела мать свою на коленях. Теперь уже молила ее, Марию, не отказывать такому богатому и знаменитому жениху, да еще и с той же фамилией, хотя и не из Шестой книги… Замужеством с ним она спасет своих старших сестер, они смогут бывать на балах, словить женихов, а так – никакого просвета. Мария всегда готова была жертвовать собой. К тому же ее очаровали его повествования о собственной жизни, полной разных значимых событий и приключений: ведь лет за восемь до их знакомства Владимир Мариан, тогда еще молодой, служил врачом в славной армии генерал-лейтенанта М. Д. Скобелева. Участвовал в боях под Плевной и затем на Шипкинском перевале. С огромным вниманием слушала юная дева его рассказы о стойкости и великом мужестве российских солдат и офицеров, стоявших насмерть на легендарной Орлиной скале Шипкинского горного хребта, и о храбрых героях, которые в зимнюю стужу и под огнем противника одолели этот «неприступный, этот непреодолимый» легендарный Шипкинский перевал…
Владимир Мариан, студент Киевского университета
Владимир Мариан Филипович в армии Скобелева, 1877 г.
Владимир Мариан – полковой врач армии Скобелева, участник боев под Плевной, 1878 г.
И Мария дала согласие, вышла замуж…
Муж ее, Владимир, очень гордился красотой юной своей жены. А она еще и рукодельницей была, и кулинаром отличным. Ее пироги всегда отличались изысканностью и несли какой-нибудь сюрприз. Она никогда не готовила строго по рецепту, а всегда привносила свое. И писала стихи. Но об этом ее занятии муж, кажется, и не догадывался. И еще любила удивлять. Как-то в дом ожидали к обеду самого губернатора. Слуги накрывали богатый стол, ставили хрусталь, а хозяйка в это время, начернив лицо сажей, с метлой в руках полезла на крышу. Муж подъезжает к дому в карете вместе с именитым гостем. Хочет жену – сущего ангела – показать. Глядь, а на крыше его особняка ведьма выплясывает с метлой. Только по волосам (золотом по всей спине) и узнал жену…
Слуги, выбежавшие из дома, чтобы встретить гостей, застыли в оцепенении, увидав на крыше «ведьму», а хозяин дома, почитаемый в Одессе доктор Владимир Мариан, не растерялся и перед гостем поаплодировал своей жене за ее «остроумную шутку». Важному гостю ничего не оставалось, как поаплодировать тоже. К столу юная красавица-хозяйка явилась в отличном расположении духа и в лучшем своем платье – подарке дорогого супруга Владимира. Пировали на славу…
Мария Иосифовна с двумя сыновьями, старшим Иосифом (справа) и Леоном (слева), 1885г.
А потом дети родились. Сначала жизнерадостный, деятельный Иосиф, мой дедушка, потом Леон, задумчивый и добрый. Оба не то что любили – обожали мать. А больше и не было детей, потому что Мария оставила своего чересчур серьезного, положительного мужа и нестерпимо скучную жизнь, где все делали и даже думали за нее. При разводе поделили детей. Ей оставили младшего, Леона, а со старшим даже видеться не велели. Потом, уже после революции 1917 года, в Москве оба сына были с нею. (Приложения 1 и 1а)
Молодой химик Иосиф Филипович и юная выпускница Николаевского института благородных сиротских девиц Мария Доброхотова
Мой дедушка Иосиф был очень жизнелюбив и, еще будучи гимназистом, постоянно влюблялся в хорошеньких девиц. А потом, узнав, что от любовной связи с очень красивой студенткой будет дитя, жил с нею гражданским браком. Студентка, однако, оказалась девушкой с весьма независимым характером и с революционерскими связями, не позволявшими ей погрязнуть в «семейном болоте»… Дело революции для нее было важнее всего, и она, революционерка, переехала в Париж, где родился первый сын Иосифа, мой старший дядя Борис Иосифович, которого в дальнейшем воспитывали в основном его отец и жена отца, то есть моя бабушка… А Леон был однолюб, всю жизнь любил только одну Эльвиру – шведку, которая погибла перед самой их свадьбой.
Иосиф и Леон студенты-химики
А в 1938—1939 годах братья оба сгинули в чекистских застенках, успев, слава Богу, похоронить на Ваганьковском кладбище свою нежно любимую матушку. Бабуня (прабабушка моя) писала стихи, вела дневник. Но все это в молодости. А потом, как сама горько признавалась, поэзию сменила на выпечку тортов да пирогов. Заклинала мою маму, а она уже девочкой писала стихи, никогда не предавать поэзию.
Когда познакомился Иосиф Филипович с моей бабушкой, девицей Марией Петровной Доброхотовой, ему было уже далеко за двадцать. Мария Доброхотова в то время оканчивала в Москве Институт благородных сиротских девиц и готовилась стать гувернанткой. В Москву она приехала из Калуги, где жила многодетная семья Доброхотовых, потерявшая кормильца своего, любимого народом адвоката и судью Петра Ивановича Доброхотова
В родословной почитаемого судьи было написано о его заслугах, отмеченных жалованными наградами и личным дворянством, с упоминанием о крепостном происхождении его отца и мордовских корнях…
Челноки – Доброхотовы
В мордовской семье Челноков, где появился на свет (в первые годы ХIХ века) будущий мой прапрадед, мальчик Иван, умели трудиться. Быстрые, ловкие, выносливые, они работали как на барских полях и конюшнях, так и в своем огороде, хлеву, избе, полной ребятни… И везде поспевали. За то и прозывали их – Челноки.
Семья жила в бревенчатой избе-пятистенке на берегу речки Инсарки близ живописного старинного, основанного в 1647 году мордовского города Инсар. В городе было несколько церквей. Ваня бегал в самую старинную, храм Казанской иконы Божией Матери. При церкви была приходская школа, где учили не только грамоте и Закону Божию, но и наукам математическим. Ваню Челнока в школе считали очень способным учеником.
Соборный храм во имя Казанской Божией Матери с приделом церкви во имя Николая Чудотворца, г. Инсар, Мордовия, конец XIX в. (Ныне на этом месте расположен цех завода «НЕОН»)
Однажды учитель этой школы, он же батюшка в церкви, услышал от местного помещика своего же прихода сетования на любимого и единственного сына: совсем плох в учении, а выписанный для занятий мусье говорит, что все в порядке. И верно, барское чадо замечательно освоило фехтование, танцы, манеры… Может на французском языке изъясняться. А вот от математики с физикой у мальчика разбаливается голова…
– Гнать этого мусье надо, да только где у нас другого учителя найдешь?
– Есть у меня мальчишка на примете, Ванька Челнок. Бегает в школу ко мне из самой слободы. Удивительно понятливый мальчонок, до всякой работы и до учения охочий. Псалтирь всю наизусть шпарит. И добрый. Сам слышал, как он иной раз объясняет ребятам непонятное.
Оживился барин при сих словах, да батюшка его и осадил: крепостной он, а так бы…
Пришлось барину за Ваньку Челнока хлопотать, выкуп заплатить его хозяину. Понравился Иван не только барину своему новому, но и привередливому сыну его Михаилу. И хоть выглядел новый наставник барского дитяти совсем неказисто – был невелик ростом, худощав и на фоне рослого упитанного барчонка еще худосочнее казался, чем был на самом деле, – хозяйский сын почти разом его признал, а потом и зауважал: видимо, дошло до него, что в мире по-настоящему ценно и по-настоящему красиво. А в математике видел Иван красоту особую…
Так проходили дни, и недели, и месяцы. И однажды Иван Челнок явился к новому хозяину своему с докладом. Хотя тот его не вызывал, да и Ваня волен был о себе решать без барской указки. Однако, сам же он тогда про себя решил: «жить с Богом, то есть по совести!»
– Больше не хочу я хлеб Ваш переводить, – сказал он хозяину, – все, что мог, я Михаилу передал. А дальше – ему в гимназию надо, к профессорам, а потом и в университет…
Приемные экзамены в Пензенскую гимназию Михаил, сын хозяина, выдержал блестяще. Все время, пока экзамены длились, Иван вместе с ним жил: решали математические задачи, учили физические законы… Отец, счастливый, расцеловал выкупленного им когда-то крепостного Ивана, а сын Михаил стал просить отца, чтобы и Ваню тот бы помог определить в гимназию. И Ваня был принят тоже. Из гимназии вышел Иван с блестящим аттестатом и с фамилией Доброхотов, которая присвоена была ему официально вместо прежней деревенской кликухи. (Приложение 1)
Из того, как сложилась его дальнейшая жизнь, известно лишь то, что переехал он в богатый церквями город Муром, где женился на русской девушке-мещанке, с которой были у него дети: Михаил, Иван, Петр, Илья и дочь Александра. Сам Иван, бывший Челнок, учительствовал: сначала в приходской школе, а затем в местной гимназии. Супруга тоже учительствовала, но только в самые первые годы замужества. Потом растила и воспитывала собственных детей. Семья не была бедной, но и особого достатка не видела. Зато все жили очень дружно, помогая друг другу и стараясь получить хорошее образование. Книги в доме Доброхотовых ценили превыше всех вещей. Все дети стали весьма образованными людьми.
Муром, XIX в.
Первенец Михаил, 1826 года рождения, успешно (с Похвальным листом) окончил Владимирскую губернскую гимназию, а потом – и тоже блестяще – юридический факультет Московского университета.
Михаил Иванович Доброхотов сразу по окончании Московского университета
На службе в Московском суде весьма быстро, в течение восьми лет, продвинулся от помощника столоначальника до секретаря суда и был жалован титулом личного дворянства*. Впоследствии он стал известным в Москве и любимым простыми людьми адвокатом и первым председателем организованного им же Совета адвокатов – появившегося тогда адвокатского сообщества. На заседаниях Совета обсуждались представления и жалобы, оценивались с морально-этической точки зрения поступки адвокатов. Сам он был кристально честным человеком, адвокатом, открытым и всегда готовым помочь людям, к тому же был оптимистом и любил добрую шутку.
