Шаровая молния

Попав в такую ситуацию, мозг Димы выдал ему все возможные варианты дальнейших действий, включая мысль обчистить кого-нибудь из гостей, но Дима исключил ее. Ситуация была почти безвыходная.

Александра Игоревна отчаянно уселась на тумбочку в прихожей и принялась вслух рассуждать:

– Может на автобусе?

– Какой автобус, мам?! Ночь на дворе! Засиделись мы, – он покрутил в руках полтинник, предположив, что его никто не возьмет, банкомат не примет, и даже для мусорки он ужасно уродлив.

– Может… занять у кого-нибудь? – вновь попыталась что-то сообразить его мать.

Диме идея не понравилась. Не выдержав, он нервно произнес:

– Мама! Какой «занять»?! Ты видела этих людей? Они с нами находиться не могли. А ты хочешь у них денег занять?! – выкрикнул Дима, показав ладонью на стенку, за которой продолжался праздник.

Хотя если бы они во всеуслышание заявили пораньше, что собираются уйти, то еще трезвые и здравомыслящие гости скинулись бы даже не на такси, а на лимузин с полицейским сопровождением.

Но тут Дмитрию Тихомирову пришло в голову следующее: набрать своего друга Лешу Вершинина и попросить его заехать за ними – Диму давно посетила эта мыслишка, но он почему-то очень долго ломался, стесняясь просить об услуге наверняка занятого этой ночью Лешу, но он решился. Загоревшись этой идеей, он мигом отмел и другие варианты: к примеру, можно было попросить таксиста подождать, пока кто-нибудь не сходит в квартиру и не принесет ему деньги. Тихомиров, вынув телефон из кармана, уверенно пошел на кухню звонить, а мама осталась сидеть на месте.

Вернувшись с кухни, Дима заявил, что сейчас его друг примчится за ними и довезет, куда надо. Александра Игоревна уже успела огорчиться из-за ситуации, в которой они оказались. Дима заверил ее, что проблема решена – остается только дождаться. Адрес дома Головиной Тихомиров отправил Вершинину через несколько минут и уселся рядом с мамой в ожидании звонка друга.

Часы в прихожей неумолимо отчитывали минуту за минутой: сначала Дима сидел, прижавшись к матери, затем встал и оперся спиной об стенку, затем стал ходить взад-вперед, выглядывая с балкона. Он не знал, что в эти минуты, когда Дима ждет Леху, последний сначала валялся без сознания, а затем махал кулаками в драке, а позже обхаживал в клубе спасенных девчонок, совершенно позабыв о друге, который только на него и надеялся.

Прошло больше получаса, а ожидаемый Алексей на своем «BMW» так и не появлялся.

– Где же его носит?! – негодовал Дима, не приняв во внимание тот важный факт, что Вершинин (как вы помните) говорил с ним по телефону из клуба и был явно нетрезв – какая же в клубе трезвость, тем более поздним вечером.

Дима уже бессчетное количество раз набирал номер Вершинина – безрезультатно: ни ответа, ни привета.

После попыток дозвониться до друга Дима вновь задумчиво встал у стены, подставил телефон к подбородку и в таком положении заключил, что никто их сегодня не заберет:

– Странно. Он бы давно уже примчался, – удивился Тихомиров. – А что-то нет до сих пор, – развел руки в сторону он.

Тут его мать тихонечко произнесла, угрюмо обхватив свою голову ладонями, что никто сегодня за ними не приедет и не нужно себя обманывать. Дима боялся признаться себе, что Леша так с ним обойдется, поэтому возразил:

– Он мой друг, мама!

– Не знала, что ты с кем-то дружишь.

– Он приедет… если я ему дорог, – произнес Дима и замолчал – его сразила нотка неуверенности. – Он приедет… Вот увидишь, – с понижением тона говорил Тихомиров, отвернувшись в противоположную от мамы сторону. – Познакомитесь заодно.

Тишина прерывалась звуками из зала: музыкой, восклицаниями, звоном бокалов и тарелок. Тихомиров печально посмотрел на циферблат телефонных часов. Вновь выйдя на балкон и прислонившись к холодному стеклу рукой, он посмотрел мокрыми от слез отчаяния и обиды глазами на черные от сумерек деревья, а потом и на соседние дома с множеством желто-оранжевых огоньков в окнах, которые гасли один за другим. Звезд на небе видно не было; временами деревья колыхал ветерок. На улице в этот поздний час было безлюдно.

Митя и не подозревал, что Вершинину в это время было очень хорошо – зачем ему думать о благополучии кого-либо еще? Когда Тихомиров понял, что терять время и бессмысленно ждать у моря погоды он не хочет, он разочарованно произнес:

– Ну спасибо, друг, – Дмитрий до последнего верил, что Леха приедет за ним, но тут вспомнил про пьяный голос в трубке и про клуб, а это, по мнению Тихомирова, плохо и надолго. – И на что я рассчитывал? – он медленно подошел к дремавшей сидя матери и от досады скоропалительно решился. – Собирайся. Без него обойдемся. Не поедем – так пойдем!

Александра Игоревна не на шутку переполошилась заявлением сына.

– Как же мы пойдем, сынок? – тихо спросила она, посматривая на настроенного решительно сына, который затаил злобу на Вершинина. – Ночь на дворе, денег нет, транспорт не ходит. Идти по тьме на другой конец города? Что же ты задумал, Димочка?

– Я просто хочу уйти отсюда.

– Просто смирись и прими тот факт, – говорила она, – что никто не приедет… Никто не придет и не поможет. Никто не будет жертвовать собой ради другого… Такая наша жизнь – она полна разочарований. Остается только принять их и продолжить жить, надеясь только на себя, – тихо молвила Тихомирова, а Дима торопился, поэтому не слушал ее. А она не понаслышке знала, о чем говорила.

– Ничего не бойся, мама. Я с тобой.

Все это время Дима думал о предстоящей дороге, на которую так с ходу, не подумав, решился, и пытался вообразить, чем таким важным сейчас занят Вершинин. Александру Игоревну очень насторожило и даже испугало рвение сына, но не подчиниться ему она не могла, как и не могла его бросить. Они тихо удалились из квартиры – их исчезновения никто не заметил. Странно, но после их ухода, гости стали постепенно расходиться.

Тихомировы вышли на темную улицу и, взявшись за руки, побрели в сторону неблизкого, но такого любимого дома. Было прохладно. Дрожь от холода и неизвестности пробежала по Диме мурашками. Он был так разочарован в своем друге, что согласился пойти домой пешком именно ночью, невзирая на все сложности и опасности. В подобных ситуациях он был готов рубить с плеча, не задумываясь о последствиях. При других условиях, если же, например, у Алексея нашлась веская причина не приехать, и он огласил бы ее Тихомирову, Дима ни за что бы в жизни не высунулся на улицу так поздно. Но случилось не так, а как раз наоборот. Когда по его телу пробежала дрожь, он немного отстранился от своей мамы, чтобы она случайно не почувствовала того, что он замерз или чего-то боится, иначе ей не на кого было надеется. При ней же Дмитрий Тихомиров держал себя сдержанно, уверенно и непоколебимо, важно посматривал на свои наручные часы.

«Друзья – это его собственный выбор. И он не мог в нем ошибиться, – думалось в тот момент его матери. – Видимо, что-то просто пошло не так. Главное то, чтобы из-за этой мелочи с нами не случилось непоправимое. Спаси нас, Господи, и пощади. Как же хочется домой… Вот ворона! Надо же было мне кошелек не положить – лучше бы подарок оставила». Неладное чувствовал и Дмитрий, но злость и досада затуманили его разум.

Тем временем через несколько кварталов впереди, на одной из улиц, по которой Дима мысленно прочертил маршрут до дома, произошло еще несколько на первый взгляд несвязанных с историей семьи Тихомировых событий. Но именно из-за них под покровом ночи и произошел ужасный, не поддающийся пониманию нормального человека случай, который поставит под вопрос истинную цену человеческой жизни. Оказывается, в некоторых случаях она ничего не стоит…

В том районе было много однотипных панельных пятиэтажек. В пристройке к одному из таких домов когда-то давно функционировал центр детского творчества. Ныне там располагалось круглосуточное питейное заведение – злачный кабачок, который по ночам превращался в место скопления всей местной швали: бомжей, шпаны, алкашни, наркоманов, девушек по вызову и безудержных ночных гуляк. Именно из этого заведения глубокой июньской ночью вышли трое молодых людей и побрели прямо в сторону идущих домой Тихомировых. Но история этих трех подозрительных и немного выбивающихся из нормального и порядочного общества индивидуальностей началась еще в этом кафе, среди себе подобных…

Обездвиживающий, завораживающий, пленяющий дурман, который на несколько часов приятно помутил рассудок, стал отходить. Конопатый рыжеволосый паренек медленно приподнялся с лавки в темном углу, пошатнулся и, придерживаясь за липкий стол, покрытый следами от пивных кружек и сигаретным пеплом из переполненных пепельниц, побрел через весь зал, чуть ли не сбивая на ходу столы и стулья, словно кегли в боулинге. Рыжий уселся точно там, где и планировал. Приземлился он как раз напротив другого парня, одиноко и задумчиво сидящего за столиком в отдалении. Этот угрюмый человек был невысокого роста, худощав; его уставшее лицо, злобный взгляд, горячий нрав, опыт и лексикон абсолютно не соответствовали возрасту. Он сидел, чуть ссутулившись и положив локти на столешницу, медленно макая чайный пакетик в граненный стакан с кипятком. Появление обдолбанного Рыжего, кажется, нисколько не удивило его – он продолжил то топить пакетик в стакане, то вызволять его из горячей воды, постепенно обретавшей подобающий чайный цвет.

– Трофим, – обрывисто и тихо шепнул ему Рыжий, потерев пальцем нос. – Мне бы еще…

Сидящий долго не обращал внимания на Рыжего, но тот настырно ждал ответа – от него несло мощным алкогольно-наркотическим запашком. Видок у Рыжего был хуже некуда.

В конце концов человек достал пакетик из чая и бросил его куда-то на пол. Вздохнув, парень, которого назвали Трофимом, поднял глаза на подсевшего к нему нарика и хриплым голосом ответил:

– Слушай. Меня сейчас не трогай. Я зол, – спокойно говорил молодой человек с шрамом на всю левую щеку. – Кое-кто очень умный решил меня наебать. Я думаю, что с ним делать…

– Но Трофим! – уже громче заговорил Рыжий.

Трофим продолжил безразлично смотреть сквозь него.

– Я не понял, тебе еще надо? А не много тебе будет? Ты уже до хуя на душу взял?

– Да, – сглотнул слюну Рыжий, – но мне охота еще, понимаешь… Еще…

Хитрая улыбка сверкнула на лице со шрамом.

– Только у меня не хватает, бля, совсем немного, – признался Рыжий, вдруг почувствовав себя неудобно, будто его скручивало в разные стороны как мокрую тряпку. – Ты не мог бы мне дать в долг? – жалостливо попросил то и дело трясущийся Рыжий.

– Давай, кхе, – кашлянул Трофим, – сначала отойдем в сторонку…

Они оба отошли в узкий коридор у выхода, где Трофим, сменив безразличие на гнев, схватил своего покупателя за ворот тонкой водолазки, припечатал к стенке и закричал:

– Охуел, что ли?! – у тощего Трофима вполне хватило силы больно прижать желтушного клиента к стенке. – Еще в долг я не давал! – во всю глотку, никого не стесняясь, кричал Трофим. – Это тебе не жвачка. Это пыль стоит больше тебя! Больше всех вас, кто ее потребляет! Не смей больше лезть ко мне с такими дерьмовыми предложениями, иначе раньше родителей, которых ты грабишь каждый день, копыта свои откинешь! Неси деньги – получишь дозу! Не будет денег – сдохнешь в таких муках, которые тебе даже в кошмарах не снились. А если я еще припомню твои прошлые долги, то тебе придет конец – я тебя из-под земли достану, куда бы ты не съебался! Понял?!

Рыжий испуганно смотрел на худощавого дилера и истошно кивал головой на каждое его слово. После этого Трофим немного успокоился – он получил удовольствие оттого, что выплеснул накопившийся гнев от множества проблем и должников на ни в чем не повинного наркомана.

– Наскреби где-нибудь бабла… и получишь, что хочешь, – буркнул Трофим и ослабил хватку, дав Рыжему отдышаться.

– Но я не знаю, – вновь принялся давить на жалость Рыжий, взявшись за голову, – у меня уже ничего дома нет. Ни золота, ни серебра, ни копейки – ничего! – пустив слезу, жаловался он, не отставая от Трофима, который вышел на улицу, чтобы покурить и вдохнуть прохладный ночной воздух.

– Блять! – удивился Трофим, покачав головой. – Бедные твои родаки – наверняка хорошие и уважаемые люди, а такого козла воспитали! Видел я и бедных, и богатых, и их деньги, добытые по-разному. Видел и их слезы, их последние слова. Исполнял их последние желания, а ведь они всегда были одни и те же… Нюхнуть, уколоться… и улететь. Без зелья все в этом мире разные, а с ним – все равны. Умирают все одинаково, в одних и тех же условиях, – размышлял Трофим. В этом городе всем этим смертельным делом заправлял он, и все эти несчастья происходили по его вине.

– Я смерти не боюсь, – заявил Рыжий, не отлипая от Трофима и вдыхая вонючий дым от его сигареты.

– Да ладно?! – удивился паренек с сигаретой, вновь желающий отчитать Рыжего за все его смертные грехи. Того охватила легкая дрожь. – А чего же ты боишься, если смерть тебе не по чем?! Боишься родителей подвести, работу потерять, экзамены завалить, состряпать ребенка телке своей, в долги залезть?! Ничего у тебя не осталось. Нечего больше уничтожать. Так что позволь мне внести ясность, – Трофим затушил сигарету и подошел к Рыжему вплотную, – уже поздно что-то делать. Ты давно обо всем позаботился, тварь подзаборная! Зачем тянуть, если все ради чего живешь уже давно в глубокой жопе?! Только наркота у тебя и осталась. Я ем на завтрак таких, как ты. Я ваш спаситель, ваш всевышний! Даю надежду, когда все пропало, – возвышенно заявил Трофим.

Он застегнул руки в замок за спиной и, ухмыляясь, стал молча рассматривать Рыжего: «Смерть твоя уже пришла», – подумал Трофим и послал жирный плевок мимо Рыжего прямиком в траву.

– Сейчас ты готов молиться на меня… Готов сделать все, что я тебе скажу, лишь бы получить желаемое, – продолжил Трофим. – Мурашки побежали, да?! Как же ты жалок! Пойми, у тебя нет выхода! Нет обратного пути. Только путь вперед. Конечно, не по красной дорожке, а по дорожке, выстланной белым порошочком. Это единственный выход – единственное на что ты, мразь, способен! – Трофим помолчал и добавил. – Твое тело в ловушке, в моей ловушке, и теперь я решаю, когда тебе умереть, когда жить и когда принимать. Прискорбно, но что поделаешь. Все вы, слабаки, такие. Плюхаетесь в омут и не знаете, как из него выбираться. А потом унижаетесь! Так вам и надо! Да, что-то я добр в последнее время – нужно с этим завязывать. Будем учить вас дисциплине. Короче… Без деньжат я не могу тебе помочь.

– Я прошу тебя войти в мое положение, – сдержанно выцедил Рыжий, будто не слушал Трофима.

Трофим был настолько бессердечен, что часто жонглировал жизнями обреченных, как душе было угодно, словно они были его рабами, а он – их злобным хозяином. В тот момент у него в голове зрели коварные и изощренные планы относительно этого человека. Он строил из себя великого босса-распорядителя, жестокого и запугивающего всех торговца смертью, который привык получать удовольствие от своей работы, как от самого настоящего наркотика, приносящего к тому же нехилый заработок. Он вполне адекватно заявлял, что ничего такого в этом не видит: ни причиненной боли, ни унижения, никакого зверства, разврата, выбивания долгов, ломки и последующих смертей. По его мнению, все это нормально, ведь каждый человек делает выбор в сторону наркотиков сознательно, поэтому его занятие весьма заурядное – люди рождаются, люди умирают.

Люди, подсевшие на этот ужас ради незабываемых ощущений, могли умереть сами и неожиданно – Трофиму нужно было лавировать в этом круговороте, иногда осторожничать, иногда вмешиваться и идти на рожон, чтобы контролировать ситуацию. Цель одна – не терять стабильный доход. На остальное было плевать.

Клиентура была разная: кто-то брал просто побаловаться, а кто-то только и видел в этом смысл своей жизни. Первая категория клиентов при должном нажиме и рвении успешно переходила во вторую. Последние – самые ярые покупатели Трофима – периодически покидали этот свет, поэтому он постоянно нуждался в новых людях. За этим направлением деятельности его «предприятия» он следил тщательно – сам разрабатывал и продумывал все схемы. К примеру, как находить чистеньких и любопытных, работать с ними, чтобы те подсаживались на иглу, а затем уже высасывать из них все до последней копейки, разрушая их жизни. Многие из таких становились зависимыми сначала от товара, а потом и от своего кредитора – Трофима. Тут его руки были развязаны. Имея болезненно развитое воображение психически нездорового человека, он творил с людьми все, что ему было нужно, пугая их мучительной смертью, используя их, вынуждая унижаться, одновременно пополняя ряды клиентов новенькими.

Когда Трофим взял под контроль этот город, он создал поразительно эффективную систему, которая всегда безотказно работала и приносила огромный доход, при этом не выходя из тени. Этот спрут распространился как на правоохранительные структуры, так и на всю организованную преступность города, включая даже спящие террористические ячейки. Все были замешаны в бизнесе Трофима и даже зависели от него, поэтому никто не пытался как-то сопротивляться, ибо вмешаться и что-то изменить в системе без значительных потерь было невозможно. Попытки считались безрассудным суицидом.

Трофим был безоговорочным лидером (хотя выглядел как раз наоборот, в чем и состояла главная уловка), не имея ярких конкурентов – он прибрал к своим рукам все, до чего только мог дотянуться, постепенно начиная замахиваться и на другие отрасли. Под его контролем были все нелегальные городские структуры, но своему основному делу он все-таки отдавал большее предпочтение, чем чему-то другому, руководствуясь какими-то внутренними чувствами, среди которых не было ни стыда, ни совести, ни сожаления, а только жажда крови, смертей и величия. Так без его ведома, желания и согласия практически ничего не происходило. Со временем Трофиму и этого стало мало. Он имел своих людей не только на улицах, но и во власти. Разрушение Трофимского спрута было чревато дестабилизацией всей ситуации в городе.

Система, по которой работала городская наркоторговля, представляла собой уровни, составляющие своеобразную пирамиду. Несколько особо приближенных окружало самого Трофима, и каждый заправлял своим направлением: финансами, охраной, производством и распределением. Каждый из Трофимовских друзей имел подчиненных на уровне ниже и так на каждой ступени до самого низа, до простых закладчиков. Напоминает средневековую систему вассалитета – в мире она изжила себя, но здесь работала в совершенстве. Товар шел сверху вниз, а деньги шли снизу вверх – уровень за уровнем. При появлении сбоев и проблем они мигом идентифицировались и устранялись – в большинстве случаев причиной всего был человеческий фактор. Освободившееся место провинившегося тут же заполняется человеком с уровня ниже, но если он ушел со своего места на более высокий пост, то он и только он должен позаботиться, чтобы его место заняли, и так далее, пока не дойдет до самого низа, где людям придется отдельно привлекать и обучать всему новичков, которые сразу же станут частью системы. Внизу, кстати, была ужаснейшая текучка – выше пробивались только самые одаренные, талантливые, сильные и… хитрые. А ведь когда-то и сам Трофим начинал с самого низа.

Из лап Трофима просто так не вырывался никто – это касалось и его подчиненных, и его клиентов. Любая оплошность мигом каралась, второго шанса исправить ошибку не было. Смерть – чаще всего единственное наказание провинившегося торговца… или его начальника, если потребуется. Иногда и Трофим снисходил на ступени ниже, занимаясь некоторыми клиентами лично, превращая их в собственные игрушки, через которые он мог на кого-то воздействовать, чем-то управлять либо вербовать нужных людей.

Сеть разрослась и стала городской обителью зла, с которой никто не мог совладать. Еще немного и банда Трофима не знала бы границ. Но рост временами прекращался – как раз из-за тех, кому с большим трудом удавалось вырваться: дезертиров из персонала и беглецов из шестерок, которые поняли, что их ждет либо тюрьма, либо смерть, а также из клиентов, которые смогли вовремя остановиться или сумели избавиться от своей зависимости. Среди таких вырвавшихся несколько лет тому назад был и Алексей Вершинин.

Для решения всех дел темная часть суток очень подходила. Трофим любил ночь.

– Я не знаю, где ты возьмешь деньги. Я не собираюсь входить в твое положение. Не дорос ты, чтобы я особо шевелил своими конечностями ради тебя, – говорил Трофим. – Кстати, мы, кажется, упомянули о долгах? – вспомнил Трофим и решил воспользоваться этим. – Если же сегодня не отдашь, то на следующий день я сотру тебя в порошок, обещаю! Надоело!

– Что же мне теперь делать? – приуныл Рыжий.

Его абсолютно не интересовало, умрет он завтра или нет. Больше интересовало (и он, не переставая, думал об этом), примет ли он дополнительную дозу так хорошо и надолго расслабляющего, уносящего его в другие миры любимого зелья. Оставаться в пугающей реальности не было никакого смысла.

– Хм, он еще и спрашивает, – изумился Трофим. – Хотя! – приблизившись к Рыжему, Трофим схватил его за голову и произнес, заглядывая тому прямо в душу. Очи наркомана нервно забегали. – Скажи мне, ты же сделаешь все, что угодно, ради того, что сейчас в моем кармане?

– Да, – выцедил Рыжий, приготовившись к самому худшему, что только могло произойти с ним в жизни. Именно такого расклада он ждал от фантазии Трофима. Оставалось только смириться.

– Тогда валяй! – Трофим схватил Рыжего за плечи и поставил на колени, желая опустить бедолагу. Король улиц недвусмысленно указал на собственные джинсы… как раз в районе ширинки. – Приступай, – спокойно сказал он, широко расставив ноги.

Только Рыжий переборол себя и решился на невыносимые и унизительные действия с болтом Трофима ради очередной порции наркоты, как тот внезапно схватил паренька за подбородок и закричал:

– Ну ты, блять, и чмо! Рот открой! Рот!

Рыжий раскрыл рот и зажмурился. Трофим смачно плюнул в него и разящим ударом отправил пацана в полет по ступенькам.

– Хоть соси! Хоть что делай! В лепешку расшибись, гном, но деньги принеси. Не буду я тебе одолжение делать. Если не выйдет, то выбирай, как умрешь – сразу от пули или мучительно долго… от ломки и внутренних ран твоего сгнившего организма. Не знаю даже: почку продай, ограбь кого-нибудь!

Рыжий, получивший несколько новых ссадин и синяков, валялся на земле. С крыльца на него смотрел Трофим. Рыжему ничего не оставалось, как послушаться дилера.

– Кто ж в такую темень по городу разгуливает? – заскулил Рыжий.

Вдалеке, словно по заказу, кто-то показался. Трофим поковырялся пальцем в зубах и произнес:

– Ну не скажи, кто-нибудь да разгуливает! Вон тех, например, оприходуй, – он старался получше рассмотреть приближающихся людей, поразмыслил немного и коварно добавил, ухмыльнувшись и закатив рукава. – А я тебе даже помогу.

Тут из грязного заведения выперся еще один паренек в черной кожаной куртке, выглядевший еще хуже Рыжего. Парня потряхивало, его ноги дрожали, руки были раздвинуты в стороны, зрачки расширены, а губы бледнели с каждой секундой, как и лицо. Он, издавая какие-то нечленораздельные звуки, хотел обнять Трофима, но тот со смехом отстранился от этого прокаженного, указав ему пальцем в сторону медленно идущей по улице парочки. Он словно был пьян, но дело тут было намного запущеннее – он улыбнулся, бросился вниз по ступенькам и пошел по тротуару, несуразно шатаясь из стороны в сторону. За ним неторопливо побрели Рыжий и Трофим.

Подозрительная троица неумолимо приближалась к Тихомировым: психопат Трофим и два нарика, один под кайфом, а второй срочно нуждается в деньгах, чтобы оказаться в состоянии первого. Перебороть желание, сжигающее его изнутри, Рыжий был не в состоянии, поэтому готов был на все, чтобы утолить свою жажду.

Дима и его мама шли по темной улице быстрым шагом, не спуская глаз с дороги. В глазах Мити просматривалась уверенность и ненависть к Вершинину. Ему казалось, что только он способен без происшествий довести маму до дома. Злоба на друга, которого он так ждал и на которого так надеялся, придавала ему сил. Александра Игоревна шла, прижавшись к сыну, ни на шаг не отдаляясь от своей надежды и опоры – она очень боялась этой ночной прогулки, но перечить внезапному желанию сына не решалась. На ходу она обнимала своего сына, пыталась прижать его к себе. Дима был невысок, так что его мама даже чуть-чуть наклонялась к нему, словно тонкая береза, которую терзал ветер. Так они и шли, преодолевая метры, будто влюбленная парочка, блуждавшая по городу в столь поздний час.

Вы даже не можете себе представить, как в тот момент боялся всего вокруг Дмитрий Тихомиров. В ту ночь он жутко рисковал – мало ли что может случиться с ними ночью в городе, мало ли кто бродит по этим улицам и ищет легкой добычи. А Дима ведь был по своей природе мягок, раним, миролюбив, был милым домашним мальчиком. Драться он не умел – Вершинин как-то раз пытался научить его простейшим приемам, но Тихомиров не переваривал любое рукоприкладство и тут же принялся вешать на уши Лехе лапшу, связанную с учебой, отчего Вершинин тут же отказался от своей идеи. Тихомиров был твердо убежден, что любой конфликт, даже драку, изнасилование или ограбление, можно решить словесно и дипломатически. Когда ему рассказывали про нападения и зверства преступников, Дима не верил ни единому слову о том, что люди вообще были способны на такое. Он был убежден, что всего этого можно было избежать, ведь даже с такими отбросами общества можно найти компромисс. Но кто же с ним будет церемониться? Просто-напросто он не попадал в подобные передряги – он не знал, что не все люди одного покроя, что в моменты опасности и речи не идет о какой-то вшивой дипломатии. Вариантов остается немного: бегство, оружие или кулаки… либо побои, оскорбления, унижение и смерть.