Охота на дьявола

Предположительно первой жертвы Джека-потрошителя.

– Что интересно… – Томас взял из стопки другой дневник, – мисс Эмма Элизабет Смит также была убита в банковские каникулы.

Я закрыла глаза, слишком ясно вспомнив, что она погибла четвертого апреля. В день рождения моей мамы. В памяти всплыл еще один факт из ее дела.

– Она жила на Джордж-стрит. Это убийство произошло в Джордж-Ярде. Это может что-то значить для убийцы.

Томас казался заинтригованным этой новой нитью. Он перешел с кровати за маленький письменный стол и принялся что-то записывать. Пока он был поглощен этим занятием, я вернулась к вырезке о смерти мисс Марты Табрам. Мой брат не признался в ее убийстве, по крайней мере в своём дневнике, но его интерес был не случайным.

«Ист Лондон адвертайзер» сообщала:

«Обстоятельства этой ужасной трагедии не только окружены глубочайшей тайной, но и создают ощущение незащищенности: в таком величайшем городе, как Лондон, улицы которого постоянно патрулирует полиция. Женщина может быть убита отвратительным и жестоким образом практически по соседству с мирно спящими в своих постелях горожанами, и при этом не останется ни малейшего намека на личность злодея, который это совершил. Похоже, не найдено никаких следов убийцы, и на данный момент улики также отсутствуют».

Я потерла виски. Я не слышала об этом убийстве, хотя, если не ошибаюсь, начало августа у нас в доме выдалось необычным. Брат был занят изучением права, а отец пребывал в особенно угрюмом настроении. Я считала причиной частых отлучек брата возрастающую тревожность отца, а также думала, что отец обеспокоен приближением моего семнадцатого дня рождения. Каждое утро он забирал газеты и сжигал прежде, чем я успевала их прочесть.

Теперь я знала почему. Не из-за безумия, а от страха. Я перевернула страницу дневника и молча прочитала цитату, вырезанную из статьи.

«Этот человек должен быть настоящим дикарем, если он нанес таким способом огромное множество ран беззащитной женщине». Это сказал Джордж Коллье, заместитель окружного коронера.

Ниже лихорадочным почерком Натаниэля был нацарапан отрывок из «Франкенштейна», нашего любимого готического романа.

«Если бы наши чувства ограничивались голодом, жаждой и похотью, мы были бы почти свободны; а сейчас мы подвластны каждому дуновению ветра, каждому случайному слову или воспоминанию, которое это слово в нас вызывает.[5]

Мы спим – расстроен сновиденьем сон.

Встаем – мелькнувшей мыслью день отравлен.

Веселье, плач, надежда, смех и стон —

Что постоянно в мире? Кто избавлен

От вечных смен? – Для них свободен путь.

Ни радость, ни печаль не знают плена.

И день вчерашний завтра не вернуть.

Изменчивость – одна лишь неизменна[6]».

Я так часто читала эту книгу холодными октябрьскими вечерами, что почти сразу вспомнила этот момент. Доктор Виктор Франкенштейн путешествует по стране снега и льда в поисках своего монстра. Перед встречей с творением, столь ненавидимым им, он намекает, что природа может исцелить человеческую душу. Брат воображал себя доктором Виктором Франкенштейном?

Основываясь на предыдущих отрывках, которые он подчеркнул много месяцев назад, я всегда думала, что он считает себя монстром. Хотя как я могу утверждать, что знала его? Насколько хорошо любой из нас на самом деле знает другого? Секреты ценнее бриллиантов и валюты. А мой брат был ими богат.

Я нашла перо и принялась писать свои лихорадочные заметки на чистой странице, добавляя даты и теории, которые казались такими же безумными и дикими, как монстр Франкенштейна. Наверное, я сама становлюсь сумасшедшей и необузданной.

Я уловила движение за секунду до того, как Томас опустился передо мной на колени с непривычно доброжелательным выражением лица. На мгновение мне подумалось: как я выгляжу в его глазах? Такой же буйной, какой себя ощущаю? Мое сердце колотилось быстро, как у кролика, но инстинкты никуда не делись – мне хотелось крови. Томас дотронулся до моего лба, провел пальцем по волосам, разглаживая узел, который непонятно как появился. Я расслабилась от его прикосновения. Совсем чуть-чуть.

– Над тобой реет определенная аура убийства, если честно. Странная, соблазнительная и тревожная смесь. Даже для меня. Что это? – спросил он.

Развернув дневник, я показала место про Франкенштейна. Он прочитал и внимательно взглянул мне в лицо.

– Помню, твоего брата интересовали Шелли и опыты Гальвани с электричеством и дохлыми лягушками. Но тебя же не это беспокоит.

– В одной статье описываются раны Марты, они все сосредоточены на горле и внизу живота.

Взгляд Томаса вернулся к отрывку про Франкенштейна. Моя, на первый взгляд, резкая смена темы заставила его наморщить лоб.

– Раны Эммы казались совершенно отличными от пяти жертв убийств в Уайтчепеле, – сказала я, с каждым словом обретая больше уверенности. – Ее убийца не трогал горло и не бил ножом.

Томас тяжело сглотнул, без сомнения, живо вспомнив подробности совершенного над ней зверства.

– Нет, с ней поступили другим жестоким образом.

– Так и есть.

Кто-то проткнул ее брюшную полость неизвестным предметом. Мы так и не поняли, причинил эти повреждения какой-то механизм или нечто иное. На месте преступления были найдены какие-то приспособления. Как мы впоследствии обнаружили, это была часть плана моего брата подвести электрический ток к мертвым тканям.

– Натаниэль пишет в этом письме о Джекиле и Хайде, – продолжала я. – Но вот это место указывает на его увлечение доктором Франкенштейном и его монстром.

– Боюсь, я потерял нить, Уодсворт. Ты считаешь, что твой брат использовал готический роман как источник материалов для убийств?

– Не совсем. Думаю, Натаниэль может быть виновен в смерти мисс Эммы Элизабет Смит. Он был одержим слиянием механизма и человека. Нападение на нее сюда вписывается. Так же, как и гальванические эксперименты. Доктор Гальвани продемонстрировал, что удары током заставляют мышцы мертвой лягушки сокращаться. Натаниэль пытался усовершенствовать его теорию и пошел дальше – хотел возвращать людей к жизни посредством более сильных электрических разрядов.

– Полагаю, мы установили, что мисс Смит скорее всего жертва Потрошителя, – осторожно сказал Томас.

– Да, установили. Но там что-то не сходится. Даже если его способы убийства менялись по мере совершенствования смертоносных талантов, убийство мисс Смит не было конечной целью. В отличие от остальных. Ее покалечили, но я не думаю, что он хотел ее убить. Он хотел, чтобы она жила. Вот в чем был для него смысл. Натаниэля не интересовали убийства живых существ. Он стремился найти способ оживить их.

Томас слушал молча и неподвижно.

– Томас, Натаниэль убил Эмму, но он никогда не был Джеком-потрошителем. Он был человеком, который создал Джека-потрошителя. Или, возможно, дружил с ним.

Томас глянул на даты, которые я поспешно нацарапала. На его лице отразилась борьба чувств.

– Если Натаниэль напал на Эмму в апреле, возможно, ее смерть растревожила его. Похоже, какая-то его часть не могла снова пересечь эту черту. По крайней мере, не мог он сам. – Томас внимательно оглядел меня. – В его поведении не проявлялись признаки того, что он считает себя спасителем?

Я качнула было головой, но тут же всплыло воспоминание.

– В детстве ему становилось физически плохо, если не удавалось спасти бродячего кота или собаку. Для него была невыносима мысль о чьей-то смерти. Он по нескольку дней лежал в постели, плакал или смотрел в потолок. Это было ужасно, и я никак не могла вытащить его из этого мрачного настроения. – Я сделала глубокий вдох, стараясь не потеряться в мыслях о прошлом. – Если мисс Марта Табрам – первая настоящая жертва Потрошителя, это значит, что у Натаниэля было почти четыре месяца, чтобы создать собственного монстра. Это его собственные слова. – Я ткнула в письмо. – Что он работал с другим. Полагаю, мой брат побуждал убивать и работал с полученными органами, а остальные преступления в действительности совершил другой человек.

– Это не снимает вины с твоего брата, – мягко сказал Томас.

Я опустила голову. Если моя теория верна, Натаниэль превратил в клинок другого человека, что вовсе не делает его самого невиновным. И тем не менее, снова оказавшись лицом к лицу с его виной, я испытала предсказуемую безотчетную боль. Мы, люди, не можем перестать любить наших монстров.

– Знаю.

Томас повернул голову из стороны в сторону.

– По-прежнему существует вероятность, что Натаниэль просто копировал убийство мисс Смит, узнав подробности из газет. Возможно, его разыскал настоящий убийца или наоборот. Сейчас это просто домыслы, а ты знаешь, что говорит на этот счет твой дядя.

Домыслы бесполезны. Нам нужны факты. Я посмотрела на стопку дневников на кровати Томаса. Брат написал целые тома. Я боялась, что уйдут годы, чтобы распутать все новые нити, которые он связал в клубок. Стоя за спиной, Томас опустил руки мне на плечи и принялся медленно массировать, снимая напряжение.

– Уодсворт, это всего лишь головоломка, которую нужно решить. Разберемся в ней вместе.

Я подавила новый приступ слез и взяла Томаса за руку.

– Я…

– Если вы оба не против присоединиться к нам, – произнес дядя, заходя в комнату и сверкнув глазами на вторую руку Томаса, все еще лежащую на моем плече, – то инспектор Бирнс ждет в приемной.

Глава 7. Улица Скорби

Бабушкина приемная

Пятая авеню, Нью-Йорк

21 января 1889 года

Инспектор Бирнс стоял, сцепив за спиной мощные руки, и рассматривал висевший над камином дедушкин портрет. Судя по выпрямленной спине и общей напряженности инспектора, словно готового атаковать при малейшем намеке на опасность, новости были плохими. Впрочем, другого я и не ожидала.

– Инспектор, спасибо, что зашли так поздно, – сказал дядя вместо приветствия. – Выпьете что-нибудь?

Инспектор повернулся к нам и достал из пальто сложенную газету. Он шлепнул ее на изящный приставной столик и, наклонившись, сквозь зубы прочитал заголовок. При этом его щеки почти побагровели.

– «Джек-потрошитель явился в Америку». Утром этот омерзительный заголовок будет выкрикивать каждый мальчишка-газетчик в городе. Не знаю, что произошло в Лондоне, но здесь я этого не потерплю!

Он выпрямился и через мгновение взял себя в руки.

– Доктор Уодсворт, я не позволю Джеку-потрошителю посеять страх в сердце моего города.

У дяди на лице дернулся мускул, единственный признак того, что он начинает сердиться.

– Я ученый, а не аппарат для предсказаний. Если вы расскажете мне больше подробностей, возможно, я смогу составить лучшее суждение или психологический портрет убийцы. Различия в ранах на телах жертв помогут ослабить истерию. Но боюсь, пока вы не поделитесь своими открытиями, мне нечего вам предложить.

– Хорошо. Хотите больше фактов? Мы установили личность жертвы. Мисс Кэрри Браун, местная шлю… проститутка, – сказал Бирнс, заменив слово явно из-за моего присутствия. Какой приятный джентльмен. Я чуть не закатила глаза. – Друзья звали ее Шекспириха, поскольку, напившись, она постоянно его цитировала.

Мы с Томасом переглянулись. Теперь, когда существовала значительная вероятность того, что Потрошитель жив-здоров, было трудно игнорировать сходство с его предыдущими убийствами. Известно, что он нападал на пьющих проституток. Совсем как этот убийца.

– Появилась ее подруга, Элис Салливан, – продолжал Бирнс. – Она сказала, что в тот день виделась с Кэрри дважды. Кэрри несколько дней ничего не ела, поэтому после обеда Элис купила в салуне ей и себе сэндвичи. Она утверждает, что еще раз они встретились в местной христианской миссии, после чего каждая отправилась по своим делам.

– Во сколько ее видели в последний раз? – спросил дядя.

– Элис сказала, что около половины девятого вечера. Видела ее с мужчиной по имени Френчи.

– Элис последняя, кто видел ее живой с ним? – спросила я.

Инспектор Бирнс покачал головой.

– Мэри Минтер, хозяйка отеля, видела, как позже тем вечером Кэрри вела к себе в комнату мужчину. Она говорит, что у него был черный котелок и густые усы. Очень подозрительный. Не смотрел никому в глаза, не поднимал головы. Как будто старался, чтобы его не заметили. У нас нет подтверждений, был ли это Френчи или кто-то другой.

– Френчи нашли? – спросил дядя.

– Скорее всего, вчера вечером ее видели с двумя разными Френчи. – В ответ на недоуменный вид дяди инспектор пояснил: – Френчи – популярное прозвище в том районе. Одного зовут Исаак Перрингер. Второго мы еще ищем. Пока мы зовем их Френчи номер один и Френчи номер два. Поисками занимаются мои лучшие люди. Мы их задержим и покажем свидетелям.

– В большинстве отелей, даже самых сомнительных, требуют сделать запись в журнале регистрации, – сказал Томас. – Кто-нибудь из ваших сотрудников интересовался этим?

– Конечно. Вы думаете, мы тут совсем дураки? – Бирнс испепелил Томаса взглядом. – Он зарегистрировался как К. Николо с супругой.

– У вас есть фотография журнала регистрации? – спросила я.

Бирнс нахмурился. То ли из-за нашего допроса по поводу его работы, то ли я застала его врасплох.

– Не думаю. А зачем?

– Анализ почерка может доказать, что это убийство не связано с лондонским Потрошителем, – пояснил дядя, быстро кивнув мне в знак одобрения. – Если вы так рветесь заткнуть газеты, это было бы отличным способом показать, что почерк преступника отличается от известных писем Потрошителя. Этого факта и свидетеля, видевшего одного из Френчи на месте убийства, должно хватить, чтобы сдержать истерию по поводу Потрошителя.

– Вы ожидаете, что пьяницы, большинство из которых и в лучшие времена не обладали умом, будут надежными свидетелями?

Бирнс застегнул пальто и надел котелок. Я сдержала порыв напомнить ему, что это он предложил «задержать их», а не дядя. И к бутылке их привели не ум, а жизненные обстоятельства.

– Доктор Уодсворт, вы или невероятно наивны, или оптимистичны, или и то и другое. – Он коснулся пальцами шляпы и направился к двери. – Спокойной ночи.

– Инспектор? – спросил дядя, преграждая ему путь. – Нам предоставят доступ к телу?

Бирнс остановился, раздумывая.

– Она будет в морге Бельвью, пока ее вместе с другими невостребованными трупами не заберут на Блэквеллс-Айленд. На вашем месте я бы поехал сегодня. Иногда трупы недотягивают до утра. Особенно на улице Скорби.

* * *

Морг на Двадцать шестой улице, метко прозванной улицей Скорби, надо было называть склепом. Склепом из жутких фантазий По или зловещих историй про вампиров. Темный, сырой, пахнущий разложением и человеческими испражнениями. Если бы я не сдерживала воображение, то могла бы убедить себя, что слышу слабое биение зарытого в землю сердца.

Морг располагался под злополучной больницей, покойники в нем кучами лежали на деревянных столах. Я никогда не видела такого неуважения к мертвым и еле поборола ужас. Тела складывали так плотно, что я задалась вопросом, как они помещают новые трупы на соседние столы, не уронив другие.

Дядя остановился в дверном проеме, оглядывая тела в разных стадиях разложения. У него заслезились глаза, и он достал из внутреннего кармана носовой платок. Один из трупов поблизости уже начал раздуваться, и пальцы на руках и ногах стали черно-синими.

Мужчина в мясницком фартуке взглянул на нас и вернулся к осмотру тел. Свечи горели в опасной близости к трупам. Двое юношей в черном стояли в тени и со скучающим видом наблюдали за коронером. Показав на довольно свежий на вид труп, тот рявкнул:

– Этот сгодится. Забирайте и проваливайте.

Их скука превратилась в хорошо знакомую мне вспышку «голода». Юноши шагнули вперед и забрали указанного покойника. Труп пожилого мужчины погрузили на каталку, быстро набросили на него простыню и выкатили из помещения. Колеса загремели по коридору. Заметив, что я нахмурилась, Томас наклонился и прошептал:

– Студенты-медики.

– Интерны. – Старик повернулся к нам, разглядывая дядю с плохо скрываемым раздражением, и достал карманные часы. Была почти полночь. – Вы профессор из Лондона?

– Доктор Джонатан Уодсворт.

Дядя снова оглядел помещение, мерцание свечей отразилось в его очках, словно пламя. Я поборола дрожь. Он походил на мстительного демона.

– Мне сказали, что тело мисс Кэрри Браун здесь. Вы не против показать его нам?

– Шлюха?

Недовольное лицо коронера ясно говорило, что он, конечно же, против того, чтобы его отвлекали от дел, тем более ради какой-то проститутки. Я стиснула кулаки.

– Если хотите. – Он ткнул большим пальцем в сторону длинного узкого прохода между покойниками. – Сюда.

Томас, как истинный джентльмен, протянул руку вслед двум удаляющимся вдоль ряда трупов мужчинам.

– После тебя, любимая.

Я натянуто улыбнулась ему и последовала за дядей. Трость то тихо, то громко стучала по каменному полу с кучками опилок. Я не боялась трупов – с ними мне было на удивление комфортно. Но от окружающей атмосферы и неуважения к научным исследованиям кожа покрылась мурашками. И еще от личинок, копошащихся в пропитанных кровью опилках, которые не подметали довольно давно.

В конце ряда трупов, недалеко от гудящей над головой одинокой лампочки, мы остановились над останками мисс Кэрри Браун. К моему негодованию, ее обмыли. Бледную кожу, испещренную темно-синими венами, портили только колотые раны. Дядя на мгновение прикрыл глаза, скорее всего пытаясь сдержать гнев.

– Ее обмыли.

– А как же. Нельзя же держать ее здесь грязной и вонючей.

Наглая ложь. Другие трупы не мыли. Наверное, он пытался привести ее в порядок, чтобы продать доктору в анатомическом театре над моргом. Возможная жертва Джека-потрошителя стала бы гвоздем программы. Я непроизвольно шагнула вперед, и Томас взял меня за локоть. Я бы не стала прибегать к насилию, но мне хотелось задушить мужчину. Мисс Кэрри Браун и так была вынуждена продавать себя при жизни, этот человек не имел права торговать ее плотью после смерти.

– Вы сфотографировали тело до того, как стерли улики? – спросила я.

– Вы санитарка? – сощурился коронер. – Нынче доктора посылают вниз кого ни попадя забирать подопытных.

Я раздула ноздри. Томас осторожно встал передо мной. Он беспокоился за безопасность старика – не мою.

– Мисс Уодсворт обладает исключительными способностями в области вскрытия. Ее вопрос закономерен, сэр. На следы крови часто не обращают внимания, но мы обнаружили случаи, когда их изучение позволяет проследить смертельные удары убийцы.

– И эта лондонская заумь помогла Скотленд-Ярду найти Джека-потрошителя? – Он покачал головой. – У вас есть тридцать минут, прежде чем за ней приедет катафалк. Если не хотите последовать за ней на остров невостребованных трупов, предлагаю сосредоточиться на том, за чем вы пришли.

Дядя поднял ладонь, одновременно приказывая и прося замолчать. Кипя от невежества этого грубияна, я молча досчитала до десяти, воображая все способы, которыми могу его вскрыть, пока не успокоилась. Дядя достал из медицинской сумки фартук и передал мне, глядя на мою ногу.

– Если это слишком…

– Я в порядке, сэр. – Я прислонила трость к столу для трупов и завязала фартук. – Мне сделать первоначальный разрез или ассистировать вам?

Дядя посмотрел на мои упрямо сжатые челюсти, на горящий в глазах вызов и одобрительно кивнул. Он хорошо меня научил.

– Не забудь туго натянуть кожу.

Глава 8. Барон Сомерсет

Бабушкина приемная

Пятая авеню, Нью-Йорк

22 января 1889 года

– Может, присядешь ко мне на колени?

Я крутанулась, и Томас приподнял уголок губ в озорной усмешке.

– Твоя беготня оказывает любопытное влияние на мой пульс. Если мы отвлекаемся от расследования, то есть более интересные способы провести время с учащенным сердцебиением.

– Кресуэлл, вряд сейчас время для таких… занятий.

– Самое время. Твой дядя гуляет с Лизой по городу. Миссис Харви, благослови господь ее предсказуемость, прилегла вздремнуть. Это означает, что мы с тобой одни в доме. Если сравнивать с мотивацией какого-нибудь убийцы, то нельзя пренебрегать такой превосходной возможностью. Мне тебя поцеловать или сначала ты меня?

– О да. Теперь, когда ты сравнил наше романтическое свидание с убийством, мне как раз захотелось целоваться.

Я послала ему свой самый недоверчивый взгляд.

– За последние двадцать четыре часа мы обнаружили, что Джек-потрошитель может оказаться не тем, на кого мы думали, и что он по-прежнему жив. Была зверски убита женщина. Через считаные часы приедет мой отец и будет решать нашу судьбу, а ты как ни в чем не бывало развалился на кушетке, пьешь кофе, пробуешь птифуры и выдаешь неуместные двусмысленные шуточки.

– Они не такие уж неуместные, если интересны тебе. Судя по твоему румянцу и тому, каким порочным взглядом ты смотришь на мой рот, я бы сказал, что ты вовсе не прочь обесчестить меня прямо сейчас.

– Неужели у тебя нет никаких моральных принципов?

– Не смеши, конечно, у меня есть моральные принципы. Один или два.

– Серьезно, Кресуэлл?

Я не могла поверить в его беспечность в такой ситуации, когда, на мой взгляд, мир вокруг нас рушился.

– Честно. Самое большее три.

Томас забросил в рот еще одно пирожное и вытянул перед собой ноги. Его грудь ровно поднималась и опадала. Это просто безумие – быть таким спокойным и собранным, когда внутри меня словно бушует буря.

Он усмехнулся.

– Твой отец, лорд Уодсворт, великий барон Сомерсет, обожает меня и желает видеть тебя счастливой. Так что здесь не о чем волноваться. Мы в одном шаге от раскрытия убийств Потрошителя. Это повод для праздника. – Он поднял чашку. – Этот чай на травах, который заварила Лиза перед уходом, необычен, но довольно приятен.

Он отпил глоток, пожирая меня обжигающим взглядом, вполне способным прожечь дыру в моей решимости.

– И это искреннее предложение, а не двусмысленность.

– Джентльмены не делают своим возлюбленным таких грубых предложений.

В его глазах вспыхнули искры.

– Только прохвосты, и они гораздо забавнее.

В глубине души мне хотелось упасть в его объятия и целоваться, пока не растают наши тревоги, но это невозможно. Я бросила на Томаса быстрый взгляд, восхищаясь его темно-синим костюмом. Возможно, Томас скорее прохвост, чем джентльмен, но он всегда одевается как принц. И это утро не исключение. Я перевела взгляд с узоров его жилета на аккуратный узел шейного платка и перекочевала вверх на полные губы. Они изогнулись в лукавой усмешке, и я вспыхнула, сообразив, что меня поймали на восхищении.

– Обещаю, что не буду кусать и щипать никаким неуместным образом. Прошу. – И он с дьявольским, а вовсе не с невинным выражением лица похлопал по свободному месту рядом с собой. – У меня есть для тебя кое-что.

– Томас…

– Клянусь. – Он перекрестился. – Вот.

Перегнувшись, он с триумфом вытащил что-то из-за кресла. Длинную и тонкую угольно-черную коробку, перевязанную красивой черной лентой. Я подошла и села рядом с Томасом, отложив трость и взяв коробку. Не в силах сдержаться, немного потрясла подарок. Что бы там ни находилось, упаковано было надежно. Ничего не гремело.

Томас рассмеялся.

– Открывай же.

Не нуждаясь в дальнейших уговорах, я развязала ленточку и сняла крышку. Внутри на алом бархате поблескивала новая трость. У меня на мгновение замерло сердце. Я думала, что моя роза черного дерева эффектна, но Томас нашел еще один способ поразить меня. Я достала трость, восхищаясь тонкой работой.

Деревянный черенок был темным, почти черным, со слабым оттенком алого. Вокруг кованой рукоятки свернулся серебряный дракон с рубинами вместо глаз. Он разинул пасть, словно собирался изрыгнуть пламя. Я сразу ощутила с ним родство.

– Это палисандр. У мамы были шахматы из такой древесины. Мы иногда играли, если я не мог уснуть.

Томас нажал на рубиновый глаз, и внизу из трости выскочил тонкий клинок.

– Я решил, что тебе это понравится. Немного напоминает Генри, дракона, который был у нас дома в Бухаресте. Я тебе о нем рассказывал.

Он говорил застенчиво, нерешительно. Я наблюдала за тем, как он, прикусив губу, вертит клинок.

– Может, я чересчур самоуверен, но я… Я надеюсь, что ты будешь не против носить мой семейный символ. А если не захочешь, я закажу другой, так что, прошу, не чувствуй себя обязанной. Я…

– Томас, я в восторге. – Я провела пальцем по чешуйчатой голове дракона. Слова застревали в горле. – Для меня честь, что ты поделился со мной своим семейным наследием.

– Я не хотел, чтобы ты сочла, будто я пытаюсь решать за тебя.

Я засмеялась.

– О Томас, я так тебя люблю!