Неизбежность друг друга

В эту минуту Алберт приблизился к Полине и, взяв за руку, буквально потащил на подиум, где только что стоял сам. Полина поняла, что сейчас разыграется ключевая сцена этого чудовищного представления, в которой главную роль будет играть она.

Алберт обернулся к ней и, увидев ее перекошенное от негодования и ужаса лицо, наклонился к ней и шепнул:

– Ну что ты. Это твой вечер, писатель! Стань героиней своего романа. Жизнь не дает такого шанса дважды.

И тут произошло нечто совсем уже из ряда вон выходящее. Алберт опустился перед Полиной на одно колено и, достав из кармана пиджака бархатную коробочку, открыл ее со словами:

– Полина, выходи за меня.

Зал взревел, бурно выражая свой восторг и всячески одобряя действия Алберта. Полина в ответ потянула Алберта за руку, заставляя его подняться. Она была зла.

– Ты согласна? – продолжал играть Алберт, и не думая подниматься.

– Ты пожалеешь об этом, – процедила сквозь зубы Полина, а вслух сказала с вызовом. – Вы все удивитесь, но сначала я думала отказаться (при этих словах зал притих, ожидая, что же она скажет дальше), но теперь я говорю – да. Причина этому – человек, который находится в этом зале. Этот человек знает, что такое любовь. Поэтому я согласна.

Все зааплодировали, а Алберт элегантно поднялся с колена и, надев кольцо Полине на палец, тихо спросил:

– Кто же этот таинственный человек?

– Твой отец, – холодно глядя ему в глаза, ответила Полина.

Алберт растерялся, не ожидая такого ответа. Воспользовавшись этой паузой Полина быстро спустилась со сцены и, не обращая внимания на вовсю разглядывающих ее гостей, проследовала к бару.

– Черный русский, будьте добры, – бросила она бармену.

– А мне белый русский, – услышала она чей-то голос рядом. – Меня зовут Франтишек, я друг детства Алберта.

– Полина.

– Очень приятно, Полина.

– Да, и мне тоже. Значит, он действительно это сделал. Знаю его больше пятнадцати лет, а он не перестает меня удивлять. Алберт всегда был склонен к подобным импровизациям, но…

– Он не первый раз приводит девушек, которых знает один день, и представляет как своих невест? – бесцеремонно и зло перебила его Полина.

– Ого, – присвистнул Франк, – я не думал, что все запущено настолько. Я ставил недели на две.

– Он что, псих?

– Простите?

– Я говорю – он дурачок, что ли? Ну, знаете, глупенький такой человек, небольшого ума?

– Отнюдь.

– Но то, что он сделал, это глупо, вы понимаете? Что это за детские шутки? Он состоятельный, уважаемый, как я понимаю, светский человек, – Полина раздражалась все сильнее. – Или его это просто забавляет – играть с людьми? И часто он так забавляется? Бедный его отец…

– Да нет, вы не так меня поняли. Он никогда никого не приводил и не представлял как невесту и, насколько мне известно, вообще не делал никому предложения.

– Так он гей? Я поняла – это для отвода глаз, – с издевкой закивала головой Полина.

– Да что вы, в самом деле! То гей, то дурак. Ни то, ни другое!

– Тогда что? А впрочем, мне плевать. Я свою роль, хоть и против воли, сыграла. С меня довольно.

Полина залпом выпила шот и направилась к выходу.

– Мне кажется, это еще не все, – с мрачной иронией пробормотал Франтишек, уставившись на подошедшего к стойке Алберта.

– Паула, позволь тебя на минуту, – он подмигнул Франку и, легонько задержав Полину под локоть, увлек за собой.

– Какая я вам Паула, господин Враницкий? – раздраженно огрызнулась Полина.

– Мне нравится называть тебя так.

– А мне нет. И вообще, не хотите ли вы вызвать мне такси до моего дома?

– Ты уходишь?

– Сюрприз удался, не спорю. Но теперь мне пора.

– Задержись еще на десять минут, всего десять коротких минут, – он улыбнулся странной завораживающей улыбкой, от которой сердце Полины похолодело и упало куда-то на дно души. Она понимала, что сейчас надо просто уйти. Или ее жизнь навсегда изменится, и никогда больше не будет прежней Полины. Вот и новое имя он для нее уже нашел.

Словно загипнотизированная, она шла за Албертом, который вел ее куда-то, держа за руку. Поднявшись на второй этаж, Алберт провел Полину в небольшую комнату, где их уже ждал пан Петер, и, достав из-за пазухи какие-то бумаги, протянул отцу.

– Я все подготовил, вот контракт. Проверь, все ли точно.

– Я верю тебе, сын. И знаю, что тебе не нужны эти деньги. И если хочешь, я сейчас на твоих глаза порву свой контракт. Я освобождаю тебя от него.

Алберт был несколько озадачен.

– Но почему? – невольно вырвалось у него.

Полина непонимающе посмотрела на Алберта, отец же внимательно заглянул ему в глаза и сказал:

– Потому что я слишком хорошо тебя знаю, Берто. Я передаю тебе свой пакет акций безо всяких условий.

Алберт молчал. Он испытывал чувство острой неудовлетворенности ситуацией, даже разочарование. Чувство, будто его обманули.

– Что-то не так, Алберт? – с тревогой спросил пан Петер и перевел взгляд на Полину. – Ах, я понимаю, тебе хотелось сделать подарок Полиночке, а я взял и испортил всю красоту момента.

Он улыбнулся и с надломленной нежностью в голосе продолжил:

– Тогда, конечно, вы можете подписать контракт прямо сейчас.

Алберт опомнился.

– Ты прав отец. Полина – начинающая писательница, и я планировал подарить ей ту часть издательства, которую ты передаешь мне.

– Ах вот оно что. Я сразу увидел в ее душе что-то особенное. Тогда подписывайте, а я вас благословляю. Знаете, я никогда не был счастлив, как сейчас. И Элишка смотрит на нас троих и радуется, что два любящих сердца вот-вот соединятся.

Полина только сейчас поняла всю серьезность ситуации и ужаснулась.

– Это брачный контракт? – едва выговорила она.

– Да, милая. И я хочу спросить у тебя только одну вещь. Девочка моя, ты любишь моего сына? Будешь ли ты с ним в горе и радости, в богатстве и бедности, будешь ли ты с ним, даже если я сейчас порву этот договор?

У Полины сердце сжалось от его слов, а к горлу подступил ком. Было бы бесчеловечно взять и разрушить его чудовищную иллюзию.

– Да… Да! – прошептала она с чувством. – И, если хотите… Мне ничего не нужно, я сейчас сама порву этот дурацкий контракт.

– Спасибо тебе, милая. Теперь я вижу, что ты настоящая, хотя и так не сомневался в тебе.

Он перевел взгляд на Алберта, который, казалось, вел с самим собой какую-то внутреннюю борьбу. Наконец, он заговорил.

– Отец, я должен тебе кое-что сказать. Дело в том, что я и Паула… Полина. Мы на самом деле…

Но Полина, видя, как изменилось лицо пана Петера, перебила его:

– Мы на самом деле хотели бы пожениться без пышной церемонии, скромно. Мы так решили.

– Ах, и это все, что ты с таким трагическим лицом мне хотел объявить? – пан Петер добродушно рассмеялся. – Это полностью ваше личное дело. Поступайте, как считаете нужным.

Алберт впился взглядом в Полину. Он не мог понять, почему она это сделала.

Он подошел к ней, взял ее маленькие ладони в свои руки и, почувствовав, как она дрожит, прижался губами к ее холодным, тонким пальцам.

– Спасибо, – прошептал он и, не в силах совладать с внутренним порывом своего сердца, быстро перехватив одной рукой ее лицо, коснулся губами ее губ.

Петер смотрел на них со слезами на глазах.

– Я сделала это не для тебя. А для него, – чуть слышно прошептала Полина и легонько отстранилась от новоиспеченного жениха.

Затем она быстро подошла к столу и, почти не глядя на договор и не читая его, чиркнула подпись. Рядом свою подпись поставил Алберт.

И оба в молчании застыли около стола, стараясь осознать, что произошло. А главное – зачем?

                                     * * *

Они спешат куда-то, они начинают жить заново, бросая старое на полпути в надежде изменить хоть что-то. Или наоборот – понять, что все так, как должно быть.

Они думают, что способны задавать миру свои правила игры.

Другие наивно верят, что, перешагнув через собственное «я» со всеми его привычками, вечным недосыпанием и бесконечными размышлениями о смысле жизни, прыгнув выше головы, станут сильнее от этого ложного обновления.

Но все вокруг, все, с чем они сражаются, – только пыль, подобная той мягкой бурой пыли, что лежит на полках с давно забытыми книгами. Эта пыль состоит из мельчайших частиц: из перемешавшихся кусочков памяти, неосуществившихся желаний, несбывшихся и сбывшихся страхов и надежд.

Все вокруг, все, к чему они стремятся, – только ветер, неуловимый и вечно непрекращающийся ветер, постоянно меняющий направление и силу. Ветер подхватывает крупицы той пыли и играет с мыслями людей, как сами люди играют друг с другом…

Они все спешат куда-то, они почему-то боятся не успеть, не понимая, что сосуд времени наполняется ими самими ровно настолько, насколько они сами этого хотят.

И только иногда кто-то из них вдруг понимает, как поймешь и ты, что в твоей жизни ничего настоящего нет, все ложно, и тебе никогда не вырваться из твоей иллюзии в настоящий, живой мир.

И никто не знает тебя, и ты не знаешь никого, а только себя, и все твои друзья, и все, кого ты любишь, на самом деле там, на другой стороне, и они не слышат тебя, а ты и не хочешь, чтобы услышали.

И тогда твоя иллюзия оживает, превращается в огромную ветряную мельницу. И ты начинаешь с неистовой силой сражаться с мельницей, не понимая, что, разрушая ее, ты разрушаешь себя. Такого, каким ты себя знаешь.

Те, кому удается победить мельницу, становятся по-настоящему другими..

Но таких мало, а остальные обречены вечно сражаться с ветряными мельницами собственного воображения.

Мельницы – всегда разные, но они всегда одинаково огромны и неодолимы…

Прости меня, но скоро ты поймешь, что я – всего лишь одна из таких ветряных мельниц для тебя.

Прости, но я уже поняла, что моя ветряная мельница – это ты. И нам никогда не победить друг друга.

И изменить ничего нельзя.

Глава IV

– Боже мой, как мне пережить эту осень. Этот бесконечный дождь и полумрак? – шептала Полина, то и дело подходила к занавешенным окнам и, отодвигая край гардины, прижималась лбом к холодному чистому стеклу. Медленно дышала на него и сквозь запотевшую поверхность заглядывала на улицу. Все ей казалось безумно грустным, серым и неприветливым в старых и угрюмых Подебрадах.

Ей не хотелось ни говорить, ни видеться с Албертом, ей было странно и холодно в его небольшом старом доме.

Нужно было ехать в Прагу, в архивы, и готовить материал для кандидатской, но Полина не могла себя заставить и выйти из дома. Старочешские легенды и ее работа с ними словно опротивели ей. Девушку все сильнее манил собственный воображаемый мир ее романа, и хотелось все бросить, прыгнуть туда, как в пропасть. Разбиться там насмерть и никогда не возвращаться в реальную жизнь.

А временами хотелось бросить все и сбежать домой, и из этого дома, и из страны, в Москву, в прежнюю жизнь.

Полина часами просиживала, запершись в своей комнате. Иногда за ноутбуком, но слова не складывались в предложения, а если писать и получалось, то Полине страшно не нравился результат.

Иногда она садилась прямо на пол, на приятно мягкий, бежевый ковер и, обхватив колени руками, подолгу просиживала так, ни о чем не думая и ничего не желая. Иногда она плакала, не зная о чем и отчего, ей было нестерпимо жалко себя и страшно. Она не могла понять – что делает в этой стране, в этом доме, рядом с этим человеком.

Полина не ощущала себя хоть капельку причастной к тому, что с ней происходит, и к тому, что ее окружает. Она также не ощущала себя замужней женщиной, ей казалось это каким-то диким и неестественным, ей было непонятно – почему здесь именно она, Полина?

В ее светлой, уютной комнате все время играла музыка, и девушка занимала себя тем, что, сидя на полу, листала в смартфоне старые плейлисты, включая их один за одним. Время от времени она, поднявшись с пола, начинала бродить по комнате, усаживалась на кровать, принималась читать какой-нибудь журнал или книгу, но потом словно с отвращением отбрасывала его или ее в сторону и снова вскакивала с кровати. Полина думала, что, наверное, этот ее образ жизни смахивает на поведение душевнобольных в палате психиатрической лечебницы. И от этого ей делалось еще хуже и тоскливее, она снова и снова подходила к окну и вглядывалась в текучую и постоянно изменчивую темноту дождя.

«Нет, нет, нет, – думала Полина. – Это не может продолжаться долго. Я просто сбегу отсюда. И все будет по-старому».

Эта мысль успокаивала ее на время, ненадолго, но скоро приходила другая, мучительная и гнетущая.

Как она мечтала еще какой-то месяц назад о том, чтобы в ее жизни хоть что-то изменилось. Как взахлеб ночами писала роман тайком от самой себя и надеялась на какое-нибудь удивительное событие, на чудо, которое поможет ей бросить осточертевшую учебу, предрекавшую работу учительницей русского и литературы в ненавистной школе, и полностью посвятить себя писательству.

Еще месяц назад она грезила о новой жизни так же сильно, как теперь мечтала о том, чтобы все вернулось на круги своя. Она оказалась попросту не готова к этой новой жизни.

У Полины и в мыслях не было хотя бы чуть-чуть сблизиться с новым для нее состоянием и с новым окружением.

Минутная слабость, пустившая в ее сердце жалость и сострадание к совершенно незнакомому ей человеку, сделала ее заложницей какой-то фантастической, нереальной игры. Игры, в которой она играла не по своим правилам. Какое ей дело до отцовских чувств какого-то старика, увидевшего в ней возможность счастья для его сына?

Теперь она вынуждена играть в эту игру, жить в доме незнакомого ей человека и хотя бы на людях делать вид, что их брак с Албертом не фиктивный.

Полина сначала думала, что просто распишется с Враницким и вернется в свою съемную комнату в Праге. Но оказалось, что по условиям пана Петера пакет его акций перейдет Алберту не просто после свадьбы, а при условии совместной жизни супругов на протяжении не менее трех лет. Видимо, так Враницкий-старший как раз и хотел снизить вероятность фиктивной регистрации брака, после которой новоиспеченные супруги сразу бы разбежались.

Сам пан Петер после свадьбы, которую сыграли скромно, в настолько узком кругу, насколько это было возможно, переехал в свою пражскую квартиру. Он объяснил свое решение тем, что молодые должны чувствовать себя свободно и не оглядываться на чьи-то устоявшиеся привычки. Также он настоял, чтобы Гашеки перебрались в расположенный неподалеку флигель особняка и помогали молодой семье по хозяйству.

Полину поражал этот странный человек, настолько благородный, насколько и противоречивый. В нем чувствовалась удивительная глубина души и в то же время железная хватка предпринимателя старой школы, решающего все вопросы не дипломатией и переговорами, а силовым продавливанием людей и ситуаций под себя и свои интересы.

Прожив всю жизнь, зарабатывая деньги, чтобы обеспечить стабильность и процветание своей семье, пан Петер упустил что-то важное, что теперь хотел наверстать таким странным способом. По-другому он просто не умел. И в этой абсурдной ситуации с передачей акций его сыну Алберту Полина видела отчаянную попытку в очередной раз продавить этот мир под себя, устроив счастье для сына по своим правилам.

Увлекшись на склоне лет религией, пан Петер все больше становился фаталистом, и все меньше предпринимателем. Он стремился как можно скорее оставить дела, чтобы посвятить себя ставшему любимым делу – чтению философской литературы и трудов средневековых и современных богословов. Полина пару раз слышала, как между Албертом и Петером случались небольшие стычки на этой почве. Видно было, что Враницкого-младшего раздражает все возрастающая религиозность отца, которая, как он говорил, разрушает его когда-то трезвый рассудок, делая умного и хваткого человека меланхоличным фанатиком. Сам же Алберт производил на Полину не менее противоречивое впечатление, чем его отец. Он был красив, по меркам Полины, даже слишком, самоуверен, имел широкий кругозор и вкус. Много внимания уделял внешнему виду – любил дорогую, качественную одежду и обувь и, конечно, мог себе это позволить. Его подбородок всегда был гладко выбрит, а ворот рубашки источал аромат элитного парфюма. В нем все было безупречно. Идеально. Вылощено.

С каждый днем это все сильнее раздражало склонную к хаотичности и беспорядку Полину, которая могла не заметить пятно на своей одежде и проходить весь день с листиком зелени между зубов, взглянув в зеркало лишь вечером. Она не была неопрятна и от природы обладала чувством прекрасного. Но слишком часто бывала рассеянна, витая в своих мыслях. Поймать ее в моменте «здесь и сейчас» было непростой задачей. Бытовое, физическое и явное имело для нее гораздо меньшее значение, чем нематериальное, духовное, воображаемое.

Полину никогда не привлекали модные бренды и наряды, а женщин, часами пропадающих на шопинге и в салонах красоты, она считала пустышками, у которых за душой ничего нет. И теперь, попав в среду, где выглядеть идеально и дорого считалось нормой, Полина чувствовала угнетающую беспомощность, отчего уровень саркастичности и язвительности по отношению к подобному образу жизни у девушки только рос. А с ним росла и неприязнь к неожиданно появившемуся в ее жизни «идеальному» мужчине, которому она по всем параметрам совершенно не подходила. Полина вспоминала свое первое впечатление от Алберта, тогда в баре, и все больше утверждалась в нем. «Чертов мажор». И точка. Никаких историй между ними.

«Нет. И еще раз нет», – постоянно повторяла она, спускаясь завтракать в столовую, всегда на час позже Алберта, чтобы никак не пересекаться с ним, не говорить и не ловить на себе его странные, пронзительные взгляды, в которых всегда было что-то потаенное, скрытое, неведомое. Лунное. То, что скрывалось за красивой картинкой и что Полина старалась не замечать. Так было проще.

Глава V

Так прошли первые три недели «совместной» жизни супругов в Подебрадах. Молодые люди почти не пересекались и даже практически не разговаривали. Полину это, кажется, вполне устраивало, но Алберта постепенно начинало задевать это ее жуткое равнодушие. Это подзадоривало его, злило и забавляло одновременно. И он начал действовать.

Он, словно охотник, наблюдал за своей жертвой издали, изучал повадки и привычки, подмечал слабые места. «Я сделаю из этой неуверенной, нервной девочки писательницу, за книгами которой будут выстраиваться очереди», – думал он, с энтузиазмом бросаясь в свой новый бизнес-проект, как в омут.

Еще за пару дней до знакомства с Полиной в баре, он успел навести о ней кое-какие справки.

Полина, конечно, не знала о том, что окна библиотеки, в которой она проводила свои дни за работой над кандидатской, выходили прямо на один из офисов Враницкого. Алберт увидел ее случайно, заехав в офис по какому-то вопросу. В тот день он был крайне раздосадован разговором с отцом о его будущем и мыслями о том, что это слишком глупо – отказываться от такого куша назло отцу.

Алберт хорошо помнил, как подошел к окну и, блуждая взглядом по улице, в здании напротив заметил ее. Она сидела за столом, заваленным какими-то древними манускриптами, томами с пожелтевшими страницами, ветхость и старина которых была заметна даже через стекло. Романтическая героиня, с безнадежно устаревшей в современном мире моралью и образом жизни – именно такое впечатление она произвела тогда на Враницкого. И тогда у Алберта мелькнула сумасшедшая мысль. Та самая, которая привела их обоих в точку, в которой они теперь находились.

И чтобы начать двигаться из этой точки в другую, ради которой все и затевалось, Алберту нужно было познакомить Полину со светской жизнью и издательским миром. А этот самый мир – с Полиной. Сложность состояла в том, что Полина была абсолютно далека от медийности во всех ее проявлениях. Алберт же жил ею. Владея издательским домом с несколькими линейками глянцевых журналов, он был практически тотально окружен холеной, дорогой красотой и идеальной картинкой. Он сам сделал свое окружение таким, как хотел, и любил его. И оно отвечало ему взаимностью.

Модели, фотографы, журналисты, продюсеры, шеф-редакторы его журналов, его команда, его приятели, сотни знакомых, самые сливки высшего общества Праги, светские вечера и презентации – все это было его повседневностью. Именно поэтому ему вдвойне интереснее было заниматься историей Полины. Она была так непохожа на все, что его окружало. И он решил сыграть на этом.

«Нового Пигмалиона не будет, – думал Алберт, по привычке просчитывая свою стратегию на несколько шагов вперед, – я не буду делать из нее леди. Это убьет в ней естественность и неидеальность, которые теперь становятся так популярны. Я не буду делать из нее леди. Я сделаю так, чтобы леди начали читать ее книги».

Он хорошо знал, что общество всегда агрессивно к тому, кто чем-то от него отличается, и примет Полину враждебно. И будь на месте Алберта более осторожный человек, он вряд ли рискнул бы показать своему обществу Полину такой, какая она есть. Красивую, но не той красотой, к которой оно привыкло – без «естественного» макияжа и укладки, на который у команды визажистов и стилистов уходит добрые пару часов. В простой, не брендовой одежде. И главное – совершенно не беспокоящейся по этому поводу.

И все же Алберт хорошо понимал, что принимают по одежке. И представив Полину миру в ее стареньких студенческих джинсах, он рискует вызвать на себя и на нее шквал негатива, сплетен и слухов о фиктивности их брака. Слишком колоссальна тогда будет разница между ним и его женой.

Размышляя о том, как, не убивая в Полине ее природного очарования и «неиспорченности» миром моды, сделать ее более «дорогой» и «породистой», Алберт решил делегировать этот вопрос своей давней подруге, женщине светской во всех отношениях – Еве.

Откровенно говоря, Ева года четыре назад была его любовницей, но бурный роман модели и издателя длился недолго. Они были слишком похожи, чтобы уживаться как мужчина и женщина, и слишком похожи, чтобы разойтись навсегда. Поэтому они выбрали третье – стали друзьями.

– Дорогая, мне нужна твоя помощь, – набрав знакомый номер, сказал в трубку Алберт, и часа через полтора у ворот дома в Подебрадах остановился красный автомобиль блистательной Евы.

Как раз в этот момент Полина спустилась в гостиную и, увидев Алберта, несколько удивилась. Ведь обычно в это время ее муж был в городе. Она сдержанно кивнула ему, отвечая на приветствие, и уже хотела уйти, как в гостиную буквально влетела молодая женщина. А вслед за нею влетел шлейф из умопомрачительного аромата духов и осенней терпкой свежести.

– Альбер, дорогой! – восторженно крикнула гостья, бросившись к Враницкому в объятья и расцеловав его в обе щеки. – Целый месяц тебя не видела!

Полина застыла с чашкой в руках, молча наблюдая за этой картиной. Тут незнакомка оторвалась от Алберта и, переключив свое внимание на Полину, с таким же восторгом, защебетала:

– Полиночка, как же я рада! У меня не получилось быть на вашей свадьбе, но я так за вас обоих счастлива! Поздравляю, пупсики!

С этими словами она кинулась обнимать и целовать и Полину, которая от неловкости момента глупо заулыбалась, не зная как реагировать на излияния незнакомки.

– Паула, это Ева, моя хорошая подруга. Она была на вечере в честь нашей помолвки, – пришел на помощь Алберт, заметив ее растерянность.

– Ты, наверное, меня не помнишь, но я тебя прекрасно понимаю. Я не то чтобы кого-то, я бы себя от волнения и счастья не помнила, будь я на твоем месте, – весело смеялась и восклицала Ева, блистая белизной фарфоровых зубов. – Мои дорогие, как же я вас обожаю! Альбер, любовь моя, отпускай скорее Полиночку, у нас с ней куча дел на сегодня.

Полина смотрела на великолепную Еву с искренним восхищением, до того мощная энергетика женской непосредственности и легкости исходила от этой девушки. Но при ее последних словах Полина резко обернулась к Алберту и, бросив на него недобрый взгляд, спросила:

– Я чего-то не знаю?

Ева, в миг уловив остроту момента, упорхнула на улицу, бросив напоследок:

– Вы пока воркуйте, голубки, а я пойду позвоню. Буду ждать Полиночку в машине.

Когда дверь за ней закрылась, Полина молча уставилась на мужа, ожидая объяснений. В свою очередь он невозмутимо посмотрел на нее.

– Ты ведь скучала? – наконец сказал он.

Полина молчала.

– Я решил, что, возможно, тебе захочется развеяться.

– То есть ты решил это за меня, – Полина начинала злиться.

– Паула, давай так. Я не хочу сейчас долгих философских рассуждений. Просто представь, что все, что происходит, – это наш с тобой квест. Мы друг друга почти не знаем, но сейчас мы в одной команде. Кто-то должен быть ее капитаном. Так?