Столик на троих

– Мы тебе поможем, – вспомнил он…

– Не нужна их помощь. Если есть страховка – все теряет смысл! Ты снова от кого-то зависишь и делаешь это не по зову совести, а значит, опять несвободен.

– И хорошо! – думал он. – Так даже лучше.

Потом человек вернулся к центральной площади и подошел к зданию ресторана. Привратник гостеприимно открыл перед ним дверь: – Прошу вас, заходите, – вежливо произнес тот.

– Как жаль, что он не может дать ему чаевых! – подумал он. Потом вынес из ресторана стол, поставил на него стул и пополз наверх. Швейцар сначала не понимал, даже помогал ему. Наконец, человек забрался на крышу этого трехэтажного дома, встал и, оглядевшись, развернул большой плакат. На одной его стороне красовалась картина новой купюры. Та самая икона, которую в конце праздника за ненадобностью выбросили, заменив ее маленькими, но точными копиями, которые теперь назывались деньгами. Человек, видимо, подобрал ее и зачем-то сохранил. Итак, на одной стороне плаката был рисунок купюры, а на другой была написана короткая фраза. Человек забрался на высокий конек крыши, развернул плакат и поднял руки. А на нем было написано:

«Посадите меня в тюрьму!»

39

Люди шли по улице. Увидев на крыше странного человека, сначала смотрели с любопытством, даже с каким-то интересом, потом, испуганно озираясь, быстро проходили мимо. Улица опустела. Опустела, как тогда, когда он впервые на это же место привез еду. Потом эти люди останавливались вдалеке, поворачивались, снова украдкой смотрели, словно были виновны в том, что имели глаза. Площадь в самом центре города оказалась совершенно пуста.

Появился Давид. Сначала он ничего не заметил, но звериным чутьем понял – что-то не так и поднял глаза.

– Что за дьявол! – выругался он. – Виктор, ты спятил? А ну-ка слезай оттуда.

Через мгновение рядом появилась какая-то женщина.

– Он не брал у меня разрешения! – оправдывалась она. – Это несанкционированный митинг. Давид, ты можешь его арестовать!

Виктор встал и направил плакат прямо надписью на этих двоих, словно просил их об этом.

– Да, он издевается! – понял Давид. – Ах ты… Ты издеваешься над нами!

Этот возглас перебил тучный банкир. Он стоял рядом, платком вытирая лоснящееся лицо и тяжело дыша.

– Не нужно никого арестовывать! – сказал он. – Вот еще одно доказательство, что у нас демократический город! – Громко произнес он. – Каждый имеет право на собственное мнение… Что вы хотите, Виктор? – крикнул он. – Мы готовы рассмотреть ваши требования.

Виктор в ответ молча повернул плакат с надписью на банкира.

– Я же говорю – он издевается, – повторил Давид.

– И мешает работать! – добавила женщина.

Люди робко начали подходить ближе, собираясь за спинами сильных мира сего. Это были по большей части хорошо одетые граждане. Они держали в руках какие-то бумаги, папки. Все они спешили по делам, но теперь, обо всем забыв, стояли и смотрели.

– Объясни толком, чего ты хочешь? – опять закричал Давид.

Виктор снова молча повернул к нему плакат.

Банкир вытер лицо. Потом воскликнул, обернувшись к людям:

– Ну, если это все – нужно расходиться и заниматься делами. Мы уделили этому гражданину достаточно времени и внимания. Пусть сидит там – сколько вздумается. Не снимайте его, Давид, он снова туда полезет, и не обращайте на него внимания…

– Нужно оцепить это место, – проворчал Давид.

Все больше людей собирались поодаль, глядя наверх. Теперь в толпе появились совсем другие граждане – одетые намного проще. Они не расходились, но боялись подойти ближе…

Внезапно окрестности огласились колокольным звоном. Люди обернулись в сторону церкви. На крыше стоял Леонардо, раскачивая огромный кусок трубы, который как по наковальне бил по куску железного рельса.

Как он затащил ее на крышу – было неизвестно, но звук получился отменный.

– Вот и Лео нашелся, – подумал Виктор. – Значит теперь он не один.

– Еще один придурок, – сказал Давид. – Пора с этим заканчивать.

– Не трогайте их! – громко воскликнул банкир, – это милейшие люди и шалости их невинны, как у детей. Пусть развлекут народ.

А Лео уже добился своего. Казалось, все граждане города вышли сюда и толпились на этой улице. Лео спустился и весело направился к зданию ресторана, а в руках у него был саквояж. Он подошел вплотную к стене и крикнул:

– Привет, Виктор! Лови!

И тяжелый чемодан полетел на крышу. Через минуту Лео стоял рядом с Виктором.

– Ну вот, теперь у нас два клоуна, – сказал Давид. – Что будем делать? – спросил он банкира.

Тут закричала какая-то женщина.

– Лео, если ты не спустишься, домой не возвращайся!

Это была та самая девушка, которая выдавала «разрешения и запрещения», – повезло парню, – подумал Виктор.

– Посадите нас в тюрьму! – прокричал Лео. – Это свободная страна! Мы имеем право сидеть в тюрьме! Посадите нас туда!

Люди смеялись, другие негодовали, третьи, совсем голодные, молчали.

– Почему они молчат? – подумал Виктор. – Им нечего терять.

– Ну вот, началось веселье, – сказал Давид. – А я говорил – надо было сразу его оттуда снимать.

– Подождем, – мудро заметил банкир.

– Посмотрите на горы, посмотрите на это небо, на солнце. Они смеются над вами, – продолжал свою речь Лео. Несмотря на раннее утро, он был слегка пьян, но это только придавало ему красноречия.

– Люди, что вы делаете? Оглянитесь на себя. Вы потеряли то, что вернула вам проклятая война. Вы потеряли свое лицо. Теперь на ваших лицах гримасы. Вы разучились говорить, любить, смотреть на небо! Ваши дети родятся такими же – злобными, холодными и пустыми. Вы – пустые бутылки из под кислого вина, которое выпил кто-то другой. В вас не зальешь даже свежего вина, потому что оно сразу же скиснет.

– Потрясающе! – подумал Виктор, – Лео говорит так же, как он думает, только своими словами. Удивительный человек!

Он встал, поворачивая плакат направо и налево, во все стороны, чтобы те, кто подошел позже, могли его видеть.

– Вы динозавры. Еще не закончилась трава на этой планете, а вы уже начинаете поедать друг друга, – продолжал Лео.

– Вам судьбою был дан один единственный на тысячелетия шанс все исправить, повернуться лицом друг к другу, а вы снова надели воротнички, окружили себя полицейскими и взяли в руки оружие. Нет, пока не взяли, но оно дожидается в арсенале Давида. И тюрьма пустая тоже дожидается… И теперь, если ты захочешь быть свободным, можешь оставаться им только там, за решеткой. Какой абсурд!..

Лео достал из саквояжа бутылку вина, отхлебнул добрую половину и протянул Виктору. Тот из солидарности тоже отпил глоток, поставив ее на крышу. А художник продолжал:

– Но почему вы молчите? Больше вас никто не спасет. Вы скоро погибнете от голода, – он смотрел в сторону серой толпы голодных людей, которая так и не успела переодеть одежды военных времен и стояла поодаль.

– Почему вы стоите позади? Это ваша жизнь, ваш город! Горы и солнце, все это ваше! Люди, оглянитесь, вспомните о себе, ведь не ради этого убожества вы явились на свет!

Лео допил бутылку и со словами, – сделайте что-нибудь! – бросил ее в дом напротив.

– Эй, придурок, полегче, – закричал Давид.

– Включите музыку на площади! И погромче! – сказал банкир хозяину ресторана. – Пора заглушить оратора.

Через минуту бравурная громкая мелодия огласила всю площадь. Всю горную долину, всю эту маленькую страну, где люди стояли, молчали и слушали…

Лео пытался перекричать ее, но было тщетно. Тогда он повернулся к Виктору:

– Знаешь, я хотел сначала сделать это для себя и для нее… Вон для той дуры… Потом подумал – для вас тоже и для всех тех, кто скоро подохнет с голоду. Только зачем нам это? Правда, Виктор? – с этими словами он раскрыл тяжелый саквояж. И тут Виктору стало понятно, чем тот занимался все последнее время, и почему его нигде нельзя было найти. Лео поднял над головой пачку новеньких банкнот, развернул ее, размахнулся изо всех сил и метнул в толпу людей.

– Вы хотели этого? Получите!

Он все доставал и доставал новые пачки, и сеял ими с крыши. Музыка оглашала окрестности вокруг, она гремела на всю горную долину, а пестрые бумаги летели, как цветные бабочки, опускаясь на тротуар, попадая в людей, в руки, в их лица. Это уже был целый ливень из цветной мишуры, и теперь она покрывала всю улицу. Вдруг Виктору на мгновение показалось, что он видит в толпе тех двоих – одного в белом одеянии, а другого в черном. Они стояли и, улыбаясь, на него смотрели. А на груди Виктора гордо красовалась надпись – «Посадите меня в тюрьму»…

Банкир еще минуту потоптался, вытер пот с лица и повернулся к Давиду:

– Ты знаешь, что этот парень только что сделал?..

– Что? – тупо спросил полицейский.

– Он обрушил нашу национальную валюту.

Сказал это и пошел прочь. А пестрый серпантин из разрисованных фантиков безнаказанно и весело продолжал кружиться по площади, падая на крыши домов, на землю. Ветер подхватывал эти бумажки и мчал их все дальше и дальше в нескончаемом хороводе, не понимая – что он делает… Да и где ему было понять?…

Давид, наконец, решив, что пришла пора действовать – направил людей на крышу. Лео старался успеть разбросать все из саквояжа, уже отбивался от полицейских пачками цветных купюр. Но двоих нарушителей порядка скрутили, надели наручники и стащили на землю. Потом долго вели через площадь, а люди молча расступались, давая дорогу. Полицейские подталкивали, торопясь закончить свое дело. И наконец, их спустили в подвал дома, где на стене была прибита маленькая, но столь желанная вывеска – «Тюрьма».

40

Солнце село в горах. В камере стало темно. Свет здесь не полагался, хотя было тепло и сыро, а в мисках была еда.

– Почему в мисках? – подумал он. – Хотя, какая разница…

Лео лежал на матрасе и безмятежно спал. У него было лицо нашкодившего ребенка. Он был очень молод. Только теперь Виктор подумал, что ему нет и тридцати. Совсем еще мальчик, такой талантливый, ранимый и настоящий. Как ему удалось сохраниться? Теперь он чувствовал нерушимую связь, дружбу, которая останется между ними навсегда.

Ему было спокойно и хорошо. Там, дома, у него была любимая жена и дочь, а теперь появился друг. Настоящий друг… Вдруг вспомнил о подвале, где когда-то провел несколько дней. Наверное, все подвалы друг на друга похожи. И тот на горе, на глубине сотен метров и этот. Они имели стены, потолки, имели человека, запертого и отрезанного от всего мира, но свободного – потому что, никакие стены не могли ограничить его свободу. Поэтому было спокойно и хорошо…

В окошко постучали. Это была Бетти. Он раскрыл ставни и через металлическую решетку протянул руку. Она взяла ее обеими руками и провела по губам.

– Привет, – подумал он.

– Привет, – молча ответила она.

– Как ты?

– Ничего.

– Ничего – это ничего, – снова подумал он.

– Без тебя ничего, но когда твоя рука со мной – хорошо.

– Хорошо и спокойно, – думал он.

– Я скучаю, – посмотрела на него она.

– Я тоже… Это не навсегда, – ответил он взглядом.

– Люди начали отсюда уходить, – заговорила она. – Не многие, но все же…

– Туда обратно? – спросил он.

– Нет, в горы. Дальше на север. Они хотят найти другие стоянки и жить там. Нас тоже звали, но мы с Сильвией будем ждать тебя.

– Вам нечего есть, – сказал он.

– Ничего, что-нибудь придумаем.

– Когда нас выпустят, можем тоже пойти дальше. Этого ребенка с собой возьмем? – и показал на Лео.

– И его девушку – она хорошая. Она приходила ко мне, просила передать ему, что он дурак и что она его любит. А еще – у них будет ребенок.

Теперь они долго молча смотрели друг на друга.

– Я тебя люблю, – подумал он.

– Я тоже, – ответила взглядом она. – Все будет хорошо?

– Да…

41

Взрывы разорвали на части тишину горной долины. Бомбы рвались со всех сторон. Виктор был оглушен этим грохотом и мог только бросаться на решетку, пытаясь увидеть, что творится наверху. Дома горели и рушились, как игрушечные. Утреннее солнце нещадно слепило глаза, и он не понимал, что происходит. Внезапно, страшный удар сорвал крышу над головой, и открылось голубое небо. Виктор оглянулся. Лео спал, как убитый.

– Тем лучше, здесь безопаснее, – подумал он, выбираясь наружу.

Над головой, словно три огромных жука летали вертолеты. Они бросали бомбы и снаряды, как пушинки переворачивали дома, не оставляя ни метра невспаханной земли. Ковровая бомбардировка – понял он. И еще струи дьявольской дряни извергались из них. Они обволакивали остатки домов, поджигая их.

– Напалм! Запрещенное оружие войны. Запрещенное? Теперь можно все.

Некоторые дома еще оставались нетронутыми, освещаясь лучами утреннего солнца. Кто-то еще мог спастись, выбравшись, но шаг за шагом огненный шквал не оставлял никакого шанса. Дом Бетти находился на самом краю деревни, и не был разрушен. Вертолеты летали почти над головой, но Виктора словно заговорили… Он с ненавистью посмотрел на пилотов, которые были так близко. И вдруг ему показалось лицо одного из них знакомым. Тот сидел в кабине, на голове его был надет черный шлем, черный дым обволакивал дома его жертв, и что-то дьявольское было в этом взгляде. Он повернул к нему свое лицо, и Виктор узнал его!

– Мы поможем тебе! – вспомнил он его голос!

Виктор побежал. Он мчался, как загнанный зверь, нет, как спаситель, и знал, что его не тронут! Если он успеет добежать до своего дома…, их дома, – они будут спасены! А пока тот виднелся на самом краю деревни, и казалось, ему не угрожает ничто.

– Они обещали ему!

Оставалось еще сотня метров, уже полсотни…

Внезапно вертолет завис всего в нескольких шагах прямо перед ним. Черный парень откинув шлем, посмотрел ему прямо в глаза, поднял руку с оттопыренным большим пальцем кверху, потом повернул его вниз и сделал вираж… Там, где только что стоял их дом, где находилась их крепость, их очаг любви, теперь зияла огромная черная воронка! Вот брызнула струя напалма и огненный фонтан рванулся из страшной ямы, не оставляя больше никакой надежды. Виктор упал на землю то ли от взрывной волны, то ли от отчаяния.

– Они ему обещали!!!

Подполз к огню, который почему-то не обжигал его, а вокруг внезапно наступила кромешная тишина, и только треск сухого горящего дерева, а в отдалении звуки падающих остатков стен домов…

Все!.. Это был конец…

Через мгновение большие черные птицы, урча моторами, растворились вдалеке за горами, там, откуда недавно взошло яркое, утреннее солнце. А теперь оставалась только тишина…

Виктор метнулся к месту, где минуту назад оставил Лео… Черная воронка. Вокруг огонь, дым, и снова только мертвая тишина…

Человек шел по долине, поднимаясь все выше к горным вершинам, потом к морю, к дому, откуда он когда-то сюда пришел. На нем не было защитного костюма. Теперь ему было все равно – радиация там или нет, и сколько ему еще оставалось. Он хотел только одного – туда, к себе… Человек опять забрался слишком высоко, и спускаться не было ни сил, ни желаний. А как же те другие горы и вершины, которые виднелись вдалеке? Они ждут тебя, зовут к себе. Что горы? Ну, горы… Горы… Все равно их не обойти одному, да и кому теперь это нужно?

Он поднимался все выше, а солнце ярко слепило глаза, застилая все под ногами. И так, совершенно ослепший от этого света, он совершал последнее свое восхождение. Только вперед и ввысь…

42

Наверху, на одном из высоких этажей в открытом кафе сидели двое. Кафе называлось «Небесное», и, действительно, если с его террасы посмотреть вниз и если голова не начнет кружиться, можно было увидеть лишь облака, которые стелились по земле. Это был очень высокий этаж, а наверху только небо и яркое солнце. Один из них был одет в белые штаны и белую просторную рубаху, которая свободно спускалась, прикрывая его красивое молодое тело. Другой был в черной жилетке и черных брюках. Волосатые, мускулистые руки едва помещались на его половинке стола.

– Не жарко? Снова в черном? Не пора ли сменить одежду? – спросил человек в белом.

– Иронизируешь? – парировал волосатый.

– Когда же принесут счет?

– Ты говоришь о нашем пари?

– Да, и платить тебе, – сказал белый человек.

– Что же – я готов, – ответил черный человек. – Девушка, милая – счет, пожалуйста.

Девушка была то ли в розовом сарафане, то ли вообще без него. Это было не важно, в чем была девушка – на такой высоте и такой жаре. Этих двоих, скорее всего, мало чем можно было удивить. Впрочем, им, пожалуй, было все равно. Им здесь уже надоело. Человек в черном бросил на принесенный поднос несколько монет и хотел откланяться. Белый жестом его остановил.

– Зачем ты сделал это? – спросил он.

– Я помог ему. Мы обещали, и я выполнил наш уговор. Он жив.

– Этого мало… Ему мало, и ты знаешь об этом.

– Да, я немного погорячился, – сказал человек в черном. – Но уже ничего не поправить.

– Ты помнишь, что сказал их любимый живописец да Винчи – «Лучше смерть, чем усталость». Может, хватит испытывать этого человека? Он уже сделал все, что мог.

Человек в черном подумал и произнес:

– Становишься сентиментален. Извини, помогать – не моя работа. До встречи…

– Увидимся! – белый человек, или не человек вовсе, проводил взглядом своего компаньона и посмотрел с высокого этажа вниз. Он смотрел и думал, и вспоминал…

– Почему эти люди получились такими? Разве трава забывает расти, камни бросаются друг на друга, стирая в порошок? Цветы ленятся распускаться и цвести, а солнце отказывается светить? Или стадо диких коз, подходя к высокому обрыву, бросается головой вниз, не помня ни о чем? Почему, когда у них есть все – эти горы, и море, цветы на склонах, этот ветер и яркое солнце, звезды в ночи… когда у них, кроме тела, есть душа, есть способность любить, мыслить… Почему на ум им приходит лишь одно – стереть душу, все то, что на глубине ее таится, и жить только ради тела своего? Как просто… Хотя, здесь наверху все кажется – легко и просто. Но чего стоило этому человеку столько времени провести там внизу ОДНОМУ? Наверное, этого не понять никому, не измерить ничем… А, может быть, для того чтобы понять – нужно быть просто человеком?…

Облако поднялось до этого высокого этажа, и кафе растворилось в голубоватой дымке.

* * *

Мы не ангелы и не демоны. Мы не можем посмотреть сквозь облака и увидеть, что за ними скрывается. Перенестись через горы не можем и узнать, куда дойдет этот человек? Дойдет ли? Но мы можем взять у автора перо, перевернуть страницу, и на оставшемся, пока еще свободном клочке, на чистом листе бумаге, дописать еще несколько строк:

– Тебя выпустили? – этот голос возник ниоткуда, но был он совсем близко. Бетти стояла перед ним и держала за руку Сильвию, а в другой руке у нее было ведро, полное форели.

– Что с тобой? Что случилось? Ты весь в саже. Там был пожар? – удивилась она. Он молчал и не мог вымолвить ни слова.

– Они добрались и сюда? – вдруг поняла она. – Мы слышали грохот, подумали, что идет гроза и решили вернуться. Это были они?

Она долго ждала, пока он ответит.

– Жалко Лео, – только и смог вымолвить он…

– Это кто нас хоронит?

Зеленые густые кусты позади них раздвинулись и, совершенно черные от сажи, появились две фигуры. Черные, но знакомые до боли.

– Пока ты спасал своих, я успел вытащить ее! – радостно продолжал Лео. – Познакомьтесь, это Изабель. И у нас будет ребенок!.. Черт нас всех подери! – вдруг заорал он на всю долину. И эти горы теперь, зная об этом, передавали новость все дальше и дальше от вершины к вершине, от долины к бескрайнему морю, раскатистым эхом пролетая вдалеке.

– У нас будет ребенок! – продолжал кричать Лео…

– Мы знакомы, – сказала Беатрис, глядя на Изабель.

– И у нас, – она перевела взгляд на Виктора. – У нас тоже будет ребенок…

Он подошел, обнял ее, долго смотрел так и ничего не говорил, потом спросил:

– Что же мы будем делать?

Все замолчали, глядя вдаль, где открывалась горная долина.

– Рисовать картины и играть на рояле. Ловить форель и выращивать хлеб. Растить ваших маленьких детей и никогда не стрелять… Хорошо у меня получается? – это сказала Сильвия. Маленькая, но такая взрослая Сильвия, с голосом чудесного ребенка, и такой уже взрослой женщины, которую они никогда не слышали и не знали, как она умеет говорить…

Май 2010 г.