Мой любимый негодяй

Периферическим зрением Люси видела, как он встал и потянулся с грацией дикого кота; под сияющей кожей спины перекатывались мышцы – могла ли она осуждать себя за то, что подсматривает? Это же произведение искусства, словно внезапно ожившая римская мраморная статуя.

Пока Тристан шел к шкафу для одежды, она испытывала стремление сбежать вниз, проскочить мимо надменного Ави и удалиться, соблюдая правила приличия, которые еще не нарушила, – если таковые остались. Иногда она сама диву давалась своим поступкам. Только что ворвалась в спальню к мужчине, что крайне непозволительно даже для закоренелой старой девы и возмутительно по ее собственным меркам. Должно быть, годы взаимного противоборства привили ей ложное ощущение фамильярности во всем, что касалось Тристана.

– Вуаля, – промурлыкал он.

Люси обернулась.

Тристан стоял у камина, так и не приведя себя в вид, который можно было назвать вполне благопристойным. Он накинул на себя что-то вроде домашнего халата: красный шелк с экзотическим цветочным орнаментом. Халат спереди был распахнут и обнажал плоский живот с ярко выраженными кубиками мышц. В отсвете камина кожа выглядела гладкой, как атлас. Губы Люси защипало от возбуждения.

Она собралась с духом и с показным безразличием вошла в спальню. Все лучше, чем торчать в дверях как дура.

Почти всю правую половину комнаты занимала кровать с четырьмя столбиками; у левой стены, обитой яркой тканью, стоял деревянный шкаф. Комната пахла своим хозяином, и, окутанная его запахом, Люси застыла в смущении, словно оказалась с ним лицом к лицу в дезабилье.

– Тебе что, кошка язык откусила? – ласково спросил Тристан.

Его глаза сверкнули. Будь он львом, подергивание хвоста, несомненно, выдало бы готовность хищника к атаке.

Однако хищник уже атаковал.

Люси вновь захлестнуло негодование; тело сделалось неподвижным.

Она уперла руку в бок:

– Значит, это правда? Ты поселился в Оксфорде?

Тристан помедлил, созерцая ее воинственную позу, и наконец соизволил ответить:

– В настоящее время – да.

– С какой стати?

Он лениво пожал плечами:

– Чудесный маленький городок.

Она тряхнула головой:

– Ты бы никогда добровольно не согласился жить в такой дыре! – Люси обвела рукой помещение. – Сначала ты покупаешь половину моего издательства, потом находишь жилье рядом… Что ты замыслил, Баллентайн?

Он высокомерно вздернул бровь:

– Тебе не кажется, что ты несколько преувеличиваешь?

Люси сжала кулаки.

– Мы не можем ни минуты находиться в одном помещении, чтобы не поссориться. Мы не сможем работать вместе, пойми. Продай мне свою долю. Я дам письменное обязательство, что твои книги по-прежнему будут издаваться.

Он вскинул голову:

– Встречи с тобой доставляют мне удовольствие. Добавляют изюминку в мои будни.

Ну вот, затягивает разговор. Хочет, чтобы Люси его упрашивала.

Да лучше она отдаст свой голос за тори!

– Одумайся! Нам не владеть компанией в равных долях.

Его брови снова поползли вверх:

– Потому что это означает, что я могу – и хочу – наложить вето на все, что угрожает нашим продажам? Скажем, на радикальную феминистскую политику?

– Да, – прошипела Люси.

Планы, которые она вынашивала два года, разрушены. И разрушил их не кто иной, как Баллентайн. К ужасу Люси, от досады у нее защипало в носу. А ведь она не помнила, когда в последний раз плакала.

Тристан сдвинул брови:

– Ну хватит. Перспектива уничтожения собственного бизнеса, разумеется, также и не в твоих интересах. Знаю, в Уиклифф-холле я доставал тебя своими розыгрышами все годы, что проводил там каникулы. И некоторые шутки были… чересчур. Однако теперь мы взрослые. Не пора ли простить меня? Давай забудем все, начнем сначала. Если уж на то пошло, я могу принести извинения за свои подростковые грехи.

Вот черт! Лекцию о добродетели читает мужчина, который, если верить слухам, недавно спрыгнул с балкона прямо на розовый куст, убегая от разъяренного мужа. А как легко он разбрасывается своими извинениями! Неужели считает, что это сделает ее более податливой?

Ощущение поражения зажгло пламя гнева:

– Ты думаешь, я испытываю к тебе неприязнь из-за детских розыгрышей?

Он прищурился:

– А из-за чего же?

– Поразительное невежество!

– Так просвети меня, – зловеще ухмыльнулся Тристан. – Какие преступления я совершил против тебя, чтобы заслужить такую антипатию?

– Антипатию? Отлично, теперь слушай, почему я испытываю к тебе неприязнь: ты распутник. Ты соблазняешь женщин ради самого процесса соблазнения, ради поддержания формы. Ты можешь попользоваться женщиной, только чтобы скоротать вечер, и затем избавиться от нее… Ты ценишь банальные вещи и высмеиваешь серьезные, ты много болтаешь, но говоришь очень мало, что побуждает меня сделать вывод – ты или ленив, или глуп, или все сразу… Ты злоупотребляешь своим социальным положением в угоду гедонистическим привычкам, и самое худшее, тебе предоставили место в палате лордов, а ты не использовал его ни разу – ни разу! – притом что миллионы в этой стране вообще не имеют права голоса. Я не могу припомнить мужчин более бесполезных, чем ты. Я не испытываю к вам неприязнь, милорд, я презираю вас.

Плотина, давно давшая трещину, наконец рухнула; ядовитые слова хлынули наружу.

Последовавшая за этой тирадой тишина казалась оглушительной.

Тристан замер на месте как подстреленный. Его скулы медленно и неумолимо багровели от гнева.

Внутри у Люси зашевелились нехорошие предчувствия. Лишь теперь она поняла, что переступила черту, которую они оба когда-то негласно прочертили.

Тристан сделал глубокий вдох:

– Бесполезный. – Слово сорвалось с его уст холодно и презрительно.

Люси скрестила руки на груди:

– Именно. И я не желаю делить с тобой бизнес.

– Я понял. – Тристан контролировал свой тон, однако в глазах закипало что-то недоброе. Он прошелся взглядом по Люси, с ног до головы, нарочито медленно, отчего все волоски на теле приподнялись. Люси провоцировала его на безумие.

Тристан повернулся к камину и уставился на раскаленные угли, положив одну руку на каминную полку. В ниспадающих одеждах и с отрешенным выражением на лице он походил на юного бога мщения, созерцающего огонь.

– Скажи, Люси, – раздался вкрадчивый голос, – насколько сильно ты жаждешь от меня избавиться?

Вопрос обвился вокруг шеи, как атласная лента, и сдавил горло. Это ловушка.

Люси вздернула подбородок:

– Назови цену. А я прикину, смогу ли расплатиться.

– О, разумеется, сможешь!

Пальцами левой руки Тристан принялся лениво ощупывать стоящие на каминной полке предметы – изгибы керамического корпуса часов, продолговатую коробочку, тяжелый подсвечник, выточенный из дуба. На подсвечнике пальцы задержались. Он примерился к нему и обхватил ладонью.

Люси обдало жаром, словно от открытого огня.

– Сможешь, – повторил Тристан, поворачиваясь к ней. Его глаза на фоне света и тени казались бездонными озерами. – Вопрос в том, захочешь ли.

Его рука, обхватившая подсвечник, медленно заскользила вверх-вниз по полированному дереву – насколько Люси могла сообразить, жест непристойный и в то же время жутко завораживающий. Отблески пламени играли на обнаженной груди Тристана и на его красивых пальцах, без сомнения, познавших все самые бесстыдные ласки на свете.

От такой наглости у Люси перехватило дыхание.

– Я жду, – прошептала она. – Назови свою цену.

Сверкнули волчьи зубы:

– Ты умная женщина. Отгадай.

– Ты плотоядно пялишься на меня и при этом поглаживаешь фаллический объект. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы сообразить, какую цену ты предлагаешь.

– Хм-м. Допустим.

– Грубое, похотливое животное!

– Ты обо мне или о себе?

Люси молча жгла его яростным взглядом.

Тристан оставил подсвечник в покое.

– Дорогая, я распознаю вожделение с двадцати шагов, а ты, вопреки случившемуся ранее приступу целомудрия, буквально кипишь от желания. Я узнаю его по блеску глаз и по очаровательному румянцу на твоих щечках. Если бы я дотронулся пальцами до твоей шеи, то ощутил бы сердцебиение, неестественно частое и сильное.

Ноги Люси внезапно подкосились, не в силах удерживать ставшее слишком тяжелым тело. Пылающие щеки, участившийся пульс… Все верно.

– Ты смешон, – проговорила она сиплым голосом.

– И тем не менее никто из нас не шутит. Одна ночь. Одна ночь в постели с тобой за один процент акций компании. И плюс к тому письменное обязательство продолжать издание моих книг. Такова цена.

Люси дышала часто; голова кружилась.

– Значит, ты лгал, заявляя, что никогда не форсируешь свое внимание к женщинам.

Тристан приподнял брови:

– Я не форсирую. Сомневаюсь, что кто-либо другой в моем положении рассматривал бы возможность сделать предложение подобного рода, учитывая потенциальный крах бизнеса. Отклони предложение – и все по полному праву останется на своих местах. Прими его – и «Лондонский печатный двор» будет твоим. – Его взгляд скользнул мимо Люси и уперся в кровать. – Можем приступить немедленно. Уже завтра утром ты проснешься полностью удовлетворенной владелицей издательского дома. С моей стороны просто глупость – заключать такую невыгодную сделку.

Кровать рядом, стоит лишь сделать шаг-другой вправо. И тон, каким произнесены эти слова, при всей ироничности звучит вполне по-деловому. Люси сжала кулаки; на короткий миг она почти ощутила мягкость стеганого покрывала под своими ладонями, увидела, как над ней вздымаются обнаженные шея и плечи. Соблазнение уже работает – давало о себе знать отточенное за годы практики искусство Тристана…

Извращенный экстаз, в который он вверг ее своим бархатным голосом и плавными движениями, разбился вдребезги.

– Если ты думаешь, что я обменяю акции компании на сифилис, ты заблуждаешься.

Тристан ухмыльнулся:

– Есть способы избежать подобных вещей…

Она развернулась.

– Предложение остается в силе до конца лета! – выкрикнул Тристан вслед.

Люси снова развернулась, чтобы увидеть его лицо:

– Наверное, ты совсем отчаялся меня получить, если делаешь такое предложение.

Он улыбнулся, хотя взгляд оставался холодным:

– Я давно в отчаянии, принцесса. Найди время подумать. И кстати, в спальне я не так уж бесполезен.

Люси знала. Женщины делились впечатлениями.

– Гори в аду! – воскликнула она и, тяжело дыша, покинула комнату.

Оконное стекло гротескно исказило укутанную в плащ фигурку Люси. Вот она свернула на Лоджик-лейн и исчезла в полумраке. Тристан продолжал всматриваться в пустоту скудно освещенной улицы. Нахлынувшая несколько минут назад волна жара стихать не торопилась. Он непроизвольно ощупал пальцами скулу – будто ему снова двенадцать и лицо горит от пощечины.

Тристан уронил руку и горько усмехнулся.

Бесполезный. Из всех возможных оскорблений Люси выбрала именно это. Маленькая ведьма. С таким же успехом она могла бы наброситься на него, размахивая саблей. И он действительно предпочел бы нападение с холодным оружием, поскольку с такими вещами обходился более умело.

Тристан отошел от окна и вновь рухнул на диван, который громко запротестовал. Ну и черт с ним. В этой провинциальной дыре даже мебель не рассчитана на его габариты. За исключением кровати – она, несомненно, выдержит двоих.

Тристан потянулся за фляжкой с бренди и задержал взгляд на шелковом покрывале. Какая отрезвляющая цепь событий! Он не ожидал, что Люси испытывает к нему такое презрение, и не ожидал, что его настолько заденет этот факт. Вероятно, юношеская одержимость оказалась серьезнее, чем он думал; она лишь погрузилась на глубину и стала невидимой под наслоениями событий последних лет. Едва только он увидел Люси, стоящую у постели, прорезанная через забытую часть его души борозда наполнилась желанием, как вади – высохшее русло – внезапно наполняется бегущей водой. Наверное, он до сих пор думал о Люси как о фее, помнил застывший во времени образ. А в действительности она была женщиной из плоти и крови, и он, по сути, совсем не знал ее. Его пронзало удовольствие, когда он представлял в своем воображении картины: вот она под ним, а вот на нем, жадная и ненасытная…

Когда бренди обожгло горло, Тристан уже принял решение. Он должен соблазнить ее до того, как она решит, что игра стоит свеч, и акции компании тут ни при чем, просто иначе он скоро потеряет рассудок.

Глава 11

Люси пересекла центр Оксфорда и быстрым шагом прошлась вдоль Парк-роуд, однако, вернувшись домой на Норэм-гарденс, по-прежнему кипела от эмоций.

В темном коридоре она едва не споткнулась о мешок с письмами, оставленный миссис Хит, а по пути на кухню подхватила на руки ничего не подозревающую Боудикку; от изумления кошка впилась когтями в ее левую ладонь. Люси ойкнула и уронила животное. Что ж, по крайней мере жалящая боль умерила порыв вернуться на Лоджик-лейн и прострелить Тристану коленную чашечку.

На кухне Люси обнаружила кастрюлю с холодным рагу и проглотила две ложки. Желудок тут же завязался узлом, и она признала поражение. Бывают дни, когда лучше всего лечь спать пораньше – утро вечера мудренее.

Находящаяся под самой крышей спальня перегрелась от солнца, стоячий воротник жакета давил на горло, как удавка. Люси расстегнула и уронила на пол юбку, затем небрежно избавилась от жакета. Далее пришла очередь нижней юбки, корсета и сорочки. Обнаженное тело ощутило прохладу.

Керамическая раковина умывальника в углу комнаты была наполнена свежей водой. Люси схватила кусок мыла, яростно намылила мочалку и натерла оставленные Боудиккой царапины так, что они начали щипать. Ну и пусть – только инфекции под занавес утомительного дня не хватало! Люси принялась скрести мочалкой лицо, шею, плечи. Если бы можно было так же легко смыть непристойное предложение Тристана!

К несчастью, оно уже проникло под кожу. В мозгу продолжали вспыхивать образы: мышцы спины перекатываются под подсвеченной огнем кожей, красивая рука движется вверх-вниз…

Люси опустила мочалку в раковину и всмотрелась в свое отражение в зеркале.

Сегодня Тристан обошелся с ней крайне непочтительно.

Хотя и ты была с ним не особо любезна…

Она наклонилась, сморгнув попавшее в глаза мыло. Носогубные складки и морщины между бровей делали ее похожей на столетнюю старуху.

Люси изучала себя, сузив зрачки.

Лицо, возможно, все еще довольно привлекательно.

Она отступила назад, чтобы в зеркало попали груди.

Тело вполне пригодно, не болеет и доставляет ее куда надо.

Однако как объект мужской страсти?..

Порой Люси невольно слышала комментарии насчет своей персоны, если их произносили достаточно громко. На костях, которые бросают собакам, и то больше мяса… уложить такую в постель – все равно что дергать занозу… как думаешь, она будет дребезжать? Такие разговоры ведут между собой мужчины, претендующие на галантность… Естественно, внешность женщины – легкая цель; даже самый тупоголовый стрелок попадет в нее. Люси это знала. Однако легче не становилось.

Люси коснулась своей ключицы. Она была твердой и легко прощупывалась под кожей, к которой никогда никто не прикасался – ни солнечные лучи, ни посторонние взгляды, ни рука мужчины.

Люси провела пальцем от ямочки на шее вниз, к груди. Кончик пальца оставил за собой ощущение покалывания, отчего волоски на руках приподнялись. Левая грудь напоминала невысокий бугорок. Кожа была мягкой, как лепесток цветка, и холодила костяшки пальцев. А вот размерчик не по моде…

Она обхватила себя руками и крепко стиснула. Как ощущается, если тебя обнимает кто-то другой?

Возможно, от этого одно разочарование, как от поцелуя. Одному молодому человеку из Общества юристов выпала честь сорвать ее первый поцелуй. Люси считала парня застенчивым простаком, однако после того, как событие свершилось, до нее дошли слухи, что он поспорил с Уайтом на пятьдесят фунтов, что отважится поцеловать «мегеру Тедбери», и выиграл. К счастью, все действо оказалось не столь волнующим, как надеялась Люси, – она чувствовала себя отстраненной от происходящего, да еще они и зубами стукнулись… так что жалеть не о чем.

А вот губы Тристана выглядят мягкими и чувственными. Уж он-то точно умеет целоваться.

По телу пронеслась обжигающая волна гнева. Если бы не очарование Баллентайна, Люси ни на секунду не задумалась бы над его предложением. Теперь она отчетливо понимала, что это худшее из оскорблений. Кроме того, Тристан поступил так не потому, что желал ее, а потому, что хотел спровоцировать. И ему, вероятно, понравилась идея заставить ее капитулировать, причем самым примитивным из всех возможных способов.

Люси медленно обвела взглядом «уксусные валентинки» по бокам от зеркала – остролицые суфражистки, убийственные стишки о женщинах, рискнувших бросить вызов обществу… Ей рассылали подобные вещи, пытаясь запугать в собственном доме. А она украшала ими свое святилище, свою спальню, заучивала наизусть, пока привычность не притупляла резкие фразы и не сглаживала уродство. Так Люси поступала и с противниками: она вызывала их на бой. И с Тристаном разберется.

Люси снова взглянула в глаза своему отражению. Да, она полна решимости! Если его светлость хочет войны, пусть готовится к обороне.

Глава 12

Часы только что пробили десять – слишком рано для аристократа, чтобы начинать одеваться, однако последние события вынудили Тристана мобилизовать быстро забываемые армейские привычки и встать вместе с рабочим людом. На столе в спальне как свидетельство бурной утренней деятельности высилась стопка официальных писем в Лондон и в Индию, уже запечатанных. Теперь Тристан внимательно наблюдал за своим камердинером, пока тот колдовал над рукавами его пиджака посредством щетки.

– Ави, – наконец промолвил Тристан, – ты ведь из Калькутты.

– Да, – подтвердил слуга.

– А теперь припомни все, что ты знаешь обо мне, о Калькутте и о Британии в целом, и скажи: как по-твоему, где одной леди из Британии и мне самому было бы приятнее жить – в Калькутте или в Дели?

Пару секунд щетка продолжала мелькать в руках молодого человека так же невозмутимо, как будто Тристан ничего и не говорил. Затем Ави поднял темные ресницы и произнес:

– Что касается леди, то ей было бы приятнее жить в Калькутте. А вот вашей светлости не подойдет ни то, ни другое. Вашей светлости больше подходит Хайдарабад.

– Верно. Хайдарабад… – ошеломленно кивнул Тристан. – Напиши мне список дамских вещей, которые потребуются английской графине для комфортной жизни в Калькутте. И составь другой список – семей, которые она сможет там посещать. А потом сделай то же самое для Дели. Списки мне понадобятся к следующему вторнику.

– Непременно. – Ави положил щетку на поднос и подхватил с него запонки с изумрудами.

– Не эти, – сказал Тристан. – Сегодня простые, на цепочке.

– Как пожелаете. Милорд, как я понял, вы планируете возвращение в Индию?

Ави упорно игнорировал установленное для прислуги правило – не заводить разговор первым; его придумали на случай приема гостей, но не для скучных утренних часов.

– Допустим. Как бы ты к этому отнесся? Говори откровенно. Ты будешь очень скучать по Англии?

На сей раз слуга ответил незамедлительно:

– Нет, милорд.

– Нет? – заинтригованно переспросил Тристан. – И почему же?

Ави посмотрел ему в глаза, продолжая не глядя закреплять тонкими пальцами левую манжету.

– Потому что климат здесь холодный, а еда пресная. А еще многие знакомые женщины, которых тоже привезли сюда в качестве прислуги, жалуются, что хозяева им мало платят. Я совсем не буду скучать по Англии.

Тристан фыркнул от удивления:

– Холодно, пресно, да еще и эксплуатируют. Ты меня восхищаешь, Ави. Между прямотой и наглостью есть определенная граница. Нужно иметь определенное мужество, чтобы пересечь ее.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Мэри Уолстонкрафт (1759–1797) – британская писательница. Считается одной из первых феминисток. (Здесь и далее прим. перев.)

2

Исида – альтернативное название Темзы на протекающем через Оксфорд отрезке.

3

Д. Г. Байрон, стихотворение «Она идет во всей красе». (Здесь и далее цитируется в переводе С. Маршака.)

4

В Викторианскую эпоху, да и позже, были популярны валентинки, которые содержали не только объяснения в любви, но и издевательские стихи, картинки и оскорбления. Особо изощренные перлы доставались суфражисткам.

5

Ковентри Керси Дайтон Пэтмор (1823–1896) – британский поэт и литературный критик, автор популярной поэмы The Angel in the House («Ангел в доме»). Термин «ангел в доме» олицетворял женский идеал Викторианской эпохи и впоследствии подвергался яростной критике со стороны феминисток.

6

«Дом на полпути» – первоначально так называли гостиницу на полпути между двумя городами, затем название распространилось на учреждения для реабилитации бывших заключенных и других лиц, которые ранее вели асоциальный образ жизни.