Позывной: «Москаль». Наш человек – лучший ас Сталина

Жилин увел «Як» в правое скольжение, потом влево креном.

Не жалея движок, вырвался вверх, круто виража. Вжимаясь в бронеспинку, Иван ощутил, что вспотел изрядно – загонял этот эксперт, – ни на мгновение нельзя было снять напряг, постоянная сосредоточенность.

Следующая в очереди четверка взялась за Жилина всерьез, видать, тот ас задрипанный у них командир. Начали заходить и с одной, и с другой стороны, и сверху, и снизу.

Иван едва успевал уходить, крутился между шнурами трассеров, как дурной птах в высоковольтных проводах, – шарахался, вертелся и чуть ли не кувыркался. Все же пару коротких словил, через борта ощущая попадания. Пустяки, дело житейское, лишь бы мотор уцелел да планер слушался…

Один из «Мессеров» нарвался, задымил мотором, отвалил, зато его ведомый, очень злой, но не слишком опытный, полез поперек батьки в пекло – и очень хорошо вписался в прицел.

Прямое попадание… Взрыв.

Так тебе и надо. А вот и наш эксперт нарисовался…

Истребитель стонал, скрипел, выходя из сумасшедшего виража на предельной перегрузке, темнившей зрение.

Попался!

Очередь!

Снаряды порвали экспертовскому «Мессеру» хвостовое оперение, и, «ощипанный», истребитель посыпался вниз, почти над самым аэродромом. Распустился белый купол парашюта, но немецкий пилот не долетел до земли – Иван срезал его из пулемета.

Если бы Маша сама спаслась, тогда ладно, пусть бы жил, сволочь летучая, а так… Приговор приведен в исполнение.

Сзади пронеслись светившиеся шнуры очередей, и «Як» ушел переворотом вниз.

Поверху пронесся «Мессершмитт», мелькая светлым брюхом.

В него-то и вошла порция снарядов. Немецкий истребитель полетел дальше, не вспыхивая, не пуская черный шлейф, но пилотировать его уже было некому – «худой» зарыскал и свалился в штопор.

Туда тебе и дорога.

Истребители 122-го полка здорово проредили первую «волну» Люфтваффе, но тут же в чудовищном прибое накатилась следующая.

Силы защитников таяли, а напавшие перли и перли – черная стая с крестами на крыльях неслась навстречу солнцу.

Жилин оглянулся.

Снаряды кончались, топливо тоже, но нанести ха-ароший ущерб «фашистской силе темной» еще можно. И «Як» развернулся навстречу паре «Мессершмиттов», атакуя в лоб.

«Вот так вот, Пашка! И никакого тебе «гаме овер».

При посадке истребитель чувствительно тряхнуло – не получилось объехать воронку на полосе, задело хвостовым колесом.

– Живо, ребята! – заорал Жилин, выбираясь на крыло. – Бензин, снаряды, патроны! Проверить масло!

Техники забегали, заскрипели насосы, загремели цинки с патронами. Посреди всей этой суеты Иван выглядел лишним – он медленно прохаживался, разминая ноги, да поглядывал на небо. Пока что неприятель не показывался. Вернее, немецкие самолеты пролетали звеньями и эскадрильями-штаффелями, но далеко – им было что бомбить, кроме Нового Двора…

Хромая, приблизился Долгушин. Он был встрепан и смущен.

– Там… это… – выговорил он. – Жена ваша, товарищ генерал…

– Вытащили? – разлепил Жилин губы, продолжая шарить глазами по горизонту.

– Да… Обгорела очень…

Пилот смолк, как-то сжавшись. Видимо, посчитал, что сболтнул лишнее, но Иван лишь положил ему руку на плечо и коротко сказал:

– Спасибо.

– Вот оно как бывает… – пробормотал Долгушин и шмыгнул носом.

– Бывает… Ладно, пойду. Надо хоть какой-то гроб спроворить.

– Я щас ребят позову!

Общими усилиями выкопали могилу под деревьями, техники сколотили гроб. Иван поднял на руки удивительно легкую Марию, плотно замотанную в парашютный шелк – только лицо и шея убереглись от огня – и бережно перенес на смертное ложе.

Поцеловал в лоб и стянул с себя шлем.

– Спи спокойно, – глухо проговорил он. – Твой противник сдох. Их еще много сдохнет, я тебе обещаю. Я буду за тебя мстить, пока жив, а убить меня – это хлопотно.

– И мы, – сдавленным голосом выговорил Долгушин, – мы тоже будем мстить. Клянемся!

– Клянемся! – повторили пилоты, собравшиеся кругом.

Жилин вытащил из кобуры «ТТ», трижды выстрелил в воздух.

Гроб медленно опустили, и вот послышался звук, от которого мороз по коже – по крышке глухо ударили комья земли. До чего же это мерзкое занятие – хоронить молодую женщину!

Летчики закопали могилу и навалили сверху камни. Памятником стала верхушка исковерканного киля со сбитого «Мессершмитта» – полковник Николаев нацарапал на дюрале: «Мария Нестеренко, 1910–1941».

Иван напялил шлем и выдохнул:

– По самолетам!

Запрыгнув на крыло, Жилин принял парашют, протянутый техником, и устроился на сиденье. Да, с ПЛ-1 помягче как-то…

– От винта!

Мотор не успел толком остыть и завелся сразу. «Поехали!»

«Як» взлетел и потянул вверх, вверх…

Оглядевшись, Иван увидел, как с запада подлетают три девятки «Юнкерсов». Они шли прямым курсом на Новы-Двур, перли с натужной неторопливостью коней-тяжеловозов, а ниже и выше крутились «Мессеры», словно пастухи при стаде.

«Ч-черт…»

И не передашь ничего по радио – некому. На земле – сплошь «И-16», а на них раций вообще нет и не было!

Жилин заложил вираж над аэродромом, покачал крыльями, и его, кажется, поняли – вон, побежали летчики к своим «ишачкам».

А Иван полетел навстречу «Юнкерсам» в гордом одиночестве.

Холодок протек по спине.

Если за него возьмутся сразу три-четыре «худых», то тут уж как ни крутись, а все равно не вывернешься – собьют. Но продержаться чуток – это можно, а там и «долгушинцы» пожалуют.

И один в поле воин…

«Як-1» набирал и набирал высоту. «Мессершмитты» его игнорировали, мелочь пузатую. Скорее всего «Яковлевым» они займутся немножко погодя, когда сопроводят бомбовозы и те опорожнятся.

А пока – пущай полетает…

Жилин сжал зубы и свалил самолет в пике. С высоты да на скорости мир воспринимался малость иначе – все, что ниже, двигалось замедленно и виделось четко.

«Як» падал на добычу почти вертикально, и «Мессеры» забеспокоились – наверное, решили, что русский пошел на таран.

Ага, щаз-з, как зять говаривал. Нет уж, в камикадзе он не записывался. Герой не тот, кто жизнь отдает, а тот, кто отнимает жизни у врага. Много жизней…

Неповоротливые «Ю-88» встретили «Як» светящимися строчками очередей, но стрелять – это одно, а вот попасть – совсем другое.

Иван выбрал цель – ведущего девятки бомберов – и выпустил по нему короткую очередь из пушки. Снаряды разворотили кабину, прошлись по фюзеляжу, растворяя рваные дыры, а в следующую секунду прицел уставился на узкий, будто сплюснутый корпус «Мессершмитта».

Палец сам вжал гашетки, и «худой» взорвался, рассыпаясь в воздухе – крылышко направо, хвостик налево…

«Як-1» нырнул в неширокую «щель» между двумя подбитыми самолетами, понесся к близкой земле и стал круто выворачивать по дуге вверх.

Перегрузка насела такая, что глаза словно кто ладошками прикрыл, а ребра вминали коленом. Однако молодой организм пересилил навалившиеся «же» – Жилин затрудненно вдохнул, а тут и мга перед глазами расплылась.

«Як-1» несся вверх, а вот «Ю-88» падал вниз. «-Ме-109» уже долетел – вошел в землю по самый хвост, и только огонь расходился круговой волной.

Выворачивая, Иван поймал в прицел брюхо еще одного «худого», которого к земле потянуло, и всадил ему ха-арошую порцию горяченького металла. Распотрошенный, «месс» закувыркался вниз.

Немецкие истребители, вившиеся над «Юнкерсами», устремились было к нарушителю «орднунга», но тут Жилину «помогли» бомбардировщики – потеряв вожака, стадо разбредалось, спасалось от одинокого волка. Сбрасывая бомбы куда попало, «Ю-88» разворачивались, создавая сутолоку в воздухе, и пилот «Яка» решил воспользоваться моментом – запулил очередь одному из бомберов, расколачивая тому левый двигатель.

«Юнкерс» стал уходить на правом, но далеко не улетел – кабина «88-го» была неплохо бронирована, и поразить ее сзади не всегда удавалось, зато моторы вообще никак не защищались. А рядышком – крыльевые баки. Они-то и не выдержали грубого обращения – полыхнули. И левое крыло оторвалось, пролетев мимо «Яка» гигантским секачом. Пронесло…

А бомбовоз ухнул вниз, беспорядочно кувыркаясь. Всего одна черная фигурка сумела выбраться наружу, но парашюта так и не раскрыла – вероятно, немца контузило. Ну, так ему и надо.

После начала боя прошли, промелькнули какие-то минуты.

И вот они, «Мессеры» – злые и кровожадные, налетели со всех сторон. «Як» попал под перекрестный огонь, но Жилин выкрутился, уходя «бочкой» с лихим, крученым «подвыповывертом».

В крыльях появились дыры, задело и фюзеляж, парочка увесистых пулек «прилетела» в бронеспинку, отдаваясь ёканьем в теле.

Довернув, Иван выпустил пару очередей, задевая сразу двух «Мессеров». «Ранил» только, не «убил».

И тут пришла подмога – «ишачки» набросились на немцев всей стаей.

«И-16» не могли соревноваться с «мессами» в скорости, в боях на вертикалях они тоже сдавали, зато никто не мог так быстро виражить по горизонтали, как «ишачки», да и вооружены тупоносые были основательно.

И полетели клочки по закоулочкам…

Н. Буньков, рядовой радиовзвода роты связи 286-й авиабазы:

«Фашистские самолеты беспрерывно бомбили наш аэродром, наши самолеты, стоявшие, как солдаты в строю, ровными рядами по всему аэродрому (хотя приказом НКО было запрещено линейное расположение матчасти).

Летчики к четырем часам 22 июня были уже в кабинах самолетов, готовы к бою. Но ни один самолет не взлетел навстречу врагу, а фашисты без помех в упор расстреливали, бомбили и поджигали все самолеты, ангары, все аэродромное хозяйство. Представьте себе наше горе, отчаяние, недоумение…

На вопросы нам отвечали: «Нет приказа на взлет и борьбу с врагом. Это провокация, местный инцидент!»

И так продолжалось до 6 часов утра! Но вот оставшиеся целыми самолеты в 6 утра вылетели навстречу врагу, в бой. И как дрались! Мы не напрасно гордились своими летчиками».

Глава 2

Проходная «пешка»

Егор Челышев, вчера только пригнавший новенький «Пе-2» на аэродром, спешил к самолету, матеря проклятых фашистов.

«Успею, успею…» – прыгало в голове.

Над головами, поливая опушку леса пулеметным огнем, неистово носились немецкие самолеты.

Тут невдалеке, со стоянки второй эскадрильи, застрочили спаренные «шкасы»[10] – это один из летчиков успел заскочить в кабину СБ и открыть огонь из носовой установки.

Немецкие истребители всей оравой накинулись на «эсбушку», и та развалилась от многочисленных попаданий.

Тут же задолбила зенитная батарея – ее вернули с учений буквально этой ночью. Один из «Мессеров» вспыхнул и клубком огня, разваливаясь в воздухе на части, просыпался на поле и лес.

А из-за леса показались «чайки» – юркие бипланчики «И-153».

Перкаль – фанера против немецкого дюраля… Ничего…

Ближняя «чаечка» вильнула – и попала как раз на линию огня.

И – вниз, кружась, как кленовое семечко…

Правда, и немец не избежал попаданий – сразу три товарки сбитой «чайки» отомстили фрицу, запалили ему мотор.

И снова размен – «И-153», вращаясь в последней «бочке», сверзился с небес, а неподалеку упал «Мессер».

Немецкий самолет ударился по касательной, подскочил, взрываясь и разваливаясь на куски, и закувыркался дальше частями, разлетавшимися огненным веером.

Вскоре из восьми «Мессершмиттов» половина оказалась на земле, но и «чаек» почти не осталось – лишь двое самых умелых пилотов, или самых везучих, все еще вертелись в небе. Однако немцы не стали с ними связываться. Ушли.

Отогнали супостата…

Челышев вдохнул глубоко, ловя себя на том, что минуту или больше не дышал, настолько его захватила воздушная баталия. Хапая воздух ртом, он потрусил к самолету.

Там уже стоял комполка Скворцов, и, перекрикивая шум моторов, говорил:

– Севернее Гродно прорвались танки. Много их! Нам надо помогать наземным войскам. Во всяком разе, наша эскадрилья уже воюет. Еще готовим около десятка машин. Связи с командованием у нас по-прежнему нет, зато отправили самолет в Лиду, связались с генерал-лейтенантом Рычаговым, он сейчас где-то в районе Нового Двора воюет. Говорят, сам Сталин его послал! Так-то вот. Алешин! Пойдешь на доразведку!

– Есть! Только, товарищ подполковник, разрешите с бомбами? Там столько целей! Хоть килограмм шестьсот!

– Хорошо, Алешин, возьми шестьсот. Нет, тысячу килограммов! Взлетишь? Молодец! Бери десять «соток», лети! Мсти за родной полк!

– Товарищ командир! – подошел техник самолета Панин. – Бомбардировщик-пикировщик к боевому вылету готов!

– Хорошо! Экипаж в сборе?

– Да! Только…

– Что там еще? – спросил Скворцов.

– Я без вас отпустил в Россь старшину Федосова.

– Кто разрешил? В такое время?

– У него там… Понимаете…

– Не тяни! Знаю: семья, две дочери. Ну и что?

– Нет их… больше.

– Как нет?

– Утром… Прямым попаданием… Другие семьи тоже погибли…

Комполка опустил голову, кусая губы. Сказал глухо:

– Приказано нанести бомбоудар по немецкому аэродрому в Судавии… э-э… в Сувалках![11] Там стоят зенитки, но, во всяком разе, прорываться к объекту надо, и надо так его накрыть, чтоб… на части! Это ясно? С истребителями держать плотный строй. При входе в зону зенитных батарей рассредоточиться и выполнять противозенитный маневр. Уход от цели поворотом вправо со снижением. Предупреждаю! Из машин выжимать все, от строя не отрываться. Оторвавшихся сбивают. Управлять боем приказано мне. Прошу следить за моими сигналами. Мой сигнал – это приказ! Ясно?

– Ясно! – вразнобой ответили летчики.

– По самолетам!

Челышев вспорхнул в кабину.

– По местам! От винтов!

– К полету готов! – доложил штурман.

– …готов! – ворохнулось в наушниках. Это докладывал стрелок-радист Кибаль.

Тяжело нагруженная бомбами, «пешка» покатилась по аэродрому, грузно приседая, но взлетела легко.

Девятка «Петляковых» взяла курс на запад.

Все бомбардировщики старательно держали места в строю, летели как на параде – строгим клином с равными интервалами.

С ближнего аэродрома снялась пятерка «МиГов», расположилась по схеме прикрытия: звено ушло вперед, пара осталась замыкающей.

– Выходит, и вправду война! – послышался в наушниках голос стрелка-радиста.

– Дошло, наконец… – буркнул штурман.

– Ну, мало ли… Может, провокация!

– Провокация – цэ когда один самолет-нарушитель, а когда их тыща… Тут вже не местный конфликт!

– Чего ж они так провокаций боялись?

– Хто – воны?

– Ну, сам знаешь, кто…

– А ты глянь наружу, – сказал Челышев. – Видишь «МиГ-3»? Их, считай, только-только выпускать стали, мало кто умеет на них летать. Вот и думай. С «ишачков» слезли, а на «мигари» толком не сели. Перевооружение, понял? Да тут и за год не обернешься! А немчура нам даже недели не дала – напала. Вот и боялись, что война начнется, да в самый неподходящий момент. Так и вышло…

– Ничого, – буркнул Павло Ткачук. Обычно он вполне прилично говорил по-русски, только что с мягким «хохляцским» выговором, но, когда волновался, словно забывал слова и начинал мешать «великий, могучий» с напевной украинской «мовой». – Ничого. Вон, как «чаечки» им всыпали! Хороший пилот, он и на «ишаке» жизни даст немцам.

– Эт точно… Как мыслишь, командир, до осени управимся?

– Какого года? – спросил Егор.

– К-как это – какого? Этого!

– А ты в школу ходил? Помнишь, сколько шла империалистическая? Четыре года!

– Да ну-у… Это ты переборщил! Что ж нам, до 1945-го воевать?

– Поживем – увидим.

– Если доживем, – буркнул штурман.

Рассвело, видимость была – миллион на миллион, но та картина, что открывалась с высоты, не радовала. Над железнодорожной станцией Россь, над местечком, что стояло рядом, над авиагородком клубился серый дым – догорали ангар и склады, взлетное поле было перепахано воронками от бомб. С высоты четырех тысяч метров распахивались лесные дали, поля колосившейся ржи выделялись серебристыми пятнами, синели, отражая чистое небо, озера и болота.

Прогалина словно раздвинула зеленый массив, пропуская широкую ленту Немана. А вот и знакомый изгиб, речка Зельвянка, городок Мосты. И тут пожарище…

– Та що ж цэ таке… Курс триста тридцать.

– Есть курс.

Впереди вставала пепельно-серая полоса, чей верхний косматый край расплывался в небе. Это горел Гродно.

Над городом носились «Юнкерсы-87» – стойки шасси у них не убираются, так и торчат, в каких-то нелепых обтекателях, похожих на разношенные боты, а крылья ломаные будто – растянутой буквой «W».

Чередой сваливаясь в крутое пике, «Ю-87» роняли бомбы, и там, куда падал убийственный груз, дыбилась земля, вспухая пылью и обломками, рушились здания, вспыхивали пожары.

– Ах, суки…

– Я порой жалею, что не истребитель!

– Ну и зря. Ежели хорошо, как надо, отбомбимся, то мы немцам больше наваляем, чем эскадрилья «ястребков»!

– Да уж постараемся! О, гляди, наши!

Над клубами пыли и дыма вспыхивали черно-белые шары разрывов зенитных снарядов. В районе горящего аэродрома звено «чаек» вертелось колесом, отбиваясь от тонкофюзеляжных «Мессершмиттов». «Худые» кружили зловеще, как вороны, то и дело строчили пулеметы[12], прочерчивая пунктиры трасс.

Одна из «чаек» задымила, стала снижаться, вспыхнула и камнем рухнула на берег Немана. Два «И-153» продолжали атаковать «Мессеров» и добились-таки своего, подбили одного «худого» – и стали уходить, маневрируя и виража. Видно, боеприпасы вышли. Немцы это тоже поняли и устроили охоту: двое загоняли «чаек», а другая пара их отстреливала. И вот еще один биплан слетел вниз по косой, оставляя за собой копотный шлейф. Последняя из «чаек» пошла на таран – ударила «Мессершмитт» под крыло, перемалывая винтом дюраль. На землю посыпались оба самолета, немецкий и советский, кружась, сталкиваясь, ломаясь, врезаясь…

Челышев насупился. Наверное, так бы он не смог, чтобы за смерть гитлеровца заплатить собственной жизнью. Духа бы не хватило. Хотя чего загадывать?

Вот окажешься ты в такой ситуации, как пилот «чайки», и что выберешь? Ну уж если помирать, то хоть одного немца надо с собой прихватить, это правильно…

– Справа в двух километрах ниже – четверка «Мессеров».

– Следи за ними. Если развернутся к нам, сообщи немедленно.

– Они нас не видят. Мы же со стороны солнца.

– Внимание, «маленькие»! – послышался в эфире голос Скворцова. – Опасность справа. Прикройте!

– Наблюдаем. Работайте, «большие», спокойно.

«Пешка» полетела вдоль дороги на Августов. По шоссе пылили автоколонны немцев. В районе головной колонны следовала группа «Ю-87», с ними вели неравный бой тупоносые «И-16».

Уклоняясь от пулеметно-пушечных трасс врага, сами поливали его огнем, яростно бросались на немецкие пикировщики, сбивали их с боевого курса, не давали прицельно бомбить объекты.

Строй бомбардировщиков распался – одни повернули назад, другие упорно двигались вперед, на Гродно.

Немцы умели воевать, но геройством не отличались. Да и чего ради умирать на чужой земле? Не Фатерлянд, чай…

«Ничого». Не хотите дохнуть? Заставим.

В стороне от дороги, на зеленом покрывале леса, возникли серые кружочки – это «Юнкерсы» сбрасывали бомбы, освобождаясь от груза.

А колонны немецких войск все ломили и ломили, почти беспрерывной серой лентой – грузовики с короткими кабинами, автоцистерны, кухни, пушки на конной тяге. В разрывах пепельно-желтых пыльных облаков чернели танки.

Железный поток выкатывался из Августовских лесов, и конца ему было не видно. Августов тоже горел.

За городком проходила государственная граница – Челышев угадал ее линию по огороженным дворикам пограничных застав.

Дорога к Сувалкам была открыта.

Та же Остроленка, откуда тоже взлетали немецкие самолеты, располагалась куда ближе к аэродромам 16-го СБП, но туда было решено отправить машины со Скиделя.

– Высота пять тысяч двести. До цели осталось пять минут.

– Перестроиться для атаки! – прозвучала в эфире команда ведущего. – Произвести боевое развертывание!

Впереди летящие «Пе-2» начали маневр: из левого пеленга все перешли в правый и образовали длинную цепочку. Истребители верхнего яруса приблизились к голове колонны, и комполка начал разворот. За ним потянулись все «петляковы», словно альпинисты в связке.

– Слухать усим! Прыготовыться к атаке! Товарищ лейтенант, чёму не включаете ЭСБР?[13]

– Рано, Павло! Включу на боевом курсе.

Челышев собрался, сосредоточился. Медленно вдохнул и резко выдохнул. Приготовиться…

И вот показался огромный зеленый луг, прочерченный белой бетонной полосой, а по краю – серые здания ангаров, темные скобы капониров, и самолеты, самолеты…

«Мессершмитты» и «Фокке-Вульфы» стояли группами и поодиночке, в капонирах и на рулежных дорожках, замаскированные и на открытых стоянках.

– Называется: «Не ждали!» – подал голос стрелок-радист.

Ведущий «Пе-2» уже подлетел к границе аэродрома, когда перед ним в небе вспухли первые разрывы. По летному полю пополз тонкий шлейф пыли – дежурные «Мессеры» пошли на взлет.

– Запызнылысь! – хохотнул штурман.

Зенитки палили залпами. Бело-черные и серые хлопья клубились тут и там, сливаясь в распухавшее облако.

И точно, «запызнылысь»!

Ведущий лег на боевой курс, вот его зелено-голубая «пешка» взмахнула двухкилевым хвостом, словно ныряющий кит, и опрокинулась в крутое пике.

Атака началась!

На стоянках рвались авиабомбы, разбрасывая, ломая фашистские самолеты, будто игрушечные. Зачадили пожары. Славно!

– Командир! Разрывы справа – пятьдесят метров! Теперь слева – тридцать!

«Пешку» тряхнуло.

Челышев следил, не мигая, за хвостом «петлякова», летевшего впереди. Тот начал противозенитный маневр, и пилот повторил его.

– Включаю ЭСБР! Угол пикирования сделаем семьдесят градусов. Слышишь? Выдержи!

– Вас понял! Выпускаю тормозные решетки!

В рев моторов вплелся резковатый шумок, добавленный открывшимися решетками. «Пе-2» резко уменьшил скорость, будто кто прихватил его за хвост, осаживая.

– Потеряй еще двести метров! Так! Боевой!

Пилот мельком глянул вниз.

– Давай по целям, что у ангара!

– Так я и хочу! Влево – восемь! Еще! Замри! Пошел!

Челышев с силой отжал штурвал.

«Пешка» опустила нос, и серые рулежные дорожки с распластавшимися вдоль них «худыми» и «лаптежниками», черные крыши ангаров – все это встало в прицеле.

– Выводи! – штурман хлопнул пилота по плечу.

Челышев вдавил боевую кнопку в гнездо на штурвале, «Петляков», дрожа, приподнял нос, выходя из пикирования, а с держателей сорвались бомбы.

– Есть попадания! Цель накрыта!

Хлопнули, закрывшись, бомболюки. Самолет на огромной скорости промчался над горящими аэродромными строениями.

Челышев двинул правую педаль, начиная разворот, и в ту же секунду совсем рядом с «пешкой» рванула ослепительная вспышка огня.

Штурвал вырвался из рук, машину бросило вверх и влево, заваливая на спину, ударил такой грохот, что даже рев моторов заглушил. Пилот сослепу вцепился в штурвал, сдвигая тот в нейтраль. Бомбардировщик продолжало тянуть вправо, заваливать, опрокидывать.

– Попали-таки, сволочи!

– Командир, нас подбили! Прямо в двигло!

– Вижу. Чую.

Взрыв 88-мм снаряда разворотил правый двигатель, повредил обшивку крыла, задирая листы дюраля и оголяя лонжероны.

Под напором воздуха по крылу черной ребристой дорожкой растекалось моторное масло.

– Только б не загорелся!

Челышев дотянулся и выключил зажигание правого мотора.

Самолет резко убавил скорость, но тянул, рулей слушался. Летел устойчиво.

– Раненые есть? Осмотрите машину!

– Повреждена обшивка правой плоскости и стабилизатора, разбита мотогондола. Оторвано правое колесо.

– Ах ты…

Пилот начал осторожный разворот в сторону работающего движка – при малейшей резкости или неточности движения рулей самолет легко сорвется в штопор…

– Командир! Командир! – закричал радист. – Снизу заходят три «Мессера»! Дистанция – два километра!

Штурман откинул к борту свое сиденье-тарелку и встал на ноги к пулемету.

– Атакуют с двух сторон!

– Павло! Подпускай поближе, береги патроны!

– Маневр влево!

ШКАС пустил очередь, захлебываясь от выстрелов. Вражьи трассы пронеслись мимо. Застучал крупнокалиберный пулемет радиста, и два «худых» отвернули, не открывая огня.

– Заходят сверху и снизу!

– Маневр влево! Маневр вправо!

Вправо сложнее – мотор разбит. Так и упасть можно…

Басовито застучал люковый пулемет, и тут же «пешка» резко задрожала – в дюрале правого крыла проявились зазубрины новых дыр.

– Командир! Наши!

– Что? Где?!

– Сверху сзади! «Ишаки», родимые!

«И-16» налетели чуть ли не эскадрильей, с ходу опустив «худого», остальные не стали связываться.