Зона заражения

– Не угадали, – миллиардер улыбнулся одними губами. – Посмотрите внимательнее на ткань жалюзи.

Я взял жалюзи в руки… да, так и есть. Едва чувствуется пальцами – тончайшая нанопленка на ткани, именно она и является солнечной батареей. Гениально.

– Отлично, сэр. Мои поздравления.

– С вас сорок шиллингов, – сообщил миллиардер, посмотрев на какой-то прибор на столе. Когда я полез в карман за карточкой, он расхохотался.

– Шутка. Не думайте, что я такой… скупой. Конечно, это бесплатно. Как вам такое новшество?

– Покупаю, сэр. Моя герлфренд расходует столько энергии, что это, признаться, бьет по бюджету…

Миллиардер улыбнулся.

– Сделка. Теперь относительно того, для чего я вас пригласил. Люди, которым у меня нет оснований не доверять, назвали именно вас и вашу команду наиболее эффективной командой спецопераций по ЦентральноАзиатскому региону. Как бы вы сами оценили себя…

– Сэр, мы работали в этом регионе, и не раз. Оставались живы. Полагаю, это само по себе о многом говорит.

– Просто остаться в живых – не главное, – отрезал миллиардер, – главное, кем ты остался.

Да… этот человек заработал свои деньги.

– Да, сэр, вы правы. Полагаю, мы можем решать задачи в этом регионе в интересах клиентов. Конечно, в пределах разумного.

– Пределы разумного меня тоже не интересуют, – отрезал миллиардер. – Настоящего успеха в этой жизни могут добиться лишь люди, делающие по-настоящему безумные вещи. Когда Билл Гейтс сказал, что компьютер должен стоять на каждом письменном столе, его посчитали безумцем. Ай-Би-Эм говорило о рынке в тысячу компьютеров к двухтысячному году. Но время показало, кто был безумцем, а кто – провидцем. Как вы думаете, за счет чего мне удалось заработать деньги?

– Сэр, полагаю, вы торговали солнечными батареями.

– Ерунда. Я не торговал солнечными батареями, я торговал свободой. Я приходил и говорил людям: вот то, что я предлагаю. Раньше ублюдки тянули из вас все соки. Каждый раз, когда вы что-то делаете, принимаете душ, сидите за компьютером, занимаетесь бизнесом, ублюдки тянут из вас деньги. Купите у меня, и больше они не смогут это делать. Вы заплатите мне один раз, в то время как Кон Эдисон[26] тащит из вас деньги снова и снова. Не платите им, джентльмены. Заплатите мне и будьте свободными.

Я не знал, что сказать, поэтому пошутил:

– Сэр, у вас есть политическая партия? Я бы вступил.

Но миллиардер оставался серьезен.

– Политической партии нет. Я не верю в представительную демократию, мистер Волков. То, что должно быть сделано, просто должно быть сделано, вот и все. Но я предлагаю вам присоединиться к команде. Моей команде, личной. Полагаю, это некий эквивалент политической партии, верно?

Я улыбнулся.

– Я покупаю это. И что мы будем делать, сэр?

– Мы изменим мир.

Я думал, что Крайс шутит. Но, посмотрев ему в глаза, понял – нет, он не шутит. Ни хрена он не шутит…

Снова заныла голова… противное, неприятное чувство. Обычно это предвестник больших неприятностей. Но я знал, что не откажусь. Я такой, какой я есть. И в этом мое проклятие…

Мы сидели друг напротив друга. Между нами висел в воздухе, медленно вращаясь, шар – земной шар. Через континенты проходила кровавая черта, разделяющая цивилизованный и нецивилизованный мир. Зону относительной цивилизованности и зону перманентной катастрофы во всех сферах. Социальной, общественной, экономической…

Крайс ткнул пальцем в одну из частей шара, и созданная голографическим проектором реальность начала мутировать, превращаясь в объемную карту на столе. Карта была настолько реальной, что хотелось потрогать. Хотя я знал, что имажинатор или имажор – голографический проектор – не создает ничего, кроме пустоты.

– Афганистан, – сказал я.

– Что вы знаете об этом месте?

– Кладбище империй, неконтролируемая территория. Война в той или иной форме там идет начиная с семьдесят девятого года прошлого века, то есть почти шестьдесят лет. Частично страна находится в зоне радиоактивного заражения. Правительства нет, страну контролируют вооруженные банды. Рассадник самых радикальных и нетерпимых форм ислама. Если и есть где-то ад на земле, то он там, сэр.

– А что находится севернее?

– Мавераннахр. Агрессивное исламское государство, созданное на территории нескольких бывших республик СССР, государственный строй – теократическая диктатура, единственная религия – агрессивный ваххабизм. Государство организовано бандформированиями Талибана, отступившими на территорию Афганистана, а потом и севернее после ядерной войны между Индией и Пакистаном. Первый духовный лидер Мавераннахра Абу Абдаллах своим первым омром[27] провозгласил всеобщий джихад. После его ликвидации джихад так и не отменен, он временно прекращен в связи с тяжелыми потерями и утратой веры в то, что удастся прорваться на обитаемые территории. Тем не менее за периметром находится не меньше двух миллионов до зубов вооруженных боевиков, готовых пойти в набег после того, как удастся прорвать периметр и выйти на обитаемые территории. Сэр, это очень серьезно. Я сражался там, едва уцелел. Большинство моих товарищей там погибло, из нашего подразделения погибло больше половины личного состава.

Миллиардер кивнул.

– Никогда не задумывались над тем, почему все так вышло? Почему эти люди взяли в руки оружие и пошли убивать? Только не говорите мне, что они чертовы сукины дети. Не разочаровывайте меня.

Я насторожился – вот это и есть проверка. Ответь правильно – и получишь работу. Если неправильно… тейк ит изи, тут так говорят.

– Сэр… конечно, нельзя сбрасывать со счетов экономические факторы. Нищета, полная неконкурентоспособность, распад государства. Устаревшая структура общественных отношений с опорой на общинные формы. Но главное все-таки – это радикальный ислам. Не думаю, что они искренне верят в Аллаха, у них просто нет времени и жизненного опыта, чтобы искренне верить. Ислам – единственная религия, разрешающая делать то, что они хотят, – грабить и убивать неверных, и подводящая под это морально-нравственную основу. Если бы ислам проповедовал «подставь другую щеку», а христианство говорило «убивай во имя господа!» – они были бы христианами. Религия для них – это способ оправдать то, что они делают, не более того.

Миллиардер откинулся на спинку кресла, забарабанил пальцами по столу.

– Уже лучше. Вы даже упомянули главную проблему, просто не выделили ее. Главная проблема этого места, равно как и всех других, от которых мы огораживаемся Периметром и Зоной отчуждения, в том, что там невозможно выжить в одиночку. Сама жизнь диктует способ выживания – общиной, и никакой другой. У этих людей нет личной собственности, поэтому они не уважают и чужую. Если разрушить общину, позволить людям выживать в одиночку и дать им хоть какую-то личную собственность, что они могли бы защищать, вот увидите, все это мракобесие рухнет. Как карточный домик.

Я не улыбнулся. Я слышал такое много раз. Люди говорили, что знают, как решить проблему Периметра и Зоны отчуждения, как сделать тех, кто обитает за ними, частью нормального человеческого общества. Об этом говорили на многочисленных конференциях, в том числе международных, это обсуждали по телевидению, это провозглашали с трибун. Но все это так и оставалось словами, потому что люди по эту сторону Периметра не знали, о чем вообще говорят. А тех, кто был по ту сторону, с трудом можно было назвать людьми – они не понимали человеческих слов даже на своем языке, не владели диалектикой, риторикой и приемами доказывания, но это не делало их тупыми, отнюдь нет! Просто они не хотели понимать и принимать нас. У нас были цели – у них была мечта. У нас был разговор – у них была проповедь. У нас было доказывание – у них была вера. Так было и раньше, но сейчас, после войны… хотя какой к чертям после – все это обострилось до предела. Им нельзя было что-то доказать, они не шли на компромиссы – у них была правда. Правда есть правда, она бывает только стопроцентной. Не бывает правды на пятьдесят, девяносто и даже девяносто девять процентов.

И сейчас то, что говорил Крайс, ничуть не отличалось от того, что говорили политики и аналитики. Разница была в том, что это говорил Крайс. Билл Гейтс современной эпохи, сумевший изменить этот мир в одиночку.

Именно поэтому мне было интересно слушать.

– Суть моего проекта, господин Волков, в том, чтобы дать людям источники энергии. Бесплатной энергии, которую они смогут использовать, чтобы немного приобщиться к нашей цивилизации. За источниками энергии пойдут гаджеты, за ними – Интернет. Мы сможем напрямую общаться с ними, и одновременно мы начнем совместный бизнес с ними. Мы будем покупать у них то, чего не хватает нам, – полезные ископаемые, немного нефти – возможно, даже больше, чем нам нужно, чтобы заинтересовать их. Таким образом, мы создадим что-то вроде зачатков нормального общества внутри их убогой и мракобесной общины. Заняв плацдарм, мы постепенно начнем расширять его – и так, пока не обрушим всю эту гнилую постройку в целом и не выведем их из тьмы веков…

Выведем из тьмы веков – хорошо, кстати, сказано. Очень хорошо…

Их мир – мир тупой, нерассуждающей злобы. Знахарей и многократного повторения первой суры Корана вместо медицинской помощи. Вшей, грязи, хижин с земляным полом, вони от ослиной мочи. Паранджи, скрывающей прекрасные черты, убожества, скрываемого маской традиционализма, завывания муллы с минарета и перерезанного горла. Ханжества, скрывающего невообразимое скотство: сношений с ослами, с маленькими мальчиками, с маленькими девочками, друг с другом.

Вот что они несут нам. Теперь мы должны воевать не за то, чтобы нести свет туда, где раньше была только тьма, мы должны воевать теперь за то, чтобы наш свет не поглотила их тьма. Но сколько воюет? Сколько стоит у них на пути? И сколько бьет защитникам в спину, сажая их в тюрьмы, приглашая гастарбайтеров, признавая все больше и больше этих беженцами. К чему это приведет? К чему мы идем?

Не помню автора… кто-то написал на русском еще до Третьей мировой. Хорошо было написано. Было…

– Ну как? – Крайс пристально смотрел на меня, улыбаясь одними губами. – Я мог бы спросить, сколько стоят ваши услуги, но купленный человек – совсем не то же самое, что единомышленник. Совсем не то же самое. Разумеется, вы получите полную оплату за свои услуги – но главное ли это? Я предлагаю вам изменить этот мир, по крайней мере, попробовать. Может быть, у нас получится. А может, и нет.

Твой жребий – Бремя Белых!Мир тяжелей войны: Накорми голодных,Мор выгони из страны; Но, даже добившись цели,Будь начеку всегда: Изменит иль одурачитЯзыческая орда.

…

– Но это лучшая месть за тех, кто погиб, верно?

Голова кружилась… я давно завязал с этим. Я не пытаюсь изменить мир – я просто работаю. Мне плевать, что там происходит, мне вообще на все плевать, кроме своих людей и своего банковского счета. Я не хочу больше помнить.

Не хочу!!!

Но, к сожалению, помню.

Я вспомнил своего первого командира у погранцов, капитана Бекмурзина – его выследили и убили уже в Москве… было за что. Мы не лезем за Периметр, не вмешиваемся. Но для них – нет ничего святого.

– Я с вами, сэр, – сказал я.

– Уверены?

– Да. С вами.

Насте я позвонил, когда обналичил чек в Барклайс-банке. Сумма со многими нулями – часть из нее я перевел в золото и пока оставил в хранилище, часть пустил дальше. Не то что я не доверяю своему новому работодателю – просто есть вещи, которые нужно делать в любом случае. Это как у хирурга – он всегда делает одно и то же, даже если это не вызвано насущной необходимостью.

Через картинку виртуального экрана была видна дорога, впереди был полицейский блокпост на въезде в Мейфер, машины двигались в час по чайной ложке. Она не видела входящего звонка, сидя за столом в своем офисе, просматривала какие-то альбомы, закусив губу от усердия. Портфолио начинающих – ее хлеб.

Снова посетило чувство, что я делаю что-то не так, что я в чем-то не прав. Только как это исправить, я не знаю.

– Настя… – позвал ее я.

– А… – Она вдруг поняла, что я смотрю на нее какое-то время, и почему-то покраснела. Люди не любят, когда на них смотрят тайком, хотя другие люди зарабатывают этим на хлеб. Странные все же существа, эти люди.

– Как насчет ресторана?

– Сейчас?

– Ну, если ты не возражаешь…

– Сейчас не могу… – Она как-то беспомощно огляделась, хотя в кабинете никого не было. – Давай через два часа, а? У меня куча портфолио к показу.

Я двинул машину вперед, уже была видна стена и хромированная вертушка. Мейфер еще оставался относительно нормальным районом – и чтобы оставаться таковым, пускали туда далеко не всех желающих…

– Я заеду за тобой.

В ресторан «Гаврош» – один из лучших, кстати, в Лондоне – поморщились, но пустили. Вероятно, во многом из-за моей спутницы. Она была своей здесь, ее вид не оскорблял убранства старого, заслуженного ресторана и не отпугивал посетителей. Меня же вряд ли можно назвать желанным посетителем места с двумя звездами Мишлен. Например, потому, что я убиваю людей, а в высшем свете не рады тем, кто убивает людей. Здесь скорее примут с распростертыми объятиями главу благотворительного фонда, благотворительный рис и юнимикс[28] которого продадут на базаре и на вырученные деньги купят оружие.

Настя была в красном платье с очень глубоким вырезом слева, открывающим ногу целиком, я – в костюме, который надел на встречу и называл похоронным. И все это походило на сцену из Джеймса Бонда – только меня вряд ли можно было назвать сердцеедом. Скорее всего я тот, кто упустил нечто очень важное в своей жизни и никак не могу это найти.

Подошел официант. Я заказал не глядя…

– Ммм… что-то празднуем или это извинение?

– Зависит от тебя, – сказал я, не хотел начинать сразу. – Я уезжаю.

– Надолго?

– Да…

Я не знал, что сказать… и она, наверное, тоже не знала. Как-то все у нас… неправильно, что ли. Не так должно быть, наверное.

Она не стала задавать глупых вопросов типа «я тебе надоела?» или что-то в этом роде. Вместо этого она улыбнулась.

– Я справлюсь.

Я смотрел на нее и верил. Но это не то, что я хотел от нее услышать… а может, и то.

– Честно, справлюсь. Я…

Я приложил палец к губам. Потом достал из кармана смятый конверт с логотипом Барклайс и протянул его ей.

– Что это?

– Ключи от сейфа. И код.

– Мне не нужно. Ты не понял… Я…

– Меня не будет долго. Возможно, я не вернусь. Никогда.

Она не поняла сразу. Потом начала понимать.

– Ключи от сейфа – там моя доля от последнего контракта. И вот еще.

Я положил на стол визитную карточку.

– Я сегодня составил завещание, оно у адвоката. Координаты адвоката здесь, он знает, что делать. Ничему не удивляйся… он все сделает. Как только он все сделает, бери все, что он тебе даст, и уезжай из Лондона. Лучше – на другой континент.

Она не притронулась к карточке.

– Я… не знаю, что делать. Правда. Я сделал то, что пришло в голову. У меня никого больше нет, и я…

– Да пошел ты!

Официант уже нес заказ, соседи косились на нас, но ввиду хорошего воспитания старались не подавать вида. Официант поставил передо мной заказанное каре ягненка, открыл крышку… а я просто сидел, как дурак, и о чем-то думал.

– Сэр…

Если не знаешь, что делать, делай шаг вперед. Это из Бушидо, кодекса чести самураев из средневековой Японии. Боюсь только, мы не самураи. Мы ронины. Самураи, потерявшие своего господина и свою честь.

Я бросил на стол банкноту.

– Благодарю…

В моем коммуникаторе стоял приемник, а в автомобиле и в кольце Насти – маяк. Настя не знала об этом… наверное, лучше если и не будет знать. Я взглянул на коммуникатор… получается, она ехала на север, то есть в противоположном направлении от нашего жилья. Глупо все…

Я нагнал ее уже за Уолтемским аббатством. Все произошло проще, чем я думал, банальнее. У нее просто кончился заряд в машине, и ее красный родстер стоял на широкой, засыпанной гравием обочине. Сама Настя нервно тыкала пальцем в телефон, едва не обламывая ногти.

Я припарковал машину немного дальше.

– Помочь?

– Да пошел ты…

Я спокойно присел на капот ее авто и смотрел, как она вызывает эвакуатор.

– У меня есть запасной концентратор. В багажнике…

…

– Может, поговорим?

…

– Знаешь, если людей что-то не устраивает в поведении друг друга, они общаются. Иногда это даже помогает.

…

– Просто скажи, в чем проблема?

…

– О, нет проблем.

– Проблема в любом случае есть. Например, ужин, который мы не съели. Твоя машина, в которой ни хрена нет заряда. Твой негатив в мой адрес. Может, скажешь, как, черт возьми, тебя оскорбило, что я написал завещание на тебя и арендовал сейф в твою пользу?

– А ты подумай…

– Настя, ты прекрасно знала, кто я такой и чем занимаюсь. Ты прекрасно знала, что я буду уезжать и, возможно, однажды не вернусь. Ты все это знала.

– Знала. Просто была дурой.

– Я не могу по-другому. Не получается.

Со стороны Лондона показался грузовик с желтыми огнями на крыше, сейчас выключенными. Он припарковался сзади… чертовы мигранты. Один Аллах знает, что от них ждать. Да, я знаю, что здесь они в основном ведут себя тихо… но все равно, надо держать ухо востро.

Один из мигрантов был негр, здоровенный. Второй – похоже, из пакистанцев или кого-там. Лысый… среди выходцев из Пакистана и тому подобных территорий теперь модно было брить голову наголо, как будто от радиации пострадал. Считается, что это круто.

– В чем дело, мэм? Этот парень вас обижает?

Я встал с капота… возможно, я фунтов на сорок легче вот этого негра, но мне, честно говоря, плевать. Потому что лучший прием в бою – это автомат Калашникова. Дрыгоножеством в стиле Марка Дакаскоса я не собирался заниматься.

– Джентльмены, благодарю за внимание… – сказал я, достав монету в два фунта, – у меня есть концентратор.

Пакистанец начал обходить машину с другой стороны… вот почему надо быть очень осторожным, вызывая любые службы помощи. Кого в них только не берут.

Я отступил немного в сторону дороги… опасно, но находиться между этими двумя громилами еще опаснее. Кажется, эти уроды начали что-то понимать, монету я предложил им левой рукой, а правую держал в кармане.

– Есть проблемы?

Я заметил, как чернокожий здоровяк едва заметно качнул головой, смотря в сторону напарника… мол, нет, не пройдет. Хотя это может означать и другое.

– Извините, сэр.

Я бросил монету, и чернокожий ловко ее поймал. Затем оба они отступили к машине. Интересно… что это было? Нет, если бы меня здесь не было – все понятно. Автострада, на которой нет камер, одинокая и молодая леди, у которой кончился заряд в машине. В самом городе камеры хоть кого-то сдерживают, а тут камер нет. Но почему они отвалили, когда увидели меня? Это же мелкое шакалье…

Ладно, с этим потом.

– Настя…

– Знаешь, меня уже не надо спасать.

– Я знаю.

– Я благодарна тебе, честно. За все. Но пришла пора идти дальше.

– Дальше – это значит не вместе?

– Дальше – это значит дальше. Ты знаешь, сколько мне лет?

…

– Двадцать девять! Мне пора рожать ребенка. Мне пора заводить семью, понял, ты!

– Тебя не устраивает то, как мы живем?

– Нет, черт тебя дери!

– Насть…

– И не называй меня так!

Странно… я как-то жил, не задумываясь о детях. Мне хватало того, что есть, и мысли о детях никогда не посещали меня. Наверное, я просто живу в каком-то другом мире. Где-то в другом мире, в том, в котором живут нормальные люди, есть лужайка перед домом, задний двор, велосипед и бассейн. Есть соседи, к которым ты ходишь с бутылкой вина. И конечно же, есть дети. У тебя, у твоих соседей… когда вокруг есть дети, как-то странно не думать о детях самому. Дети ходят в школу, дети делают домашнее задание, ты учишь их играть в регби и бейсбол, ходишь на школьные соревнования и болеешь на них больше, чем за Премьер-лигу…

Я живу в совсем другом мире.

– Насть…

– Я знаю, ты есть тот, кто ты есть. И тебя не изменить. Как любого взрослого мужика. Вы просто такие упертые…

– Есть обстоятельства, через которые я не могу переступить.

– Я понимаю.

– Но я получил контракт. Первоначальные выплаты по нему – миллион новых фунтов.

– Это хорошо…

– Послушай меня. Это мой последний контракт. Я обещаю. Если я сделаю то, что должен, больше ничего делать будет не нужно. Это последний контракт…

– Сэр, отойдите от леди! Поднимите руки!

Черт…

Они подкрались почти бесшумно. Ублюдки бобби, электрический «Дискавери», они совсем бесшумные. Видимо, я так погрузился в свое подобие личной жизни, что не заметил их. Трое, Хеклеры и щит – значит, мобильная, антитеррористическая группа. Этого только не хватало…

Я поднял руки. Шутить с антитеррористами – последнее дело.

– Все нормально. У нас просто семейная ссора.

– Сэр, руки на машину!

– Отстаньте от него! – возмутилась Настя.

Упаковали меня вполне профессионально. Один из офицеров достал револьвер из кармана, потом в машине нашли ЭМП[29]. Так-то у меня была лицензия на него, но только за пределами метрополии UK.

Через четыре часа меня оформили в участке и выпустили. Револьвер оказался законным, хотя полицейские до сих пор не хотели признавать право людей на хранение и ношение оружия, введенное Королевским статутом 27-го года. Хорошо, что на месте оказался суперинтендант, а в моем бумажнике – карточка мистера Крайса и карточка лицензии. Мне прочли лекцию о том, что ношение специального оружия в пределах Соединенного Королевства запрещено, и лицензия дает мне право на ношение только оружия самообороны. Мы немного поспорили относительно того, как трактовать понятие «ношение» в Королевском статуте, распространяется ли оно только на тело человека или и на багажник его машины тоже. Затем с меня взяли штраф пятьдесят фунтов, пригрозили переоформлением лицензии и отпустили.

Уже совсем стемнело. Полицейский участок, больше похожий на приземлившуюся на нашу грешную землю летающую тарелку, мягко светил окнами, высвечивая защищенную, почти пустую полицейскую стоянку. Почти четыре часа ночи – час волка, как мы его называем. Мы всегда планируем нападения на это время – все функции нетренированного организма в это время обычно на нуле. Обычно никто и проснуться не успевает.

Рядом с моей машиной стоял родстер Насти, она нервно курила, смотря куда-то в темноту. Я глянул в машину… сумочка валялась на пассажирском сиденье, и я знал, что там. Сколько раз ей говорил не пить эту дрянь…

Но я ей ничего не сказал. Просто сел рядом.

– Ты машину зарядила?

– Да… полицейские помогли.

– Тогда поехали домой. И никаких больше глупостей, о’кей?

Вместо ответа Настя придвинулась поближе ко мне, и я обнял ее. Так мы и сидели на стоянке полицейского участка в час волка, обнявшись. Сидели, пока нам не стало холодно.

– Ну, все. Поехали. Завтра поговорим… у меня будет несколько дней до того, как я уеду. Поехали…

…

– И… дай сумочку.

Настя удивилась, но виду не подала и протянула мне свою сумочку – мой подарок. Я достал из кармана и положил в сумочку укороченный, предельно легкий «Смит-Вессон» с титановым барабаном и алюминиевой рамкой. Восемь патронов калибра триста пятьдесят семь со сточенной головкой, никаких задержек, никаких отказов по любой причине – старая, надежная классика, лучшее, что создано для самообороны.

– Зачем это?

– На всякий случай.

Что-то меня беспокоило… я и сам не мог понять, что именно. Какой-то… дурной взгляд. Хотя в полицейском участке других и не бывает.

Бесшумный, размером с небольшую птицу дрон последовал за двумя машинами, представительским седаном и небольшим красным родстером, как только они выехали из участка. Он был в воздухе уже семнадцать часов… и заряда в нем оставалось еще на двадцать.

Пятью часами ранее

Угловатый, с выступающим носом эвакуатор на базе «Форда Транзит» припарковался на стоянке придорожного кафе, призывно светившего неоном рекламы водителям проезжающих мимо легковушек и траков и призывая перекусить. Идея с перекусом была не такая плохая – в этом кафе была одна из последних возможностей перекусить перед Лондоном по ценам провинции. В Лондоне тот же завтрак пастуха[30] обойдется раза в три дороже.

Однако водитель и подсобный рабочий эвакуатора, от которого требовалась только грубая физическая сила, свернули сюда отнюдь не перекусить. Они припарковались рядом с «Рейндж Ровером» последней модели, лунно-белого цвета и вышли из машины.

Навстречу им из «Рейндж Ровера» вышел человек. Он был среднего роста, прилично одетый. Настораживали два обстоятельства. Первое – очень светлая, почти белая кожа, это было заметно в темноте – так выглядели люди, вылечившиеся от лучевой болезни. Второе – рядом с этим человеком большинство людей испытывало необъяснимое чувство страха и опасности – как рядом с бомбой за секунду до взрыва.