Белая Лилия

Поездка в Карпаты начиналась с субботнего, так называемого «снежного» поезда, который рано утром отправлялся с городского вокзала с тем, чтобы через какие-то полтора часа доставить своих молодых пассажиров в горный посёлок Славское, на следующий день, в воскресенье вечером, этот же поезд успешно возвращал молодёжь в город. Разумеется, субботние лекции и практические занятия Лиля и Виктор пропускали. Да и какие могли быть занятия, когда уже при входе в вагон этого «снежного» поезда ты попадал в тёплую атмосферу безудержного и непринуждённого веселья, которое разгорается при большом скоплении молодых туристов. Билетов, конечно, никто не брал, студенческая братия единогласно полагала, что сэкономленные деньги лучше потратить на спиртное, которое считалось важным атрибутом путешествия. При входе в вагон в тамбуре висел страшный, в угрожающих чёрных тонах, плакат. На нём был изображён череп, на его фоне виднелся автомат Калашникова, к курку которого был прикреплён белый квадрат с пугающей надписью «он тоже требовал билеты». Разумеется, плакат был предназначен для контролёров, проверяющих проездные билеты, которых у студентов не оказывалось в наличии. Если контролёр и входил в вагон, то дело, как правило, заканчивалось тем, что кто-то из студентов пускал по кругу шапку, в которую каждый бросал какую-то мелочь. Как говорится, с миру по нитке – голому рубаха. Неизвестно хватало ли собранных денег на рубаху, но заинтересованные стороны оставались довольными. Студенты были без билетов, а контролёр не выписывал квитанции за якобы заплаченный штраф. А тем временем чей-то приятный баритон под перебор обгоревшей у костра гитары выводил:

А люди идут по свету,Им вроде немного надо,Была бы прочна палаткаДа был бы нескучен путь.

Путь был, действительно, нескучен. Поистине Лиле не так уж и много надо было. Просто хотелось держать руку Виктора в своей руке, вместе с ним шагать по свету, находить с милым рай, если не в шалаше, то в простой зелёной палатке и в старой, выштопанной горными ветрами, штормовке задыхаться от щемящего чувства, которое вызывают неизведанные дороги, по которым предстоит пройти. Одна из таких дорог пролегала от небольшого полустанка, затерявшегося между лесистыми карпатских хребтами, к горной заимке, которая представляла собой что-то наподобие небольшого хуторка, вмещавшего в себя три избушки, больше похожих на хижины. Одна из этих деревянных избушек, выстроенная в гуцульском стиле, принадлежала давнему другу семьи Бровченко, заместителю главного архитектора львовского горсовета, любезно уступившему её Виктору в новогоднюю ночь. Таким образом, в последний день уходящего 1966 года весёлая компания друзей, поставленная на беговые лыжи, жизнерадостно отмеривала десятикилометровый маршрут от полустанка к хутору, в котором она и намеривалась встретить новый год. Виктор шёл первый, прокладывая в глубоком, девственно чистом, снегу первую, ещё ненакатанную, лыжню. Лиля, полной грудью вдыхая свежий морозный воздух, двигалась вслед за ним. Всё Лилино естество окутало какое-то невиданное безмятежное спокойствие. Ажурные, тихо ниспадающие с небес, снежинки оставляли свой влажноватый след на её куртке, лыжной шапочке и светящемся от тихой радости лице. Лиля наслаждалась солнечными бликами, которые заливали ярким светом заснеженные альпийские луга, восторгалась вполне ощутимым дыханием причудливых, уходящих далеко за горизонт, лесистых куполов карпатских вершин и ликовала, что впереди шёл любимый ею человек, который своей спиной закрывал её не только от редких порывов ветра, а и защищал от всех жизненных невзгод. А любимый человек, отталкиваясь палками и попеременно передвигая лыжи вперёд, уверенно скользил на них мимо вечнозелёных сосен и елей, обсыпанных, серебристым свежевыпавшим снегом. Он думал, как здорово, что Лиля рядом с ним и как хорошо, что они вместе встретят новый год, что его идея отметить зимний праздник в карпатской глуши претворяется в жизнь. Ещё подсознательно Виктор размышлял о том, как в горной хижине, в которую по его расчётам они должны прибыть через два часа, найти заветный уголок, где можно было бы уединиться с Лилей с тем, чтобы заняться с ней самым интимным. Было бы глупым полагать, что ежедневные поцелуи на парковых лавочках и в последнем ряду кинозала во время последнего сеанса тяготили Виктора. Пухлые податливые губы Лили всегда манили его, совместными усилиями они вкладывали в поцелуй нежность, тонкость и остроту чувств, которые невозможно было передать словами. Знаменитый психиатр Зигмунд Фрейд в своих трудах писал, что природой мужчины устроены так, что каждые пять минут они думают о сексе. Виктор не был фрейдистом: ему не приводилось читать исследований австрийского доктора, да и вряд ли их можно было получить в советских библиотеках. Он и не причислял себя к товариществу сексуально озабоченных и, конечно же, каждые пять минут его мыслительный аппарат не воспринимал информацию о том, что избегали говорить в советских школах. Но старик Фрейд был тысячу раз прав, об интимной близости он думал каждый день, как наяву, так и в невероятных эротических сновидениях, от которых он с трудом отходил, принимая по утрам отрезвляющий ледяной душ. Получалось, что интимные отношения с Лилей существовали только в теории, в силу отсутствия места их реализации. До практики, которая, как известно, является критерием истины, дело не доходило. Сейчас, когда лыжи выкатили Виктора на лесную просеку, обрамлённую хвойными ветвями карпатских смерек, он внушал самому себе, что желаемое должно наступить в грядущую новогоднюю ночь, в которую, по преданию, происходят чудеса. Говорят, что в армии в пищу солдат добавляли бром, чтобы снизить сексуальную активность защитников отечества. Виктор в армии не служил, да и вряд ли ему требовалось понижать своё либидо, скорее молодому мужскому организму необходимо было физиологически освободиться от того, что не только заполнило душу, а и то, что теологи, называют словом плоть. Он справедливо полагал, что секс не является извращением любви, наоборот, он есть не что иное, как её украшение, при условии, что корнями нарастающего физиологического мужского возбуждения и страсти являются всепроникающие и глубокие чувства взаимной привязанности между мужчиной и женщиной.

Эротические размышления Виктора прервали возбуждённые крики, следующих за ним друзей. Они первыми заметили желтоватые, радужно контрастирующие с тёмно-зелёной окраской окружающего леса, крыши деревянных избушек. Через четверть часа вся группа, стряхивая с ботинок налипший слой снега, входила в дом. Громогласное «ура» эхом разнеслось на весь верховинский хребет, простирающийся за резным окном, когда друзья, миновав сени, попали в огромную гостиную, венцом архитектурного интерьера которой являлся камин. Посредине гостиной стоял, большой, сделанный из красного дерева, стол. Характерной особенностью этого столярного произведения искусства являлась инструктированная розоватыми мраморными камешками крышка, откинув которую можно было увидеть, подсвечиваемый желтоватой лампочкой бар. Бар не был пустым, он был заполнен тремя бутылками «столичной» водки, бутылкой армянского коньяка и дефицитными штофами джина и тоника. Видимо, знакомый Виктору архитектор знал толк не только в искусстве, а и в спиртных напитках. Ребята тут же высвободили из своих рюкзаков бутылки, пестрящие красочными этикетками, с трудом раздобытого импортного вина и серебрящееся своими узкими горлышками традиционное советское шампанское. Не переводя духа после нелёгкого лыжного перехода, девушки принялись хлопотать у крестьянской печи с тем, чтобы успеть накрыть праздничный стол. Ребята рубили дрова для растопки печи и камина, украшали ватой и серпантином, стоявшую за окном самую что ни есть живую ель и носили вёдра с водой для чая и кофе. Когда из антикварных часов, висящих на стене, выпорхнула кукушка и прокуковала одиннадцать раз, все сели за стол проводить уходящий год. Вспоминали геодезическую практику на реке Быстрица, смешные случаи на экзаменах во время студенческих сессий, рассказывали весёлые истории, делились планами на будущее, пили искристое вино, прощаясь с пережитым и радостным, что уносил в прошлое старый год. Когда генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев заканчивал традиционное поздравление советскому народу и через несколько минут из недр старого транзисторного приёмника «Спидолы» должен был начаться перезвон московских курантов, Виктор попросил разлить шампанское и на правах руководителя мероприятия произнёс тронную речь:

– Дорогие девчонки и мальчишки! Я пока не генеральный секретарь нашей партии, поэтому речь моя будет краткой и не высокопарной, да и времени-то до нового года всего две минуты. Итак:

Я не поэт и не Ильич,Скажу, друзья, короткий спич.Скажу, ребята очень простоВместо напыщенного тоста.От ног до самого запястьяЖелаю всем я только счастья,Успехов в предстоящей сессии,Найти себя в своей профессии,Дерзаний, творчества, застолья,Мечты полёт, борьбы, здоровья,Чтоб были в сердце и в кровиЛучи прощенья и любви.И я, друзья, открытым кодомВсех поздравляю с Новым годом.

Едва Виктор закончил, как из приёмника послышался бой часов на Спасской башне Кремля. Дружная и сплочённая компания с возгласами «с новым годом» вскочила со своих мест, звон бокалов с шампанским заглушил мажорную тональность гимна Советского Союза, дребезжавшего из уже никому ненужного радио. Ребята нежно целовали своих подруг, вкладывая в поцелуй свежий новогодний привкус. Лиля обняла Виктора за плечи и мягко прикоснулась к его губам своими шелковистыми устами. Виктор крепко прижал её к себе и долго не отрывался от слегка подкрашенных, сахарных и влекущих губ, пока, начинающий пьянеть коллектив его друзей не начал дружно, в едином порыве, забыв, что они находятся не в далёкой горной хижине, а на комсомольской свадьбе, кричать «горько». Смущённая Лиля резко отстранилась от Виктора. Он хотел было что-то выкрикнуть своим друзьям, но его слова потонули в продолжительных аплодисментах, которые прекратились только тогда, когда стройная брюнетка Наташа повелительным взмахом руки не остановила их и, поднимая бокал с вином, торжественно произнесла:

– Ребята, милые, я поздравляю всех с новым годом, достойную встречу которого организовал нам великий украинский поэт Виктор Сергеевич Бровченко. Не зря мы ему так хлопали, и, возможно, совсем не зря так дружно и яростно кричали «горько». Я пью за Виктора и за Лилю, и поэтому ещё раз «горько».

Виктор привстал из-за стола, покрасневшая Лиля незаметно отталкивала его своими маленькими кулачками. Тогда Виктор прошептал ей на ухо:

– Лиля, ну чего ты, здесь же все свои, да и Новый год на дворе, а я так люблю тебя.

Лиля оттаяла и сложила губы трубочкой для одноразового поцелуя, но сообразительный Виктор притянул Лилю к себе и не отпускал её губы, пока подвыпившая компания не досчитала до двадцати. Кто-то из ребят шутливо бросил:

– Я вижу, Виктор, ты уже поднакопил достаточно опыта, чтобы проделать подобное на своей собственной свадьбе.

Чтобы не вступать в прения с неожиданным оппонентом, Виктор грозно скомандовал, обращаясь ко всем:

– Что же вы, товарищи, как старые деды и бабки, расселись по углам в натопленной хате, для чего я вас сюда привёл. Немедленно одеваться и на свежий воздух водить хороводы у наряженной ёлочки.

Друзья высыпали во двор, зажгли бенгальские огни, вверх взлетели разноцветные конфетти, выпущенные из заранее приготовленных хлопушек. Наташа со своим ухажёром Толиком переоделись в костюмы деда Мороза и Снегурочки и схватившись за руки и, увлекая всю компанию, стали кружиться вокруг наряженного зелёного дерева, припевая, знакомую с детского садика, песенку «в лесу родилась ёлочка, в лесу она росла». Кто-то стал разливать в эмалированные кружки подогретое вино, напоминающее глинтвейн, которое возбудило юношей и девушек ещё больше. Немедленно развели костёр, через который все желающие совершали замысловатые прыжки. Веселье лилось через край, излучая бесшабашные и искренние чувства юных сердец. Снова включился транзисторный приёмник, из которого доносилась лёгкая медленная мелодия. Парни, не сговариваясь, пригласили девушек танцевать и вместе с ними не спеша кружились вокруг заснеженных ёлочек, тихо утаптывая рельефной подошвой горных ботинок тонкую корочку ледяного наста. Старая «Спидола» придавала нежному голосу Майи Кристалинской эротический хрип, который напевал «А снег идёт, а снег идёт, и всё мерцает и плывёт, за то, что ты в моей судьбе, спасибо, снег, тебе». Виктор танцевал с Лилей, согревая её озябшие руки и горячо целуя в подрумяненные морозом щёки. Как и в песне, тихо падал снег, над ними сияла яркая луна, на плечах таяли узорчатые снежинки, а в сердце закрадывалось загадочное и умиротворённое спокойствие. Виктор тихо шептал Лиле на ушко:

– Из песни, под которую мы топчемся на этом снегу, слов не выкинешь. Только спасибо не снегу, а тебе, любимая, что ты появилась в моей судьбе. Я очень тебя люблю. С новым годом.

– И я тебя люблю, – растрогалась Лиля, – спасибо тебе за зимнюю сказку, которую ты мне подарил сегодня.

Раскрасневшийся то ли от мороза, то ли от непомерной дозы коньяка дед Мороз, неожиданно разорвал объятия Виктора и Лили и грубо выкрикнул:

– Танцы, шманцы, обжиманцы – это всё фигня, начинаем традиционное новогоднее катание на санках.

Все танцующие пары уселись, на, добытые из сарая, продолговатые деревянные сани. Лиля обняла, впереди сидевшего Виктора, который, как заправский хулиган, зарычал «Ата-а-ас», и санки покатились вниз, разрезая своими металлическими полозьями крутой спуск, подсвечиваемый светлыми бликами отдыхающей жёлтой луны. Навстречу им по лесной просеке неслись широкие деревенские розвальни, запряжённые принаряженными лошадьми, игриво позванивающими, надетыми на них бубенчиками. А Виктор с Лилей продолжали лететь мимо зелёных коридоров игольчатых карпатских смерек. На дальнем горизонте угадывались белые очертания горных полонин, а весёлые огоньки, светящиеся в гуцульских хатах, извилистой лентой обволакивали широкую речную долину.

Виктор взглянул на часы: они показывали три часа ночи. Народ слегка утомился, да и зимняя сказка достаточно подморозила их. Пора было возвращаться в тепло. В избушке вся компания расположилась у камина, огонь, которого бился из застеклённой закрытой топки. Притихшие друзья зачаровано смотрели на красные язычки пламени. Своей причудливой игрой они отсвечивали бревенчатую квадратуру гостиной и бросали лучистые блики на акварели карпатских пейзажей за окном избы. Излучение камина источало тепло, которое хорошо прогревало после мороза и позволяло расслабиться, наблюдая за кровяными струйками огня. Вместе с тем камин навевал какой-то лёгкий налёт грусти, возвышенности и романтики. Эти чувства обострились ещё сильнее, когда кто-то взял в руки гитару и, медленно перебирая струны, запел:

Если им больно – не плачут они, а смеются,Если им весело – вина хорошие пьют.Женские волосы, женские волосы вьются,И неустроенность им заменяет уют.

Лилина голова покорно покоилась на плече Виктора, а её белокурые, высвобожденные из повязанного узла, волосы не столько приятно щекотали его лицо, сколько возбуждали, вызывая в нём острое желание немедленно сбросить со своей подруги все одежды и немедленно овладеть ею. Виктор привстал и, осторожно отклонив голову Лили в сторону, потянул её за руку в сени. В полной темноте он нащупал ручку двери, за которой пряталась крошечная, не более шести квадратных метров, комнатушка. Виктор так и не понял, то ли она служила кабинетом хозяину дома, то ли подсобным помещением для хранения различного хлама. Оставив Лилю в темноте, он долго копался, пока не зажёг, заранее приготовленную свечку. В углу комнаты стоял, видавший виды, письменный стол, возле него – соломенное, с зияющими дырами, кресло. Ходить по комнате практически не представлялось возможным, поскольку по диагонали узкого пространства этой, иначе не скажешь, конуры стоял старый велосипед, а по другой диагонали распласталась резиновая лодка. Везде были накиданы какие-то ящики, баулы, шанцевый инструмент и ещё какая-то дребедень.

– Виктор, ты зачем привёл меня сюда, – испугалась Лиля, – тут очень холодно и мерзко, я хочу вернуться к камину, который и греет, и успокаивает.

– Лилечка, родная, я хочу остаться с тобой вдвоём, – на одном дыхании выпалил Виктор, – только я и ты, только ты и я.

Он вплотную приблизился к ней и стал целовать в щёки, в лоб, в уши, глаза, пока, наконец, его губы, как стальные тиски, не захватили её верхнюю губу и в сладостном поцелуе не удерживали её несколько минут. Руки Виктора скользнули под, грубой вязки, шерстяной свитер Лили и, отыскав, спрятанные, под плотным бюстгальтером, груди, стали ласково и нежно стискивать их. Лилю слегка знобило, она вдруг ощутила горячее и прерывистое дыхание Виктора, когда его руки плотно охватили её сзади, тщетно пытаясь справиться с невидимыми застёжками лифчика, чтобы освободить его от напора ещё девичьей груди. Он схватился было за бретельки бюстгальтера, желая в страстном порыве оборвать их, но вдруг бессознательно наклонился и начал расстёгивать ремень Лилиных голубых джинсов. Тусклый свет догорающей свечи освещал только стол, на котором она стояла, и поэтому Лиля не могла видеть, пылающих лихорадочным огнём, неистовых глаз Виктора. Когда он, стащил с неё, находящееся под джинсами, вязаное трико и, грубо подтолкнув, посадил в, подвернувшееся под руку, соломенное кресло, намериваясь снять облегающие колготки, ошарашенная Лиля не выдержала и, отталкивая его, отчаянно закричала:

– Виктор, милый, как тебе не стыдно, перестань, пожалуйста, я очень тебя прошу.

Виктор дрожал, как осиновый лист в осеннем лесу. Он со всей силы, подавляя бешеное сопротивление Лили, раздвинул её стройные ноги в стороны и, протолкнув туда свою голову, фанатично целовал её колени и бёдра, исступлённо приговаривая:

– Лиля, желанная моя, я так хочу тебя, я хочу прямо сейчас, как мы это сделали у меня дома.

– Витя, только не здесь, тут жутко и неприятно, мы не одни в доме, в любой момент сюда может кто-то зайти, пойми, я очень боюсь.

Слова Лили достигали ушей Виктора, но не доходили до его затуманенного сознания. Когда же Лиля увидела, как Виктор сбрасывает свои брюки цвета хаки и качнувшаяся от ветра свеча слегка подсветила его ярко-красные трусы, она вздрогнула, резко отпихнула его от себя так, что он неуклюже свалился в рядом покоящуюся резиновую лодку. Собираясь с последними силами, Лиля гневно выкрикнула:

– Ты, Виктор, лишил меня девственности, но это не значит, что в одночасье ты сделал меня женщиной, на это необходимо время, как ты не понимаешь этого.

Виктор поймёт это через несколько лет, когда ему попадутся отксерокопированные пожелтевшие, прошедшие десятки рук, страницы переводной книги немецкого врача-сексолога. В ней будет написано, что один из его пациентов, достаточно образованный человек, президент крупного автомобильного концерна поведал ему о своей патологии в интимной жизни. Он торжественно отпраздновал со своей женой четверть века совместной жизни. Когда разошлись гости, утих звон бокалов с шампанским, ушли в небытиё одиозные здравицы, они с женой легли в постель. Любимая жена его в порыве неописуемой нежности призналась ему, успешно руководившему многотысячным коллективом работников, что за двадцать пять лет их интимного бытия он ни разу не удовлетворил её в постели. Позже эта несчастная женщина поведала тому же врачу, что когда она ложилась со своим президентом в постель, у неё возникало непреодолимое желание выброситься из окна квартиры, расположенной на девятом этаже, и отдаться первому попавшемуся прохожему. Этим случаем из своей практики врач подчёркивал, что уважаемый немецкий Вольфганг или Фридрих, геройски протаранив в своё время девственную плеву своей дорогой фрау и успешно впрыснув свои хромосомы для зачатия двух чудненьких фройляйн, так и не смог растормошить у своей жены ощущения оргазма. Ну а пока что раскрасневшаяся Лиля, на ходу застёгивая ремень в джинсах, как пробка, выскользнула из злосчастной каморки, вбегая в гостиную, где, умиротворённая и довольная новогодним бытиём, компания готовилась к, уже почти утренней, половой жизни. Половой в том смысле, что выстеливала на полу избы спальные мешки, в которых собиралась поспать. Лиля бросила свой спальник на противоположной от Виктора стороне комнаты. Домой они возвращались, избегая находиться в непосредственной близости друг от друга. Лиля ещё пожалеет о словах, сказанных в порыве безысходного отчаяния. Самого Виктора эти, может быть, и правильные слова настолько глубоко резанули сердце, будто по нему без всякой анестезии прошёлся острый скальпель хирурга. Он запомнит их на всю оставшуюся жизнь. Таким образом, так хорошо начавшаяся, новогодняя зимняя сказка трансформировалась в сознании Лили и Виктора в новогодний кошмар.

События, происходящие вне стен храма науки, ни в коей мере не могли нарушить устоявшийся ритм студенческого бытия. Неписаные законы университетской действительности, независимо от сознания студентов, вклинивали их в лекционные аудитории, заставляли посещать практические и семинарские занятия, подбирать необходимую литературу в каталожных залах библиотеки. По этим же законам студенты, в сущности, жили от сессии до сессии, а экзаменационная сессия, как известно, всего два раза в год. Период между экзаменами можно было бы без преувеличения назвать эпохой, которая, абстрагируясь от выполнения курсовых работ, различных рефератов и участия в коллоквиумах, характеризовалась беззаботной и весёлой, насыщенной разнообразными событиями, жизнью на особой планете, называемой студенческой. Горизонты студенческой жизни были интересны, многообразны и сверкали различными красками. На одном из таких горизонтов в один прекрасный день в поле зрения Виктора попала невысокая, с модной стрижкой и идеально отточенной фигурой, первокурсница Леночка Вареница. Амбициозность, высокомерие и честолюбие Леночки сокурсники почувствовали в ней ещё, когда находились в статусе абитуриентов, во время вступительных экзаменов. Получив «четвёрки» по устной и письменной математике, Лена заявила своим конкурентам по конкурсу, что студенческий билет уже у неё в кармане. На замечания ребят, что впереди ещё экзамен по географии и русскому языку, она жёстко и безоговорочно отрезала:

– У меня среди документов почётный диплом победителя республиканской олимпиады по географии. Что же касается сочинения, то имеется домашняя заготовка: выберу свободную тему, раскрывая которую, красочно опишу, как хорошо жить в СССР, это, как вы понимаете, беспроигрышный вариант. А ещё даю бесплатно важную установку: во избежание грамматических ошибок, помня, что краткость – сестра таланта, писать надо так, чтобы мыслям было широко, а словам тесно. Уверенность Лены в себе подтвердилась, когда в списке поступивших её фамилия стояла первой. В начале сентября первокурсников отправили на сельскохозяйственные работы в колхоз. После трудового дня, когда студенты, отдыхая вокруг пылающего на лесной опушке костра, говорили о будущем, Леночка неожиданно выпалила:

– Через три года, когда мы будем на четвёртом курсе, приглашаю всех к себе на свадьбу.

Кто-то спросил будущую невесту:

– А где же – жених, служит в армии или работает в каких-то дальних краях и родился ли он уже вообще.

В ответ категорично прозвучало:

– Никакого жениха и в помине нет, но он, надо полагать, уже давно родился и где-то уже бродит по белу свету, сам не зная, когда попадёт в сети, которые я ему расставлю.

Первый год учёбы не ознаменовался особыми успехами в поиске кандидатов в женихи. Однако во время учебной практики Лена обратила внимание на невысокого второкурсника, который не отходил от миловидной блондинки. Конечно же, это были Виктор и Лиля. Лилю она знала по общежитию. Леночке потребовалось всего два дня, чтобы собрать исчерпывающую информацию о Викторе. В пассиве добытых сведений были невыдающиеся внешние данные и неотступная его привязанность к Лиле. Зато в активе была огромная родительская квартира в центре города, стоматологический кабинет отца и влиятельная должность матери, легковая машина «Москвич-412», модный мотоцикл «Ява» Виктора и, присущие соискателю звания Лениного жениха, ум, эрудиция и широкий кругозор, энергичность, напористость и чувство юмора. Простое арифметическое сложение, выученное Леной ещё в первом классе, плюс элементарное логическое мышление, которого она отнюдь не была лишена, однозначно указывало, что актив явно превосходил пассив. Леночка не была экстрасенсом, роковой женщиной или ведьмой, она никогда не представляла себя в роли куртизанки, путаны или гейши и никогда не задумывалась, какие действия ей необходимо предпринять, чтобы обольстить Виктора и привлечь к себе настолько, чтоб стать необходимой для него. Но бог не обидел Леночку талантом. Она понимала, что в любом случае надо создать некий театр, лицедейство которого базируется на игре не одного, а двух актёров, т. е. на авансцене должна быть не только она, а и он, Виктор. Театральное представление, по её замыслу, должно было состоять из множества сцен, реприз, монологов и диалогов и держаться на разности потенциалов, присущих мужчине и женщине. Прежде всего, следовало отвлечь Виктора от скромной и неприхотливой Лили.