Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры (сборник)

– Смотрите, мы располагаемся для пикника.

Они подошли к месту, которое называлось Бельведере, и поверх верхушек пиний посмотрели на исполинское великолепие Колизея. Шпили, крыши, сады, обелиск, нереальные в дымке склоняющегося к вечеру дня, плыли в отдалении и растворялись на фоне Альбанских гор.

Джованни с помощником нашли место у поваленной колонны, расстелили ковры и скатерти и распаковали корзины с провизией.

Это был, по выражению Софи, изысканный перекус: деликатесные маленькие сэндвичи с копченой семгой и икрой, римские и неаполитанские пирожные, фрукты и охлажденное белое вино. Предложили, на удивление, и виски с содовой. И чай для желающих, который и предпочла Софи – со льдом и лимоном и очень ароматный.

Какая мы странная компания, думала она. Легкое дуновение ветра принесло с собой более сильный запах мирта и сосновой хвои и на мгновение приподняло челку Софи. Она обнаружила, что Грант пристально смотрит на нее, и поспешно сказала:

– Никто из нас, похоже, не беспокоится о бедном мистере Мейлере.

Он махнул рукой.

– Не сомневаюсь, что наш властный друг разобрался в этом деле, – сказал Грант.

Майор Свит, который ел с большим удовольствием и ловко «уговорил» две порции виски с содовой, видимо, смягчился. Он сказал:

– Необыкновенный парень. По моему мнению, – лениво и беззлобно добавил. – Необыкновенно крепкий чай.

– Я думаю, – вступила леди Брейсли, – что мы прекрасно справляемся как есть – с Джованни, – и одарила Джованни достаточно долгим взглядом. – Хотя, – продолжила она, – жаль, что другой роскошный негодник покинул нас.

– А что именно, – беспокойно спросил Кеннет, – запланировано на сегодняшний вечер? Автомобили в девять – а куда мы поедем? Где будем ужинать?

– В «Джоконде», сэр, – сказал Джованни.

– Господи боже! – воскликнул майор. Еще бы ему не воскликнуть. «Джоконда» – самый роскошный и, без сомнения, самый дорогой ресторан в Риме.

– Правда? – проговорила леди Брейсли. – Тогда я должна помириться с Марко. На прошлой неделе мы поссорились из-за столиков. Он выгнал мексиканского атташе или кого-то, кто считается довольно важной персоной, и отдал его столик мне. Едва не произошел международный скандал. Я сказала ему, что терпеть не могу такие вещи. Вообще-то, с его стороны это было совсем уж нехорошо.

– На сей раз, дорогая тетушка, – усмехнулся Кеннет, – вам подадут комплексный обед за столиком в глубине зала рядом с дверью для персонала. Если я что-то понимаю в организованных турах.

– Прошу прощения, но вы ошибаетесь, сэр, – вмешался Джованни. – Все устроено совсем не так. Обслуживание по всем статьям самое лучшее. Позвольте заметить, вы закажете, что пожелаете.

– И заплатим за это? – грубо спросил Кеннет.

– Напротив, сэр, нет. По счету уплачу я. – Он повернулся к Гранту. – Когда вы соберетесь уходить, сэр, – сказал он, – будьте так любезны послать за мной вашего официанта. Я дам и чаевые, но, разумеется, если кто-нибудь из вас захочет… – он сделал красноречивый жест. – Но в этом не будет необходимости.

– Ну что же! – воскликнул майор. – Должен сказать, что это… э… похоже, это… э… – он слегка запнулся, – в полном порядке, – закончил он. – Верно?

Ван дер Вегели горячо его поддержали.

– Поначалу, – признался барон Софи, – мы с женой подумали, что плата, возможно, слишком высока… баснословная сумма… но мистер Мейлер произвел на нас такое сильное впечатление, а потом… – он весело поклонился Гранту, – мы узнали об уникальной возможности познакомиться с создателем «Саймона». Он нас покорил! И теперь, видите, как все славно идет, правда, если только все будет хорошо с великолепным Мейлером.

– Ах, бедняжка, бедняжка, бедняжка! – как заклинание, повторяла баронесса. – С ним все будет хорошо, он будет жив и здоров. Все объяснится очень просто, и все будут смеяться и радоваться. Не следует омрачать этим наш отдых. Ни в коей мере.

– Должен вам сказать, – шутливо обратился к Гранту барон, – что для меня знакомство с мистером Барнаби Грантом имеет не только эстетическое, но и профессиональное удовольствие. Я занимаюсь издательским делом, мистер Грант. – И он засмеялся. Рассмеялась и баронесса.

– В самом деле? – с наигранным интересом проговорил Грант. – Это действительно так?

– Фирма «Адриан и Велкер». Я редактор нашей зарубежной продукции.

Софи тихонько ахнула, и Грант повернулся к ней.

– Это ваша епархия, – сказал он и пояснил для Ван дер Вегелей: – Мисс Джейсон работает у моего издателя в Лондоне.

Последовали новые восклицания и многословные рассуждения о совпадениях, а Софи тем временем перебирала в голове, что ей было известно о фирме «Адриан и Велкер», и позже, когда они ехали с Палатина, поделилась своими сведениями с Грантом.

– Мы взяли несколько их детских и религиозных книг на перевод. Они в основном занимаются изданием религиозной литературы, их фирма, полагаю, крупнейшая в этой области в Европе. Кальвинистского толка и, насколько можно судить по детским книгам, до тошноты благочестивые. Глава фирмы, Велкер, говорят, фанатичный идеолог какой-то экстремальной секты в Голландии. Как вы можете догадаться, современной литературы они издают немного.

– Не совсем подходящая обстановка для сорванцов Ван дер Вегелей.

– О, не знаю, – рассеянно отозвалась Софи. – Мне кажется, они умеют приспосабливаться.

– Какое уставшее от жизни дитя! – с улыбкой заметил Грант и покачал головой. Софи порозовела и замолчала.

Они ехали во втором автомобиле, вместе с майором Свитом, который спал. Остальные четверо успели сесть к Джованни. Леди Брейсли, под предлогом, что в машине ее укачивает, заняла место на переднем сиденье.

Ужасающая вечерняя неразбериха римского уличного движения накатывала, скрежетала тормозами и гудела клаксонами на всех улицах. Водители орали друг на друга, бросая руль, воздевая обе руки в саркастической молитве при виде чудовищных преступлений, совершаемых другими водителями. Пешеходы бросались в этот водоворот, величественно жестикулируя в сторону надвигающегося транспорта. За столиками на тротуарах римляне читали вечерние газеты, ухаживали за женщинами, шумно спорили или, сложив на груди руки, с важной отстраненностью глазели в никуда. Майор Свит качался то в одну, то в другую сторону с открытым ртом и изредка всхрапывал. Раз он очнулся и изрек, что здесь не помешал бы лондонский полицейский.

– Он не продержался бы и трех минут, – сказал Грант.

– Чушь, – не согласился майор и опять отключился. Проснулся он, когда машина внезапно затормозила, и добавил: – Я дико извиняюсь, не понимаю, что на меня нашло. – И в ту же секунду снова захрапел.

Грант с удивлением узнал, что Софи тоже остановилась в пансионе «Галлико», куда сам переехал лишь накануне. Он предложил выпить вместе в «Трех ступеньках» на площади Навона.

– Они могут заехать за нами туда, – сказал он.

– Прекрасная мысль. Спасибо.

– Тогда в половине девятого?

Ему удалось ясно донести это до водителя.

Майора высадили у его гостиницы, а Софи и Гранта – у «Галлико».

В номере Гранта было жарко, как в духовке. Он принял душ, полежал часок в чем мать родила и в состоянии чрезвычайного смятения, а затем оделся. Уже готовый к выходу, он сел на кровать, обхватив голову руками. Если бы только, думал он, это могло быть решающим моментом. Если бы все это можно было остановить – сейчас. И тут же всплыла неизбежная цитата: «Если б можно было все оставить здесь, но здесь – на этом берегу и отмели времен…»

Он подумал о Софи Джейсон – вот она сидит на Палатинском холме, вечерний ветерок приподнял ее челку, а на ее лице выражение радостного изумления. Редкая девушка, тихая девушка, которая не говорила никаких глупостей, подумал он, а потом спросил себя, подходит ли ей в итоге определение «тихая». Грант встал у окна и, облокотившись на подоконник, разглядывал фасады, крыши и далекие купола.

Часы пробили восемь. По булыжной мостовой внизу прогрохотала конная повозка, за которой тянулась вереница мотоциклов и легковых автомашин. Напротив, в комнате на верхнем этаже, раздался взрыв возбужденного говора, а где-то далеко в глубине дома беззастенчиво запел неумелый тенор. Подальше в стороне, на втором этаже пансиона «Галлико», было распахнуто окно, и оттуда выглядывала Софи, вся в белом.

Он наблюдал, как она положила руки на оконный карниз, свесила ладони и вдохнула вечерний воздух. Как странно было смотреть на человека, который не подозревает, что за ним наблюдают. Она стояла, отвернувшись от Гранта, и, вытянув шею, смотрела в конец улицы, где невесомой аркой светилась водяная пыль от фонтана на пьяцца Навона. Грант наблюдал за Софи с чувством вины и удовольствия. Через минуту или две он проговорил:

– Добрый вечер.

Девушка на мгновение замерла, а потом медленно к нему повернулась.

– Сколько вы уже там? – спросила она.

– Почти нисколько. Вижу, вы готовы. Идем?

– Да, идем.

На улице было прохладнее. Когда они ступили на площадь Навона, самый звук журчащей воды освежил вечерний воздух. Очаровательная пьяцца сверкала, огни переливались в каскадах воды, отсвечивали от автомобильных фар и сияли в кафе «Три ступеньки».

– Вижу столик, – сказал Грант. – Занимаем его, быстро!

Он стоял у края тротуара. Площадь Навона почти не была видна. Для Софи это значения не имело. Ее гораздо больше устраивало сидеть здесь, окруженной со всех сторон, в легкой толкотне, ошеломленной, возможно, обманутой в результате какой-нибудь махинации, придуманной специально для туристов, чем реагировать на Рим с благоразумием знающего человека, хорошим вкусом человека опытного и сдержанностью, которых она в любом случае не имела.

– Это волшебство, – улыбнулась она Гранту. – Все это. Это волшебство. Я могла бы это выпить.

– И вы это сделаете, – сказал он, – единственно возможным способом. – И заказал коктейли с шампанским.

Сначала они почти не разговаривали, и данное обстоятельство нисколько их не тревожило. Грант проронил несколько фраз о Навоне.

– В античные времена это был цирк. Представьте себе всех этих гуляющих юнцов обнаженными и бегущими свои дистанции при свете факелов или бросающими диски в самую жару днем. – И, после некоторого молчания: – Вы знаете, что фигуры в середине фонтана олицетворяют четыре великих реки? Создал его Бернини, и он же, вероятно, изваял коня, что можно считать портретом.

И потом еще:

– Ту огромную церковь выстроили на месте публичного дома. Именно там с бедной святой Агнессы сорвали одежду, и в ответ на стыдливость девушки у нее немедленно выросли роскошные волосы, которые полностью ее укрыли.

– Она была, наверное, святой покровительницей леди Годивы[25].

– Или либреттистов «Волос».

– Совершенно верно. – Софи сделала еще глоток коктейля с шампанским. – Мне кажется, нам действительно следовало бы спросить друг у друга, что такое могло приключиться с мистером Мейлером, – сказала она.

Грант остался неподвижен, только пальцы его левой руки, лежавшей на столе, сжали ножку бокала.

– Разве нет? – рассеянно спросила Софи.

– Я не чувствую себя обязанным это делать.

– И я тоже, по правде говоря. В сущности, мне кажется, что без него гораздо лучше. Если вы не против моих слов.

– Нет, – вяло отозвался Грант. – Нет, не против. А вот и наш автомобиль.

IV

Когда в десять минут седьмого Аллейн вернулся в свой шикарный отель, его ждало сообщение с просьбой позвонить комиссару полиции Вальдарно. Он так и поступил, и тот как бы между прочим, но едва скрывая чувство профессионального удовлетворения, сообщил Аллейну, что его люди уже проследили женщину по имени Виолетта до ее жилища в трущобах. Сказав, что они проследили ее, он поправился, пояснив: он не имел в виду ее лично, поскольку его человек дома Виолетту не застал. Однако он собрал полезные сведения у соседей, которые знали о ее войне с Себастьяном Мейлером и рассказали, не совпадая во мнениях, что она была его брошенной любовницей, женой или помощницей в нечистых делах, что он серьезно предал ее и что она постоянно его клянет. Обладая скандальным характером, мстительностью и нелюбовью к детям, Виолетта не пользовалась популярностью среди женского населения своей улицы. Также ее задерживали за незаконное попрошайничество на чужой территории в этом районе. Выяснилось, что во времена своей юности мистер Мейлер оставил Виолетту на Сицилии.

– Где, мой дорогой суперинтендант, – сказал Вальдарно, – она вполне могла быть его соучастницей в контрабанде героина. Палермо, как всем нам хорошо известно, транзитный порт.

– Да, действительно.

– Все сходятся во мнении, что она немного не в себе.

– Даже так.

Оказалось, продолжал комиссар полиции, что в течение неопределенного времени, возможно, в течение нескольких лет, Мейлер избегал Виолетту, но, узнав, что он находился сначала в Неаполе, а потом в Риме, она выследила его, устроившись наконец продавщицей открыток у Сан-Томмазо.

– Я поговорил с этим ирландским доминиканцем, – сказал комиссар полиции. – Пусть не говорит глупостей, что никто не проскользнет мимо их бдительного ока, спускаясь на нижние уровни или уходя оттуда. Это просто смешно. Они продают свои открытки, четки, подсчитывают выручку, уходят в кладовки, спят, болтают, они молятся. Человеку с талантами Мейлера это не составило бы никакого труда.

– А как насчет женщины с талантами Виолетты?

– Ха-ха. Вы говорите о тени на стене? Хотя я уверен, что она могла бы ускользнуть от бдительного ока наших джентльменов, сомневаюсь, что она это сделала. И даже если и так, мой дорогой коллега, где она была, когда они обыскивали помещения? Я не сомневаюсь, что поиски были тщательными – на это они, бесспорно, способны, и освещение самое подходящее. Свою территорию они знают. Раскопки там ведутся в течение века. Нет, нет, я убежден, что Мейлер узнал вас и, зная о ваших огромных и блестящих успехах в этой области, всполошился и сбежал.

Хмыкнув, Аллейн сказал:

– Я отнюдь не уверен, что вселил ужас в эту лишенную очарования душу. Мне показалось, что внутренне Мейлер чувствовал себя вполне уверенно. Если не сказать – злорадствовал! Но это неважно. Вы хотите сказать, что в какой-то момент, когда мы бродили в этом подземном мире, он вдруг прозрел, как от удара молнии, и скрылся. Вот так сразу?

– Увидим, увидим. Я свою сеть раскинул. Аэропорты, пристани, stazioni[26].

Аллейн поспешно поздравил его со всеми этими военными операциями.

– Но тем не менее, – проговорил Вальдарно, – церковь мы обследуем. Завтра утром. Разумеется, не в моей практике лично руководить такими мероприятиями. Обычно, если дело считается достаточно важным, один из моих подчиненных докладывает кому-то из моего непосредственного окружения.

– Уверяю вас, господин комиссар…

– Но в данном случае, когда все так переплетено, когда примешивается международная составляющая и прежде всего когда столь выдающийся коллега делает нам честь… Ecco![27]

Аллейн соответственно поддакнул и подумал, что на самом деле Вальдарно, наверное, считает его жутким занудой.

– Поэтому завтра, – подытожил комиссар, – я покидаю свой письменный стол и начинаю военную операцию. Вместе с моими подчиненными. А вы нас сопровождаете, так?

– Благодарю. Буду рад участвовать.

Они покончили с рутиной прощальных комплиментов и положили трубки.

Аллейн искупался, переоделся и написал письмо жене.

«…поэтому ты видишь, что дело принимает странный оборот. Предполагалось, что я должен был подобраться к Мейлеру, дабы выяснить, насколько важным винтиком является он в этой героиновой игре и могу ли я через него выйти на его хозяев. Мой изначальный план заключался в том, чтобы подойти исподволь, использовать намек, завуалированное предложение, завязать отношения и, наконец, обрушить на него приличный груз доказательств и поймать, таким образом, с поличным. А теперь, черт бы его побрал, он исчезает, и я остаюсь с группой людей, среди которых могут находиться, а могут и не находиться жертвы его обмана. Обдумай, если к этому времени тебя еще не сморил крепкий сон, моя дорогая, – обдумай эту ситуацию.

Чтобы затеять такое предприятие, как «Чичероне», Мейлер должен был иметь доступ к очень большим деньгам. Такого рода дела не делаются в рассрочку. Автомобили, водители, еда и главным образом совершенно феноменальная договоренность, достигнутая, похоже, с рестораном «Джоконда», общее правило которого – никаких туристических групп, какими бы высокопоставленными они ни были. Получается, что мы ужинаем по выбору из меню, сидим за лучшими столиками и пьем дистиллированное золото, если оно есть в их подвалах. И за все платит Мейлер. Конечно, я понимаю, что мы заплатили ему бешеные деньги, но это уже другой вопрос.

И потом – эта компания. Эти люди, выложившие по пятьдесят фунтов с носа за удовольствие услышать Барнаби Гранта, который с явной неохотой, очень плохо читает вслух из своего бестселлера. Следующий аттракцион: знакомство с древними памятниками, открытыми для публики, с последующим чаепитием, или что уж там у них было на Палатинском холме, и ужин в «Джоконде», который стоил бы им по двадцать фунтов с человека, приди они самостоятельно, а затем дальнейшие развлечения, кокетливо в проспекте не названные. Вероятно, очень дорогое стриптиз-шоу с шампанским, за которым, возможно, последует вечеринка с марихуаной. Или с чем похуже.

Хорошо. Возьмем леди Б. Она купается в деньгах. Одним из ее мужей был итальянский миллионер, и ей, возможно, платят в Риме алименты. Ей вполне по средствам позволить себе это развлечение. Она богата, пренебрегает условностями, очень страшная и целиком за la dolce vita[28]. Она, не сомневаюсь, платит за этого невозможного Кеннета, который, на мой взгляд, употребляет наркотики и, следовательно, может оказаться полезной ниточкой, ведущей к деятельности Мейлера. По некоторым словам, оброненным юной и очаровательной Софи Джейсон, она просто вдруг решила выбросить пятьдесят фунтов из итальянских средств, доступных ей через деловые связи.

Ван дер Вегели – гротескная парочка, которая чрезвычайно меня интересует, как, думаю, заинтересовала бы и тебя. Гротескная? Нет, не совсем верное слово. Нам обоим нравится этрусское искусство, правда? Помнишь? Помнишь ту мужскую голову, с бородой и в короне из листьев, в музее барокко? Помнишь тот улыбающийся рот, который, мне сейчас пришло на ум, в точности напоминает по форме птицу в полете, рот с тонкими усиками над ним, повторяющими и подчеркивающими изгиб губ? И широко открытые глаза? Какое занимательное лицо, подумали мы, но, возможно, очень жестокое? Уверяю тебя, это портрет барона Ван дер Вегеля. Но в противовес этому ты помнишь нежную и счастливую пару на саркофаге на Вилле Джулия: абсолютное выражение удовлетворенной любви? Вспомни оберегающий жест мужчины. Необычайное сходство супругов, намек на тяжесть плеч, ощущение завершенности. Портрет точно Ван дер Вегелей. Может, по рождению они и голландцы, но разрази меня гром, если они не этруски по происхождению. Или по природе. Или как-то еще.

Однако в целом Ван дер Вегели производят нелепое впечатление. Над ломаным английским, или, коль на то пошло, исковерканным французским, всегда легко посмеяться. Помнишь у Мопассана рассказ об английской девушке, которая становилась все более скучной по мере улучшения ее французского? Ошибки баронессы всегда – как, несомненно, выразился бы противный Кеннет, – хороший повод похихикать.

Полагаю, что их присутствие в данной истории наименее удивительно. Они заядлые и беспощадные любители осматривать достопримечательности и фотографировать, и запасы их энтузиазма неисчерпаемы. Не знаю, можно ли сказать то же в отношении их наличных средств.

Майор Свит. Прежде всего, почему майор Свит выбросил пятьдесят фунтов на подобную экскурсию? Судя по внешнему виду, он – карикатура, музейный экспонат, из тех служивших в Индии офицеров, которые тридцать лет назад были излюбленной темой для насмешек, крича на туземных слуг и приговаривая «ей-богу, а?». Мне это кажется неубедительным. Он вспыльчив, не дурак, полагаю, выпить и сластолюбив. В чем, к своему смятению, убедилась юная Софи в подземелье Митры. Он грубо, агрессивно и странно антирелигиозен. В отношении любой религии. Он валит их все в одну кучу, багровеет и, выводя свой непробиваемый довод из таинств, языческих или христианских, заявляет, что все это основано на каннибализме. Зачем ему было платить такие бешеные деньги за знакомство с двумя эпохами христианства и с митраистским подвалом? Чтобы иметь возможность всласть поглумиться?

Наконец – Барнаби Грант. На мой взгляд, он – главная загадка этой компании. Без лишних слов, вполне серьезно скажу, что не могу представить никакой разумной причины, по которой он, со всей очевидностью, подвергал бы себя жесточайшей пытке, если только Мейлер не надавил на него как-то по-другому. Шантаж. Он вполне может быть одним из побочных промыслов Мейлера и замечательно вписывается в контрабанду наркотиков.

И на десерт у нас странная Виолетта. Видела бы ты Виолетту с ее «Cartoline? Открытка для почта?» и лицом гарпии, беснующуюся, в черном платке! Комиссар полиции Вальдарно может отмахиваться от нее, ссылаясь на раздражительность продавщиц открыток, но можешь никогда больше мне не доверять, если эта женщина не одержима яростью. Что до слов Софи Джейсон, что она видела тень Виолетты на стене рядом с каменным саркофагом, она, скорее всего, права. Я тоже ее видел. Искаженную, но с лотком, платком и сутулыми плечами. Дело ясное, что дело темное, или меня зовут Ван дер Вегель.

И мне кажется, что Вальдарно прав, когда говорит, что Мейлер мог проскочить под носом у отца Дэниса и его парнишек. Там есть где укрыться.

Но, не имея никакого тому подтверждения, я не верю, что он это сделал.

С таким же успехом и Виолетта могла проскользнуть внутрь, и я действительно считаю, что она это сделала. И снова вышла?

Это тоже другая история.

Сейчас четверть девятого, вечер очень теплый. Я покидаю свой пятизвездочный номер ради пятизвездочного коктейль-бара, где очень надеюсь выпить вместе с леди Б. и ее племянником. Оттуда нас отвезут в «Джоконду», где мы, быть может, отведаем перепелов, фаршированных паштетом из гусиной печени, и запьем их расплавленным золотом. За счет Мейлера? Ну… Якобы.

Продолжение этой истории Догадок завтра. Храни тебя Бог, моя любимая, моя…»

Глава 5. Вечер отдыха

I

Поужинали они при свечах за длинным столом в саду. Сквозь густую листву далеко внизу сверкал Рим. Он походил на собственную модель, выставленную на черном бархате и так искусно подсвеченную, что его великие памятники сияли в своей оправе подобно драгоценным камням. По ночам Колизей освещают изнутри, и на этом расстоянии он больше не выглядит руинами, но кажется таким живым, что так и ждешь, будто вот сейчас из его многочисленных выходов потечет толпа, источая запах цирка. Он был невероятно красив.

Неподалеку от их стола располагался фонтан, перенесенный туда в какие-то давние времена со своего первоначального места в Старом Риме. В центре его стоял в ленивой позе Нептун: гладкий, роскошный и обнаженный, рассеянно теребивший кудрявые пряди своей бороды. Его поддерживали тритоны и разнообразные чудовища. Из всех этих фигур хлестала, била, тонкими струями стекала вода, наполняя резервуары, перетекая из одного в другой и создавая завесы из водяных капель. Запах воды, земли и растений смешивался с ароматами сигарного дыма, кофе, косметики и винных паров.

– На что все это похоже? – обратилась Софи к Гранту. – Все это великолепие? Я никогда не читала Овидия, а вы? Во всяком случае, викторианством здесь и не пахнет[29].

– Как насчет Антониони?

– Что ж… пожалуй. Но не «Сладкая жизнь». По-моему, я не улавливаю никакого намека на социальное разложение, правда. А вы?

Он не ответил, и Софи посмотрела через стол на Аллейна.

– А вы? – спросила она у него.

Взгляд Аллейна упал на руку леди Брейсли, лежавшую на столе подобно брошенной вещи. Изумруды, рубины и бриллианты опоясывали эту дряблую конечность, на тыльной стороне ладони проступали вены, кольца сбились на сторону, а ногти – интересно, они у нее накладные? – подумал он и увидел, что так и есть, – оставили на скатерти легкие вмятины.

– Вы, – настаивала Софи, – улавливаете разложение в обществе?

А потом, осознав, по-видимому, присутствие леди Брейсли и, возможно, Кеннета, покраснела.

Цвет лица Софи воспели бы поэты эпохи короля Якова[30] – румянец очень нежно приливал к ее коже и светился под ней. Глаза ее сияли в свете свечей, а вокруг волос образовался нимб. Она была свежа, как маргаритка.

– В данный момент, – улыбнулся ей Аллейн, – совсем не улавливаю.

– Отлично! – обрадовалась Софи и повернулась к Гранту. – Тогда мне не нужно чувствовать себя виноватой за то, что хорошо провожу время.