Незавершенная месть. Среди безумия

Вебб в знак приветствия коснулся шляпы и пошел обратно в лес, за новой охапкой поленьев. Мейси сочла за лучшее подождать с вопросами до тех пор, пока цыгане поужинают и как следует обогреют у огня ноющие спины. Сама она совсем чуть-чуть поработала на хмельнике, но этого оказалось достаточно: руки и плечи как чужие, кожа саднит, особенно при мытье. Эти люди трудятся уже много дней, а после работы женщины вдобавок ходят за травами и кореньями, собирают цветы на продажу, делают лилии из цветной бумаги и носят их от дома к дому, а мужчины охотятся и мастерят деревянные вешалки.

Вскоре кроличье жаркое уже благоухало так, что у Мейси начало сосать под ложечкой и слюнки потекли. Женщины вынесли из кибиток эмалированные миски. Поодаль ребятишки ждали, когда же их умоют из специальных тазов. Подтягивались с хмельника мужчины.

Мейси прислушивалась к разговорам. Цыгане изъяснялись по-английски, но густо приправляли речь словами своего языка. По большей части темы были те же, что у лондонцев: особенности работы на разных хмельниках, нрав фермера, привычки учетчика, заработок. Говорили о вероятном дожде и радовались, что брезента достаточно. Бьюла пожаловалась на больной зуб: дескать, от него вся челюсть ноет; какой-то малыш повизгивал, пока мать оттирала ему локти горячей мокрой фланелью.

Пейши рассказывала Эстер, что гаджо-румны (женщина-нецыганка), которая прежде агукала над маленькой Бусал, нынче отвернулась, увидев ее возле колонки. Эстер уперла руки в боки, тряхнула волосами, сделала красноречивый жест и сообщила, что женщина ничуть не лучше остальных гадже и, пожалуй, сварила бы малышку заживо. Очень возможно, что она и не человек вовсе, а бэнг – дьявол в женском обличье. Мейси смотрела на пламя. Не открыть ли Пейши с Эстер истинную причину? Не рассказать ли, что Дорин тоскует по своей умершей дочке, что ей становится легче, когда она нянчит цыганочку, что теперь она опутана предубеждениями, ведь простые англичане не доверяют цыганам и подозревают их во всех грехах. Пожалуй, лучше помалкивать, решила Мейси, лучше не лезть с советами. В конце концов, табор тоже отравлен страхом.

Пейши подала Бьюле миску, полную кроличьего рагу, с куском хлеба на краешке. Старая цыганка указала на Мейси – дескать, и гостью нашу попотчуй. Пейши повиновалась. Аромат кушанья раздразнил вкусовые рецепторы, Мейси улыбнулась.

– Спасибо, Пейши. Так вкусно пахнет!

Молодая цыганка ничего не сказала, лишь отреагировала на благодарность коротким кивком и продолжила раздавать рагу в эмалированных мисках. Мужчины получали на добрую треть больше, чем женщины.

Ели молча – все изрядно проголодались. Наконец миски опустели, а остатки из котла вынесли собакам. Правда, джюклы накормили первую – ведь это она добыла кроликов.

Мейси решила, что можно приступить к расспросам:

– Скажите, тетушка Бьюла, почему жители деревни такие напуганные?

Бьюла засмеялась – словно закудахтала. Такой смех мог бы быть у сказочной «чеваханы» – ведьмы.

– Они собственной тени боятся. Все оглядываются – думают, за ними привидения по пятам ходят.

– Какие привидения? О чем вы?

Бьюла покачала головой:

– Те самые привидения, что каждого мучают. Призраки тех, кого мы обидели.

– В каждой деревне есть и обиженные, и обидчики, но такая тяжелая атмосфера – только в Геронсдине.

Бьюла вздохнула, а Мейси увидела, что сзади к матери подходит Вебб. Старая цыганка продолжала:

– Это дело давнее. Куда им, геронсдинцам, что-то менять!

Вебб наклонился к Бьюле, зашептал ей на ухо. Тем временем цыгане принесли из шатров скрипки и тамбурины, деревянные палочки и свистульки. Пейши появилась с футляром для скрипки, передала его Веббу. Мейси отметила, что остальные цыгане проявляют к своим музыкальным инструментам куда меньше пиетета, чем продемонстрировали Пейши и ее муж. Даже когда Вебб щелкнул замочком футляра и взял в руки скрипку, завернутую в линялый золотисто-желтый бархат, – он сделал это с благоговением, словно касался иконы.

Вебб поднес скрипку к уху, тронул струны, проверил, хорошо ли они натянуты. Прижал деревянный корпус подбородком, прислушался. Остальные цыгане тоже настраивали инструменты. Не обращая внимания на какофонию, Вебб закрыл глаза – и все исчезло, повседневность отступила, подобно отливу, остался лишь мягкий, нетронутый песок. Вебб открыл глаза и оглядел всю компанию. Цыгане замерли, когда он поднес смычок к струнам. В полной тишине ласкал Вебб струны, и от звуков, им извлекаемых, на глаза Мейси навернулись слезы. Вебб словно стал единым целым со своей скрипкой; в кленовом корпусе, покрытом красновато-золотистым лаком, отражались языки пламени. Костер разделял музыкантов и слушателей. Вебб играл грустную, заунывную мелодию. Мейси казалось, даже лес притих, не шелестит листьями, не хрустит сучками – слушает цыгана и его скрипку. Вот Вебб ускорил темп, стал притопывать в такт, качать головой, водя смычком по струнам. Вот поднял глаза на других скрипачей – и скорбный напев трансформировался в джигу. Цыгане вступили дружно, с энтузиазмом наяривали смычками, держались темы, заданной Веббом, – словно пилигримы, что следуют за вожатым по извилистой тропе.

Вышли с тамбуринами две цыганки, стали танцевать, едва касаясь земли. Дети ритмично стучали деревянными палочками, били камешками по жестянкам, и скоро табор почти в полном составе плясал под скрипку Вебба. Ни пауз, ни переговоров насчет очередной мелодии; Веббу достаточно было взглянуть на музыкантов, и те уже знали, что играть. Лишь Бьюла и Мейси по-прежнему сидели на бревне, и то Бьюла хлопала ладонями по коленям, а Мейси чувствовала, как импульсы земли, гудящей от пляски, проникают в душу. Буйная музыка снимала запреты, набухала страстью, славила жизнь. Мейси начала притопывать и прихлопывать. Как ей хотелось слиться с табором в пляске, через каждую клеточку тела пропускать эти первобытные звуки! Как ей хотелось, по примеру цыган, жить только этими секундами!

Вебб взглянул жене в глаза, и та, не прерывая танца, направилась к Мейси. В зрачках Пейши отражалось пламя, она взяла Мейси за обе руки и потянула вверх, заставляя встать, присоединиться к цыганам. Мейси мотала головой, сопротивлялась – мол, танцевать не умею, лучше буду слушать и смотреть. Слова тонули в музыке. Цыганка крепко держала ее за руки, и Мейси запаниковала. Оглянулась на старую Бьюлу – и та жестом велела ей идти в круг. Мейси охватил ужас. Разве можно отдаться этим звукам, капитулировать перед напором цыганской пляски?

Пейши сильнее потянула Мейси за руки, и старания увенчались успехом. Раз оказавшись в кругу, выйти из него было уже нельзя – иначе цыгане обидятся. Оставалось отбросить робость. Земля пульсировала под ногами, дрожь проникала в тело снизу, стремилась к сердцу – и Мейси плясала свободно, ничем и никем не сдерживаемая. Ни изысканный фокстрот, ни свинг с его выверенными па так не исполняют; им не отдаются без остатка. А Мейси забыла обо всем. Темп изменился, но мелодия не прервалась; музыканты все играли, уже почти скрытые сумерками.

Наконец Бьюла подняла взор к звездам и сделала знак своему сыну. Лишь тогда прекратилось веселье. Мейси пора было уходить. Зная, что цыганам необходим отдых – завтра рано вставать, – Мейси не хотела, чтобы ей давали провожатых. Вести ее к автомобилю пришлось бы сразу двум цыганкам, ведь, по представлениям табора, женщина не должна оставаться наедине с мужчиной, если только он ей не муж. Также не должна цыганка ходить в одиночестве по ночному лесу. Улыбаясь, все еще тяжело дыша после пляски, Мейси поблагодарила за ужин и участие в вечерних развлечениях и собралась уходить. Бьюла свистнула джюклы, и та мигом оказалась рядом с Мейси. Вскинув руку в знак признательности, Мейси, в компании ищейки, пошла прочь от цыганского лагеря.

Путь лежал через луг, мокрый от росы (верный признак завтрашнего ливня). Собака бесшумно ступала по мягкой земле, то и дело тычась холодным носом Мейси в ладонь. Вскоре они добрались до автомобиля, и собака дождалась, пока Мейси откроет дверцу и сядет за руль.

– Иди домой, джюклы, иди домой! – Мейси махнула на луг, который они только что пересекли. Собака тотчас растворилась в ночи. Правда, вырулив на дорогу и оглянувшись, Мейси увидела два глаза, ярких, как хрустальные бусины. Собака ждала, пока гостья уедет.

* * *

Среди ночи Мейси очнулась от глубокого сна без сновидений. Веки были тяжелы, сердце ухало. Мейси не сразу поняла, где находится. Несколько секунд понадобилось, чтобы осознать: она в деревенской гостинице. Но что разбудило ее? Мейси села в постели. Сон слетел моментально. В комнате было темно, как в шахте. Мейси принюхалась. Дым. Отбросила одеяло, подбежала к окну – быть может, костровым дымом пропиталась одежда, отсюда и запах. Блузку Мейси вечером постирала и повесила сушить за окно; там же разместила и юбку, надеясь, что за ночь вещи проветрятся. Теперь она нашарила то и другое, понюхала. Намеки на дым сохранились в самой глубине волокон.

Тем временем резкий запах усиливался. Мейси увидела: что-то горит на заднем дворе гостиницы. И это не костер, манящий путников и контролируемый; это опасный пожар – результат намеренного поджога. Теперь уже было ясно: пылает угольный сарай, почти прилегающий к двум флигелям, в одном из которых хранятся бочонки с пивом. А прочь от сарая бежит человек – не разглядеть, мужчина или женщина, только отдалиться он успел на приличное расстояние, пересек обширный сад и вот-вот скроется на поле.

Не теряя ни секунды, Мейси схватила пеньюар и распахнула дверь.

– Горим! Пожар! Вставайте! Скорее вставайте! Горим!

Мейси бежала по коридору, колотя во все двери подряд, потом бросилась в ту часть здания, где, по ее предположениям, спал хозяин с семьей.

– Пожар! Фред, где вы? Гостиница горит!

За спиной слышались голоса. Ощупью Мейси добралась до лестницы, побежала вниз. Огонь, пылавший снаружи, освещал ей путь. Мейси ворвалась в кухню, оттуда – в буфетную. В раковине стояло большое ведро для мытья полов. Мейси повернула кран, бросилась искать еще ведра. Вскоре к ней присоединились Фред и его жена.

– Мэри, выводи людей на улицу! Всех прочь из дому! Подними тревогу!

Следующие двадцать минут прошли как в тумане. Мейси и Фред, к которым вскоре присоединились геронсдинцы, разбуженные набатным колоколом, бегали с ведрами туда-сюда, а когда собралось достаточно народу, начали передавать ведра по цепочке. Поначалу казалось, пожар не потушить; будто сам Локи, бог огня и коварства, пляшет среди людей, глумится – то вроде уступает натиску, то вновь велит пламени разгореться. Потом люди стали брать верх, и наконец обугленные, мокрые руины исторгли последнюю струйку дыма.

Над пепелищем, на том месте, где еще недавно были флигель и угольный сарай, стояли измученные, обессилевшие геронсдинцы; среди них – Фред и Мейси. Мокрые головешки шипели и потрескивали; люди молчали, замерев.

Мейси знала: это первая реакция, очень скоро шок уступит место бурным эмоциям. И воспользовалась моментом. Взяв Фреда под локоть, Мейси произнесла:

– Нельзя этого так оставлять. Пусть сначала полиция все осмотрит, а потом мы будем наводить порядок.

– Вы нас спасли, мисс Доббс. – Фред оглядел пожарище, поднял глаза на основное здание гостиницы. – Если бы не вы, я бы все потерял, все, что имею. Я ваш должник.

– Вы бы тоже учуяли дым.

– При пожаре время слишком дорого. Каждая минута промедления означает лишний день на ремонт и уборку. – Фред куснул губу. – Не скромничайте, мисс Доббс. Мое имущество спасено благодаря вашему самообладанию. Теперь мне ребята помогут, а вы ступайте отдыхать. Мэри приготовит для вас горячую ванну. – Неожиданно Фред издал короткий смешок. – Моя жена сейчас топит печку, греет воду. Будете мимо проходить, скажите ей, чтобы не переборщила с поленьями.

Мейси подождала еще несколько секунд. Люди по-прежнему не двигались с мест и молчали.

– Фред, а почему вы не вызвали пожарных?

– Время терять не хотел. Им пришлось бы ехать из Пэддок-вуда.

– Но это же недалеко. У кого тут есть телефон? Необходимо осмотреть пожарище – вдруг остались очаги возгорания? А еще надо вызвать полицию, чтобы нашла поджигателя.

– Ступайте к Мэри, мисс. Дальше мы сами разберемся. Пожар – дело житейское. Я тут с вечера возился, светил себе углями из очага. Очень может быть, я и виноват – обронил уголек-другой. А ведь искры достаточно, особенно когда рядом угольный сарай. – Спина Фреда напряглась, голова втянулась в плечи. – Нет, я только себя виню. Надо быть осторожнее.

– А я вот видела, как из вашего сада, и дальше, полем, убегал какой-то человек.

Хозяин гостиницы покачал головой:

– В темноте вы толком не разглядели, мисс. Наверняка это была лисица. Она тут по ночам рыщет возле мусорных ящиков. Точно: это она, паршивка. А при этакой-то луне, – Фред ткнул черным пальцем в небо, – немудрено принять зверя за человека.

– Нет, не думаю…

– Вам надо отдохнуть, мисс. Мэри, наверное, уже и ванну для вас набрала. Мы вам очень благодарны, мы все. Но дела не ждут, к утру в гостинице должен быть порядок.

Мейси оглядела геронсдинцев, мужчин и женщин, которые прислушивались к разговору, и – делать нечего – направилась к черному входу в гостиницу. Нагнув голову, чтобы не удариться о низкую притолоку, Мейси поневоле покосилась назад. Женщины расходились, но мужчины, наоборот, стали тесным кружком. Не сводя глаз с пепелища, с отвратительных мокрых головешек, они приглушенными голосами обсуждали пожар.

* * *

В комнате, смежной с кухней, стены были оклеены обоями с цветочным рисунком и обшиты белыми деревянными панелями. Там-то Мэри и приготовила для Мейси горячую ванну, положила на стул два белоснежных полотенца, еще пахнущих, после сушки во дворе, сладким сентябрьским ветерком. На комоде Мэри оставила отутюженную фланелевую ночную сорочку и домашний халат. Перед тем как начать раздеваться, Мейси поймала собственное отражение в овальном зеркале, что висело, вероятно, на месте картины. Лицо как у трубочиста, волосы прилипли к щекам, глаза красные от дыма и жара. Пижама и пеньюар так пострадали от искр, что не подлежат починке. Со вздохом Мейси разделась, погрузилась в воду и протянула руку за куском зеленого хозяйственного мыла, что лежал на полотенцах.

Сарай подожгли специально, в этом нет никаких сомнений. Но вот почему Фред и слышать не хочет о человеке, которого Мейси заметила в темноте? Почему не вызвал пожарных? Набатный колокол наверняка разбудил жителей соседней деревни, дал понять, что в Геронсдине что-то стряслось. Почему оттуда никто не пришел на подмогу? В записях Джеймса Комптона сказано, что вот уже несколько лет Геронсдин страдает от пожаров; может, жители соседних деревень к этому привыкли, перестали обращать внимание на чужую беду? Или их помощь, раз предложенная, была отвергнута?

Об этом размышляла Мейси, смывая сажу и пот. Сокрушалась о поломанных ногтях и сбитых костяшках пальцев. Ох и пришлось ей побегать с полными ведрами, пока не подоспели деревенские жители! Из головы не шли эти люди, молчаливые, с серыми от пепла лицами. Мейси опустила веки, воспроизвела в памяти их поведение, а главное, выражение глаз. Геронсдинцы не удивились пожару, ни на мгновение не испытали шок. Другая эмоция охватила их, эмоция, с которой Мейси почти привыкла сталкиваться в Геронсдине. Страх. Но не только он. Кроме страха, были покорность и смирение. Казалось, эти люди ждали пожара, причем именно нынче.

Глава 8

Завтрак прошел в тишине. Остальные гости постарались разъехаться пораньше. Желание убраться с места ночного происшествия оказалось сильнее любопытства. Мейси прекрасно понимала: люди напуганы общим настроением в деревне, природой «несчастного случая» – хоть и не отдают себе отчета в причине страхов. Сама же она съела яичницу с беконом, приготовленную Мэри, и успокоилась только тогда, когда намазала конфитюром очередной гренок и налила себе очередную чашку чаю. А еще Мейси выжидала. Она хотела снова поговорить с Фредом Йоменом, измерить, если получится, глубину его молчания насчет поджогов. Фред возился в погребке, переставлял пивные бочонки, бурчал себе под нос, идя к барной стойке – готовился к открытию.

– Доброе утро, Фред! – крикнула Мейси.

Подбитые гвоздями башмаки затопали по плиточному полу в сторону гостиной для постояльцев.

– Доброе утро, мисс Доббс. А вы будто и не тушили ночью пожар – вон какая свежая, румяная. Видно, вам удалось выспаться, даром что ребята ведрами да швабрами громыхали.

Мейси промокнула уголки губ салфеткой.

– Горячая ванна творит чудеса, Фред, – сказала она, качнув головой. – Стоило мне лечь, я заснула, и спала как сурок. – Мейси выдержала паузу. – Большой ущерб, да?

– Могло быть хуже, если бы вы тревогу не подняли. Я не возьму с вас денег за постой, мисс Доббс.

Подумав несколько секунд, Мейси не стала противиться. Похоже, для хозяина гостиницы это единственный способ выразить ей благодарность не на словах, а на деле. Глупо отказываться от такого предложения.

– Спасибо, Фред, вы очень добры.

– Не за что, мисс Доббс.

Фред продолжал полировать фланелью дубовую барную стойку. За века воздействия пчелиного воска древесина приобрела роскошный красновато-коричневый оттенок и благородный блеск.

– Может, вам это и не понравится, Фред, а я все-таки скажу, – начала Мейси, беря заварочный чайник. – Допустим, эти пожары – просто череда случайностей, но тогда невезение посещает Геронсдин с подозрительной частотой. Кто-то мне говорил – не вы ли? – что в прошлом году сгорела оранжерея четы Смит.

Хозяин гостиницы пожал плечами.

– Не Смит, а Уайт, – поправил он. Зрачки расширились, взор затуманился, будто Фред смотрел на пламя пожара. – И не оранжерея, а обычная теплица. – Фред поднял глаза, стряхнул видение. – По-моему, у нас ничуть не больше возгораний, чем в других деревнях. Не понимаю, к чему об этом толковать.

– А мне вот известно, что последние примерно лет десять в Геронсдине что ни осень, то пожар, – сказала Мейси. Поднесла чашку к губам, но пить не стала. – А то и не один.

Фред облокотился о барную стойку, качнул головой:

– Об заклад биться готов – это все либо лондонцы, либо цыгане. Понаедут осенью и давай безобразничать. Я бы, мисс Доббс, на месте властей вообще запретил всякому цыганью появляться в порядочных деревнях. Лондонцев мы вынуждены пускать, даром что они от этих чумазых бродяг недалеко ушли. – Он помолчал, потер фланелькой барную стойку. – Впрочем, хоть я и не люблю цыган да лондонцев, а во вчерашнем пожаре я сам виноват. И прочие пожары тоже не на совести чужаков. И не так их много было, если разобраться, да и не каждый год случались.

Мейси поднялась из-за стола.

– Мне пора, а то опоздаю. Вы уверены, что не хотите взять с меня плату за постой?

– Совершенно уверен, мисс Доббс.

– Ну, спасибо вам, Фред. На следующей неделе опять приеду, у вас остановлюсь.

С улыбкой Мейси отворила дверь на лестницу – нужно было подняться в номер, забрать вещи.

На улице шел проливной дождь. Придерживая одной рукой воротник твидового жакета, а другой – шляпку, Мейси побежала к своему «Эм-Джи», припаркованному на противоположной стороне, забросила внутрь портфель. Подняла откидной верх автомобиля, торопливо уселась за руль. Как она и рассчитывала, хозяин гостиницы не понял, что Мейси неизвестно ни какую семью коснулся пожар в прошлом году, ни какая именно собственность пострадала от огня. Фамилию Смит она назвала как самую распространенную в деревне. Фред поправил Мейси чисто автоматически. Теперь осталось выяснить, где живет чета Уайт. Это ей кто-нибудь другой подскажет.

* * *

Но сначала нужно на хмельник, сообщить Билли, что Мейси едет в Мейдстоун, затем – в Челстоун и оттуда – в Лондон, а вернется во вторник. Необходимо навестить Саймона, а также задать несколько вопросов Джеймсу Комптону. Что-то тревожило Мейси в связи с Комптоном. По словам Джеймса, он прибег к услугам Мейси с целью убедиться, что продажа будет «чистая», а также с целью выяснить степень значимости правонарушений в Геронсдине. Понятно, почему уважаемая компания столь опасается запятнать свою репутацию сомнительной сделкой. Но вот какое соображение посетило Мейси: пожары, воровство и прочее могут существенно снизить цену земель Альфреда Сандермира. С одной стороны, Сандермир вынужден постоянно тратиться на ремонт и улаживать дела со страховщиками, с другой стороны, загадочные пожары и взломы сказываются на цене – «Комптон корпорейшн» может изрядно сэкономить, покупая у владельца с плохой финансовой репутацией, и потом выгодно перепродать землю.

Путь Мейси лежал мимо военного мемориала. Перед самым поворотом к ферме Дикона она заметила краем глаза нечто яркое, этакий цветной мазок. Мейси опустила окно и выглянула. Слева от нее был зловещий пустырь. Там, среди бурьяна, пятном выделялся букет. Мейси заглушила мотор, вышла из автомобиля, пересекла проселочную дорогу. Дождь, довольно теплый, но противный, давал почти стопроцентную влажность воздуха. Мейси казалось, руки у нее липкие от сырости. А вот от пустыря, как и в первый раз, повеяло могильным холодом. Мейси закрыла глаза и, по обыкновению, исполнила ритуал для самозащиты – вообразила себя в столбе ярко-белого света. Открыв глаза, она сделала глубокий вдох и шагнула на пустырь – будто в дом из ледяных кирпичей. Возле букета Мейси присела. Возможно, неизвестный оставил, кроме цветов, и какой-то знак, позволяющий определить его личность. Стебли успели размягчиться, лепестки отсырели – следовательно, георгины и хризантемы лежат здесь уже некоторое время. Пожалуй, с вечера. Ни записки, ни какой-либо вещицы рядом не было. Лишь удостоверившись в этом, Мейси поднялась и пошла по пустырю. Фундамент сохранился, бурьян скрывал остатки стены. Мейси раздвинула заросли, коснулась обугленных камней. Здесь бушевал огонь, огонь, уничтоживший целую семью.

Мейси хотела уже уходить, но вдруг заметила, что на пустыре она не одна. Трое ребятишек следили за ней, в округлившихся глазенках застыл страх. Два мальчугана в коротких штанишках на помочах, в бумазейных косоворотках не по росту, в поношенных шнурованных ботинках и кепи походили на маленьких старичков. Девочка была в цветастом платьишке и старых кожаных сандалетах, которые явно донашивала после старшей сестры. Белокурые волосы растрепались, будто девочка играла в лесу; несколько длинных локонов перехватывала на макушке лента.

Не успела Мейси шагнуть к дороге, как ребятишки с криком пустились наутек. Девочка сразу отстала, закричала тоненько:

– Подождите! Подождите меня! Это привидение! Это Пим пришел за нами! Пим пришел за нами!

Мейси улыбнулась и даже крикнула детям вслед:

– Не бойтесь, я человек, а не привидение!

Уже в автомобиле она пожалела, что дети не остановились. Интересно, кто такой этот Пим. Герой местного фольклора? Книжный персонаж вроде диккенсовских Скруджа и Мэгвича? Страшилка, придуманная, чтобы отвадить детей от пустыря, где они могут, играя с обломками, пораниться и заработать заражение крови? Или таинственный Пим – фигура поважнее?

* * *

Отыскать дом мистера и миссис Уайт оказалось несложно. Мейси сразу указали на особняк в георгианском стиле, с садом, куда можно было пройти прямо с главной улицы.

Мейси постучалась. Вышла экономка. Сообщила, что хозяев целый день не будет.

– Когда же они вернутся?

Экономка ответила не сразу:

– Я так думаю, мисс, что поздно вечером. Они на побережье поехали, воздухом подышать. – Экономка кивнула в сторону гостиницы. – Нынче ночью они, как пожар увидели, сразу бросились на подмогу, а утром миссис Уайт и говорит: нам, говорит, надобен свежий морской воздух, чтобы легкие проветрились.

– Это верно, морской воздух очень полезен. – Мейси скроила сочувственную мину. – Очень смелые у вас хозяева – не задумываясь побежали тушить чужой пожар. Это после того, что с ними в прошлом году случилось!

Экономка сложила руки на груди и подалась ближе к Мейси:

– Ваша правда, мисс. Господам здравого смысла не занимать и выдержки тоже. Они знают, что такое огонь. Вдобавок мы все привыкли держаться вместе.

– Это и понятно. – Мейси в свою очередь наклонила голову к экономке, как будто была с ней в сговоре. – А как случился пожар у мистера и миссис Уайт?

– По недосмотру, мисс. В теплице керосинку оставили – вечера холодные стояли, так чтобы посадки не померзли. А жалюзи-то и вспыхни. Так все и сгорело. То-то был огонь! Слава богу, хоть я со второго этажа приметила неладное.

– Ведь и люди могли пострадать. Кстати, тот пожар случился в сентябре – как и нынешний?

Экономка кивнула:

– Аккурат в это самое число, мисс. – Тут экономка начала пятиться в дом. – Ну, извиняйте – дела не ждут. Как господам передать – кто их спрашивал?

Мейси качнула головой:

– Не утруждайтесь. Я зайду в другой раз. – Она помедлила и шагнула к экономке. – Можно вас попросить, миссис…