Полная версия
Смертельные враги
– На что же именно?
– А на какую-нибудь случайность. Или на чудо… Со мной сколько раз бывало: сидишь, кажется, в совершенно безвыходном положении, а тут – трах! – судьбе угодно прийти на помощь, и она посылает…
– Какого-нибудь ангела?
– Н-ну, ангелов, положим, я ни разу не видел, но…
В это мгновение с той именно стороны, где больше всего копошились хищные звери, послышался ясный и спокойный женский голос. И казалось, что действительно свершается неслыханное чудо: среди зверей показалась тонкая и стройная фигурка. К огненной баррикаде шла безбоязненно молодая женщина в живописном костюме индейских скво. В правой руке она держала гибкий хлыст, которым награждала увесистыми ударами попадавшихся на ее пути хищников, словно завзятая цирковая укротительница, выступающая перед многочисленной публикой.
– Что за наваждение?! – воскликнул, протирая себе глаза, агент. – Ведьма это, что ли?! Еще чего недоставало, так это того, чтобы она уселась на какого-нибудь ягуара и проехалась на нем верхом к нам!
– Ну, на ягуаров-то, кажется, ей рассчитывать особенно нечего! – отозвался Деванделль, который тоже с глубоким интересом наблюдал за приближающейся легкой походкой женщиной. – Смотрите, смотрите! Один из ягуаров подкрадывается к ней, чтобы размозжить ей голову ударом лапы.
В самом деле, коварное животное готовилось уже прыгнуть на беззащитную жертву, но в это мгновение вывернувшийся сбоку огромный гризли нанес гигантской кошке такой удар могучей лапой, что ягуар распластался на земле, а потом пополз в сторону, волоча за собой задние ноги: у него был перебит спинной хребет, и теперь ему осталось жить всего несколько минут. Да и эти несколько минут оставшейся жизни были у него сейчас же отняты: койоты накинулись на него сзади, и через минуту смолк его яростный вой. Он был разорван в клочья койотами.
А странная, фантастическая укротительница диких зверей тем временем спокойно приблизилась к огненной баррикаде и остановилась в двух шагах от нее, и стояла, скрестив руки на груди, вся озаренная призрачным светом догоравшего костра, словно изваянная рукой великого скульптора статуя.
– Кто вы, пришельцы? – прозвучал ее мелодичный голосок. – И чего ищете вы здесь, в последнем уголке земли, принадлежавшей некогда великому племени атапасков?
– Мы? – отозвался Джон. – Мы – мирные охотники, дитя! Чего мы ищем? Убежища! Если ты прислушаешься внимательно, то без труда обнаружишь, что по обоим берегам потока, по которому мы приплыли сюда, на этот остров…
– Это не остров. Это часть материка, превратившаяся в остров лишь из-за разлива реки.
– Все равно, дитя. Словом, по обоим берегам потока снуют наши враги, ищущие нашей гибели.
– Какое имя носят эти люди?
– Раньше они называли себя «сиу». Теперь они приняли имя «сожженных лесов».
– Те самые безжалостные сиу, которые, прибыв сюда в начале зимы, без пощады истребили остатки моего племени? – удивленно переспросила девушка. – Это опасные враги! Они не знают, что такое честь! Они не стыдятся убивать женщин и детей!
– Да, это наши смертельные враги! – мрачно произнес Джон Максим. – Ими руководит женщина, но в душе этой женщины дьявол.
– Может быть, я могу помочь вам? – после минутного молчания вымолвила странная повелительница зверей.
– Ты? Каким образом?
– Если вы враги сиу, то не можете быть моими врагами.
– О, разумеется! У кого же из честных людей поднялась бы рука на такое создание, как ты, дитя?!
– Тогда я могу вас укрыть, могу ввести вас в «последнее убежище атапасков».
– Это что же такое? – изумился Джон.
– «Убежище атапасков» – это большая пещера в скалах. Там я родилась, там я выросла и мирно жила с моим дедом, великим мудрецом атапасков, которого почитали не только люди, но даже звери. Но вот в эти края хлынули сиу, и они не пощадили так гостеприимно принявшего их моего бедного, дряхлого деда, того, которому лизали руки ягуары и перед кем ложились, укрощенные одним его светлым и кротким взором, свирепые гризли.
Сиу хуже ягуаров, свирепее, чем гризли, коварнее, чем гремучая змея, которая жалит только тогда, когда ей самой грозит опасность. О Маниту, Великий Дух! Ты отвратил свой взор от детей твоих, от племени атапасков, и теперь в мире осталась только я одна из потомков Атапа, непобедимого воина, и ночью призраки вьются надо мной и предрекают близость моей гибели. Скоро, я знаю, и я уйду в страну теней. Но я готова к этому.
Вымолвив это, девушка вновь обратилась к охотникам, предлагая им надежное убежище в недрах скалы.
– Но как мы пройдем туда? – осведомился Джон, угрюмо и недоверчиво показывая на державшихся в некотором отдалении хищников.
– Ты боишься этих котят? – презрительно улыбнулась индианка. – О нет, тебе нечего опасаться! Они послушны мне, как дети своей матери.
– Хороши дети! – покосился на ползшего между скал великолепного кугуара агент. – Смотри, дитя! Когда-нибудь они сожрут и тебя! И так я не понимаю, какими чарами ты ухитряешься держать их всех в повиновении.
Девушка улыбнулась.
– Но ведь большая часть этих животных воспитана в нашей же пещере моим покойным дедом, великим мудрецом. Он выкормил их, он обучал их слушаться моего взгляда, моего голоса…
– Ты говоришь, что только часть хищников укрощена. А другая часть?
– Это совершенно дикие животные, – ответила равнодушно индианка. – Внезапное наводнение загнало их сюда, и мне трудно справляться с ними, но покуда я справляюсь, потому что знающие меня ягуары, и особенно медведи, держат мою сторону и защищают меня. Но пойдемте же! Если ваши враги, сиу, доберутся вон до того вдающегося в воду мыса, то оттуда они смогут подвергнуть перекрестному огню вашу позицию, и вы будете истреблены в несколько минут. А в моем приюте, в недрах скал, вы будете в полной безопасности, по крайней мере, на какое-то время, ибо раньше, чем проникнуть в пещеру, индейцам придется выдержать бой со всем моим зверинцем. Идите же за мной и ничего не бойтесь!
И девушка той же легкой походкой направилась в сторону от костра, помахивая своим хлыстиком на разбегавшихся при ее приближении зверей.
Дивясь и опасливо посматривая, держа оружие наготове, беглецы последовали за своей странной проводницей, вполголоса переговариваясь о случившемся.
Через пять или десять минут они оказались на небольшой гладкой площадке, упиравшейся в почти отвесную скалу. В этой стене зияло отверстие, полуприкрытое пышно разросшимися кустами. Должно быть, когда распускалась зелень и кусты надевали свой весенний наряд, вход в «последнее убежище атапасков» совершенно скрывался от взоров плывущих по реке или бродивших по ее берегам охотников. Да и сейчас, особенно в призрачном свете зари, вход с трудом можно было отличить от простой выбоины в скале.
– Это и есть «последнее убежище атапасков»? – спросил девушку Джордж Деванделль.
– Да! – только и ответила она.
– Почему так названо это место? – допытывался офицер.
– Сейчас сам увидишь! Следуйте за мной!
И она грациозно скользнула под мрачные своды пещеры.
Ход в «последнее убежище атапасков» представлял собой узкий и достаточно высокий коридор, бредя по которому Джон не преминул отметить, что снаружи не так-то легко проникнуть внутрь, если только в пещере засядет несколько десятков смелых и решительных воинов, располагающих к тому же достаточным количеством патронов.
– Нельзя ли получить, однако, билет туда и обратно? – пошутил он, намекая на то обстоятельство, что пещера имеет единственный выход. Стоит преследователям овладеть этим выходом, и беглецы, вместо того чтобы иметь надежное и безопасное убежище, окажутся в форменной мышеловке.
– Н-да, уйти отсюда нам будет трудновато. Как бы не застрять здесь. Слушай, девушка! Ведь мы можем оказаться как в могиле! – заговорил траппер Джордж.
– Тебе нечего опасаться этого, друг, – ответила девушка спокойно. – Вода идет уже на убыль, и сегодня к вечеру или завтра утром откроется боковой выход, сейчас затопленный половодьем, и тогда вы спокойно переберетесь на материк.
– Хорошо, если так, – вздохнув, ответил агент.
Сделав еще несколько шагов, беглецы очутились в центральной пещере, освещенной падавшим откуда-то сверху слабым светом зари. Невольный крик изумления и, пожалуй, даже испуга вырвался одновременно из уст всех четырех. Они остановились как вкопанные и робко озирались вокруг.
И в самом деле, все окружающее могло вселить какие угодно, только отнюдь не веселые мысли: везде и всюду, насколько хватало глаз, на полу и у стен пещеры виднелись бесчисленные неподвижные почерневшие человеческие фигуры. Везде из земли торчали плоские каменные плиты, украшенные пестрыми рисунками с изображением птиц, зверей и людей.
– Что… Что это такое? Куда мы попали? – невольно схватился за руку Джона Максима молодой офицер, первый раз в жизни увидевший нечто подобное.
– Гм! По правде сказать, мистер Деванделль, – отозвался смущенно агент, – настоящее имя этому… гм… помещению, что ли… Ну, попросту индейское, извините, кладбище. Или, если хотите, это склеп для сохранения индейских мумий, с вашего позволения… Но, с другой стороны, здесь, право же, не так плохо, как это может показаться с первого взгляда. Конечно, мало приятного глядеть на, извините, мертвяков… Но когда немножко приглядишься, право же, эти индейцы куда безобиднее, чем шляющиеся сейчас по берегам потока наши приятели сиу.
– Н-ну, смотря на чей вкус, Джон!
– Да, конечно. Но эти только глазеют на нас своими стекляшками-глазами, а те ведь так и лезут, чтобы снять с нас скальпы. Вы, мистер Деванделль, попросту не обращайте внимания на мумии, а они, право же, нам ничуть не помешают.
– Положим, – смеясь согласился Деванделль, который уже овладел собой и не без любопытства осматривал оригинальнейшее, надо полагать, во всем мире чуть ли не единственное подобное трупохранилище.
Тем временем молодая индианка со своей спокойной грацией легкой тенью скользила среди могильных столбов и самих мумий, ничуть не смущаясь, прикасалась к их иссохшим телам, мимоходом опиралась на плечо прикорнувшего, словно дремлющего у стены воина или переступала через съежившееся, сморщившееся тельце ребенка, закутанного в пестрое одеяло.
– Брр! – пробормотал траппер Гарри. – Во всяком случае, странен вкус у того, кто этот склеп избрал в качестве своего жилища.
– Человек не скотина, ко всему привыкает, – сделал глубоко философское замечание другой траппер, Джордж. – Я знал одного гробокопателя, который повесился от скуки, когда его выгнали с кладбища за пьянство и слишком бесцеремонное отношение к покойникам, которых он иногда под пьяную руку продавал студентам какого-то колледжа!..
– Будет вам болтать, ребята! – перебил их разговоры Джон, успевший отыскать более или менее свободный уголок у стены, поодаль от коллекции индейских мумий, и расположился там, разостлав на полу свое шерстяное одеяло. – День уже настал, мне закусить хочется, и я не вижу причин, чтобы отказываться от привычки завтракать. Вся эта компания ничуть не портит моего аппетита. Я не прочь предложить какому-нибудь из этих высушенных вождей славного племени атапасков разделить со мной трапезу. Эй, голубчик! Орлиное Перо или Соколиный Хвост, или как там тебя зовут? Не хочешь ли выпить со мной чарочку виски?
Мумия, к которой обратился со своей довольно-таки циничной шуткой агент, вдруг закачалась, потом…
Деванделль не верил своим глазам.
Потом эта мумия подняла, как бы прося виски, свои иссохшие руки, закивала головой и произнесла замогильным голосом:
– Давай, Джон! Выпью за твое здоровье!
– Черт! Вельзевул! – заорал, вскакивая в испуге, индейский агент, который не ожидал такого странного эффекта от своей шутки. – Что за наваждение?!
И он инстинктивно схватился за оружие.
– Почти покой мертвых и не стреляй в грудь своему лучшему другу! – продолжала тем временем объясняться мумия.
В звуках голоса, произносившего эти слова, было что-то знакомое, что-то напоминавшее Джону Максиму о его прошлом. Знакомым казался замогильный голос и для Джорджа Деванделля, и для обоих трапперов. Но последние были до того перепуганы, что не могли ничего соображать.
– Что за черт?! – рассердился наконец Джон. – Ей-богу, я слышал раньше твой голос! Где это было? И когда?
– Когда мы, друг, дрались против коалиции сиу, арапахов и чэйэнов! Тогда меня звали…
– Тебя звали Сэнди Гуком, каналья! – не выдержал Джон и кинулся к мумии. Мумия пошатнулась, упала, и на ее месте показалась фигура знаменитого «контролера поездов Дальнего Запада», попросту – бандита Сэнди Гука, участвовавшего в кровавых перипетиях подавления последнего большого восстания индейцев, когда в Скалистых горах был поголовно истреблен отряд генерала Честера, заманенный в ловушку знаменитым Сидящим Быком.
– Сэнди! – воскликнул агент.
– Собственной персоной, мистер Джон!
– Каким ветром тебя сюда занесло?
– Вероятно, тем же самым, что и вас, мой любезный друг! Мы с лордом Вильмором – помните ли вы сего потомка владык Англии? – мы удрали сюда от сиу!
– Лорд Вильмор тут?
– Разумеется!
– Где же он? Почему не показывается?
– А я, за пять минут до вашего появления, расквасил ему физиономию, и он теперь занят тем, что пытается охладить свой хобот.
– Вы подрались?
– Да нет же! Неужто вы забыли благородные привычки лорда Вильмора? А еще когда-то сами путешествовали с ним в качестве проводника! Стыдитесь, Джон!
– Нечего мне стыдиться, – проворчал Джон, спокойно усаживаясь на свое место. – Помню, что этот англичанин был совсем полоумным.
– Ну, совсем полоумным я бы его не назвал, Джон, – отозвался спокойно бандит, усаживаясь рядом с агентом. – Просто-напросто он вбил в свою крепкую голову, что должен истребить ни много ни мало как тысячу бизонов, и с тех пор страдает болезнью, которую я называю бизонтитом. Ну а кроме того, он поклялся, что когда-нибудь победит меня в честном бою на кулаках, и с тех пор не разлучается со мной. Он меня даже в свой родовой замок в Англию выписывал для ежедневных упражнений в боксе, но я ему там задал такую трепку, что он месяца полтора в постели лежал, и…
– И что же?
– И был очень доволен!
– Стойте, стойте, Сэнди Гук! – прервал болтовню бандита лейтенант Деванделль. – Насколько я помню, в те дни, когда мы с вами бродили по прерии, вы все толковали, что вам надоела бродячая жизнь, и рассчитывали, получив амнистию за услуги, оказанные правительству Штатов, вернуться к себе на родину, где вас кто-то ждал?
– Моя престарелая мать, лучшая женщина в мире, сэр!
– И что же?
– Увы, сэр! Ведь генерала-то Честера, который, собственно, вел со мной все переговоры и который так ценил мои скромные услуги, индейцы ухлопали раньше, чем он успел сделать что-либо для меня. Помните? Ведь Сидящий Бык разрубил грудь Честера, вырвал оттуда еще трепетавшее сердце и публично сожрал его в назидание потомкам!
– Помню, помню!
– Ну, вот так моя амнистия и лопнула. И, кроме того, мне не удалось получить обещанных Честером денег… Словом, сэр, я по-прежнему скитаюсь по белу свету…
– И грабите поезда?
– Кой черт?! Я, сэр, нашел гораздо более выгодное занятие! Помните пристрастие лорда Вильмора к разного рода приключениям, стремление все коллекционировать, любовь к боксу и прочие чудачества? Я оказался буквально незаменимым компаньоном для лорда, и поэтому он позволяет мне стричь себя, как овца позволяет пастуху обдирать с ее шкуры шерстку.
Ну, и теперь я самым честным трудом зарабатываю себе хлеб мой насущный, – стрижкой этого чистокровного английского барана.
Когда я чуть не выбил ему глаз, он дал мне сто долларов. За разбитое ребро я получил полтораста. За каждый выбитый зуб – по пятьдесят долларов.
– А за расквашенный сегодня нос сколько вы получили с него?
– О мистер Джон! Расквашенный нос – это чистейшие пустяки! От каждого раза я получаю только по десять долларов. Так что сегодняшний день, положим, не пропал даром, но и не дал мне порядочного заработка.
– Но что же вы делаете с заработанными вами столь оригинальным способом деньгами?
– Я? Я посылаю их моей матери. Знаете, моя старушка весь свой век мечтала о том, чтобы остаток жизни прожить не в наемной квартире, а в собственном доме. Домовладельцы – это настоящие акулы, джентльмены! Ну, и теперь у моей матери, благодаря моим трудам и моему искусству, есть маленький, но уютный коттедж, поле, садик, огород – все как игрушечка!
И, кроме того, старушка может, посещая приходскую церковь, подносить маленькие подарочки господину пастору, может принимать участие в подписке в пользу общества утирания слез у малолетних глухонемых китайцев и так далее… Не правда ли, это очень трогательно?
И Сэнди Гук так лукаво подмигнул своим знакомым, что те не выдержали и расхохотались как сумасшедшие.
Тем временем из глубины зала, из какой-то боковой галереи, показалась странная и нелепая фигура неисправимого эксцентрика, лорда Вильмора.
Шагая деревянными шагами, он приблизился к группе охотников, смотревших на него во все глаза, внимательно оглядел их, потом потер себе руки и вымолвил спокойно и решительно:
– Знаю. Узнаю. Разбойники. Грабители.
Эти эпитеты относились к Джону и обоим трапперам.
Лорд Вильмор не мог забыть и простить честным охотникам того обстоятельства, что когда-то, несколько лет тому назад, они, нанявшись к нему в качестве проводников и помощников для охоты на бизонов, потом отказались возиться с ним из-за начавшегося восстания индейцев, чтобы принять участие в защите истребляемых краснокожими поселков пионеров.
Помня странности английского аристократа, попросту считая его маньяком и невменяемым, беглецы отнеслись очень равнодушно к тем эпитетам, которыми Вильмор их награждал, и только расхохотались, когда Вильмор обратился к настоящему бандиту с заявлением:
– Вы, мистер Гук, должны будете защищать меня от этих темных рыцарей больших дорог!
– Я? – отозвался бандит, подмигивая Джону. – С величайшим удовольствием, ваша светлость! Подержите-ка вы их тут, а я сбегаю за ближайшим полисменом, и мы их тут же повесим.
– Вешать их я не желаю! – смилостивился лорд. – Но они должны быть переданы законным властям для судебного разбирательства!
– Ладно, ладно, ваша светлость, – смеялся бандит. – Вот мы сейчас возьмем с них подписку о невыезде.
Вильмор милостиво изъявил свое согласие с этим предложением и уселся рядом с Сэнди Гуком.
Глава III
Каменная мышеловка
Монотонно и скучно тянулся этот день – первый день беглецов в недрах скалы, в «последнем убежище атапасков».
Предсказания молодой индианки не оправдались: вода разлившейся Волчьей реки не убывала, а, напротив, поднималась.
Потайной выход из пещеры через коридор, оказавшийся теперь залитым на протяжении не менее нескольких десятков метров, был закрыт, и беглецам оставалось только одно – отсиживаться в пещере.
Разумеется, очень скоро охотники, приученные своей полной приключений жизнью смотреть в глаза сторожащей их смерти, освоились с соседством нескольких сотен мумий индейцев и обращали на высохшие трупы столь же мало внимания, как и сама хозяйка этого подземного жилища, последняя из вымершего племени атапасков.
Только агент Джон Максим попрекнул бандита Сэнди Гука за его неуместную шутку, сказав:
– Неладно вы шутите, Сэнди!
– Почему это? – удивился бандит.
– Да так, вообще… Покой мертвых следовало бы уважать. А вы дергали мумию, как куклу, заставляли ее махать руками, трясти головой… Нет, неладно это вы сделали, Сэнди!
Но бандит не любил лазить за словом в карман и отпарировал выпад старого агента, заявив:
– Так, так… Извиняюсь, мистер Джон! Но, видите ли, я-то, собственно, тут решительно ни при чем. Просто, когда услышал звук шагов и ваши голоса, желая убедиться, что мне и полоумному лорду не грозит от пришельцев опасность, я забрался в тень, спрятавшись за одной из мумий, ничуть не желая этим оскорблять, как вы изволите выражаться, покой мертвых. Отношусь к этому покою с полным уважением.
Ну, и сидел бы я тут смирнехонько, слушая ваши интересные разговоры, покуда не настал бы вожделенный момент представить мою скромную персону вашему блестящему обществу. Но тут кому-то из вас пришла в голову дикая мысль предложить чарочку виски мумии вождя, за которой я скрывался. Разумеется, я воспользовался любезным предложением и заговорил от имени приглашенного.
Джон, как говорится, прикусил язык. Удар Сэнди Гука метко попал в цель.
Разговор не замедлил обратиться к другим темам, и очень скоро беглецы принялись толковать о странном поведении их гостеприимной хозяйки, молодой индианки.
Девушка эта, по виду полуребенок, была по-своему красива. У нее были пышные вьющиеся волосы, словно мантией прикрывавшие ее тонкие плечи, черты лица отличались известной правильностью, и только бронзовый цвет кожи выдавал ее индейское происхождение. Устроив в «последнем убежище атапасков» беглецов, индианка, казалось, перестала обращать на них внимание и занялась своими делами.
Пещера имела несколько отделений, своего рода ниш или побочных коридоров-тупиков, по-видимому, служивших для индианки в качестве ее спальни, кухни, туалета и так далее.
И вот, оставив гостей располагаться как им угодно и делать что им больше по душе, индианка удалилась в одно из этих помещений, откуда вышла только через полчаса, но вышла совершенно преображенная.
Она изменилась настолько, что беглецы с трудом узнали ее: изменились ее походка, ее манеры, ее костюм.
Она расчесала свои пышные волосы и заплела их в несколько десятков отдельных тоненьких кос, перевитых цветными ленточками и ремешками.
Вся эта масса косичек сдерживалась на голове подобием диадемы из массивного золота с какими-то иероглифами и изображениями птиц и зверей.
Плечи оказывались открытыми, равно как и обе руки, тонкие и нежные. Стан индианки облекало теперь одеяние из белой шерстяной ткани, украшенной опять-таки иероглифами и символическими рисунками.
Вместо мокасин ножки последней из атапасков были обуты в подобие сандалий.
Личико казалось словно побледневшим, поблекли алые уста, но глаза светились странным, мрачным огнем. И голос звучал глухо и трагически.
– Что с тобой, дитя? – спросил индианку агент.
– Я слышу голоса ушедших в страну теней! – отозвалась индианка, рассеянно оглядываясь вокруг.
– Кого это?
– Моих предков! Всего моего племени!
– Что ты выдумываешь?
– Я никогда ничего не выдумываю! – ответила девушка серьезно и печально. – Мой дед учил меня всегда говорить правду и стыдиться лжи, потому что ложь оскверняет уста, ее произносящие, а мои уста должны быть чистыми в смертный час.
– И что же тебе говорят эти фантастические голоса твоих предков, которые я считаю просто за шум в твоих ушах от прилива крови?
– Они зовут меня к себе! Они твердят, что пришел час, когда последняя из атапасков должна на крыльях смерти лететь в страну теней, чтобы присоединиться к ранее ушедшим туда атапаскам и вместе с ними принять участие в жизни на зеленых лугах Великого Маниту…
– Словом, эти голоса предрекают тебе смерть? Но ведь ты здорова! И мы с тобой! Если ты боишься чего-нибудь, то ведь мы мужчины. Мы будем защищать тебя и, покуда не ляжем все до последнего, не дадим тебя в обиду никому!
Девушка, глядя в неведомые дали затуманенным взором, пожала плечами.
– Я слышу голос моей матери! – нараспев произнесла она. – Та, которая дала мне жизнь, та, которая качала мою колыбель, баюкая меня своей песней, зовет меня к себе.
Я слышу голос моего отца!
Он защищал наш вигвам от врагов, оберегая мой покой. Теперь, размахивая золотистым копьем, он зовет меня к себе.
Я слышу песню моей сестренки, убитой сиу в начале зимы. Она смеется, заплетая венок, и манит меня к себе. Ей скучно там, на зеленых лугах Маниту, потому что она привыкла играть со мной, и теперь она зовет, манит меня улыбкой, знакомым голосом.
Я иду, я иду к тебе, моя маленькая пчелка, моя птичка, мой цветочек, моя сестричка!
Прощайте, бледнолицые!
С этими словами индианка вскочила и помчалась к выходу из пещеры.
Это произошло так неожиданно, что остолбеневшие беглецы не успели загородить дорогу девушке, удержать ее.
– Это черт знает что такое! – первым опомнился Джон. – Эта сумасшедшая девчонка побежала топиться!
– Мы должны помешать ей исполнить это дикое намерение! – отозвался Джордж Деванделль. – Может быть, она накурилась какого-нибудь зелья и теперь в одурманенном состоянии способна наделать безумств! Поспешим за ней, друзья, чтобы предотвратить непоправимое несчастье!
– Не поможешь! – возразил Сэнди Гук. – Разве вы не видели, что маленькая индианка уже нарядилась в смертный саван атапасков?!
Однако, когда Джон и трое его спутников выбежали из пещеры, держа в руках ружья и револьверы, Сэнди Гук бежал с ними рядом, ни на шаг не отставая от них. Он только ворчал: