Обезличенная жизнь

Когда она узнала сумму, то смутилась и спросила:

– Ты что, увлёкся наркотиками или играми на деньги?

– Да нет же, – ответил он, – даже не думай об этом. Просто, понимаешь, жизнь в большом городе, она особенная. Надо подобающе выглядеть, иначе с тобой никто не будет общаться, следовательно, будут проблемы с работой. В общем, надо соблюдать правила этой жизни, иначе окажешься на обочине.

– Что же это за правила такие, что требуют таких деньжищ? Что случилось с людьми, если они воспринимают тебя только через содержимое кошелька? А где же внутренний мир?

– Мам, да всё уже давно не так, ты сильно отстала. Внутренний мир остался у Достоевского и Толстого, теперь духовный мир, о котором ты пытаешься сказать, перекочевал в информационное пространство компьютеров, смартфонов и прочих гаджетов. Он нашёл себя именно там, где и был всегда – в виртуальном пространстве, только раньше люди об этом не догадывались. И если ты заговоришь о душе, то тебя попросят предъявить её, вывернуть её наизнанку, чтобы пощупать, понюхать, попробовать её, как вещь. А если им действительно удастся это сделать, то можно даже не сомневаться, что ей обязательно найдётся практическое применение, и непременно используют для зарабатывания денег.

– Неужели в вашем мире всё так плохо?

– Да нет, там замечательно, только денег надо много. Ну, сама подумай, человек с деньгами везде и всегда че-ло-век. – Намеренно разделил на части он последнее слово, чтобы подчеркнуть свою мысль. – А что он без денег?

– Странно. Вот у меня нет денег, а тем более такой суммы, что ж, я уж и не человек? Впрочем, ладно чего уж там, у вас своя жизнь и ничего с этим не поделаешь. Помнишь, вы с отцом поссорились? Отец тогда сказал больше не давать тебе ничего. Ты же знаешь, он уехал в командировку, даже не попрощавшись с тобой. Он был очень огорчён после последней вашей встречи, – грустно сказала она.

– Да, нехорошо вышло, но я не виноват, что он не хочет меня понять. Времена изменились, и я не могу жить по его архаичным принципам. Они с дедом только и знают, что надо трудиться от рассвета до заката, а все деньги тратить только с определенной целью. Я помню его наставления: «Запомни, деньги – это средство для достижения цели». Но в моём мире деньги – это средство для жизни. Она вот здесь и сейчас. – Он ткнул своим указательным пальцем в пол. – Почему я должен отказываться от своих желаний ради эфемерного потом? Этого «потом» может и вообще не настать. – Попытался объяснить он философию современной жизни, и немного помолчав, добавил: – Отцы и дети.., это ведь совсем не ново. Если мы их не понимаем, то не они ли в этом сами и ответственны?

– Может, и так, – ответила мать, – но заметь, это ты сейчас ищешь деньги, а не отец. Всё же прислушайся к нему, неправильно это, когда нет понимания между поколениями, тем более межу мужчинами. А у тебя дети родятся, тогда что делать будешь?

– Ладно, не надо морали читать, – с долей раздражения в голосе перебил он её. – Я вот что подумал: у вас дом деда в деревне остался… – Его голос дрогнул, и он слегка кашлянул, будто першило в горле, а затем продолжил: – вы же там не живёте и как дачу не используете. Может, уговоришь отца продать его?

– Нет, нет, что ты! – перебила она, – это бесполезно, ты ведь знаешь, он дорог как память. Сам должен понимать, что для него он значит. Отец уже давно хочет передать его в хорошие руки. Не думаю, что наследство будет в твою пользу, – заключила она.

– Да, что-то с современными взглядами у нас не получается. Эти патриархальные понятия давно уже не в моде, они никого не интересуют, разве что каких-нибудь фанатов старины, – объяснил он свою позицию и добавил: – ну и что мне делать?

– Даже не знаю. Ты же сам говоришь, что я плохо разбираюсь в нынешней жизни и с трудом понимаю, откуда у вас там берутся деньги.

– Ладно, понятно. Как говорится, утро вечера мудренее. Уже поздно, пойду спать. Завтра уеду пораньше.

Заснуть удалось не сразу. Беспокойные мысли прогоняли сон. Он понимал, что остается слишком мало времени, чтобы добыть деньги. Скорее всего, придётся держать ответ. Об этом он старался не думать. Что его ждало в этом случае? Его воображение подкидывало сценарии один страшнее другого. Чудились какие-то мерзкие бандитские рожи, которые пытались его поймать и требовали денег, причём всё больше и больше. В своей дремоте он видел их почти реально и даже пытался им что-то объяснять. Борясь с кошмарами, он как-то незаметно уснул.

Утром его уже ждал завтрак и, как всегда, заботливая и приветливая мама. Он зашёл на кухню и сел за стол, упёршись взглядом в поставленную перед ним тарелку без всякого интереса и аппетита.

– Что ты думаешь делать? – спросила она. – Я очень беспокоюсь за тебя, практически всю ночь не спала. Даже не знаю, что ещё предложить и чем помочь.

– Да ладно, мам, как-нибудь выкручусь! Не беспокойся, не впервой! – взбодрил он больше себя, чем её.

Быстро позавтракав, он стал собираться уезжать.

– Всё, пока! Я позвоню! – бросил он напоследок, выходя за дверь.

– Да, хорошо. Счастливого тебе пути, дорогой мой! – суетилась она у двери, провожая его и не зная, когда увидит его в следующий раз.

А он возвращался туда, где непременно должно было состояться неприятное для него событие – развязка этого, как казалось, тупикового положения. Выйдя из автобуса, он даже не знал, куда идти дальше и что делать. Он просто брёл по улице. Город просыпался. Мелкие торговцы уже подняли, словно веки больших глаз, оцинкованные ставни своих уличных ларьков и зазывали купить кто цветы, кто перчатки или очки, кто уже готовый утренний фастфуд. Толпа двигалась двумя встречными курсами, и трудно было вовремя увильнуть, чтобы не столкнуться с кем-нибудь плечами. Этот людской поток постепенно редел, отрывая от себя исчезающие на пешеходных переходах, в дверях магазинов и подворотнях движущиеся ручейки, и в пределах видимости распадался на отдельные группы, пары и одинокие фигуры. Каждый шёл своим, известным только ему, курсом. Какие заботы выгоняли всех этих людей из своих тёплых квартир в эту толкотню?

Он следовал в толпе, как какое-то инородное тело, совершенно не соблюдая её скоростной ритм, и оттого его кидало из стороны в сторону, словно маленькое судёнышко в океане, от постоянных ударов в плечо. «Куда прёшь?!» – то и дело слышалось со стороны, но он не реагировал и продолжал брести, нарушая законы этого вечного уличного хаоса. Внезапно почувствовал на себе чей-то цепкий взгляд. Он повернул голову и встретился взглядом с глазами человека, сидящего в инвалидной коляске.

Такие люди, просиживают целыми днями на улице в ожидании подаяния. Прохожие привыкают к этому зрелищу и чаще всего идут мимо. Он поступал так же, но сейчас на него посмотрели по-особенному. Казалось, что если бы этот человек мог ходить, то накинулся бы на него с приветственными словами и объятиями. Но нет, инвалид просто смотрел, слегка улыбаясь и показывая своим видом, что для него не существует никаких тайн.

Он подошел ближе к этому странному человеку, нащупал в кармане какую-то мелочь, сгрёб её своей пятернёй, и в тот же миг она со звоном рассыпалась в стоящей перед инвалидом коробке. Потом сделал пару шагов вперёд и вдруг услышал за спиной тихий голос: «Да воздастся тебе по делам твоим». Он обернулся, чтобы ответить, но человек в коляске с невозмутимым видом благодарил уже очередного подающего прохожего и не жалел при этом самых разнообразных эпитетов.

«Да ладно, буду я обращать внимание на всякую ерунду. Наверное, мне просто послышалось», – подумал он. Но все же слова эти показались ему весьма странными.

По телу пробежал легкий холодок, и руки невольно потянулись поднять воротник. Он уже выпал из общего потока, шёл, не выбирая пути. Кривые улицы то и дело приводили к развилкам дорог, и он, не задумываясь, поворачивал то налево, то направо. Собственно, и цели никакой не было, надо было просто идти навстречу надвигающемуся полудню. Он дошёл до городского парка, где наблюдалось оживление. Чем ближе он подходил, тем большая людская масса подхватывала его и направляла в нужном направлении. Наконец, показался ярко украшенный вход в парк. Праздник так и манил всех окружающих в гости. У распахнутых настежь ворот стояли парень и девушка в русских костюмах и зазывали прохожих, приглашая посетить праздник:

Заходи, честной народ,Окунись в круговорот,Ждёт красавица тебя,Красная краса,Русая коса,Тридцати братов сестра,Сорока бабушек внучка,Трёхматерина дочка.Заходи душой потешиться,Умом повеселитьсяДа речами насладиться!

«Понятно, – промелькнуло в голове, – сегодня последний день Масленицы». Было время, когда он с родителями встречал этот замечательный праздник. Они любили приезжать в выходные дни из маленького городка и часто гуляли в этом парке. Тогда для него, впрочем, как для любого ребенка, привлекательной была внешняя сторона: сладости, игры, забавы, и всё без ограничений. Сегодня, наблюдая за народным гуляньем, он поймал себя на мысли, что ему совсем нет дела до этого веселья. Конечно, праздник существует давно, может быть, несколько веков, но теперь и праздник уже не тот. Не тот народ, не те песни, не те игры. Не тот размах. Разве можно ограничить Масленицу забором городского парка? Раньше, наверное, весь город в эти дни становился Масленицей. Закусить горячим блином – и на гулянье, в хороводы с весёлыми песнями, потом скатиться с ветерком по ледяной горке! А то и ледяную крепость с воротами соорудить, да устроить целую баталию с её взятием. Да, именно так и было. Общественные горы, качели, балаганы для скоморохов, столы со всякими яствами. Здесь торговый народ собирал дань с праздности и лени, здесь копейка ставилась на ребро. Не ходить на горы, не качаться на качелях, не потешаться над скоморохами, не вкушать сладких яств – значило в старину: жить в горькой беде, или быть старым, лежать на смертном одре, или сидеть калекой без ног.

А можно ли было отказаться от самого лучшего и разгульного катанья – в запряжённых лошадью санях? Представить только: девки и парни, усевшись гурьбой в сани, разъезжают по укатанной снежной дороге, под дугами звенят на все лады колокольчики. Молодежь распевает песни и веселит проходящий народ. Лошадь едва тянет эту весёлую ораву, часто останавливается и, прядая ушами, словно прислушивается к песням разудалых седоков. Но ей не дают застояться и дёргают за узду. Лошадь вздрагивает всем телом и медленно, шаг за шагом, сначала иноходью, потом переходя в галоп, набирает темп. От неё валит пар, ей тяжело, она задыхается, но везёт. А вот весёлая компания уселась в сани, запряженные целой тройкой лошадей. Это бесстрашные любители острых ощущений. Они требуют, чтобы кучер стегал и понукал лошадей и чтобы те неслись словно ветер. И вот со свистом и гиканьем летят по-гоголевски на запряжённой тройке. Куда несётся она?..

Там уже нет никакого «куда». Нет ни времени, ни границ, ни небесных светил. Да и не кони это уже вовсе! Это Душа вырвалась из своих оков и в безумстве своей внезапной свободы мчит, не разбирая, куда, лишь бы насладиться скорее отсутствием возничего. И только знает, что Она – это всё, и всё – это Она. Но вдруг встрепенётся возничий и осадит этот безумный полёт. «Рано ещё, рано», – скажет Он. И от счастья небесного к поиску счастья земного возвратится Она вновь. Разве можно забыть эти предвесенние ощущения, разве не захочется вновь и вновь окунуться с головой в этот праздник новой жизни?! Но ведь случилось, произошло! Где это всё: весельчаки-скоморохи, ряженые, весёлый народ, молодецкая удаль и девичья краса?

В бесконечном хороводе небес из года в год возвращает человека Земля в одну и ту же исходную точку рождения новой жизни. Вот те самые врата, когда можно сойти с её орбиты и со стороны взглянуть на жизнь, полную радости и горя, добра и зла, правды и лжи. Чего там больше – того, что сам человек желает, или чего-то другого, но одно бесспорно: побывать там – счастье, и даже один миг там, один вздох – уже жизнь.

Вот уже и горит соломенное чучело, очищает огненная стихия дорогу новому, просыпается природа и призывает человека к труду.

Так, вероятно, могло быть. По крайней мере, многое осталось в старинных книгах, но ничего такого уже нет в действительности. Есть только обычные горожане, уплетающие на лёгком морозце горячие блины, есть торговцы разных мастей и артисты, пользующиеся случаем, чтобы подзаработать на старой традиции.

Думал ли об этом наш герой? Если у вас возникла такая мысль, значит, вы ещё не- достаточно хорошо его узнали. Да разве мог он вообще о чём-либо думать при таких обстоятельствах? Войдите в его положение. Видите ли вы какой-то выход? Поэтому он просто слонялся городу и ничего лучшего придумать не мог. Глядя теперь на жующих, пьющих и весело орущих во весь голос людей, он чувствовал, что идти ему никуда не хочется, а что предпринять, не знал. В общем, оказался в тупике.

«Есть ли у меня план? – думал он, – у них-то план насчёт моего будущего уже заготовлен, и он не в мою пользу. Как-то странно получается: некто может запросто поменять мою жизнь. Кто же ему даёт на это право? У меня есть моя жизнь, моя собственность, то есть только я имею на неё право. А кто такой «я», который говорит о своей собственной жизни? Я ем, пью, говорю, да чего только я не делаю! И этот «я» обладает жизнью. Очень интересно, ведь ему досталась целая жизнь. Что-то очень заумно, так сразу и не разберёшь.

И тут вдруг некто просто так может завтра распорядиться моей жизнью без моего желания? Нет, я на такое не согласен. Пойти, что ли, и поговорить с ними. Сказать «Вы не имеете права влиять на мою жизнь! Ну, дали вы мне деньги взаймы, но не закладывал же я взамен них жизнь? Не может же она стоить денег? Она же вообще не может быть чем-то оценена!»

«Да, конечно», – скажут они. Потом почешут затылок или ещё что-нибудь и непременно согласятся со мной. – «А ведь и правда, парень, как это мы сразу не додумались! Ведь действительно твоя жизнь неприкосновенна. Как это мы сразу не прочухали, – скажут они. – Ты, оказывается, такой умный, прямо философ! Открыл нам глаза на очевидную истину!»

– Ха! – грустно хмыкнул он и пробурчал, – сам-то понимаешь, о чём говоришь? Да только появись ты им на глаза, они точно из тебя душу вытрясут, ты же для них никто, вошь бесполезная!

«Хорошо, – продолжил он рассуждать, будто распутывая какую-то логическую цепочку, – должен я им деньги, эти ничего не стоящие бумажки. Сравнить только бумажки, пусть даже и красиво раскрашенные, и человека. И деньги становятся мерилом моей жизни? Это получается, что деньги обладают ценностью, соизмеримой с моей личностью? Значит, моя жизнь – товар? А я себя продаю? Вообще, я имею на это право? Эк меня занесло! Похоже, сейчас я открыл новый экономический закон: деньги есть причина моей жизни, а я (моё существование) – их следствие. Что-то вроде: «кошелёк или жизнь». Есть кошелёк – есть жизнь, а нет – и ты никто. Просто нет тебя, и всё тут. Кто соразмерил кошелёк и жизнь? Деньги вон какую власть имеют над человеком. Один может быть из-за них убийцей, другой – жертвой, а в результате оба виноваты, потому что жизнь стали деньгами мерить. Они, деньги, такую силищу имеют, власть непомерную! Всякий, кто перед их главным предстаёт, кланяется и умоляет: «Святый ты наш, Рубль Рублёвич Рублёв! Не откажи рабу своему в одолжении, подай хоть сколько-нибудь грешному!» И, самое интересное, не отказывает, подаёт. Кому больше, кому меньше, но в подаянии не отказывает. У всякого хоть монетка в кармане да найдётся. А сколько их на дороге валяется… Вот только и спрашивать с кредиторов не забывает, да с процентиком, да с процентиком на процентик! Все у него в должниках ходят: бедный отдаёт долг, зарабатывая своим хребтом, а богатый – умом. Всё подсчитано, записано, и будь уверен – всё вернёшь до копеечки. Деньги у него должны порождать деньги, и он хорошо знает, что для нас они порождают удовольствия. А без удовольствий-то как?..

Но самое странное, что люди, несмотря на всю ничтожность своего положения, на все унижения и страдания, всё равно идут и идут на поклон, словно под гипнозом, и не вырваться им из этого четвертующего колеса. Деньги, они ведь Душу убивают! Стало быть, не зря упрекал Родион Романович сестру свою Дунечку, – вспомнил он сюжет известного романа, – что продаёт себя за деньги, и, стало быть, во всяком случае, поступает низко. А сам взял и плюнул на всё, и оставил за собою два трупа. Но ничего не проходит даром… Вот ведь как получается – продаём, продаём понемногу, потихонечку, всё продаём – тело, совесть, душу.., жизнь продаём! Торгуем… Вся жизнь превратилась в огромный рынок, и людей-то уже нет – одни торговцы.

Вот, значит, и до меня добрался Рубль Рублёвич, следовательно, и мне пора сделать выбор. Но вроде есть ещё один день на деньги, двух, наверное, уже не будет!»

Так он шёл, философствуя сам с собой, и не заметил, как очутился возле букинистического магазина. «Вот чего меня сюда принесло? Опять случайность или закономерность?» – резко поменяла направление его мысль. Но пройти мимо магазина он не смог. Книжные магазины были, если так можно сказать, одной из его слабостей, страстей, хобби, и отказать себе в удовольствии подержать в руках старые книги и по возможности что-нибудь приобрести, было выше его сил.

И вот он уже среди заваленных до пределов книжных полок. Перенесённые на бумагу мысли огромного числа людей, покрытые толстым слоем пыли, стояли на стеллажах, стопками высились на столах и беспорядочно валялись на полу, так что с трудом можно было передвигаться в трёх небольших комнатах. Магазин больше походил на склад макулатуры, чем на книжную лавку. «Сколько же чувств и мыслей разных людей скопилось здесь», – подумал он. Книги классиков, научные книги, разнообразные журналы, одним словом, литература на любой вкус ждала своего нового читателя. «Вот они, хранилища знаний, выброшенные из домов! Кому всё это теперь надо?» – переводил он свой взгляд с полки на полку.

По всему было видно, что продавцы умело, что называется, в духе времени, подходили к делу. Здесь правила бал её величество коммерция. Век цифровизации шёл не на пользу настоящим любителям чтения и получения знаний. Новое поколение владельцев сталинских хором и тесных хрущёвок, очищая частные домашние библиотеки от наследия своих родителей, не находило в них никакой ценности. Многотомные издания советской эпохи, за которыми прежде шла настоящая охота, сегодня по сходной стоимости, перекочевывали в подобные книгохранилища, к удовлетворению частного интереса мелкого бизнеса. Семейная пара средних лет теперь была их хозяевами. Они неторопливо сортировали свой улов по разделам и по годам изданий, казалось, не обращая внимания на редких посетителей. Всего два или три человека, как можно было заметить, пытались отыскать в этих завалах своё сокровище. Присоединился к ним и он.

Вот, например, стояли здесь, на самом виду, как на витрине, полные собрания сочинений нашей гордости – писателей XIX века. Теперь они выглядели весьма не презентабельно, но при этом никуда не исчезла их духовность. Слово, которое будоражило умы людей на протяжении двух веков, не могло изменить своего значения. Но могло случиться другое, более непоправимое, – слово перестало быть понятным, и поэтому стало ненужным. Мы, поколение XXI века, стали иностранцами в собственной стране. Мы разучились читать, думать и понимать по-русски! «Но как же, – подумает сейчас читатель, – ведь я говорю (и думаю) на, что ни на есть, том самом, великом и могучем!» А тут-то и ловушка!

Думаем мы, вроде, действительно по-русски, да и говорим тоже, но только поступаем как-то не по-русски, а всё больше по-иностранному. Причём поступки наши не немецкие (nicht Deutsch), не французские (non Français), не английские (not English), и вообще, никакие не европейские, но они даже и не азиатские, – они чёрт знает какие (the devil knows what). Они больше похожи на инопланетные. Поэтому удивляют, восхищают, но в то же время настораживают и пугают весь окружающий мир. Посмотрите на тех же европейцев: ездят по всем частям света, собирают свитки, рукописи, фолианты, сначала в основном из своих торгашеских побуждений. Потом вдруг прочитают и сами же за голову хватаются, просто ужас их охватывает – нельзя это всё читать народу! Мало ли какие мысли возникнут в неокрепших головах! Всё спрятать в тайные хранилища, а остальное сжечь! И полыхают у них периодически целые библиотеки, начиная с Александрийской. Знает история факты, когда бросали они книги в костры прямо посреди городских площадей. Пример тому прошлый век. Как ярко освещали они своим романтичным светом улицы Третьего рейха.

Привёз такую моду в наши края и Великий император после поездки в заморские страны, да ничего не получилось. Просто не горят у нас ни рукописи, ни книги! У нас другое: с какой, бывало, жадностью русский человек скупает, выменивает и даже иногда просто «стибрит» нужную книгу – всё сделает, но библиотеку соберёт и обязательно прочитает всё от корочки до корочки. Потом переварит прочитанное, устроит дебаты, а то и больше – поругается и подерётся в защиту автора. Придёт пора, и разочаруется во всём, но жечь ничего не станет, а просто выкинет. Вот и пришла эта пора, когда книги выбрасываются за ненадобностью. Хорошо, если отдаст почти задарма в такой вот магазин. А чаще возьмёт и вынесет в подъезд целую домашнюю библиотеку. – «Берите, читайте, соседи!». – Сколько раз он находил на площадках многоэтажек нужные для себя книги. Их в основном никто не берёт, так и валяются они на этажах, пока уборщица не вынесет на помойку. Но и там, на этих свалках, они ещё не пропадают – они ещё борются за себя: пороется среди хлама какой-нибудь бомж, да и приглянется ему нечто. Возьмёт и притащит к себе в «берлогу» пару-тройку понравившихся книг, усядется читать. Да-да. Про еду даже забывает. Хватятся товарищи бомжа: – «Где такой да разэтакий запропал, может, помер уже, а мы и не заметили?» Приходят, а он глядь – зачитался!

– Ты что это, брат? – вопросят они. – Неужто заболел?

Поднимет тот голову, и увидят они, как на опухшем, от частых возлияний, лице его сверкнут загадочные для них очи.

– Не поверите, братья мои! – с восторгом воскликнет он. – Какой сюжет! Какое слово, какая философия! Куда уж вам, бродягам, до этого!

Но не поймут его братья, и появится у него под глазом ещё один фингал. Не оттого, что они оскорбились, а оттого, что завидно им стало:

– Вишь, к высокому приобщился! Человек, понимаешь ли!

Даже заезжие иностранцы, проходя мимо таких «достопримечательностей», диву даются, а некоторые специально приезжают посмотреть, какое в свете бывает чудо. Сидит такой грязный, вонючий забулдыга в драной одежде, с синяками, ссадинами и – читает… Весь мир для него пропал, просто нет его. Даже тыкающего в него пальцем иностранца не замечает! «Russian Guru?»2. Во, как! Воистину говорят, что мы самая читающая нация!

А потом вдруг приходит новое время, и мы роемся в этих помойках, ищем потерянное, своё родное. Пусть оно уже сгнило и дурно пахнет, но тащим домой, ставим на новые полки заплесневевшие фолианты, и гордимся ими, и показываем соседям, и пытаемся понять ушедших предков:

– «О чём же они нам толковали, что же сказать-то хотели?»

С такими мыслями ходил он от стеллажа к стеллажу, толком не зная, что ищет, но чувствовал – что-нибудь наверняка приглянется.

«Где, где она – моя самая нужная, ценная и объясняющая всё книга? Я знаю, что она есть, она точно существует. Может быть, не здесь, но я верю – она найдётся», – думал он.

Вдруг на повороте, в узком проходе между стеллажами, он нос к носу столкнулся с каким-то странным на вид человеком.

– Ой, – растерявшись, сказал он. – Извините, я не ожидал, что могу здесь с кем-нибудь пересечься.

– Ничего, ничего! – ответил незнакомец металлическим голосом. – Зато я ожидал!

– То есть, как это… ожидал? – он был поражён его ответом.

– Наблюдаю за вами уже битых полчаса, – продолжил незнакомец, – ходите, ходите кругами, книг, несмотря на их обилие, в руки не берёте, а только по задумчивости вашей чувствуется, что какая-то цель у вас всё же есть.

– А вы что, за мной следите?

– Слежу-с, – почему то на старый, забытый манер ответил тот.

– Что значит – слежу-с! – закричал он, – вы что, ко мне приставлены?

Он вдруг подумал, что, может быть, это один из тех, его кредиторов, или они уже установили слежку за ним, чтобы не «наделал глупостей».

– А может, и приставлен, так что с того-с?

«Ага. Сам сознался, – подумал он. – И даже не скрывает. Видимо, решили уже всё. А как же договор „до завтра“? Нет, договор есть договор, до утра я свободен!»

– «Что с того-с»?! Потрудитесь объяснить, милостивый госу… – он чуть было не перешёл на язык своего собеседника и, осознав это, смутился.

– Да вы не переживайте-с так, – сказал незнакомец, – я ничего плохого вашей персоне не сделаю-с. Просто хотел оказать помощь в выборе нужной вам книги.