Трёхочковый в сердце

Двери закрылись, ролики движущего механизма закрутились и подъёмник плавно зашуршал, отправляя путешественников в очередное воздушное плавание. Кабинку тряхнуло, потянув вверх, Кира, потеряв равновесие , рухнула Нику на грудь, вцепившись в него изо всех сил. Когда движение приобрело более-менее плавный ход, спустя пару минут, она всё-таки отпрянула, оглядываясь по сторонам. Ник не возражал, сам впечатляясь представшему зрелищу. В какой-то момент он подумал, что раскинувшуюся перед ним картину обязательно нужно лицезреть и при дневном свете. Потому что сейчас они будто уходили в космос, возвышаясь над россыпью огней, мерцающих где-то далеко внизу, невозможно было разобрать, что скрывается в густом мраке, разверзнувшемся у тебя под ногами, и казалось, что ты так далеко от всего мирского, теряя чувство гравитации, наблюдая старушку землю в иллюминаторе. Днём, наверняка, всё выглядело по-другому. Верхушки проплывающих деревьев, воспарив над которыми ты уподобляешься птицам. Наступающая зелень лета, оттесняющая полосу снежных войск всё ближе к границе подножья гор. Белизна облаков, манящая иллюзорной близостью расстоянием в вытянутую руку. Скорее всего французы знали об этом по опыту с Эйфелиевой башней, подъём на которую грандиозное событие в любое время суток.

Кабинка плавно шла вверх, приближаясь к середине пути, скоро горы обступят их со всех сторон, окружая ледяной стеной, и спасительный островок света так и останется далёким пятном цивилизации. Неожиданный порыв ветра ударил, раскачивая гондолу. Кира тут же снова схватилась за Ника, забыв про прекрасные ночные пейзажи.

– Жутковато, не считаешь, как люди могут спокойно на этом кататься.

– А ты как думала, мы приближаемся к горному хребту, погода по ночам здесь редко бывает спокойной. – Ник знал, что его заявление слабое утешение, по этому решил подлить масла в огонь, раз уж миротворческая миссия провалилась, – Представляешь, некоторые специально раскачивают подъёмник, представляя себя на безумной карусели.

– Ты же в курсе. Что это нисколько не успокаивает. – Кира продолжала смотреть в сторону, держась за него.

– Ещё как. – ехидно улыбнувшись, Ник лишь сильнее прижал её к себе, ощутив лёгкий толчок в область рёбер. Он поднял голову Киры к себе, встречаясь глазами. – Не бойся, я не дам тебя в обиду.

Ник целовал её губы до тех пор, пока не почувствовал, что дрожь от испытываемых переживаний не утихла. Тряска успокоилась, и кабинка стала медленно набирать скорость, что означало, они преодолели половину пути. Кира держалась за поручень, всё смелее оглядываясь по сторонам, это развязало ему руки, и решив, что лучшего момента не подгадать, Ник начал действовать.

– Знаешь, в последнее время, мне так много нужно тебе сказать, но я всё никак не мог подгадать нужный момент. – он обращался к Кире, и было даже лучше, что сейчас она смотрела в окно, такая отстранённая и увлечённая одновременно, Ник заметно волновался, подбирая «те самые» слова, и не хотел чтобы это бросалось в глаза, – С самого детства я много работал, были свои взлёты и падения, но не смотря на мою зацикленность собственными результатами, ты всегда была рядом, поддерживала, направляла и вытаскивала меня из любых состояний. Мы не знаем, что нас ждёт в будущем, но так оно продолжает принадлежать лишь нам. Уже скоро я перешагну очередную ступень на пути к поставленной цели, и хочу, чтобы этот шаг ты сделал вместе со мной. Наверное, всё это звучит сумбурно и не слишком понятно. Говорят: «Любовь живёт три года», мы вместе уже больше двух лет, но я не представляю, что должно произойти, чтобы поменять моё отношение к теб…

– Я тебе изменила.

Не дрогнула кабинка, и у него не подкосились ноги, просто Ник собирался встать на колено. Рука так и замерла, тянущаяся ко внутреннему карману блейзера. Там, в небольшой полости на отвороте, лежал тот самый сюрприз – небольшая, обитая красным бархатом коробочка, при взгляде на которую, сразу хочется пищать от романтического восторга и прокручивать в голове список подружек невесты. А внутри, изысканный круг из платины символизирующий единство двух начал, и аккуратный камень, не единственный на свете бриллиант, но, возможно, единственный, который мог быть её достоин, увенчав безымянный палец обручальным кольцом.

– … – Возникла пауза, как в немом кино, или на глубине бассейна, Ник не мог выдавить из себя ни звука, зато эмоции на его лице, были ярче любых слов. Хотя он всё ещё надеялся, что плохо расслышал, или это дурацкая шутка.

– Я не хотела, это вышло случайно. – Кира отошла от окна, сев на кресло с противоположной от Ника стороны, закрыв лицо руками, – Мы выпили лишнего вчера, ещё эта глупая ссора, он просто пытался меня приободрить, поддержать, а потом всё так перепуталось, если бы ты только не завёлся так, из-за этих глупых новостей, ничего бы этого не случилось!

Она и плакала, и обвиняла его, корила себя, снова пускаясь в рыдания. Ник смотрел на это со стороны, не понимая толком, что чувствует. Это было похоже на неожиданный звонок. Вот ты спокойно спишь у себя дома, тебя ничто не беспокоит, не тревожит. Но внезапно, раздается трель, разрывающегося телефона. Нашарив трубку, отвечаешь на вызов, голос по ту сторону, что-то сбивчиво объясняет, подспудно срываясь на рыдания, всхлипы и набор соболезнующих фраз. Ты толком ничего не понял, да и не проснулся окончательно, но шестым чувством уже осознал, и выжигающее душу извержение вулкана, расходящимися волнами лавы, начало калечить тебя изнутри. Положив трубку, откидываешься на подушку и смотришь в пустоту, какие-то эмоции ложатся тенью на твоё лицо, но это тебя мало заботит, всё равно их никто не видит, а то что разрывает тебя на части, не передать ни словами, ни пантомимой. Так ты узнаёшь о смерти самых близких тебе людей.

Ник смотрел на Киру, с той безысходной смесью боли, отчаяния и собственного бессилия. Для него – она «умерла». Он не мог ничего изменить, или отыграть назад, но и мириться с произошедшим было невыносимо. Кира ждала от него хоть какой-то реакции, а Ник впал в ступор.

– Скажи что-нибудь, не молчи. – она продолжала размазывать слёзы поверх остатков водостойкой косметики.

– Я был уверен, что мне это приснилось. – Он взялся за поручень, скорее останавливая себя от глупостей, чем ища точку опоры, очень хотелось что-нибудь сломать, или кого-нибудь.

– Что именно?

– Как ты облизывала его хер, когда он обкончал тебе всё лицо!

Ник вышел из ступора, когда переполнившая его ярость, начала выплёскиваться наружу. Он бы мог даже насладиться выражением её лица, отпечатавшимся после прямолинейного оскорбления, если бы в кабинке не погас свет. Ориентироваться труднее не стало, Ник по прежнему видел Кирин силуэт, от которого так хотелось избавиться, устроив внеплановую разгерметизацию салона, отправив ту в «свободное плавание», как Герасим Муму, только без воды. Сама гондола потеряла плавность хода, раскачиваясь на ветру и набирая скорость, по мере увеличения спуска.

– Почему выключили свет? – Ник видел как она закрутилась, оглядываясь по сторонам, задавая вопрос, его тешило хотя бы то, что ей было страшно, – не стой как вкопанный, хотя бы пошевелись, чтобы я знала где ты!?

Кира врала, она прекрасно видела Ника, так же как и он её, но запаниковав, ей нужно было каким угодно способом вынудить его подойти, что бы просто быть рядом. Кабинка набрала изрядную скорость, раскачиваясь из стороны в сторону. Теперь, находясь внутри, было не просто сложно стоять – невозможно. При всём желании Ника вмазать смачную оплеуху ревущей потаскухе, он не мог сдвинуться с места, вцепившись в поручень, чтобы не полететь по просторам гондолы, пробуя на ощупь каждую стенку. Кира продолжала причитать, держась за подлокотники кресла и всевозможные выступы, до которых могла дотянуться.

– Так ведь не должно быть?! – она пыталась встать по направлению к Нику, но очередным толчком её швырнуло обратно, – Мы ведь не умрём, Боже, зачем я только согласилась на это?

– Не реви, дура, по всему курорту пропало освещение, никаких огней в городе не видно! – Ник старался не паниковать, хотя чувствовал волнение, больше ему нравилось, что можно орать на Киру, списывая всё на критическую ситуацию, – может закоротило где-то на подстанции, или перенапряжением вырубило трансформаторы, а с ней и всю автоматику. На такой случай здесь должен быть предусмотрен ручной тормоз.

Ник понятия не имел, что говорит, лишь в общих чертах представляя как работает электрическая цепь и прочие проводники. А вот на тормоз он надеялся вполне резонно, правда они всё равно его не нашли. Не потому что не пробовали, нет. К моменту, когда Ника посетила эта идея, кабинка тряслась и раскачивалась с такой силой, что оставалось только молиться, чтобы её не сорвало с опорных тросов. И они взывали к всевышнему, каждый по своему и своему. В какой-то момент Кира всё таки решилась добраться до Ника, чуть не угробив обоих таким своим решением. Стоило ей отпустить подлокотники кресла, как инерция тут же выбросила её в противоположную сторону. Было бы даже забавно, как она смешно махала руками, и пыталась поймать равновесие ускользающими от опоры ногами, если бы не фатальный ужас происходящего. Нику удалось словить Киру прежде, чем та расшиблась о встречную стенку. Он чуть не вырвал себе руку, с такой силой она врезалась в него. Они прижались друг к другу, сильнее вцепившись в поручень. Сейчас можно было бы легко свернуть ей шею, списав всё на несчастный случай, но почему-то, глядя в её испуганное лицо, Ник испытывал жалость.

– Только не отпускай, прошу, как бы сильно ты меня ненавидел сейчас, не отпускай, я не хочу умирать.

С языка почти сорвалось отравляющее банальное «не отпущу», но он промолчал, потому что не хотел давать обещания не исполнению которых будет только рад. Несясь в неизвестность, в голове даже не возникло ощущение, что всё может закончится здесь и сейчас. Жизнь не пролетала перед глазами чередой давно забытых кадров, а единственная мысль крутившаяся в сознании была: «Как же сильно отличается ответ на простой вопрос – нравится ли тебе сегодняшний день, в разное время суток». В полночь он проклинал себя за выпитое спиртное, неудавшуюся карьеру, ссору с девушкой и испорченный отдых. Ближе к обеду, считал, что счастливое стечение обстоятельств вновь вернуло ему прежнее расположение духа. «За ланчем» и до самого вечера Ник считал, что лучше уже и быть не может, всё складывалось идеально от прогулки, романтического ужина и до подъёмной экскурсии с ярчайшим апофеозом. Сейчас, казалось, его жизнь шла под откос быстрее отказавшей гондолы, летящей на всех порах в никуда.

Электричество не запустили, свет не зажегся, возможно и к лучшему, ведь без доступной энергии он мог оказаться лишь «в конце туннеля». Ник, толком, даже не разобрал момент столкновения. Пальцы сжимавшие поручень просто разжались, как будто кто-то ловким движением фокусника просто вывернул его у них из рук. А дальше идеальный момент для замедленной съёмки: крошащиеся стекло, разрывающийся искорёженный металл конструкции, взмывшие в воздух тела, потерявшие всякую опору и пролетающие через всё это месиво, занимая положенное место в очереди на встречу со столкновением. И темнота.

…

В возрасте шестнадцати лет Ник приехал на промежуточный сбор, в национальную кадетскую команду страны. Уже тогда он успел себя зарекомендовать более чем перспективным молодым игроком, призываясь за разные возраста в тренировочные лагеря сборных команд в преддверии очередных континентальных соревнований. В этот раз это случилось зимой. Их собрали на оборудованной баскетбольным залом лыжной базе, где в течении двух недель, им предстояло пройти общефизическую подготовку, и подтянуть тактическую. Шестнадцать ребят малознакомые друг с другом, в следующие четырнадцать дней должны были плечом к плечу встречать все тяготы интенсивных тренировок и местного быта. Погода не радовала, столбик термометра редко поднимался выше «минус восемнадцати», постоянные снегопады и неутихающий ветер, норовящий, своими порывами, разнести хиленький стеклопакет. Гостиница, в которой их поселили, не отличалась теплотой гостеприимства, в том смысле, что отопления в ней как такового не было, а обеденный зал находился в другом корпусе, добраться до которого, впрочем как и до спортивного, можно было лишь обойдя отказывающуюся замерзать реку, длинным крюком по набережной, кутаясь в куртки от ветра и перепрыгивая сугробы. Тренировочный график был несколько не привычен, но и с ним приходилось мириться, стиснув зубы и выкладываясь в каждом упражнении. В семь тридцать утра у них начиналась зарядка. На улице ещё не рассвело, а тренер уже давал стартовый свисток к началу кросса. Можно было бы считать это безумием, но он был ещё советской закалки и не представлял себе занятий без каждодневных сорокаминутных пробежек. И они бежали, почти все, редко кто предпочитал отстаиваться в кустах, в такие минуты фразеологизм «движение – жизнь», как никогда был к месту. Не глядя на леденящий ветер, полные кроссовки снега, забивающегося во все щели, холод, и недосыпание, каждый их них знал, что время, в отличии от них, свой бег не замедлит, а отведённые шесть километров сами собой не преодолеются. После кросса их ждало ещё пятьдесят минут бросков, где подрастающие спортсмены пытались окоченевшими руками добросить мяч до кольца. Но так закалялась сталь, или ковались чемпионы, в зависимости от расположения собственного духа, тренер применял ту или иную интерпретацию. В половине десятого команда завтракала, а в одиннадцать уже шла на утреннюю тренировку. Каждый из них мечтал дотерпеть до обеда и послеобеденного сна, которого так не хватало с учётом плотности расписания. В шесть часов – вечерняя тренировка, в половине девятого – ужин, после свободное время и отбой, так по кругу, день за днём.

Довольно быстро ребята разбились на небольшие группы внутри коллектива. Особняком держались столичные парни, хоть и игравшие за разные команды, но всё же более знакомые друг с другом. Ребят с периферии было поменьше, и вот они уже делились на условных «рабочих» и «хитровыдуманных», первые просто делали то чему их учили, и что требовали, вторые постоянно пытались приспособиться примыкая к той части команды, которая выбирала наиболее удобный для них выход из ситуации. Себя Ник относил к тем, кто старался и выкладывался на каждой тренировке, но даже он не мог терпеть эти бесконечные пробежки по утрам.

К середине сборов, водоём вокруг которого они бегали стал замерзать, то ли течение ослабло, то ли морозы брали своё, что, конечно, открыло пространство для манёвра всем кто хотел увильнуть. Так как тренерский штаб не ждал на холоде, отслеживая перемещения подопечных, а после стартового свистка тут же отправлялся в спортивный зал, многие ребята решили этим воспользоваться. Добегая до середины трассы, они просто срезали, пересекая замёрзшую речку, и добираясь до противоположного берега прятались в «сенях» комплекса, ожидая пока подтянуться остальные. С каждым днём единомышленников Ника становилось всё меньше, пока их вообще не осталось трое. Он, Игорь Александров и Жека Кравцов, живя в одной комнате они продолжали упираться, добросовестно выполняя задание тренера, что не могло не отразиться на отношениях внутри команды. Ребята начинали косо поглядывать, шептаться по углам, а, порой, в открытую высказывать неприязнь. Всё чаще возникали конфликты, решение которых, пока ещё, не переходило допустимых границ. В конечном счёте, подобные инциденты внесли разлад и в их маленькое трио.

– Всё задолбало, завтра не побегу. – Женя включил заезженную пластинку в один из вечеров.

– А если тренер спалит? – это был традиционный аргумент перестраховывающегося Игоря.

– До этого никого не палил, а тут, именно завтра, решит оторвать свою жопу и проверить как мы охреневаем во время его тупых кроссов. – сегодня Жека стартовал с места в карьер, рубя любые аргументы.

– Ну и дурак! – Ник редко вступал в разговор, но в этот раз его зацепило панибратское отношение к тренеру, он и сам не питал к нему тёплых чувств, но его мама была таким же специалистом, требовавшим как минимум уважения к этой профессии, – Дело ведь не в пробежке, ты мог соскочить намного раньше, почему именно завтра?

– Потому что задолбало, я же говорил, или у тебя уши заложило от холода? – Женя не оправдывался, он обвинял, через показушную злобу, или хлещущие эмоции, которые подстёгивали его идти до конца.

– Вчера ты говорил тоже самое, но всё равно бежал с нами. – теперь уже Игорь резюмировал, эти бесконечные споры по вечерам стали уже пресытившимися и без того немногочисленными развлечениями.

– А вот завтра сто процентов забью, бегите сами! – Жека скрестил руки на груди отстраняясь от разговора и подчёркивая свою позицию.

– Я думаю ты просто зассал. – Ник отложил книгу приподнимаясь с кровати.

– Что ты сказал?! – вспыльчивый и без того раззадоренный Евгений тут же подскочил к Нику вплотную.

– Струсил, испугался, пошёл на попятную, дал дёру, называй как хочешь, вчера на тебя наехали, как на всех нас много раз до этого, а сегодня начали прессовать снова, вот ты и поплыл, сдался, проявил слабину, ушёл от ответственности, мне продолжать? – Ник не хотел издеваться, но когда злился почти не контролировал это.

Кравцов толкнул его в грудь двумя руками. Отшатнувшись но удержав равновесие, Ник, без раздумий, выбросил руку в ответном характерном движении целясь в лицо. Удар проскользнул лишь слегка зацепив кончик носа оппонента. А в следующую секунду их уже разнял более габаритный Игорь. Не то чтобы Ник жаждал драки, просто рефлекторно реагировал на выпад в свой адрес.

– Совсем ополоумели, мне ещё не хватало вас разнимать, сцепились они тут, вы же не бабу делите! – наверное в представлении Игоря, драться мужики могут только из-за женщин, отдавая ему должное – это наиболее благородная причина.

– Да пошли вы моралисты хреновы, обойдусь без ваших советов! – Женя кричал размахивая руками, но в драку не возвращался, направляясь к выходу.

– Да где бы ты был без нашей помощи, придурок! – В Нике всё ещё кипела злоба, и зудели кулаки.

– Пошёл ты! – Кравцов, не оборачиваясь уже собирался хлопнуть дверью, когда Ник выкрикнул.

– Да чтоб вам всем провалиться завтра, лицемеры сраные. – тогда он ещё толком не знал значения самого выражения, имея лишь обобщённое представление, но звучало ёмко, а главное пафосно и Ник тем довольствовался.

Дверь с треском захлопнулась, оставляя за ним последнее слово, которое, и в этом он был уверен, Женя услышал. Игорь смотрел на него осуждающе, разводя руками, мол: «Тоже мне скажешь, ты как ляпнешь». В общем добродушный Александров не поддерживал подобных высказываний в след, или его смущала само содержание?

Следующим утром негативное отношение витало в воздухе. Ник с Игорем вроде бы и стояли со всеми, но как-то особняком, и это чувствовалось. Когда тренер дал старт, они почти сразу оторвались от основной массы, убежав вперёд. Было по обычному холодно, снег сыпал в лицо, вместе с ветром, так что приходило двигаться практически на ощупь, или сильно сощурившись. Как только тренерский штаб скрылся в здании спортивного зала на противоположной стороне, вся команда, за очевидным исключением, ринулась срезать привычной дорогой. Было что-то в их беге лёгкое и свободное, наверное они даже чувствовали себя счастливыми, перепрыгивая через нанесённые сугробы и поскальзываясь на оголённом льду. Ник даже мог различить их, каждого по отдельности, следующих гуськом, махающих руками и бросающихся снежками.

Правду говорят, что горб верблюду переломила соломинка, а не дюжина навешанных тюков. Когда, бежавший последним Евгений, начал странно заваливаться на бок, Ник почувствовал неладное. Лёд треснул, сначала провалившись под одной ногой, затем под второй, Кравцов ещё пытался бежать вытаскивая промокшие ноги на поверхность, тут же уходящие вниз. Со стороны это было похоже на бесталанную пародию «спускающегося по лестнице». Только когда Женя провалился ниже пояса, а лёд затрещал под ногами остальных и разошёлся намочив ещё чью-то обувь, народ запаниковал. Ребята бросились в рассыпную, убегая подальше от эпицентра, совсем позабыв о пострадавшем товарище. У Жени всё никак не получалось схватиться хоть за что-нибудь, руки соскальзывали, и уже через несколько секунд он оказался полностью в воде. Ник, вместе с Игорем, не сговариваясь, рванули ему на помощь, бежать по льду было слишком опасно, да и слишком далеко, от той точки, где они находились, но не попытаться было бы большим предательством. Тем временем Жека старался держаться на плаву, хватаясь за отколовшиеся куски льда. Но те были либо слишком маленькими, чтобы выдержать его вес, и быстро уходили под воду, либо слишком крупными, от чего переворачивались, накрывая и загоняя под воду уже самого Кравцова. Одна из таких глыб и ударила Женю, когда тот пытался то ли всплыть, то ли удержаться на очередной льдине. Ник не видел потерял ли тот сознание, и закатились ли у него глаза, просто в одно мгновение его руки перестали взбивать воду, а тело обомлев, под тяжестью намокшей одежды, ушло на дно. Когда парни добежали до места откуда можно было начать аккуратно ползти в сторону образовавшейся полыньи, над ней уже не поднимались пузырьки воздуха, а куски льда, сложившись в причудливом пазле, стягивались, чтобы снова замёрзнуть через несколько часов, навсегда оставив Женьку Кравцова в своих «гостеприимных» водах.

Ник очухался, когда Игорь оттаскивал его – кричащего и стучащего по замёрзшей толще, ближе к берегу, где можно было находиться в относительной безопасности. К ним уже бежали тренера, видимо кто-то из неудавшихся конькобежцев без коньков, всё-таки догадался позвать на помощь. Ник помнил как было холодно и жутко. Как онемели и болели разбитые о неуступчивый лёд руки, так легко проломившийся под ногами Жени. Как стучали зубы, не попадая друг на друга, пытаясь сформировать внятное объяснение для прибывших спасателей, жалко, что помочь они уже не могли. Как щемило где-то в сердце, не по утраченному товарищу, каким бы кощунством это не выглядело, а по брошенным, яростным порывом в его адрес, неосторожным словам, ставшими нарицательными. И чувство собственного бессилия, топившее не хуже провалившегося льда, наваливающегося сверху угрызениями совести. Спасатели нашли тело только поздним вечером, несмотря на небольшой радиус поисков, сильно затруднённый погодными условиями. Приходилось дополнительно пробивать лёд, который успел слегка затянуться, подводить свет, потому что икать в подводной темноте было невозможно даже при ярком дневном солнце. Хорошо, что Ник не видел конечного результата. До конца дня тренировки отменили, так что он просто мог себе позволить закрыть глаза и попытаться заснуть, забыв весь этот кошмар, обычного на первый взгляд утра.

…

Ник очнулся от тёплого поглаживания, настойчиво терзающего его голову. Открыв глаза, зрение не сразу сфокусировалось на представшей картине. Разбитая кабинка валялась на площадке, выстроенной у горной вершины. В разлетевшиеся окна уже успело намести снега, где-то ещё искрили провода, и противно воняли перегоревшие тросы. Ник ощупал себя свободной рукой, второй он всё ещё сжимал бессознательную Киру, она дышала, и видимых открытых ран не наблюдалось. «Поглаживаниями» оказалась струйка крови, стекающая из рассечённой головы, которая невыносимо болела. В груди, с правой стороны, что-то стреляло, при каждой попытке вдохнуть, а из бока торчал кусок переломленного поручня. Странно, но боли Ник почти не чувствовал, только онемение затёкшей конечности, которую придавила Кира, наверное, сказывался шок. Двигаться было сложно, но необходимо, в конце концов, если свет вырубился по всему курорту, и не спасли запасные генераторы, то и про аварию никто не знает и помощи ждать неоткуда. Он попытался аккуратно отодвинуть Киру подальше от себя, не заботясь о её состоянии, но не желая навредить себе ещё больше. Сейчас нужно было решить вопрос с торчавшей арматурой. Из кучи просмотренных медицинских сериалов, Ник знал, что стоит вытащить оскольчатый предмет, тут же откроется кровотечение, надеясь, что в этом теле-шоу не врали. Но и двигаться дальше он с ним не мог. Ник стащил порванные остатки блейзера, решив использовать его, как прокладку и жгут одновременно. А потом, сжав зубы вырвал кусок из собственного тела. Больно было только первую секунду, потом стало невыносимо, если до этого спасатели не знали где их искать, то теперь смело могли ориентироваться на его вопль. Судя по ощущениям, Нику повезло, насколько это вообще было возможно в сложившейся ситуации, арматурина не вошла глубоко, лишь слегка разрезав кожу и мышечную ткань, крови было не много, поэтому он подумал, что внутренние органы всё же не задеты. Кое как перевязавшись импровизированы жгутом – кофтой, попытался встать, ноги пережатые искорёженным корпусом кабины, не спешили подчиняться. Видимо, когда произошло столкновение, он первым врезался в остатки стены развороченной гондолы Кире повезло, она упала на него, а вот Ника сильно зажало, между остатками кресла и креплениями оконных рам, обернувшимися вокруг его ног словно удав над затравленным кроликом. Он пытался вытащить ноги, но тщетно остатки одежды трещали по швам, рвались, оголяя изодранные конечности, но ничего не получалось. Изрядно напрягшись, в попытке их выдернуть, Ник, скорее почувствовал, нежели услышал хруст. По всему правому голеностопному суставу тут же пробежал взрыв боли, а подошву левой стопы пробило чем-то тонким и острым. Он взвыл, не сдерживая вырывающийся крик, быть услышанными им не грозило, а если бы и наоборот, то было бы даже лучше. Как ни странно, волна окатившей боли, прочистила Нику мозги. Застряли не ноги, которыми он мог вывернуться и освободиться. В «капкан» попала обувь – классические кожаные туфли, одинаково стильно выглядящие и зимой и летом, подобранные под надлежащую одежду, когда-то давно подаренные Кирой. Дотянувшись до шнуровки, и распустив узлы, Ник стал аккуратно освобождать израненные ноги. Несмотря на травму, и небольшой отёк, правая голень довольно быстро и легко освободилась, оставшись в одном носке. А вот левая, испытывала проблемы, один из саморезов, ввинченных и удерживающих каркас, вырвался из рамы и пробил подошву ботинок, плотно засев в стопе, что приводило к адской боли при каждом неосторожном движении. Ник справился, чуть не потеряв сознание, от резкой вспышки или утраченной крови.