Унесенные ветром. Том 2

И не успел Фрэнк понять, что происходит, как оказался женатым.

Несколько сбитый с толку очаровательной настойчивостью Скарлетт, Фрэнк выдал ей триста долларов, правда, немного неохотно: ведь это означало, что лесопилку он теперь купит не скоро. Но он не мог допустить, чтобы семью его жены изгнали из дома, а его огорчение вскоре рассеялось при виде ее сияющего счастьем личика, а потом и вовсе исчезло, когда она с нежностью и любовью «приняла» его щедрый дар. Никогда прежде Фрэнку не доводилось ощущать женскую благодарность, и он в конце концов решил, что деньги потрачены не зря.

Скарлетт немедленно отправила Мамушку в Тару с тремя поручениями: передать Уиллу деньги, объявить о свадьбе и привезти в Атланту Уэйда. Через два дня от Уилла пришла короткая записка, которую она постоянно носила при себе и с растущей радостью перечитывала тысячу раз. Уилл писал, что налоги уплачены, а Джонас Уилкерсон, узнав об этом, «страшно разозлился», но новых угроз пока не последовало. Записка Уилла заканчивалась весьма формальным и лаконичным пожеланием счастья. Скарлетт не сомневалась, что Уилл знает, что именно она сделала и почему так поступила, он не хвалил и не порицал ее. «Но что подумал Эшли? – лихорадочно пронеслось в ее голове. – Кем он будет считать меня теперь, после всего того, что я наговорила ему совсем недавно в саду Тары?»

Еще она получила письмо от Сьюлин – пестрящее ошибками, злобное, обидное, залитое слезами, пропитанное ядом и содержащее столь верные и нелицеприятные характеристики, что Скарлетт так до конца своих дней не смогла ни забыть его, ни простить Сьюлин. Но даже письмо Сьюлин не смогло омрачить ее радости от того, что Тара спасена, по крайней мере, на ближайшее время.

Ей трудно было привыкнуть к мысли о том, что отныне ее дом в Атланте, а не в Таре. Отчаянно пытаясь найти деньги для уплаты налогов, думая лишь о том, как спасти Тару и как отвести удар судьбы, она совершенно позабыла обо всем остальном и даже в момент свадьбы не задумывалась над тем, что цена спасения родного дома равна вечной разлуке с ним. Теперь же, когда дело было сделано, ее охватила щемящая тоска по дому, от которой трудно было избавиться. Но она заключила сделку и намеревалась следовать ее условиям. Скарлетт была настолько благодарна Фрэнку за спасение Тары, что даже почувствовала к нему нежную привязанность и дала себе слово, что он никогда не пожалеет о своей женитьбе.

Все дамы Атланты были осведомлены о делах своих соседей почти так же хорошо, как и о своих собственных: жизнь соседей всегда куда более интересна. Все прекрасно знали, что вот уже много лет у Фрэнка Кеннеди имелось «взаимопонимание» со Сьюлин О’Хара. Как-то раз он даже робко упомянул о том, что собирается жениться будущей весной. Поэтому объявление о его тайном венчании со Скарлетт неизбежно вызвало взрыв сплетен, догадок и самых черных подозрений. Миссис Мерриуэзер, никогда не упускавшая ни единой возможности удовлетворить свое любопытство, пошла ва-банк и напрямую спросила у Фрэнка, как вышло, что он был помолвлен с одной сестрой, а женился на другой. Потом она рассказывала миссис Элсинг, что наградой за все ее старания стал лишь дурацкий взгляд Фрэнка. Но даже бесстрашная миссис Мерриуэзер не решилась подойти с этим вопросом к Скарлетт. Все последнее время Скарлетт вела себя тихо и скромно, даже мило, только в ее глазах горел огонек самодовольного торжества, страшно раздражавший окружающих, и что-то в ее повадке говорило, что она обижена на весь мир, поэтому никто не решался беспокоить ее расспросами.

Она прекрасно знала, что по Атланте поползли слухи, но ей до этого дела не было. В конце концов, в замужестве нет ничего аморального. Тара спасена. Пусть говорят, что хотят. У нее и без того забот хватало. Отныне самая важная задача для нее – не задевая гордости Фрэнка, убедить его, что лавка должна приносить намного больше доходов. После угроз Джонаса Уилкерсона она не успокоится, пока они с Фрэнком не заработают денег про запас. И даже если экстренной надобности не возникнет, все равно нужно заработать побольше, чтобы на будущий год заплатить налог за Тару. К тому же в голове у нее засели слова Фрэнка о лесопилке. На лесопилке он может заработать целое состояние. При таких заоблачных ценах это было под силу любому. Про себя Скарлетт подосадовала, что денег Фрэнка не хватило на налог и на лесопилку одновременно. Вот потому-то она и решила, что в лавке ему необходимо любым способом как можно скорее заработать побольше денег, чтобы купить лесопилку, пока ее не перекупил кто-нибудь другой. Она считала, что такую золотую возможность нельзя упустить.

Будь она мужчиной, она уже заполучила бы эту лесопилку, даже если бы пришлось для этого заложить торговую лавку. Но когда на следующий день после свадьбы она деликатно поделилась своими соображениями с Фрэнком, он улыбнулся и попросил ее не забивать делами свою хорошенькую головку. Его поразило и поначалу даже позабавило, что Скарлетт вообще знает, что такое закладная. Но уже в первые дни после свадьбы веселость Фрэнка сменилась потрясением и растерянностью. Однажды он по неосторожности сказал Скарлетт, что «некоторые люди» (называть имена он старательно избегал) должны ему деньги, но не могут заплатить сейчас, а он, конечно, не хочет давить на старых друзей и представителей аристократии. Вскоре Фрэнк пожалел, что вообще упомянул об этом, потому что Скарлетт засыпала его расспросами. С милейшей детской непосредственностью она называла это простым любопытством, уверяла, что ей просто интересно, кто ему должен и сколько. Фрэнк как мог уклонялся от ответа. Он нервно покашливал, всплескивал руками и до одурения повторял, что ей не следует забивать такими вещами свою хорошенькую головку.

До него постепенно стало доходить, что эта «хорошенькая головка» отлично справляется с цифрами, – по правде говоря, намного лучше, чем он сам, – и Фрэнк забеспокоился. Он был просто поражен тем, с какой легкостью она складывает в уме длинные столбики цифр, в то время как ему на операции более чем с тремя цифрами требовались карандаш и бумага. Даже дроби не представляли для нее никакой трудности. Он полагал, что женщине не подобает разбираться в деловых вопросах и в математических дробях, а если уж ей повезло родиться с таким даром, она должна тщательно его скрывать. Теперь ему настолько не нравилось говорить с ней о делах, насколько он радовался этому до женитьбы. Тогда он думал, что подобные вещи выше ее понимания, и с удовольствием растолковывал ей азы торговли. Теперь же он ясно видел, что она даже слишком хорошо все понимает, и негодовал, как любой мужчина, столкнувшийся с двуличностью женской натуры. К этому примешивалось обычное мужское разочарование от того, что женщина, оказывается, тоже наделена мозгами.

Никто так и не узнал, как скоро Фрэнк раскрыл обман, с помощью которого Скарлетт женила его на себе. Возможно, он обо всем догадался в тот день, когда в Атланте появился Тони Фонтейн, явно свободный от сердечных привязанностей. Возможно, ему все напрямую разъяснила в письме из Джонсборо пораженная его внезапной женитьбой сестра. Как бы то ни было, он узнал об этом не от Сьюлин. Она не писала ему, а он, разумеется, не мог сам написать ей и объяснить случившееся. Да и что толку в объяснениях, когда он уже женат? Его терзала мысль о том, что Сьюлин так никогда и не узнает правды, а будет искренне полагать, что он обманул ее. Вероятно, все думали о нем именно так и не одобряли его поступка. Он оказался в неловком положении. И не было никакого выхода, не было возможности оправдаться: ведь настоящий мужчина не пойдет рассказывать о том, что потерял голову из-за женщины, а настоящий джентльмен не может признаться, что его супруга завлекла его к алтарю обманом.

Теперь Скарлетт его жена, а жена вправе рассчитывать на поддержку со стороны мужа. К тому же Фрэнк не мог заставить себя поверить, что она вышла за него по холодному расчету, не питая к нему никаких чувств. Его мужское самолюбие не вынесло бы самой мысли об этом. Куда приятнее было думать, что она полюбила его до безумия и пошла на хитрость, чтобы заполучить его. И все же Фрэнк пребывал в мучительном недоумении. Он знал, что его никак нельзя счесть завидным женихом для красивой и умной женщины почти вдвое моложе его, но, будучи джентльменом, оставил эти мысли при себе. Скарлетт – его жена, и он не может поставить ее в неловкое положение, задавая глупые вопросы, которые все равно уже ничего не исправят.

Нельзя сказать, чтобы Фрэнк хотел что-то изменить, поскольку брак обещал быть счастливым. Скарлетт была прелестнейшей из женщин, он находил ее совершенной во всем… вот если бы только она не была такой упрямой. В первые же дни супружеской жизни Фрэнк понял, что его жизнь может быть чрезвычайно приятной, если он не будет мешать Скарлетт поступать по своему разумению. Если же она не получит того, что хочет… Получив желаемое, она радовалась как ребенок, смеялась и отпускала глупые шуточки, садилась к нему на колени и щипала его за бороду, пока он не заверял ее, что помолодел на двадцать лет. Она бывала удивительно милой и заботливой, подогревала у огня его домашние туфли, когда он возвращался домой по вечерам, спрашивала, не промочил ли он ноги, беспокоилась о затянувшемся насморке, помнила, что он любит куриный желудок, а в кофе ему надо класть три ложечки сахара. Да, жизнь со Скарлетт была прекрасна и безмятежна… если только не гладить ее против шерстки.

Спустя две недели после свадьбы Фрэнк подхватил грипп, и доктор Мид прописал ему постельный режим. Еще в начале войны Фрэнк два месяца провалялся в госпитале с воспалением легких и с тех пор жил в ожидании нового приступа болезни, поэтому он был даже рад попотеть под тремя одеялами, попивая горячие отвары, которые каждый час исправно приносили Мамушка и тетушка Питти.

Болезнь затянулась, и с каждым днем Фрэнк стал все больше и больше беспокоиться о положении дел в лавке. Все дела были оставлены на приказчика, торговавшего за прилавком. Он приходил каждый вечер и докладывал о том, как прошел день, но Фрэнку этого было мало. Он так тревожился, что Скарлетт, только и ожидавшая удобного случая, подошла к нему и, положив прохладную ладонь ему на лоб, сказала:

– Дорогой мой, вы разобьете мне сердце, если будете так переживать. Пожалуй, я сама отправлюсь в город и посмотрю, что творится в лавке.

И она отправилась в город, заглушив очаровательной улыбкой слабые протесты Фрэнка. Все три недели своего нового брака Скарлетт просто сгорала от желания заглянуть в бухгалтерские книги и выяснить, как обстоят финансовые дела. Какое счастье, что Фрэнк оказался прикованным к постели!

Лавка находилась у Пяти Углов. Ее новая крыша сияла на фоне старых, закопченных кирпичных стен. Деревянные навесы протянулись над тротуаром, а к длинным железным перекладинам, соединявшим опоры, были привязаны покрытые рваными стегаными одеялами лошади и мулы, понурившиеся под холодным дождем. Изнутри лавка чем-то походила на магазин Балларда в Джонсборо, разве что у раскаленной докрасна, ревущей огнем печи не толпились бездельники, беспрерывно нарезающие, жующие и сплевывающие в песочницу плиточный табак. Помещение у Фрэнка было просторнее, чем у Балларда, но здесь было гораздо темнее. Деревянные навесы практически отрезали путь скудным зимним лучам, тоненькие струйки света проникали лишь через маленькие, засиженные мухами окошки где-то под потолком. Пол был усыпан грязными опилками, грязь и пыль бросались в глаза повсюду. Лишь в передней части магазина, где к темному потолку поднимались полки с яркими тканями, фарфором, кухонной утварью и галантереей, поддерживался относительный порядок. Но дальше, за перегородкой, царил настоящий хаос.

Здесь не было никакого настила, товары валялись беспорядочной грудой на плотно утрамбованной земле. В полумраке Скарлетт с трудом различала ящики и тюки с товаром, плуги, сбрую, седла, дешевые сосновые гробы. Подержанная мебель – от самой простенькой, клееной, до дорогой, красного и розового дерева, – высилась во тьме; богатая, но потертая старая парча, местами с прорвавшейся набивкой из конского волоса, нелепо поблескивала среди убогого окружения. Фарфоровые туалетные наборы из ночных горшков, тазов и кувшинов беспорядочно загромождали пол, а вдоль всех четырех стен тянулись вместительные сундуки, такие глубокие, что ей приходилось вплотную подносить к ним лампу, чтобы понять, где хранятся семена, а где – гвозди, болты и плотницкий инструмент.

«А я-то полагала, что такой суетливый и мелочный человек, как Фрэнк, – настоящая старая дева в штанах! – будет держать вещи в большем порядке, – подумала Скарлетт, вытирая носовым платком запачканные руки. – Настоящий свинарник! Как же можно довести лавку до такого состояния? Стоило только стряхнуть пыль со всего этого добра и выставить его на обозрение людям, дела пошли бы куда лучше».

А если товар в таком состоянии, то что же творится с бухгалтерией?

«Проверю-ка я сейчас его счета», – подумала она и, подхватив лампу, направилась в переднюю часть лавки. Приказчик Уилли, торгующий за прилавком, с большой неохотой подал ей засаленный гроссбух: несмотря на свою молодость, он явно разделял мнение Фрэнка о том, что женщинам нечего совать нос в торговые дела. Но Скарлетт быстро заткнула ему рот и отправила обедать. С его уходом она почувствовала себя увереннее: теперь он не будет с неодобрительным видом стоять у нее над душой. Подложив под себя ногу, она устроилась на стуле с треснувшим сиденьем у шипящей печки и раскрыла книгу на коленях. Было время обеда, улицы опустели. Посетители не заглядывали, вся лавка находилась в ее распоряжении.

Медленно переворачивая страницы, Скарлетт внимательно изучала строчки с именами и цифрами, выведенные мелким, но каллиграфически четким почерком Фрэнка. Ее опасения оправдались, и она хмурилась, находя все новые и новые подтверждения тому, что у ее мужа начисто отсутствует деловая жилка. За хорошо знакомыми ей фамилиями числилось долгов долларов на пятьсот, некоторые сроком в несколько месяцев. В списке должников оказались и Мерриуэзеры, и Элсинги, и другие известные ей жители города. Фрэнк так небрежно и походя отвечал на ее вопросы о том, сколько «некоторые люди» ему задолжали, что у нее создалось впечатление, будто речь и вправду идет о какой-то мелочи. Но это!

«Если нечем платить, зачем же они продолжают покупать? – с раздражением подумала Скарлетт. – И зачем он продолжает отпускать им, если заведомо знает, что им нечем платить? Многие могли бы заплатить, если бы только Фрэнк нажал на них. Вот Элсинги, к примеру, наверняка смогли бы, раз они купили для Фанни атласный свадебный наряд и закатили такую дорогую свадьбу. Просто у Фрэнка слишком мягкое сердце, и все этим пользуются. Ведь собери он хоть половину того, что ему задолжали, запросто смог бы купить лесопилку, и еще бы осталось денег на мой налог».

Затем она подумала: «Можно себе представить, как Фрэнк будет управлять лесопилкой. Боже милостивый! Если из лавки он устроил богоугодное заведение, как же он сможет заработать на лесопилке? Да уже через месяц шериф опишет ее и выставит на торги. Уж я бы точно наладила торговлю в лавке гораздо лучше его! И с лесопилкой я справилась бы лучше, хотя ничего не смыслю в этих досках!»

Это открытие потрясло ее: мысль о том, что женщина может вести дела не хуже или даже лучше, чем мужчина, для Скарлетт, которой с ранних лет внушали, что мужчины всеведущи, а женщину Бог обделил мозгами, была поистине революционной. Конечно, она давно уже открыла для себя, что на самом деле все обстоит не совсем так, но внушенная с детства иллюзия накрепко въелась в душу. Никогда раньше она не облекала свое поразительное открытие в слова. Скарлетт замерла с амбарной книгой на коленях, приоткрыв от удивления рот и вспоминая полуголодные месяцы в Таре, когда она выполняла мужскую работу – и выполняла ее хорошо. Ей всегда внушали, что сама по себе женщина не может справиться ни с чем, но ведь до появления Уилла она занималась плантацией совершенно одна, без всякой помощи со стороны. «Вот ей-богу, – пронеслась у нее в голове крамольная мысль, – женщины могли бы сами справиться с чем угодно без помощи мужчин, разве что детей заводить не смогли бы, но, видит бог, ни одна женщина в здравом уме не захотела бы иметь детей, если бы это зависело только от нее».

Осознав, что она ни в чем не уступает мужчинам, Скарлетт вдруг ощутила невероятный прилив гордости и неистовое, неодолимое желание доказать, что она может делать деньги, как любой мужчина. Ее собственные деньги, которые не придется ни выпрашивать, ни отчитываться за них перед кем-то из мужчин.

– Вот бы у меня было достаточно денег, чтобы самой купить эту лесопилку, – сказала она вслух и вздохнула. – Уж у меня бы работа кипела. И я ни одной щепочки не отдала бы в кредит.

Она снова вздохнула. Об этом не могло быть и речи, так как ей негде было раздобыть денег на покупку лесопилки. Просто Фрэнку придется собрать долги и купить лесопилку. Это верный способ делать деньги, а когда лесопилка будет куплена, Скарлетт уж непременно позаботится о том, чтобы Фрэнк вел дела правильно, не то что в лавке.

Вырвав из книги последнюю страницу, она принялась переписывать список тех должников, кто не возвращал деньги уже несколько месяцев кряду. Она поговорит с Фрэнком, как только вернется домой. Убедит его, что эти люди обязаны платить по счетам, даже если они старые друзья, даже если ему неловко требовать с них долги. Фрэнк, конечно, огорчится, ведь он такой стеснительный и так ценит признание друзей. Он такой чувствительный, что скорее потеряет все деньги, чем возьмется их вернуть, как подобает обычному деловому человеку.

Скорее всего, он скажет ей, что им нечем платить. Что ж, возможно, он и прав. Сама Скарлетт хорошо знала, что такое нищета. Но почти всем удалось сохранить какие-то драгоценности, серебро или какую-то недвижимость. Фрэнк мог бы взять это вместо денег.

Скарлетт заранее представляла себе, как будет стенать Фрэнк, когда она выскажет ему такое предложение. Как это – отнимать драгоценности и недвижимость у друзей! «Что ж, – пожала плечами Скарлетт, – пусть плачется сколько хочет. Я отвечу, что если ему нравится оставаться бедным во имя дружбы, то я с этим точно мириться не буду. Без железной хватки он ничего не добьется. Но он должен преуспеть! Он обязан зарабатывать деньги, даже если ради этого мне самой придется взять на себя бразды правления».

Она быстро и сосредоточенно писала, нахмурившись и прикусив язычок от усердия, как вдруг скрипнула дверь, и в лавку ворвался холодный ветер. Легкой походкой индейца в темное помещение вошел высокий мужчина. Подняв глаза, Скарлетт увидела перед собой Ретта Батлера.

Одетый во все новое, в щегольском плаще с пелериной на широких плечах, он выглядел необычайно импозантно. Он сорвал с себя шляпу и отвесил ей низкий поклон. Их взгляды встретились, Ретт галантно коснулся рукой безупречной гофрированной рубашки у сердца. На загорелом лице сверкнула белозубая улыбка, дерзкий взгляд смерил Скарлетт с головы до ног.

– Моя дорогая миссис Кеннеди! – воскликнул он, приближаясь. – Моя драгоценная миссис Кеннеди!

Тут он громко и весело расхохотался.

Поначалу Скарлетт так испугалась, словно посреди лавки возникло привидение, затем, поспешно вытащив из-под себя ногу, она напряженно распрямила спину и ответила ему холодным взглядом.

– Что вы здесь делаете?

– Я заглянул к мисс Питтипэт и узнал о вашей свадьбе. И вот я здесь, чтобы поздравить вас.

Вспомнив о пережитом из-за него унижении, Скарлетт залилась краской стыда.

– Удивляюсь, как вы посмели явиться мне на глаза! Откуда в вас столько наглости? – вскричала она.

– Напротив! Это я удивляюсь, откуда у вас берется наглость смотреть мне в глаза?

– Да вы самый…

– Может, прикажем протрубить перемирие?

Глядя на нее сверху вниз, он улыбнулся широкой, ослепительно яркой улыбкой, не без наглости, но без тени осуждения по отношению к себе или к ней. Неожиданно для себя Скарлетт тоже улыбнулась, но ее улыбка вышла кривой и скованной.

– Какая жалость, что вас не повесили!

– Боюсь, многие разделяют ваше мнение. Ну же, Скарлетт, успокойтесь. Вы как будто проглотили шомпол, вам это не к лицу. Ведь у вас было время прийти в себя после моей… э… маленькой проделки.

– Проделки? Ха! Я никогда от этого не оправлюсь!

– Да будет вам! Ваше негодование напускное, ведь вы полагаете, что именно так следует себя вести респектабельным дамам. Вы позволите мне сесть?

– Нет.

Он опустился на стул рядом с ней и усмехнулся.

– Что же вы – даже две недели не смогли подождать ради меня, – заметил Ретт с сокрушенным вздохом. – Вот оно, женское непостоянство! – Не получив ответа, он продолжил: – Давайте поговорим как друзья, как старые добрые и очень близкие друзья. Признайтесь, Скарлетт, не разумнее ли было дождаться моего возвращения из тюрьмы? Или же чары брачных уз со стариком Фрэнком Кеннеди привлекли вас больше, чем внебрачная связь со мной?

Как всегда, его издевки бесили ее, но всякий раз ему при этом удавалось рассмешить ее своим нахальством.

– Вы несете вздор.

– Не могли бы вы удовлетворить мое любопытство и ответить на один вопрос, давно уже мучающий меня? Неужели вы не испытывали ни капли женского отвращения, неужели у вас не ёкнуло сердце, когда не один раз, а дважды вы выходили замуж не просто без любви, но даже без влечения? Или, может быть, меня ввели в заблуждение рассказами о разборчивости южанок?

– Ретт!

– У меня есть свой ответ. Я всегда полагал, что женщины обладают твердостью и выносливостью, какие мужчинам даже не снились, хотя мне с детства внушали красивую легенду о том, что женщины – существа хрупкие, нежные и чувствительные. Тем не менее, согласно европейским правилам этикета, считается дурным тоном, если муж и жена любят друг друга. Это просто неприлично. Европейский подход всегда казался мне более здравым: брак по расчету и любовь с кем душе угодно. Весьма разумная система, вы не находите? А вы оказались еще ближе к устоям Старого Света, чем я думал.

Как ей хотелось сейчас крикнуть ему в лицо: «Не ради денег я вышла замуж!» Увы, тут ей деться было некуда, и, начни она строить из себя оскорбленную невинность, Ретт лишь обрушит на ее голову новые колкости.

– Вам просто нравится говорить мне гадости! – холодно обронила Скарлетт и, желая сменить тему, спросила: – Как вам удалось выбраться из тюрьмы?

– Ах, это! – легкомысленно отмахнулся он. – Никаких затруднений. Меня выпустили этим утром. Пришлось слегка надавить на одного моего приятеля в Вашингтоне. Он занимает довольно высокий пост в федеральном правительстве. Замечательный малый, один из настоящих патриотов Союза. В годы войны продавал мне мушкеты и юбки с кринолинами для Конфедерации. Когда до него дошли слухи о моем бедственном положении – разумеется, в правильном освещении, – он поспешил использовать свое влияние, и вот я на свободе. Влияние – это все, Скарлетт. Попомните мои слова, когда вас арестуют. Влияние – это сила, а вопрос вины и невиновности имеет всего лишь академический интерес.

– Я бы присягнула, что вы не были невиновны.

– О да, теперь, когда суд мне больше не грозит, я честно признаю, что виновен, как Каин. Я действительно убил черномазого. Он нагло вел себя с одной леди, и как же, по-вашему, должен был поступить настоящий южный джентльмен? И раз уж я решил исповедаться, признаюсь заодно, что пристрелил кавалериста-янки, после того как мы с ним не сошлись во мнениях в одном баре. За этот пустяк мне даже обвинения не предъявили, и я подозреваю, что какого-то беднягу повесили вместо меня.

Он так беспечно рассказывал о совершенных им убийствах, что у Скарлетт застыла кровь в жилах. Негодующие слова уже готовы были сорваться с ее губ, как вдруг она вспомнила янки, лежащего под сплетением мускатных лоз в Таре. Он отягощал ее совесть не больше, чем таракан, на которого она могла наступить. У нее нет никакого права осуждать Ретта, раз она виновна в таком же преступлении, что и он.

– И чтобы уж совсем облегчить душу, признаюсь вам под большим секретом (что означает: ни слова тетушке Питтипэт!), что деньги у меня действительно есть. Они надежно спрятаны в банке Ливерпуля.

– Деньги?

– Ну да, те самые деньги, что не давали покоя янки. Поверьте, Скарлетт, вовсе не из скаредности я не дал вам денег, в которых вы так нуждались. Переведи я хоть один вексель, они бы непременно отследили его, и до вас не дошло бы ни цента. Сохранить деньги я мог только при одном условии: ничего не предпринимая. Я знал, что деньги находятся в полной безопасности, потому что в самом худшем случае – если бы они нашли их и попытались отнять у меня – я назвал бы имя каждого патриота-янки из тех, кто продавал мне амуницию и станки во время войны. Поднялся бы страшный скандал, ведь кое-кто из них до сих пор занимает высокие посты в Вашингтоне. По сути дела, именно угроза облегчить душу и перечислить их имена помогла мне выбраться из тюрьмы. Я…