Пассажир

Анаис, в свою очередь, позвонила в Форт Рони. Ей удалось поговорить с сотрудником архива – настоящей ходячей энциклопедией преступного мира. Как он ни старался, но вспомнить об убийстве с мифологической подоплекой не смог. На его памяти ни одна сцена преступления не обставлялась в подобной макабрической эстетике. Ни во Франции, ни в Европе. Анаис коротко переговорила по телефону со своими помощниками и отпустила всех по домам, велев завтра с утра собраться в комиссариате.

На выходе ее перехватил старший комиссар Деверса и задержал на пару слов. Содержание его речи было claro[10]. Средствам массовой информации – ни гу-гу. Прокуратура назначит следственного судью не раньше чем через шесть дней. До тех пор у Анаис полностью развязаны руки и она может вести расследование по своему усмотрению. Только пусть не теряет бдительности: политические круги Жиронды, депутатский корпус и вообще все, кто имеет в обществе вес, будут следить за каждым ее шагом. Анаис поблагодарила его за доверие и с невозмутимым видом попрощалась, хотя на самом деле из-за стресса желудок у нее уже начинал скручиваться узлом.

– В ноябре мы разливаем вино по бочкам, в которых начинается процесс малолактозной ферментации. В среднем вино выдерживается в бочках от двенадцати до тринадцати месяцев…

На Анаис снова напал озноб. Ей представились ее руки, покрытые шрамами. Ощущение, что они постоянно оголены, выставлены напоказ, ничем не защищены, не покидало ее никогда. И не существовало на свете такой ткани и такой одежды, которая могла бы победить этот холод. Потому что он шел изнутри.

– Мы не стремимся затягивать созревание вин в деревянных бочках. Наша цель – производство гармоничных вин, сочетающих в себе фруктовые ароматы, кислоту и крепость. Это круглые, приятные на вкус вина, дарящие ощущение свежести…

Анаис его больше не слушала. Она ушла в себя. Погрузилась на дно собственной души. Собственной боли. Помимо воли она крепко сжимала руки, а в мозгу назойливо билась одна и та же мысль. Мне не справиться… Теперь дрожь передалась и ногам. Она стояла и сотрясалась всем телом. В то же время она чувствовала себя словно окаменевшей. Когда подступал очередной приступ паники, она могла упасть на землю или на ближайшую скамейку и не двигаться несколько часов. На нее накатывало нечто вроде паралича. Ужас обдавал ее своим ледяным дыханием и держал в тесном футляре, не давая вырваться.

– Сегодня мы продегустируем вино две тысячи пятого года, который в Медоке выдался чрезвычайно удачным. В настоящее время можно лишь предполагать, какой ценности достигнут вина урожая этого года в будущем. Откровенно говоря, дегустировать это вино пока преждевременно. Но мы взяли несколько образцов из бочек и…

Группа потянулась к лестнице, ведущей в погреб. Анаис засомневалась, но все-таки решила последовать за остальными. С великим трудом ей удалось спуститься по ступенькам. В подвале пахло плесенью. Ферменты медленно, но верно делали свою работу. Анаис любила вино. К сожалению, вино всегда навевало ей мысли об отце. Именно он научил ее всему, что она знала о виноделии. Научил пробовать и дегустировать вино. Научил его коллекционировать. Когда пелена спала с ее глаз, ей пришлось отречься от всего, что так или иначе касалось ее наставника. Но вино… Он и так украл у нее все, чем она дорожила. Она не позволит ему украсть еще и любовь к вину.

– Еще раз повторяю, срок дегустации этого вина еще не настал…

Внезапно Анаис развернулась и пошла прочь. Спотыкаясь, поднялась по лестнице. Все так же потирая руки, побежала через зал с резервуарами. На улицу. На воздух. Завыть, чтобы никто не услышал. Она бежала, и ее искаженное, уродливое отражение следовало за ней, перескакивая с одной выпуклой блестящей стенки на другую. Потоком нахлынули воспоминания. Неумолимый, как прилив, ужас подступал все ближе, грозя взорвать ее мозг. Как всегда.

Ей срочно надо наружу, под ночное небо.

Площадка перед винодельней пустовала. Замедляя шаг, Анаис миновала винные склады и направилась к виноградникам. Все вокруг казалось синим. Земля и небо окрасились в лунные цвета. Почва под ногами серела, словно посыпанная пеплом, и из нее выступали виноградные лозы.

Вино…

Отец…

Изо рта у нее вырывались облачка пара, смешиваясь с поднимавшейся от земли серебристой моросью испарений. Холм полого спускался к эстуарию Жиронда, и Анаис по тропинке пошла вниз. Мелкие камешки скрипели у нее под сапогами. Ветки и подпорки виноградных лоз злобно цеплялись за джинсы, словно не желали ее пропускать.

Вино…

Отец…

Она забрела в самую гущу виноградника и наконец дала волю воспоминаниям. В детстве и юности в ее жизни был всего один человек. Ее отец. Ничего удивительного для девочки, потерявшей мать в восьмилетнем возрасте. Странно было другое – в жизни отца тоже была всего одна женщина. Его дочь. Они образовывали идеальную платоническую пару. Их отношения строились на взаимопонимании и равноправии.

Образцовый отец. Он сам помогал ей делать уроки. Сам встречал ее после занятий в школе верховой езды. Сам возил ее на пляж в Сулак-сюр-Мер. Рассказывал ей о ее матери-чилийке, увядшей в психиатрической клинике, словно цветок в оранжерее. Он всегда был рядом. Она ощущала его присутствие каждую минуту. Он ни разу ее не подвел.

Иногда Анаис испытывала какой-то дискомфорт. Необъяснимый. С ней случались панические атаки. Приступы ужаса накатывали на нее в обществе отца. Как будто ее тело знало нечто такое, что оставалось неведомым ее сознанию. Что именно?

Ответ она получила 22 мая 2002 года.

Он был напечатан на первой странице газеты «Сюд-Уэст».

Статья вышла под заголовком «Палач в наших виноградниках». Автором ее выступил телевизионный журналист, случайно наткнувшийся в Сети на документальный фильм, снятый для канала Арте и посвященный роли французских военных в деятельности южноамериканских диктатур в семидесятых годах. Активисты ультраправых движений, бывшие члены Секретной военной организации, отставные тайные агенты Службы гражданского действия сотрудничали с кровавыми режимами в качестве инструкторов. Нашлись и такие французы, которые принимали непосредственное участие в репрессиях. Так, известный винодел, работавший в Чили, лично командовал эскадронами смерти. Он и не думал прятаться под псевдонимом. Все знали его как уроженца Аквитании Жан-Клода Шатле. Днем – специалист по вину. Ночью – заплечных дел мастер.

После появления статьи телефон в доме звонил не умолкая. Новость распространилась по городу со скоростью пожара. В университете Анаис слышала приглушенный шепот у себя за спиной. На улице прохожие провожали ее глазами. Вскоре документальный фильм показали по каналу Арте. Истина выплеснулась наружу. В кадрах мелькали фотографии ее отца – он был моложе и выглядел не таким импозантным, каким его знала Анаис. О нем говорили как о «ключевой фигуре в организации пыток в Сантьяго». Свидетели вспоминали его выправку, тронутые сединой волосы и светлые глаза, а главное – хромоту, из-за которой его невозможно было перепутать с кем-то другим. Жан-Клод Шатле с детства припадал на одну ногу – результат неудачного падения с лошади.

Люди, которых он пытал, рассказывали о его мягком голосе и чинимых им зверствах. Он лично рубил им пальцы и вырывал ногти, бил их зарядами электрического тока и делал впрыскивания камфарного масла. В арсенале у Хромого – El Cojo, как его прозвали, – имелся и фирменный прием: списывая в расход очередного заключенного, он запускал ему в горло живую змею. Свидетели противоположной стороны, в основном военные, подтверждали, что Шатле – молодой выученик генерала Осареса, служившего в Аргентине, внес неоценимый вклад в формирование и подготовку отрядов боевиков…

Анаис смотрела фильм в гостях у подруги. От пережитого в тот вечер шока у нее пропал голос. В последующие дни местная пресса опубликовала сразу несколько статей. Отец под их натиском замкнулся в гордом молчании и окропил дом святой водой – он всегда был истово верующим католиком. Анаис в каком-то дурмане сложила свои вещи. Ей исполнился двадцать один год, и от матери, назначившей ее своей единственной наследницей, у нее оставались кое-какие деньги, вырученные от продажи земельной собственности в Чили.

Она сняла двухкомнатную квартиру на центральной торговой улице Фондодеж и больше ни разу не виделась с отцом. Но ее неотступно преследовали слова свидетелей, описывавших Хромого. Его манеру говорить. Его жесты. Его руки.

Те самые руки, которые привычно хватались за picana[11]. Руки, которые мучили, резали, кололи других людей. Эти руки мыли ее, когда она была маленькой. Держали ее, провожая в школу. Защищали от всего на свете.

На самом деле она давно предчувствовала нечто подобное. Как будто ее мать, нашедшая спасение в безумии, успела мысленно сообщить ей свою страшную тайну: она вышла замуж за дьявола. И Анаис была дочерью дьявола. Она несла на себе проклятие крови.

Голос к ней постепенно вернулся, как и нормальная жизнь. Учеба на юридическом. Диплом. Высшая государственная школа офицеров полиции. По ее окончании Анаис попросила месяц на раздумье. И уехала в Чили. Она бегло говорила по-испански, не зря в ее венах текла чилийская кровь. Разыскать оставленный отцом след оказалось не так уж сложно. Хромой был в Сантьяго знаменитостью. Месяца ей вполне хватило на полное расследование. Она собрала вещественные доказательства, свидетельства, фотографии. Материала оказалось достаточно, чтобы добиваться экстрадиции отца из Франции в Чили, по меньшей мере – чтобы поддержать иски чилийских беженцев во Франции.

Но она ничего этого не сделала. Не обратилась в суд. Не стала связываться с адвокатами потерпевших. Просто вернулась в Бордо. Арендовала в банке сейф и спрятала в нем собранные документы. Запирая металлическую коробку, она оценила мрачный юмор ситуации: это было ее первое расследование, ее боевое крещение в качестве полицейского. Но она понимала, что проиграла. У нее отняли все. Детство. Корни. Личность. Будущее отныне представлялось ей чистым листом.

Она поднялась на ноги, раздвинув лозы. Приступ миновал. Как всегда, Анаис пришла к тому же выводу, что и раньше. Ей надо найти себе мужика. Причем срочно. Мужчину, в объятиях которого все ее воспоминания, все ее страхи и боль потеряют силу. Она вытерла слезы, отряхнула колени и потащилась вверх по склону. Мужчина в ее жизни. Она думала не о координаторе из криминалистической службы, этом чрезвычайно привлекательном арабе, и не о зомбированных придурках, поджидавших ее в Сети.

Она думала о психиатре.

Одержимый интеллектуал в библиотеке с полками из полированного дерева.

Ей хотелось дать волю мечтам, но образ Фрера вернул ее мысли к убийству. Она проверила мобильник. Новых сообщений нет. Вот и хорошо. Можно несколько часов поспать. А с утра пораньше снова взяться за расследование. Для нее обратный отсчет уже начался.

Она подошла к своей машине. Холода она больше не чувствовала. Только глаза немного жгло – слишком много плакала. И в горле стоял горько-соленый привкус.

Она открывала дверцу, когда зазвонил телефон.

– Алло!

– Это Зак.

– Где ты пропадал, господи боже мой?

– На Юге. Нашел быка.

* * *

– Вы уверены?

– На сто процентов. Это Патрик. Патрик Бонфис.

Медсестра стояла напротив его стола, уперев руки в боки.

Мириам Феррари. 35 лет. Рост 1 метр 70 сантиметров. Вес 80 килограммов. Фрер хорошо ее знал. Сильная, как мужчина, но при этом доброжелательная к больным – этакая заботливая нянюшка. Она еще не сняла пальто, и с плеча у нее свисала сумка. Она пришла в отделение ранним утром понедельника и потребовала встречи с Матиасом Фрером.

Как выяснилось, в коридоре она столкнулась с потерявшим память пациентом и сейчас же узнала его.

Психиатру с трудом верилось в подобные совпадения.

– Я из басков, доктор. Моя семья живет в Гетари, это деревня на побережье, неподалеку от Биаррица. Я на каждые выходные езжу домой. У моего зятя продуктовый магазин прямо возле фронтона[12]. Ну вот и…

– И?..

– Ну вот, сегодня утром прихожу я на работу и вижу его. Я его сразу узнала. Думаю, это же Патрик! Патрик Бонфис. Рыбак. Его у нас каждый знает. У него своя лодка, он ее держит у причала.

– Вы с ним заговорили?

– Конечно. Привет, говорю, Патрик, что это ты здесь делаешь?

– А он? Что-нибудь ответил?

– Ничего. В каком-то смысле это ведь тоже ответ, верно?

Фрер сидел опустив глаза и изучал предметы на своем столе. Блокнот. Ручка. Справочник французских лекарственных препаратов «Видаль». Книга с английским названием «Diagnostic and Statistical Manual» – американское справочное пособие по классификации умственных расстройств. Он смотрел на эти привычные вещи и понимал, что они являют собой немое свидетельство ограниченности его знаний. Свидетельство его беспомощности.

Если бы не помощь случая, разве сумел бы он установить личность пациента?

– Расскажите мне о нем подробней, – попросил он медсестру.

– Да я не знаю, что рассказывать.

– У него есть жена? Дети?

– Жена – да, есть. Ну, не совсем жена. Вроде как подруга. Они не женаты.

– Как ее зовут?

– Сильви. Или нет, Софи. Точно не помню. Она в кафе работает, возле порта. В сезон, конечно. А в остальное время помогает Патрику. Ну там сети починить, еще что-нибудь…

Фрер записывал за ней. Он вспомнил про планктон, обнаруженный под ногтями пациента. Гетари расположен в зоне, где водится этот микроорганизм. Патрик Бонфис. Он подчеркнул имя.

– Как давно они живут в Гетари?

– Да я даже и не знаю. Во всяком случае, они там поселились раньше нас. А мы в Гетари уже четыре года.

Зная, кто он такой, Фрер мог постепенно оживить память пациента относительно его подлинной личности. А затем заняться причинами, вызвавшими амнезию. Выяснить, что именно он видел на вокзале.

– Спасибо, Мириам, – поблагодарил он, поднимаясь. – Эти новые факты принесут несомненную пользу в лечении… Патрика.

– Вы уж меня извините, доктор, но только… Не слишком давите на него, ладно? Что-то мне его вид не понравился. Какой-то он… расстроенный.

– Не волнуйтесь. Мы будем продвигаться вперед мелкими шажками.

Медсестра вышла.

Фрер, все так же стоя, перечитал свои записи. Он сказал сестре неправду. Ему нельзя терять время. Он запер дверь и придвинул к себе телефон. Звонок в справочную, и вот перед ним уже лежал номер телефона Патрика Бонфиса в Гетари.

После третьего звонка трубку сняла женщина.

Психиатр не стал ходить вокруг да около:

– Это Сильви Бонфис?

– Моя фамилия не Бонфис. Меня зовут Сильви Робен.

– Вам знаком Патрик Бонфис?

– Кто вы?

В голосе слышалась смесь надежды и беспокойства.

– Я доктор Матиас Фрер, психиатр из больницы Пьера Жане в Бордо. Патрик Бонфис сейчас находится у меня в отделении. Он поступил к нам три дня назад.

– Господи…

Голос женщины прервался, и Матиас расслышал нечто вроде легкого свиста. Она плакала. Беззвучно, но пронзительно.

– Мадам…

– Я так волновалась, – сквозь всхлип выдохнула она. – Ведь он пропал, ни слуху ни духу…

– Когда именно он исчез?

– Сегодня шесть дней.

– Вы обращались в полицию с заявлением?

Вместо ответа снова послышался тот же свистящий звук.

Матиас решил не настаивать:

– Вы близкая знакомая Патрика Бонфиса, рыбака из Гетари?

– Да.

– При каких обстоятельствах он пропал?

– Это было в прошлую среду. Он пошел в банк.

– В Гетари?

Она усмехнулась, несмотря на слезы:

– Гетари – деревня. Он поехал в Биарриц, на нашей машине.

– Какой марки машина?

– «Рено». Старая модель.

– Когда вы начали волноваться?

– Так сразу же. Во-первых, я переживала насчет того, что ему скажут в банке. У нас трудности… Большие трудности.

– Долги?

– Кредит. За лодку. Понимаете… В общем… Рыбачить стало тяжело. Налогов куча. Да еще и правила все время меняются. А потом, эти испанцы… Они нас прямо-таки обкрадывают. Вы что, новости по телевизору не смотрите?

Матиас быстро заполнял записями блокнот.

– Так что же все-таки произошло?

– Ничего! В том-то и дело. Он не вернулся домой. Я позвонила в банк. Они сказали, он к ним не приходил. Я пошла в порт. Обшарила все кафе, куда он любил заходить.

– Патрик пил?

Сильви не ответила. Он понял ее молчание. Одновременно он продолжал писать. Получалось, что Патрик Бонфис представлял собой хрестоматийный случай. Под давлением финансовых проблем человек сбросил с себя собственную личность как неудобное пальто. Затем сел в поезд до Бордо. Хорошо, но при чем тут происшествие на вокзале? На самом ли деле он стал свидетелем чего-то страшного? И откуда у него взялись разводной ключ и телефонный справочник?

– А дальше что было?

– Вечером я пошла в жандармерию. Они объявили его в розыск.

Должно быть, в жандармерии не придали особого значения исчезновению рыбака, известного своим пристрастием к выпивке. Во всяком случае, до Жиронды уведомление о розыске так и не добралось.

– Он в первый раз вот так пропадает?

– Ну… Конечно! Патрик, он, знаете, как сейчас говорят, немножко тормоз. Как будто не от мира сего. Но такой фокус он в первый раз выкинул.

– Вы давно живете вместе?

– Три года.

В разговоре повисла пауза. Потом Сильви тихо спросила:

– Как он там?

– С ним все хорошо. У него небольшие проблемы с памятью. Я думаю, что из-за ваших нынешних затруднений его мозг немного… э-э… переклинило. У Патрика амнезия. Очевидно, его подсознание пытается стереть прошлое, чтобы дать ему возможность начать все с нуля.

– Как это – с нуля? Что это значит?

Сильви растерялась. Действительно, Фрер пер напролом с деликатностью танка.

– Он не хотел от вас убегать, – одернув себя, как можно мягче сказал он. – Но на него слишком много всего навалилось. Долги, трудности с работой. Все это вынудило его бежать от самого себя.

Его собеседница молчала. Фрер тоже не торопился возобновить разговор. В сущности, ведь правды он не знал. Все могло происходить совсем иначе. Патрик уехал в банк. По дороге он где-то выпил. Сел в поезд до Бордо. И здесь, на вокзале, что-то такое увидел. И увиденное было настолько страшно, что стерло ему память. Ковбой спрятался в смазочной, полностью утратив представление о том, кто он такой.

– А мне можно его навестить?

– Конечно. Только дождитесь моего звонка. Я скоро вам перезвоню.

Фрер попрощался с женщиной. На часах было 9.30. Истории болезни новеньких, которые он обычно просматривал по утрам, подождут. Он закрыл кабинет, предупредил секретаря, что на некоторое время отлучится, и отправился в зал художественной терапии. Почему-то он был уверен, что мужчина в стетсоновской шляпе будет там.

Матиас выбрал из связки нужный ключ и отпер дверь. На ходу поздоровался с несколькими коллегами. Как он и предполагал, Бонфис сидел в мастерской. Сегодня он отдал предпочтение ваянию и трудился над чем-то, напоминавшим примитивную глиняную маску.

– Привет.

Лицо пациента осветила широкая улыбка, обнажившая десны.

– Как дела?

– Отлично.

Фрер присел рядом. Он начал издалека:

– Ты думал о том, что рассказал мне вчера?

– Ты имеешь в виду мои… воспоминания? Даже не знаю. Сегодня утром ко мне подошла одна женщина, очень приятная. Но она почему-то назвала меня Патрик…

Он замолчал. Сидел он, не поднимая глаз от своей маски. Как заключенный, совершивший неудачный побег из тюрьмы. Фрер слышал, как он шумно сглатывает.

И тогда Матиас решился:

– Я только что говорил с Сильви.

– Сильви?

Великан замер. Зрачки у него расширились – точь-в-точь как у животного, ведущего ночной образ жизни. Очевидно, в кромешной тьме беспамятства для него забрезжил лучик света. Фрер и так намеревался во время предстоящего сеанса слегка растормошить его разум, дабы указать пациенту правильную дорогу к себе. Но сейчас ему стало очевидно, что механизм восстановления памяти уже пришел в движение – Патрик Бонфис на глазах превращался в самого себя. Врачу оставалось только ускорить этот процесс.

– Я отвезу тебя домой, Патрик.

– Когда?

– Сегодня.

Ковбой медленно покачал головой. Незаконченная маска выпала у него из рук, и он перевел на нее глаза. Ну вот и все. Это билет в один конец, и обратного пути не будет. Что касается Фрера, то он как психиатр все свои надежды связывал с возвращением пациента в Страну Басков. Там, в знакомой обстановке и при поддержке близкой женщины, он обретет свое «я».

Но теперь на Матиаса нахлынули сомнения. Когда к беглецу возвращается память, он чаще всего забывает выдуманную личность. И Фрер боялся, что Патрик заодно забудет и о том, что видел на вокзале. Однако заговаривать с ним о Паскале Мишелле… Нет, на это он не пойдет.

Фрер поднялся и дружески коснулся плеча Патрика:

– Отдыхай. Я зайду за тобой после обеда.

Мужчина в стетсоновской шляпе согласно кивнул. По его виду невозможно было понять, радует его новый поворот событий или, напротив, огорчает. Фрер быстрым шагом шел назад, в свой кабинет. Двери. Ключи. Столы и койки, намертво прикрученные к полу. И непреходящее ощущение, что он – надсмотрщик, стерегущий чужие души.

Он попросил секретаря купить ему свежие газеты и позвонил Сильви, чтобы предупредить об их приезде. Женщина, казалось, все еще не пришла в себя.

Под конец разговора он с некоторым пафосом заявил:

– Для Патрика наикратчайший путь к самому себе – это вы.

Они условились встретиться около трех часов дня в порту Гетари, и Фрер повесил трубку. Он продвигался вперед наугад. Еще никогда ему не приходилось сталкиваться с подобной ситуацией. На миг у него возникло искушение позвонить капитану Шатле и сообщить ей новость. Потом он вспомнил, что они расстались далеко не в самых дружеских отношениях. А главное, он ведь обманул эксперта из криминалистической службы. Интересно, какое наказание ему за это полагается?

Оставалась и еще одна проблема. Утром Анаис должна получить результаты анализов, которые он выведал прошлой ночью. Наличие планктона на руках ковбоя и в яме усилит ее подозрения на его счет. Возможно, она захочет взять его подопечного под стражу. Лучше всего поскорее увезти его подальше. При самом неудачном раскладе они пошлют кого-нибудь за Патриком в Гетари, но у него будет день или два, чтобы в знакомой обстановке вспомнить, кто он такой.

Его мысли прервал стук в дверь. Пришла секретарь с кипой местных газет: «Сюд-Уэст», «Нувель Репюблик де Пирене», «Депеш», «Журналь дю Медок»… Матиас проглядел заголовки на первой странице. Все, как один, были посвящены одной теме – туману, в минувшие выходные накрывшему плотной завесой всю Жиронду. Перечисление несчастных случаев, произошедших из-за плохой видимости, занимало половину газетной полосы.

В заметке, набранной мелким шрифтом, сообщалось также, что «на вокзале Сен-Жан найдено тело бездомного, погибшего от переохлаждения». Фрер оценил хитроумие сыщиков. Он понятия не имел, как им удалось заморочить голову журналистам, но факт оставался фактом: они умело обезвредили мину, способную вызвать в обществе взрыв паники и насторожить преступника. Разумеется, он понимал, что полиция вовсе не сидит сложа руки, но лишняя шумиха вокруг этого дела следствию совсем ни к чему.

Что касается Бонфиса, то его случай удостоился упоминания лишь где-то в середине номера, на страницах, отведенных под местные новости. В ночь с 12 на 13 февраля, писала газета, на вокзале обнаружен неизвестный мужчина с признаками психического расстройства, немедленно доставленный в клинику Пьера Жане.

Фрер сложил газеты. Если повезет, журналисты не заинтересуются его новым пациентом. Он посмотрел на часы. 10.00. Затем подвинул к себе стопку историй больных, поступивших в понедельник. За утро ему надо заполнить их, провести обход в своем отделении и принять амбулаторных больных. А потом он поедет в Страну Басков. В компании с Патриком Бонфисом и его тайнами.

* * *

Всю ночь ей снилась бойня.

Темные просторные помещения. Сверху свисают какие-то металлические конструкции. Под ними – дымящиеся туши. Слышен стук топоров, опускающихся на бычьи спины. По желобам струятся потоки черной жидкости. Высятся груды белых черепов. Развеваются развешанные шкуры, похожие на пелерины. Мужчины в кепках трудятся не покладая рук – режут, рубят, пускают кровь. Громко хекают. Это хеканье преследовало ее всю ночь.

Проснувшись, она даже удивилась, что не выпачкалась в крови.

Анаис приняла душ. Сварила кофе. И села за письменный стол, перечитать набросанные ночью заметки.

Обезглавленная туша быка была обнаружена утром 13 февраля на пастбище ganadería Жельды – фермы по разведению быков для корриды, расположенной близ города Вильнев-де-Марсан. Анаис поздравила Закрауи и велела ему отправляться спать. Сказала, что с владельцем побеседует сама. Парень вроде бы огорчился, но спорить не стал: как и остальные члены группы, он уже больше суток был на ногах.