Аргентина. Кейдж

– Бе-е-е-ей!!!

Бифф Моран упал на пробковое покрытие ринга в конце третьего раунда. То, что чемпион мертв, сообразили не сразу, пытались откачать, уложили на носилки…

Свою шляпу Крис нашел – растоптанную в плоский пыльный блин, однако не слишком огорчился. Фотографии удались на славу, увиденного хватало на целую статью, но даже не это самое главное.

– Ваша шляпа, лейтенант. Нет, компенсации не надо. И виски не надо. А вот скажите…

Драчливый усатый верзила оказался лейтенантом «убойного» отдела нью-йоркской полиции. Пришел поболеть за славного парня Стэнтона – и, деваться некуда, возглавил предварительное расследование, когда мрачный врач констатировал, что чемпион скончался не просто так. Репортеров отогнали прочь понаехавшие копы, но лейтенант, чуя вину, успел-таки шепнуть Крису несколько слов.

Статья прогремела. Вслед за нею – вторая и третья. Крис, словно клещ, уцепился за нелегальный тотализатор – и очень странные ставки, сделанные накануне матча. Драчливый лейтенант, получивший свое фото на первую обложку, не забывал случайного соседа.

Через неделю Кейджа пригласили в «Мэгэзин». Фотография падающего Биффа Морана слегка не добрала голосов на Пулитцеровскую премию, зато обошла все газеты Большого Яблока.

Кристофер Грант был не прочь и дальше заниматься уголовной хроникой, но ему предложили спорт. Отказываться не стал, хотя тема не слишком увлекала и не радовала. Мертвый Чемпион не отпускал репортера Кейджа.

* * *

– Скоро мы станем родственниками, Кейдж. Для католика это значит очень и очень много. Нам, Тайбби, ты подходишь – и не только потому, что католик, как и мы. Смеяться будешь, но брат нанял специального человечка, чтобы тряхнуть твое белье. И – ничего.

– Он плохо искал, Джордж.

– У каждого – свой скелет в шкафу, главное, чтобы кости не торчали наружу. Ты – незаконнорожденный, либерал, заступаешься за ниггеров и пользуешь девочек по вызову, кстати, очень симпатичных. Чем плохо?

– Незаконнорожденный?! А я думал…

– Да какая разница, Кейдж? Ты – хороший репортер и отличный парень. Но репортер – это мало. Года через два «Мэгэзин» начнет почковаться. Ежемесячные приложения на разные темы, оценил? А поскольку мы – семейная фирма, то первое приложение получит…

– …Мисс Лорен Бьерк-Грант.

– Да. Но к тому времени уже – миссис Тайбби, достойная и добродетельная супруга моего уважаемого брата. А спортивное приложение – твое, Кейдж. Пока не радуйся, тебя еще следует раскрутить. Не понимаешь? Популярный редактор – популярная личность. Восторженные отзывы от твоих девочек – хорошо, но мало. Поэтому мы с братом решили отправить тебя за славой.

– Джордж, не надо! Пожалуйста! Какой из меня редактор? И славы никакой не хочу!..

– Скоро ты станешь членом нашей семьи, Кейдж. Думай не только о себе. Я, знаешь, с большим удовольствием занимался бы обычной журналистикой, про привидения писал бы, про гаитянских зомби. Любимая, между прочим, тема! Но у всех есть обязанности. Так что готовься.

– А-а… А куда мне ехать, Джордж?

– Как куда? На войну!

* * *

Война была в Испании. Начавшаяся как-то внезапно, в разгар горячего июля, она поначалу мало кого интересовала. Журналисты, коллеги Криса, писали о грядущей Олимпиаде, о составе американской команды, о шансах славных парней Джека Уилсона и Луиса Лауриа («Включай левую! В корпус, в корпус!..»). Репортеры-международники, люди обязанные, куда больше вдохновлялись «швейцарским зигзагом», аншлюсом и передвижением войск у германских границ. Вдруг да бабахнет на весь мир? Это – действительно тема. Испания? А что Испания?

– Разборки в цыганском таборе! – резюмировал не кто иной, как сам Джордж Тайбби. – Немытая оперетка, Кейдж! Кому она нужна?

Теперь стало ясно – кому.

О самой войне Крис Грант знал мало, но читанного и слышанного вполне хватало. Анархисты при полном попущении «народного правительства» сжигали живьем священников и насиловали монахинь. Мятежники, позвав на подмогу диких марокканцев, вешали анархистов и бомбили жилые кварталы. Какой-то генерал Санхурхо пообещал спасти Отечество, потом его самолет грохнулся в море, газеты разразились некрологами, но генерал оказался живехонек, был выловлен, высушен и – и принялся спасать Отечество дальше[16].

Оперетка!

Кейдж, католик, незаконнорожденный, защитник ниггеров и ценитель девочек по вызову, не сочувствовал ни анархистам, ни мятежникам. Чума на оба их дома! А если вспомнить не урезанный вариант, а полный, будет еще точнее:

«Чума на оба ваши дома! Я пропал».

Кристофер Жан Грант, не трус и не герой, не хотел на эту войну. Не хотел! Не хотел!..

Особняки-корабли ощетинились пушками…

10

– Чушь говоришь! – возмутился старший. – И отец, и оба деда, и прадед наш – учителя, просветители, их все в нашей Лужице любили. Ты, Гандрий, хоть в Вендский музей сходи, который в Котбусе. Там вся стена в фотографиях. Наш папа – колдун? И дедушка? Да как ты себе это представляешь?

Капли дождя неотличимы на взгляд. Близнецы – не два человека, а две половинки. Но и половинки иногда спорят, потому что они – разные. Старший – горяч, младший – холоден, Отомар проницателен, Гандрий – систематичен, один – насквозь, второй – по пунктам.

– Музей в Котбусе фрайкор[17] разгромил, так что смотреть уже нечего. И папу, и деда, и всех остальных уважали, но знаться не хотели. Вспомни, Отомар, на праздники наши семейные только свои, родичи, собирались, даже тех, кто рядом жил, не было. А когда мы с тобой в классе решили на разных партах сидеть? Никто ни ко мне, ни к тебе в соседи не захотел. Играли без нас, дрались – тоже. Но и здоровались первыми, потому что родители велели.

– Крабат!.. Кра-абат!..

– Не смейся, брат. Ты теперь – Метеор, сын Небесного камня, победитель Мельника. И никакая физика с математикой, даже высшей, тому не помеха. А я младший, мне просто колдовской крови плеснули, отравили до́ смерти. Не хочу! Потому и меняю не только фамилию, имя тоже. Хорошим парнем был Гандрий Шадовиц, жаль, прожил мало!

Пустая комната отчего дома. На столе – глиняные поминальные стаканчики, початая бутыль. Билеты до Берлина уже куплены. Прощай, родная Лужица, навсегда прощай!

– Значит… Значит, мы с тобой уже не братья, герр Харальд Пейпер?

– Куда я от тебя денусь, герр Марек Шадов? Мы же с тобой две половинки! Если, конечно, тебе не зазорно иметь в братьях немца.

Налили на донышко, выпили молча…

– А помнишь, Гандрий, мама пела? «Slodka mlodost’, zlotyj chas…»

– «Mlodost’ – son rosplunje, kaz sneg weschni rozstae…» Не добивай, Отомар, и так жить не хочется.

Тогда, в гулком, брошенном родительском доме, младший наследник славной семьи просветителей Лужицкого края, потомственный колдун Гандрий Шадовиц в последний раз заплакал. Харальд Пейпер, «старый боец» с золотым партийным значком, плакать не умел. Слыл человеком холодным, расчетливым, даже бездушным.

– Меньше бы тебе цинизма, Харальд! – упрекали его партайгеноссен.

– Еще меньше? – удивлялся он.

* * *

Чужой, с мертвеца, пистолет брать не стал, побрезговал. Зато воспользовался чистым носовым платком, наскоро убрав кровяные потеки со стекла. Деньги… Бронзовый служебный жетон с орлом на аверсе и четырьмя цифрами на обратной стороне… Сигареты «Ramses» – початая пачка и еще одна, целая… Золотая (ого!) зажигалка…

Немного с тебя прибыли, сын юриста!

Осталось одно – попрощаться с сослуживцем перед тем, как открыть дверцу и вытолкнуть труп на пыльную обочину. Проводить, напутствовать, иначе не по-людски выйдет. Какие бы слова найти, чтобы от души, от чистого сердца? Слаб немецкий язык. Помогай, velikij, moguchij, pravdivyj i svobodnyj!

– Idi, s-suka!..[18]

Прежде чем жить дальше, Харальд Пейпер закрыл глаза, проверяя Судьбу. Темно! Просто темно, страшная зелень исчезла без следа, мир вновь стал правильным, предсказуемым и логичным. Сын колдуна, улыбнувшись по-волчьи, в полный оскал, повел плечами, сбрасывая усталость. Теперь – последнее, перед тем как завести мотор и уехать в неизвестность.

Из машины выбрался через правую дверцу, чтобы не топтаться по мертвому телу. На шоссе пусто, а если кто увидит, остановится – не беда. Бронзовый жетон СД под нос – и пулю промеж глаз. Меньше цинизма, говорите?

Задняя дверца…

Девушка сидела недвижно, подбородок вниз, глаза закрыты. Да и какой смысл дергаться, если на запястьях – сталь наручников, а на губах и лодыжках – изолента в три слоя? Хуппенкотен расстарался, упаковал на славу. Вот и пусть лежат рядом! Стандартная процедура требовала оттащить фигуранта подальше, чтобы с дороги не увидели, но гауптштурмфюрер СС (бывший? пожалуй, да!) решил оставить визитную карточку.

Любуйся, К-козел!

О той, которую они с Хуппенкотеном сняли с поезда, Харальд ничего не знал, лишь фамилию и приметы. Девятнадцать лет, волосы светлые, глаза голубые, черты лица – мелкие, нос – пуговка, узкие губы…

– Прошу пройти с нами, фройляйн! Ничего страшного, обычная проверка. Ваш чемодан мы возьмем, не волнуйтесь.

…Чемодан в багажнике. Выкинуть!

Она открыла глаза, когда рука в перчатке коснулась плеча. Харальд, этого ждавший, поспешил улыбнуться:

Dunja, ljublju tvoi bliny,Dunja, tvoi bliny vkusny…

Пусть умрет с надеждой! Оставлять нельзя – свидетель. Девчонка совсем.

…Светловолосая, как и его дочь, его маленький Одуванчик.

Не убежит, не спрячется.

Наклонился, чтобы взяться поудобнее за плечи, встретился взглядом. Успел удивиться: глаза, если верить списку примет, голубые – утреннее небо…

Dunja, davaj blinov s ognja,Dunja, celuj sil’nej menja!

…Боль была зеленой. И Смерть была зеленой – его, Гандрия Шадовица, Смерть. Напрасно он радовался!

Но почему?!

* * *

Последний кусок изоленты она сняла сама, очень осторожно, пытаясь не морщиться. Резко выдохнула – и внезапно улыбнулась окровавленными губами:

– Спасибо! А знаете, я почти не боялась. Я же вас сразу узнала, герр Шадов!

«Куда я от тебя денусь, герр Марек Шадов? Мы же с тобой две половинки!»

Глава 2

Дорога Грааля

Пока не закончилась суббота. – Великолепная Лорен и пиджак. – Наследство. – Быстроногий Кай. – Победивший Север. – Допрос. – На борту корабля. – Вокзал д’Орсе. – Колдовство. – «На земле Грааля».

1

– Гитлер непобедим, – невесело усмехнулся Станислас Дивич, допивая коньяк. – Пока не закончилась суббота.

Анна пить не спешила. Эрц любил играть с ней в загадки, особенно под хорошее настроение. Например, сейчас. Почему бы и нет? Вечер, в камине горит огонь, а завтра долгое-долгое воскресенье, чистый выходной.

…Но суббота пока не закончилась.

На министре – роскошный персидский халат с огненными многоцветными разводами, на ней тоже, шелковый, белые ирисы на темно-синем. Не с иных плеч – купил специально для нее. Пусть и в чужой квартире, но не в чужом.

Прежде чем подумать о загадке, Мухоловка вновь, в который раз, посетовала на судьбу. Эрц – нормальный симпатичный мужчина, захотела – уже развелся бы ради нее со своей законной. Предлагал, и не раз! А она? Только и может – закусывать губы, пытаясь не кричать от ужаса. И глаза плотнее закрывать, чтобы взгляды не встретились.

Проклята… Ладно! Думаем!.. Значит, суббота?

Отхлебнула из рюмки, слегка нахмурилась, вспоминая давно читанные слова:

– «Когда же вырастет твой слуга и станет ростом со взрослого, будет он делать для тебя, что требуется, и на все способным окажется…»

Угадала?

– «…Если же хочешь сотворить сторожа, невидимого для злодеев, надень на шею слуге своему ладанку с известным тебе Именем. Но не забывай вовремя вынуть изо рта создания этого пластинку “шем”». Правильно, Эрц?

Станислас Дивич поставил рюмку на стол, поглядел в глаза.

– Я никому тебя не отдам, Анна. Умница! Да, именно так. «Но не забывай вовремя вынуть изо рта создания этого пластинку “шем”, ибо в ночь с пятницы на субботу сила того, кто слеплен из глины, возрастает неимоверно». Гитлер – голем, и ночь уже наступила. Те, кто его создал, – настоящие мастера. Голема не сокрушить в прямом бою.

Горел камин, коньяк был превосходен, а впереди – целое воскресенье…

Но суббота еще не кончилась.

– Выходит… Наша страна обречена, Эрц? Мы можем тянуть время, балансировать между Бесноватым и Дуче, искать контакты со Сталиным, но это лишь отдалит неизбежное. Голема не остановить.

Станислас Дивич не ответил. Загадка еще не решена.

– Нас оккупируют. Что дальше? Подполье, настоящее, боеспособное, создать невозможно, мы уже это просчитали. Значит… Если нет подполья, если мы не сможем бороться в самой стране, надо создать легенду, миф о нашей борьбе! Нужны герои, нужны подвиги. А когда пластинку «шем» выдернут у Бесноватого изо рта…

– Золотую, – негромко уточнил министр. – Цифры по американским кредитам ты видела. Если отрубить финансовые линии, взбесится, мерзавец, сразу!

– Да. Тогда – Армагеддон. Планета Аргентина падает на Европу, и живые начинают завидовать мертвым. Но у нас уже есть правительство в изгнании, лидеры, мученики, герои, маленькая армия на одном из фронтов… И знамя, которое мы поднимем над Президентским дворцом, когда Гитлер начнет подыхать! Правильно?

Эрц медленно встал, подошел, наклонился. На ее плечи легли тяжелые ладони.

– И это знамя поднимешь ты, Анна.

Мудрый Эрц не учел одного. Она, секретный агент Мухоловка, такой же голем, слепленный из мертвых тел расстрельной ямы. Может, оно и к лучшему. Големы не чувствуют боль.

* * *

– Да какое там! – невесело рассмеялся Руди, переключая фары на дальний свет. – Меня сразу со службы выгнали, я же для них – мишлинге, недочеловек. Хорошо, уехать успел – и родственников переправил. Ничего, у дяди – фирма по торговле автомобилями в Париже, сейчас там кручусь. Авто оценили? «Nervastella», восемь цилиндров, каждый – пять тысяч «кубиков»!..

Туман начал отступать, редеть, но ехать все равно приходилось почти на ощупь. Оно и к лучшему, никто их в Гавре не заметит. Пять тысяч «кубиков» – хорошо, а то, что ее встретил Руди, – вообще идеально. Парня невозможно перевербовать. Согласится, все подпишет – и тут же прибежит каяться. Проверено!

Но это Руди…

– С Шарлем – что?

Лейтенант Кнопка ничуть не удивился.

– Ничего. То есть все в полном порядке. Его, когда все закрутилось, наци арестовали, но скоро выпустили. Вы же знаете, Мухоловка, кто у Шарля родичи! Сейчас господин Домучик здесь, во Франции. Наших тут вообще полно, хоть армию создавай.

Анна кивнула, не став комментировать. Туман, туман… Вроде бы остался позади, но вот снова – белая пелена стеной. Арестовали, выпустили – так и внедряют агента. Никакую армию из беглецов не создать. Считай, половина – засланные, у остальных же страх ночным туманом в глазах.

А дома, на покинутой Родине – выжженная пустыня. Тот, кто поумнее – бежал, кто посмелее – арестован, остальных держат на поводке. Каждый первый пишет донос на каждого второго. Какое уж тут подполье?

Стоп! Но ведь и немцы так думают!..

2

Мужчина в семейных трусах в природе невозможен, как ноги средневековой королевы. Он существует лишь на киноэкране, в комедиях, однако не всякий. Герою в трусах не быть, лишь персонажу второго плана, дежурному получателю пинков в зад.

– Минуточку-у-у!

На двери номера, под бронзовой начищенной до блеска ручкой – табличка «Ne pas déranger!». Она остановит всякого, ищущего общения с постояльцем знаменитого парижского «Гранд-отеля», что на Рю Скриб, рядом с Оперой. Всякого, только не…

– Сколько тебя ждать, Крис? Копаешься, копаешься!..

…Великолепную Лорен Бьерк-Грант, мисс Репортаж.

– Так еще же полчаса, Лорен!..

Успел! Пусть пуговица не застегнута, и ноги – босиком, и выше пояса только майка. Зато брюки на месте.

Уф! Фу!..

Мисс Бьерк-Грант изволила бросить взгляд на стенные часы в деревянной полированной раме. В сторону Кейджа даже не посмотрела.

– Тем лучше, надо кое-что тебе рассказать, малыш.

Кристофер Жан Грант сглотнул. Увы, не отучишь! Проси, не проси, а все равно «малыш», и то под хорошее настроение. Под плохое же… Нет, лучше не вспоминать! И не спорить. Кто он – и кто она? Репортеришка в семейных трусах – и великая, знаменитая, Пулитцером увенчанная…

…В широких белых брюках (клеш от колена), коротком розовом пиджаке с огромными, в кулак, пуговицами. Тяжелые бусы – темное золото – на крепкой шее, серый плоский берет набекрень, словно приклеен к виску. Мужские массивные часы на запястье, черный циферблат, золотой браслет.

Духи… Чихнул бы, да неловко.

Крису в очередной раз подумалось, что будущая (о-о-ой!) родственница одевается, словно манекен в витрине на 6-й авеню, чтобы на лицо меньше смотрели. И вправду, косметики, считай, и нет, разве что брови подведены черным. А ниже бровей…

– Садись!

Узкие, резко очерченные губы нетерпеливо дернулись, и Кейдж устыдился. Не в красоте сила, он и сам – не Аполлон. Зато Лорен – звезда. К сиянию не присматриваются, им восхищаются.

Сел на край не застланной кровати, руки на коленях, подбородок слегка вверх.

Тук! Бряк!

Стул великолепная Лорен двигать не стала, подняла одной рукой да бросила. Умостившись, достала из сумки сигареты – синий «Gauloises» с белым орлом. Закурила. И лишь после всего поглядела на ожидавшего своей участи «малыша».

– Ты что, Крис, вчера пил? Опять? Ну что мне с тобой делать? Учти, Камилла не переносит пьяных.

Кейдж и не думал спорить. Все верно, мисс Младшая Сестра пьяных не переносит. Всех прочих, кстати, тоже не очень, что, надо сказать, полностью взаимно.

– Еще раз замечу – рассержусь. По-настоящему, Крис, понял?

Кейдж не хотел, но вздрогнул.

– А пока – слушай. Босс прислал из Нью-Йорка телеграмму…

* * *

Звезда Лорен Бьерк-Грант взошла три года назад, после леденящего душу репортажа из затопленного тоннеля строящейся линии метро. Отважная журналистка не просто запечатлела бедствие, но, не жалея сил, кинулась защищать старшего смены, которого хотели назначить крайним и отправить под суд. Месяц борьбы, статья за статьей – и справедливость восторжествовала. Фотография на первой полосе, прямо под заголовком: Лорен в строительной каске и комбинезоне в обнимку со спасенным героем[19].

Знающие люди шептались, что старшой смены конечно же виноват, но публике более по душе злодеи в дорогих костюмах. К тому же мэр как раз начал очередной тур борьбы с коррупцией… Зато какие репортажи! Высокий класс, блестящая работа!..

Лорен прыгала с парашютом. Лорен замерзала во льдах. Лорен лично схватила за шкирку маньяка по кличке Острые Ножницы. Сомневаетесь? Но разве можно не верить журналу «Мэгэзин»?

– …Во Франции остаются трое: мы с Джорджи и ты, Крис. У Джорджи работа в Париже, а мы с тобой – на юг, поближе к испанской границе. Там ждем команды. Осознал?

Взгляд маленьких, в цвет бровей, глаз заставил Кейджа поежиться. Осознал. Даже прочувствовал.

– Сколько нам ждать, не знаю. Думаю, дней десять, не меньше. Поэтому не будем бездельничать, готовим материал. Босс велел: никакой политики и вообще ничего «актуального». И без негатива, такого и дома хватает. Что-нибудь интересное, увлекательное, в общем, семейное чтение.

Крис напрягся. Этого нельзя, того тоже…

– Может, про виноградники? Там, на юге, лучшие сорта…

Ее взгляд рассек фразу пополам.

– Спятил? «Мэгэзин» всегда боролся за трезвость. Треть наших читателей – домохозяйки! Не мучайся, Крис, я все уже решила.

У Кейджа хватило смелости пожать плечами. Кто бы сомневался?

– Ты про Грааль слыхал? Нет? Ну, фильм еще был…

– «Капитан Огонь и Святой Грааль». Ларс Хэнсон и Лилиан Гиш. Я еще рецензию хотел писать. Не стал, так себе зрелище.

Великая Лорен улыбнулась – впервые за весь разговор.

– Умница! Вот мы его и найдем, малыш. Нет, не фильм. Грааль!

* * *

В огромном холле «Гранд-отеля» кружил вечный людской водоворот – встреч, расставаний, радостей и печалей. Кейдж, и без того не великан, потерялся сразу, но не пропал – юркой рыбкой скользнув к пустому кожаному дивану у стены, плюхнулся, выдохнул, прикрыл глаза. Здесь, в маленьком персональном омуте, было спокойнее, чем в номере. По крайней мере, сразу не найдут.

Глаза открыл, окинул взглядом холл-океан, достал из кармана томик-покет в мягкой обложке.

«Там все понятно, малыш. Если что, в конце книги есть словарик».

Угу…

Бегло перелистав, закрыл, покосился на обложку. «Библиотека американского туриста» – вверху, красными буквами. В центре же, синим с переливами: «Весь Святой Грааль за один час!» Томик читанный, чей-то карандаш, как Крис уже успел заметить, отчеркнул последний раздел оглавления: «Поиски Грааля. Рекомендованные маршруты выходного дня».

– И кто я после этого? – без всякой нужды вопросил репортер «Мэгэзин». Подумав немного, сам себе и ответил, причем в полный голос:

– И-ди-от! Полный идиот! Я – полный идиот!

Крик утонул без следа в гуле водоворота. Однако ответ все же пришел, причем по-английски, но с заметным немецким акцентом.

– Вы не идиот. Вам просто пиджак перешить нужно.

Голос был женский. Иной бы, может, и растерялся, но репортерский навык не подвел. Крис встал, одернул горе-пиджак…

…Белый огонь колье на высокой шее, длинное бежевое платье, поверх перчатки – тяжелый перстень-саркофаг, бездонные светлые глаза.

– Не поможет, майне фрау! Мне заказали идиотскую работу. Ее невозможно сделать хорошо.

Ответил по-немецки, тоже, понятно, с акцентом. Женщина внезапно улыбнулась.

– А вы – сделайте!

Протянула руку, пожала крепко:

– Удачи! А пиджак отдайте в здешнюю мастерскую. Там очень прилично шьют.

Щелкнула замком сумочки, достала визитку…

* * *

– Н-ничего себе! – гулко сглотнул Джордж Тайбби, разглядывая глянцевую карточку. – О чем вы с ней говорили, Кейдж?

– О моем пиджаке.

Босс, мужчина опытный и глазастый, отыскал Криса с первого взгляда – и даже успел заметить отбытие дамы.

– О пиджаке?! – Джордж помотал головой. – Это же сама Ильза Веспер! Это же «Структура»!..

Схватил за плечо, тряхнул от души.

– Ильза Веспер. Просто взяла – и подошла? Фантастика! Она же репортеров на порог не пускает! Вот что, Кейдж, бросай все, оставайся со мной в Париже…

Крис, поглядев на беспокойную толпу в холле, рассудил, что «рекомендованные маршруты» – еще не худший вариант.

– Я не против, Джордж. Она красивая, я обязательно влюблюсь. Буду покупать цветы, играть для нее джаз…

Рука отдернулась. Босс взглянул с подозрением.

– А ты можешь… Эх, попытаюсь сам к ней подкатиться. О, придумал! С твоего пиджака и начнем. Отдадим в мастерскую, остальное – уже мое дело.

Помолчал, сжал крепкий кулак. Разжал…

– Верно, Кейдж. Не стоит тебе рисковать. Камилла – девушка, конечно, хорошая…

О-о-ой!

Боссова длань легла на загривок, сжала, развернула.

Глаза в глаза.

– Мы теперь – семья, Кристофер. Поэтому слушай! Джеймс – мой старший брат, как он сказал, так и будет. Решил жениться на Лорен – значит, женится. А мой долг – сделать так, чтобы на его репутации не было и пятнышка. Мы, Тайбби, вроде жены долбаного Цезаря – выше подозрений! Понял?

Крис взглянул сочувственно:

– А с незаконнорожденными у вас как?

Пальцы на загривке налились свинцом.

– Не дури, парень! И не делай вид, будто фишки не просекаешь. Или я тебя, Кейдж, не знаю? Ты южанин, дикси, твое слово – железо, ты в Бога веришь. А Лорен… Она – еврейка, слыхал? Да, крещенная, протестантка, но кровь не спрячешь. Ей уже тридцать, нагулялась по самое не могу. И – хватит! Помолвка – это святое, она слово дала брату перед Господом нашим. И если я узнаю…

Пальцы разжались. Босс отвернулся, дернул крепкими плечами.

– Я не прошу тебя, Кейдж, шпионить. Но меня не будет, значит, старший – ты. А если что, имей в виду, мы ее не просто выгоним. Я лично кнут возьму.

Крис решил, что ослышался. Толпа, шум… Мало ли что почудится?

– Мы же из Алабамы, Кейдж, – Джордж, младший брат, негромко рассмеялся. – Из самого Сердца Юга. В общем, учти – и реагируй. А насчет задания – не бери в голову. Мне ли тебя учить? Никому этот Грааль не нужен. Сделаешь три-четыре материала про то, как вы по пещерам ползали и землю носом рыли. Последний назовешь: «Нашли» – и добавишь вопросительный знак… Ладно, Кейдж, пойду делами заниматься. А ты – снимай пиджак!

Босс отбыл, оставив Криса в одной рубашке, грустного и совершенно несчастного. Плохо было все, но что-то в услышанном и увиденном задело особо. Прокрутив пленку-память, репортер рассудил: Грааль. Выходит, Он никому не нужен?!

То есть как – не нужен?

3

Кофе вкупе со старинной кофемолкой и медной джезвой нашелся в маленьком стенном шкафчике на второй сверху полке – именно там, где он хранил кофе сам. И кухня почти один в один, новая газовая плита с тремя конфорками фирмы Seppelfricke, легкие стулья светлого дерева, раскладной стол, покрытый зеленым пластиком. Харальд Пейпер, невесело усмехнувшись, вдохнул поглубже. Кажется, еще и запах остался – от кофе, что готовил брат по старинному семейному рецепту.