Голем

Никаких продовольственных норм решено было не устанавливать. Мария Тимофеевна Оконцева взялась готовить на всех. Посему ей в помощь была выделена бывшая продавщица Ольга Сенько. А студент Саша Цвеков сам вызвался им помогать. Баба Маша сначала отнеслась к предложению Саши скептически. Но, подумав, решила, что можно будет использовать его хотя бы в качестве посудомоя. В одной из свободных квартир решено было оборудовать общую кухню и столовую. Кто не захочет есть со всеми вместе, сможет забирать свою порцию домой. Только тогда уж и посуду будет мыть сам. Так же единогласно проголосовали и за то, что Лыков с Лифкиным должны получать равные со всеми порции. Хотя поначалу высказывались мнения, что обоих следовало бы наказать за неявку на общее собрание. А Лыкова еще и отдельно за шкурничество покарать – предложение Самсонова. По счастью, благоразумие, здравомыслие и обычная человеческая доброта в конце концов возобладали. Как и следовало ожидать.

Это все были вопросы первостепенной важности.

Далее.

Поскольку у жителей Тринадцатого микрорайона появились серьезные сомнения насчет того, что их кто-то станет спасать, а продуктов, скорее всего, и до зимы не хватит, возникал исконно русский вопрос: что делать? То бишь как дальше жить?

Ко всеобщему удивлению, ответы на эти непростые вопросы нашлись. Может быть, не совсем те, что хотелось бы услышать. Но в сложившейся ситуации даже что-то было лучше, чем ничего.

Олег Игоревич Самсонов предложил заняться охотой. Поскольку недостроенные дома были подняты один до пятого, а другой – до седьмого этажа, да так и брошены, с уложенными плитами перекрытий и лестницами, но без стен, Самсонов предложил устроить на верхних этажах полуавтоматические ловушки, которые он сам же собирался изготовить.

– И кого же, позвольте спросить, вы рассчитываете в них поймать? – насмешливо поинтересовался Лев Иммануилович Кугель. – Гусей или рябчиков? А может быть, фазанов?

– Голубей и ворон, – с исключительным спокойствием ответствовал ему Самсонов. – Уверяю вас, Лев Иммануилович, когда закончится тушенка, вы с удовольствием будете кушать мясо этих птичек.

– В Средние века во Франции ворон и голубей ели только аристократы, – добавил Игорь Петрович. – А куры и гуси считались едой для низшего сословия.

После такой ремарки Олег Игоревич получил лицензию на отлов птиц. В помощь ему был выделен все тот же Саша Цвеков, в то время, когда он не будет занят на кухне. А Лев Иммануилович обещал наладить бесперебойную работу коптильни, если вдруг мяса птиц будет так много, что его придется запасать впрок.

Семен Семенович Поперекин, бывший учитель природоведения, предложил разбить огород, а ближе к осени обустроить теплицы. Земли было предостаточно – ее привезли для газонов, да так и свалили кучами на краю строительной площадки. Подняв землю на этажи недостроенных домов, можно было сделать там отличные искусственные грядки. А к холодам можно было перенести часть из них в незаселенные квартиры. Поскольку горячая вода в доме имелась, оставалось надеяться, что и отопление с наступлением холодов тоже включат. Если ж отопления не будет… Ну, тогда и говорить было вовсе не о чем.

Так вот, возникал вопрос, что сеять на грядках, которые брался соорудить Поперекин. Он сам располагал коллекцией семян, среди которых, разумеется, имелись и семена сельскохозяйственных культур. Однако количество их было удручающе малым. Но тут Мария Тимофеевна заявила, что хорош, мол, есть картошку, а ту, что еще осталась, следует пустить в посев. С этим никто спорить не стал. Ольга же вспомнила, что в магазинной подсобке под стеллажи была засунута коробка, набитая пакетиками с семенами. Хозяин магазина привез ее, видимо, по ошибке, да так и забыл. Что там в точности было, Ольга не помнила. Может быть, просто цветы, а может, и что-то дельное. В любом случае следовало посмотреть.

Под конец собрания Соломон Юрьевич Штейн вновь поднял вопрос о том, что нужно попытаться каким-то образом связаться с Большой землей. Телефонная линия в Тринадцатый микрорайон проложена не была. Мобильная связь не работала, и вряд ли стоило надеяться на то, что она вдруг сама собой, каким-нибудь волшебным образом включится. Не работали также телевидение, радио и Интернет. Но если не действовали современные средства связи, может быть, стоило попытаться использовать что-нибудь архаичное, но надежное? Что-нибудь вроде голубиной почты?

– Нет, голуби не годятся, – уверенно заявил Поперекин. – Местные голуби дальше мусорной свалки не летают.

– А если и летают, то в городе никто не станет рассматривать, что там у них к лапкам привязано, – добавил Штейн.

– Может быть, подать сигнал дымом? – предложил Самсонов. – На стройке полно рубероида.

– И что это даст? – пожал плечами Володя.

– На Большой земле увидят дым и поймут, что здесь есть люди.

– Или решат, что на свалке начался пожар.

– Выпуская дым с определенной периодичностью, можно подавать сигналы, закодированные азбукой Морзе, – сказал Кузякин. И тут же сам себе возразил: – Хотя для того, чтобы такие сигналы были расшифрованы, нужно, чтобы кто-то понял, что в них содержится смысл. В противном случае это будет пустое небокопчение.

– Те, кому положено знать, и без того знают, что здесь есть люди, – заметила Мария Тимофеевна.

– Может, они думают, что мы все тут померли? – не очень уверенно предположил молчаливый Бабиков. – А узнают, что мы живы, так, может, хотя бы харчишек подкинут?

– Если бы хоть кого-то на Большой земле интересовала наша судьба, так давно бы вертолет прислали, – ворчливо заметил Лев Иммануилович Кугель. – Хотя бы сверху на нас глянули. Посмотрели бы, как мы тут, живы или нет. А вы видели хотя бы один вертолет, Виктор Николаевич?

Бабиков вертолетов не видел.

– Для этого даже вертолет не требуется, – сказал Сергей. – На спутниковых снимках не то что людей, а номера машин разглядеть можно.

– Я думаю, продолжать обсуждать этот вопрос не имеет смысла, – подвел итог Гелий Петрович. – Можно было бы попытаться запускать воздушных змеев или шары, чтобы привлечь к себе внимание тех, кто находится снаружи. Но, по-моему, и без того ясно, что мы их не интересуем.

– Либо аномальная зона, в которой мы оказались, настолько опасна, что спасатели не в состоянии к нам пробиться, – высказал иную точку зрения Кузякин.

Какое-то время, минуту, а то и больше, все присутствующие молча переваривали его слова, пытаясь вникнуть в их глубинный, потаенный смысл.

Первым решился высказаться Володя:

– Но у нас же тут ничего ужасного не происходит. – Он посмотрел на пенсионеров, словно ища у них поддержи, и те согласно закивали.

– Мы находимся на крошечном пятачке, – возразил Кузякин. – И, по сути, не видим дальше собственного носа. Для нас все аномальные проявления сводятся к тому, что не работает связь. Ну, еще провал с жидкой грязью, отрезавший нас от всего остального мира. О том, что происходит за пределами микрорайона, мы не имеем понятия.

– А что там может происходить? – заинтересовалась Оля.

– Да, в принципе, все, что угодно, – пожал плечами Игорь Петрович. – Могут цвести банановые кусты, а могут бить фонтаны жидкой серы. То, что происходит в аномальных зонах, не поддается никакому разумному объяснению. Здесь даже время может течь вспять. – Кузякин едва заметно улыбнулся. – Кстати, не исключено, что именно с этим связано то, что мы все, как я вижу, стали чувствовать себя лучше.

После этих его слов вновь воцарилось молчание.

Соломон Юрьевич провел ладонью по лысине, на которой пару дней назад у него начал пробиваться робкий пушок. Волоски, которых прежде там не было, щекотали ладонь. И это был факт, от которого просто так не отмахнуться.

– Хочешь сказать, Игорь Петрович, мы все тут молодеем?

Кузякин снова пожал плечами. На этот раз молча. Ему действительно нечего было добавить к сказанному. Игорь Петрович точно знал, что без лекарств, которые закончились неделю назад, он уже должен был умереть. Однако вопреки всему, в том числе и здравому смыслу, он не только был жив, но и чувствовал себя не сказать, что замечательно, но вполне сносно. Он даже мог обходиться без обезболивающих. Будучи ученым, Игорь Петрович не верил во внезапное чудесное исцеление. В особенности от цирроза печени. Но и спорить с очевидными фактами он тоже не мог. Он был жив. Это было превосходно. Однако совершенно необъяснимо с научной точки зрения.

– Может, здесь просто климат здоровый? – высказал уже давно имевшееся у него предположение Володя.

– С чего бы ему быть здоровым? – усмехнулся Кугель. – Мы ж, можно сказать, на мусорной свалке живем. Все равно что бомжи какие.

– Из-за грязи! – этот вопрос у Володи тоже был продуман. – Грязь, которая провал залила, она же, может быть, целебная!

– Мы ж ею не мажемся.

– Зато испарениями ее дышим! Вот и здоровеем!

– Сколько ни здоровей, все равно, когда еда кончится, все помрем, – мрачно изрек Лев Иммануилович.

Скорее всего, он сказал это лишь для того, чтобы оставить за собой последнее слово в споре. Однако тем самым настроение всем он испортил основательно. Думать о том, что случится, когда закончится еда, никому не хотелось. По крайней мере, сейчас, когда еще было что есть.

Почувствовав похолодание общей атмосферы собрания, Гелий Петрович решил, что пора подводить итог, пока настроение у всех не упало и вовсе ниже нулевой отметки.

– Мы можем рассчитывать только на себя и полагаться лишь на собственные силы. – Изюмов улыбнулся и взмахнул крепко сжатым кулаком, наглядно демонстрируя недюжинную силу и незаурядный оптимизм. – Зато теперь у нас есть чем заняться!

Когда впереди лето, можно не думать о зиме. И даже делать вид, что она никогда не наступит.

Глава 10

1 июня. Утро

Хотя это и представлялось решительно невозможным, но Кузякин уверенно шел на поправку. Причем сам он не прилагал к этому ни малейших усилий. Более того, по вполне понятным причинам, ему даже пришлось отказаться от диеты, соблюдение которой для циррозника фактически вопрос жизни и смерти. Что уж тому послужило причиной – то, что время свихнулось и двинулось вспять, или же благотворное влияние грязевых миазмов – на последней версии решительно настаивал Володя, – но только Кузякин перестал думать о смерти. С каждым днем он выглядел все лучше и бодрее.

Впрочем, как и остальные старики.

Все они выглядели теперь гораздо здоровее и крепче, чем до того, как случился разлив жидкой грязи. Да и мозги у них, следует признать, стали работать намного четче и лучше. Может, и не как Кремлевские куранты, но уж как часы «Победа» – это точно. Если собрание, на котором присутствовали Сергей с Володей в день своего появления в Тринадцатом микрорайоне, откровенно напоминало лучшие сцены из фильма «Полет над гнездом кукушки», то теперь старички, прежде казавшиеся законченными маразматиками, очень даже внятно излагали вполне здравые мысли. По самым разным вопросам. Вплоть до решения Высшего церковного совета РПЦ объявить Сезон Катастроф расплатой за тотальное богохульство, а ответственность за это возложить на питерскую группу «Собачий Вальс», записавшую разухабистую песенку «БПП». Песню, правда, никто не слышал, но сам факт ее существования оскорблял шестое чувство всех православных радикалов и маргиналов.

Сергей стал частенько наведываться в квартиру номер двадцать один, в которой уже больше не пахло смертью. Теперь здесь казалось даже уютно среди книг и солнечного света. Сергею было интересно разговаривать с Кузякиным, человеком умным, эрудированным и рассудительным, имеющим собственное мнение едва ли не по любому вопросу. И, что особенно привлекало в нем Сергея, в отличие от остальных обитателей Тринадцатого микрорайона, Игорь Петрович думал не только о том, как им выжить в странной, в чем-то нелепой и даже абсурдной, но по большей части все же страшной ситуации. Кузякин хотел разобраться в самой сути происходящего.

Сергей оторвал взгляд от журнала, который он листал. Журнал назывался «Локус» и был полностью посвящен фантастике. В комнате у Кузякина имелись три большие стопки этого журнала – подписки за несколько лет. А среди книг на полках Сергей так же, к своему удивлению, обнаружил немало фантастики. В представлении Сергея фантастика никак не вязалась с образом маститого ученого с мировым именем.

– Фантастику принято считать подростковой литературой, – ответил Кузякин на вопрос Сергея относительно происхождения книг и журналов. – Что есть огромное заблуждение. Фантастика – удивительная литература, раскрепощающая разум и прививающая навыки нетривиального мышления. Скажу тебе по секрету: очень многие читают фантастику всю свою жизнь, но старательно скрывают это от коллег и даже от близких родственников. Потому что боятся насмешек. По-моему, именно такая скрытность и есть проявление инфантилизма. Мне кажется невообразимо глупым скрывать любовь к литературе, но при этом открыто заявлять, скажем, о своей религиозности. Вот уж что действительно не к лицу здравомыслящему человеку, так это полагаться на божью милость и бояться божьего гнева. Это в двадцать первом-то веке!

После этого разговора Сергей принялся штудировать «Локус». На английском языке. Исключительно ради того, чтобы попытаться понять логику Игоря Петровича. Хотя он и неплохо знал язык, поначалу дело шло туго. Из-за того, что тема была для Сергея совершенно незнакомая. Однако постепенно он втянулся. Тем более что занять свободное время все равно было нечем. Жизнь без телевидения, радио, Интернета и даже без мобильника – это, надо сказать, очень странная жизнь. К такому не сразу привыкаешь. Но зато потом начинаешь получать от жизни колоссальное, ни с чем не сравнимое удовольствие. Ты уже не плывешь в общем информационном потоке, пытаясь найти что-то дельное и отплевываясь от всякой мерзости, что сама собой так и лезет в рот, а в нужный момент сам создаешь нечто вроде локального информационного поля или кокона. В котором спокойно, тепло и уютно. И пахнет фиалками. Так, по крайней мере, казалось Сергею. Хотя, наверное, ощущения у каждого были индивидуальные.

– Что вы пишете? – спросил Сергей у сидящего за столом перед компьютером Кузякина.

Игорь Петрович ткнул пальцем в клавишу, поставил точку и вместе со стулом развернулся к Сергею:

– Записываю все, что происходит.

– Абсолютно все? – удивился Сергей.

– Стараюсь, – улыбнулся Игорь Петрович. – Но, скорее всего, что-то, конечно же, упускаю. Так всегда – пытаешься одним взглядом окинуть всю картину, а внимание сосредоточивается на мелких, малозначительных деталях. Эдакий ментальный пуантилизм.

Последнюю фразу Сергей не понял и про себя отметил, что нужно будет выяснить, что собой представляет этот самый пуантилизм.

– А зачем?

– Я так полагаю, что эти заметки будут представлять собой огромную ценность после того, как все это закончится.

– Для кого?

– Ну, например, для всех нас. Поверь мне, если мы все это переживем, нам будет казаться странным, да что там, нам с трудом будет вериться, что все это происходило на самом деле.

– Это точно, – согласился Сергей.

– Кроме того, таким образом я рассчитываю вычленить аномальные составляющие нашей теперь ставшей обыденной жизни. Мне представляется это важным с научной точки зрения. Я пока и сам не могу объяснить это в точности. Для меня это, скорее, некое предчувствие… или, если угодно, предощущение… – Кузякин поднял руки на уровень груди. Пальцы его были согнуты и разведены, как будто держали некие невидимые предметы, что-то вроде двух прозрачных полусфер. А затем Игорь Петрович сделал движение, как будто навернул одну полусферу на другую. – Если нам удастся собрать все детали воедино, быть может, тогда мы сумеем понять, что же здесь происходит. А понимание сути проблемы – это, как известно, первый шаг к решению любой задачи.

– Вы полагаете, это поможет нам выбраться отсюда?

Игорь Петрович уперся локтями в колени, согнув спину, подался вперед и таинственно понизил голос:

– Я рассчитываю на нечто большее.

Сергей призадумался: нечто большее – что бы это могло означать?

Дело приобретало необычайно интересный оборот, и Сергей очень рассчитывал на продолжение разговора.

Но – не сложилось.

Конец всему положил влетевший в комнату Соломон Юрьевич Штейн.

Лицо его раскраснелось, волоски, начавшие отрастать на голове, растрепались, глаза блестели. Соломон Юрьевич даже не постучал, что было совершенно на него не похоже. Короче говоря, он был вне себя от возбуждения. В довершение картины на груди у Штейна висел большой полевой бинокль.

– Она попыталась на меня напасть! – закричал он от двери.

Сергей и Игорь Петрович быстро переглянулись. В данный момент ход мыслей обоих был примерно одинаков. Первое: кто именно попытался напасть на Штейна? Местоимение «она» резко ограничивало выбор – это могла быть либо Ольга, либо Мария Тимофеевна. И то и другое казалось абсолютно нелепым. Второе: что послужило причиной нападения? И, наконец, третье: чем все это закончилось? Соломон Юрьевич был жив и вроде не пострадал. И это уже было хорошо. Но что с остальными участниками инцидента?

– Что случилось, Соломон? – спросил Игорь Петрович, старательно сохраняя внешнее спокойствие.

– Она чуть меня не схватила! – вскинул руку к потолку Соломон Юрьевич. – Это! – Он возмущенно вздернул плечи, так, что голова его почти провалилась между ними, и раскинул руки. – Это… это – чудовищно! – наконец-то нашел он нужное слово, в полной мере отражающее его чувства.

– Согласен с тобой, Соломон, – благоразумно не стал спорить Игорь Петрович.

Он очень деликатно взял Соломона Юрьевича за руку и усадил на стул.

– Дать тебе воды, Соломон?

– Не надо! – решительно отказался тот. Как будто Кузякин предлагал ему чашу с цикутой.

– Так кто на тебя напал?

– Что? – непонимающе посмотрел на Кузякина Штейн.

– Ты вбежал с криками о том, что на тебя кто-то напал, – напомнил Игорь Петрович.

– Нет, – криво улыбнувшись, помахал рукой Соломон Юрьевич. – Я сказал, что она попыталась на меня напасть.

– Пусть так, – кивнул Игорь Петрович. – Кто это был?

– Кто? – как эхо повторил Штейн.

– Кто попытался на тебя напасть? – произнес Игорь Петрович, проявляя чудеса выдержки и самообладания.

– Грязь, – бросил Штейн.

– Кто? – не понял на этот раз Игорь Петрович.

Сергей тоже ничего не понимал, однако предпочитал помалкивать, дабы окончательно все не запутать.

– Так! – поднял руки с открытыми ладонями Соломон Юрьевич, будто призывая всех к вниманию. – Давайте обо всем по порядку. – Он аккуратно положил ладони на колени. – На меня попыталась напасть грязь из ямы.

Пауза. Непродолжительная, но выразительная.

– Из какой ямы?

– Из той самой, в которой автобус утонул. – Соломон Юрьевич кивнул на Сергея.

– За рулем находился не я, – на всякий случай уточнил Косарев.

– Что с грязью? – спросил Игорь Петрович.

– Она сошла с ума! – как будто с обидой всплеснул руками Соломон Юрьевич.

– По порядку, – напомнил ему Кузякин.

– Понял, – кивнул Соломон Юрьевич. – Значит, так. Сегодня я дежурил у провала…

Тут нужно сказать, что дежурство возле провала, в котором булькала горячая жидкая грязь, было заведено сразу после второго общего собрания граждан Тринадцатого микрорайона. Все светлое время суток у края провала должен был находиться один из жильцов, вооруженный большим полевым биноклем, который очень кстати нашелся у учителя природоведения Поперекина. Как правило, это был доброволец, кто-то не занятый на других работах. Смысл дежурства заключался в следующем. Во-первых, если вдруг – волшебное слово «вдруг»! – на другом конце грязевой ямы кто-то появится, дежурный должен будет подать ему знак. Для этого у него при себе имелся зеленый флажок и судейский свисток. Во-вторых, провал постоянно увеличивался. И это, естественно, не могло не настораживать. По счастью, пока он разрастался в сторону Большой земли. Но не было никаких гарантий, что не начнется и обратный процесс. В таком случае дежурному следовало немедленно бить тревогу. Так вот, услыхав о нападении грязи из ямы, Сергей с Игорем Петровичем одновременно подумали об одном и том же: Штейн стал свидетелем того, как провал начал пожирать территорию Тринадцатого микрорайона, и переполошился.

– Так вот, все началось в тот момент, когда я решил съесть кусок макаронной запеканки, оставшийся у меня после завтрака, – продолжал между тем Соломон Юрьевич. – Все дело в том, что у меня бывают проблемы с перевариванием мучной пищи, поэтому я стараюсь не есть ее сразу большими порциями. Съев всю макаронную запеканку сразу, я бы потом полдня…

– Мы все поняли про запеканку, Соломон, – перебил, не выдержав, Игорь Петрович. – И про твои желудочно-кишечные проблемы тоже. Давай, – он энергично крутанул ладонью, – переходи к делу.

– Так я о чем и говорю! – непонимающе вытаращился на него Соломон Юрьевич. – В столовой я съел только половину запеканки. А вторую взял с собой, завернув в пищевую фольгу.

Тут Кузякин понял, что лучше выслушать всю историю о макаронной запеканке, не перебивая рассказчика, иначе придется слушать ее еще раз, заново.

– Макаронную запеканку Мария Тимофеевна готовит отменную, – продолжал Штейн, – но съесть ее всю за один присест я просто не в состоянии. Не потому, что невкусно, а потому, что иначе у меня начнутся проблемы с желудочно-кишечным трактом. – Штейн приложил ладонь к животу, как будто призывая его в свидетели. – Прогуливаясь вдоль провала и то и дело поглядывая в бинокль на другую его сторону, я вдруг почувствовал желание съесть взятую с собой часть запеканки. Я достал ее из пакета, что был у меня с собой, развернул и начал есть. Фольгу же, в которую она была завернута, бросил в грязь. – Соломон Юрьевич настороженно посмотрел сначала на Кузякина, затем – на Сергея. И с подозрением спросил: – Вы внимательно следите за ходом моей истории?

– Да, конечно! – горячо заверили его оба.

– Так вот, я в одной руке держу запеканку, другой – кидаю фольгу в грязь. – Соломон Юрьевич постарался максимально достоверно изобразить, как именно это происходило. – И собственно, ничего особенного не ожидаю. Но тут-то оно как раз и происходит! Видите ли, друзья мои, я с детства отличаюсь исключительной наблюдательностью. Постоянно подмечаю всякие мелочи, на которые другие и внимания не обратили бы. А заметив, пытаюсь осмыслить причину происходящего! – Соломон Юрьевич многозначительно двинул бровями и поднял кверху указательный палец. – Так вот… – Штейн вдруг наморщил лоб, наклонил голову и пальцами потер морщины. – К чему это я?.. – растерянно посмотрел он на слушателей.

– Фольга, – напомнил Сергей.

– Грязь, – подсказал Игорь Петрович, – которая на тебя напала.

– Ах, ну да, конечно! – радостно заулыбался Соломон Юрьевич. – Как я только мог забыть? Так вот, фольга, которую я бросил в грязь, стала тонуть! То есть медленно погружаться в грязь! Согласитесь, подобное невозможно! Грязь хотя и жидкая, но все же гораздо плотнее воды. Обрывок фольги просто не может в ней утонуть! Чтобы получше рассмотреть происходящее, я присел на корточки и подался вперед. Прошу обратить внимание на то, что в левой руке, – Соломон Юрьевич поднял и продемонстрировал слушателям свою левую руку, – у меня все еще оставалась замечательная макаронная запеканка. Так вот, наклонившись вперед, я внимательно наблюдал за тем, как брошенный мною кусочек фольги медленно погружается в грязь. Вы можете мне не поверить, но создавалось впечатление, будто грязь засасывает фольгу. Как будто это было живое существо. Я имею в виду грязь. Нечто вроде гигантской амебы… Игорь Петрович, тебе не доводилось слышать или читать о чем-то подобном?

Кузякин отрицательно качнул головой.

Сергей же вспомнил, что совсем недавно читал о подобном живом существе – огромном, бесформенном и поедающем все, до чего было способно дотянуться, – в одном из номеров «Локуса», в рецензии на новую книгу какого-то малоизвестного автора. Но пока он решил об этом промолчать. Подумав, что если даже Соломон Юрьевич и почитывает втихаря фантастику, то все равно не признается в этом.

– И это все? – спросил несколько разочарованно Игорь Петрович.

История про утонувшую в грязи фольгу была действительно несколько странной, но совсем не той, что он ожидал. Или, лучше сказать, не соответствовала тому экзальтированному состоянию, в котором пребывал Штейн, возникнув на пороге комнаты.

– Если бы! – взмахнул обеими руками Соломон Юрьевич. – Это только начало!

– Тогда, может быть, давай перейдем к делу? – предложил Игорь Петрович, которому совсем не улыбалась перспектива еще раз выслушать историю про макаронную запеканку и кусок фольги, в которую она была завернута.

– А я что делаю? – снова взмахнул руками Соломон Юрьевич. – Я же не мог опустить то, с чего все началось! Иначе вам же было бы непонятно! Так, значит, я присаживаюсь на корточки у края ямы с грязью и чуть наклоняюсь вперед, чтобы лучше рассмотреть, что происходит с тонущей в грязи фольгой. – Штейн вскочил со стула и присел на корточки, чтобы вживую продемонстрировать, как все это происходило. – В левой руке у меня, не забывайте, запеканка! – Он показал слушателям, а теперь еще и зрителям сжатую в кулак руку. – Я смотрю на фольгу. Фольга медленно тонет. Грязь, как я уже сказал, будто засасывает ее в себя. И тут прямо рядом со мной в грязи начинает расти… Скажем так – нечто! Поначалу я принял было это за один из тех пузырей, что время от времени вздуваются и лопаются на поверхности грязевого разлива. Краем глаза наблюдая за этим самым «пузырем», я вдруг обращаю внимание на странную вещь! – Соломон Юрьевич вскинул вверх указательный палец и сделал многозначительную паузу. Впрочем, длилась она недолго. Штейну и самому не терпелось рассказать о том, что же произошло дальше. – Пузырю давно бы пора было лопнуть, а он все продолжал расти! – Снова короткая пауза, рассчитанная чисто на театральный эффект. – Причем он рос только вверх! – Соломон Юрьевич сложил пальцы правой руки в виде чаши, перевернутой кверху дном, и, плотно обхватив пальцами нечто незримое, потянул его вверх. – Это был уже не пузырь, а что-то вроде пенька грязи с округлым верхом. Выглядело это настолько необычно, что я замер, не зная, что делать. И в этот момент грязевой вырост метнулся в мою сторону! – Пальцы правой руки обхватили кулак левой. – Не забывайте, в левой руке у меня все еще находилась макаронная запеканка! – торжественно провозгласил рассказчик. – На нее-то, как оказалось, и охотился этот грязевой вырост! Это Нечто, прячущееся в грязи! Оно выхватило у меня из руки запеканку и вместе с ней исчезло! – Штейн спрятал правую руку за спину. – Вновь растворилось в грязевой луже! – Еще одна точно выверенная пауза. – Я же в ужасе отшатнулся назад, упал на спину и так пролежал какое-то время, приходя в себя после случившегося. Страшно было даже подумать, что я сам мог оказаться на месте макаронной запеканки!