Прикосновение

Каждый раз, когда он собирался сказать ей то, что хотел, ему неизменно что-то мешало. Сперва похороны его деда и очередная поездка к предкам, потом ее репетиции, а теперь еще вот это. Последние несколько недель она как будто догадывалась о его намерениях и старалась измениться. Все стало проще, когда он забросил «Венеру». После похорон он так ни разу к ней и не спустился.

Он смазал покрасневшую руку целебной мазью, обвязал бинтом, осторожно просунул ее в рукав сорочки и совсем забыл думать про нее, когда полностью оделся и вышел на улицу, где его должен был подобрать Прагер. Когда они тронулись, Барни заметил, что старик чем-то сильно озабочен.

– Что-то не так?

Прагер покачал головой, но тут Барни обратил внимание на его руки, державшие руль.

– Обжегся?

– Начали опухать пару дней назад, – ответил Прагер.

– А выглядит как сильный ожог.

Барни пригляделся к рукам Прагера, слишком изящным для его мелкой, коренастой фигуры, – с длинными костлявыми пальцами, на месте которых, казалось бы, должны были торчать какие-нибудь сардельки. На костяшках выступили волдыри.

– Может, аллергия на что-нибудь, – сказал Прагер. – Надо будет сходить к врачу.

– Странно, – заметил Барни, – а у меня на руке появилась сыпь. Чешется – спасу нет. Я тоже думал показаться врачу.

Прагер насупился.

– Когда ты это заметил первый раз?

– Несколько дней назад. Думал, обжегся, и не обратил внимания. А потом решил, что, наверное, съел чего-нибудь на пикнике.

Прагер устало кивнул и сжал руль так, словно хотел вложить в него всю свою силу, чтобы ехать ровнее.

– Ты в порядке?

– Да, только слегка подташнивает. Так, на работу я сегодня не пойду. Высажу тебя у Центра, а сам двину к врачу. И расскажу тебе сразу, как только узнаю, что со мной. Если это от чего-нибудь такого, что мы с тобой слопали в нашей столовке, подадим на них в суд, и все дела.

Он слабо улыбнулся, и Барни проводил его взглядом.

Барни мутило весь день, но он не обращал на это внимания. И только ближе к вечеру, когда дела с сыпью стали только хуже, он вспомнил, что Прагер отправился к врачу, а стало быть, теперь он, наверное, знает, что с ним стряслось. В семь тридцать он позвонил Прагеру домой, но кто-то, представившийся Элом Бендиксом, сказал, что меньше чем час назад Прагера забрали в элджинскую Мемориальную больницу.

– А что с ним?

– Извините, но мне рекомендовали не разглашать информацию ни газетчикам, ни кому бы то ни было.

– Я не газетчик. Что, черт возьми, происходит? Он собирался мне позвонить по возвращении от врача. У меня все то же…

Но человек на том конце провода повесил трубку, сказав напоследок:

– Послушайте, у нас тут дел невпроворот. Позвоните в больницу.

– Что за черт! – вскричал Барни при виде Карен, которая подошла к концу разговора. – У него такие же ожоги, как у меня.

– Какие еще ожоги?

– У него на руках, с тыльной стороны, большие неровные красные пятна, и пальцы распухли. У меня на руке тоже высыпала сыпь… и чешется мочи нет. Сначала я подумал – ожог, но не помню, чтоб обжигался.

Он заметил, что она как-то странно взглянула на руку, которую он оголил, закатав рукав, чтобы показать. Рука выглядела еще хуже – и теперь походила на обсыпанные волдырями руки Прагера.

– Не знала, что у тебя тоже, – испуганно прошептала она. – Посмотри-ка сюда. – Она распахнула блузку и спустила левую лямку бюстгальтера, показывая большие неровные красные пятна у себя на груди. – И сюда… – Она задрала юбку, обнажая точно такие же пятна на своем правом бедре.

– Когда они у тебя появились?

Она воззрилась на свою покрытую сыпью грудь так, будто на ней притаилась змея.

– Не помню. Несколько дней назад. Сперва высыпали небольшие прыщики, и мне показалось – это реакция на гормоны, которые я начала принимать с прошлой недели. А вчера увидела то же самое на правом бедре и позвонила доктору Лерою, – он сказал, это может быть побочный эффект, и велел прекратить их принимать. Но, Барни, у меня с пятнами дела только хуже.

Они посмотрели друг на друга, и тут она проговорила то, о чем он уже подумал сам.

– Звони в больницу и узнай, что там с ним.

Медсестра сообщила только, что Макс Прагер чувствует себя хорошо, но разговаривать по телефону и принимать посетителей ему не разрешается. Тогда Барни настойчиво попросил, чтобы она соединила его с кем-нибудь из врачей. Когда врач наконец взял трубку, Барни сказал:

– Послушайте, я докучаю вам не просто так. У моей жены и у меня такие же высыпания, как у Прагера на руках.

– Мистер Прагер бывал у вас дома последние несколько недель?

– Нет, он никогда не бывал у нас, но…

– А по месту вашей работы в Научно-исследовательском отделе?

– Нет, я работаю в Отделе художественного конструирования.

– В таком случае я не стал бы беспокоиться.

– Но почему вы не можете сказать, что с ним? Что тут секретного? Если у него что-нибудь заразное, я должен это знать. Мы с ним в одном автомобильном пуле. И вместе ездим на работу и с работы.

Повисла тишина, и Барни смекнул, что врач прикрыл телефонную трубку рукой.

– Послушайте, ни о каком заражении нет и речи, – наконец проговорил врач. – И о болезни тоже. Оставьте мне ваши имя и адрес, к вам приедут и все проверят. И пока у вас не появятся наши люди, никому ни о чем не рассказывайте.

Барни оставил ему свои данные, но спросить больше ни о чем не успел: доктор повесил трубку.

Через десять минут позвонили из санитарной службы и сообщили, что к ним поступило обращение из больницы и что по его адресу выехал мистер Гэрсон с бригадой для проведения обычной проверки.

Но приехали они только через час с лишним. Карен все еще находилась на кухне, когда Барни услыхал шум машины на подъезде и увидел в открытое окно, как другая машина паркуется у ограды их дома. В сгустившемся мраке можно было различить разве что пару фар, но, когда они погасли, в свете фонаря на веранде он разглядел беленький грузовой автофургон и под этим ракурсом сумел прочесть красную надпись на белом фоне – название: «РАДИАЦИОННЫЙ КОНТРОЛЬ».

Из автофургона вышли двое в белых защитных комбинезонах с капюшонами и защитных масках и медленно двинулись по пешеходной дорожке к дому. Один держал в руке фонарь, а другой нес небольшой чемоданчик. Барни кинулся было к двери, чтобы их встретить, но тут услыхал в окно тревожные щелчки – и каким-то чутьем сообразил: счетчик Гейгера. Но при чем здесь «Радиационный контроль» и с какой стати у него на лужайке перед домом объявились эти двое в защитных комбинезонах со счетчиком Гейгера? Он окликнул их:

– Что происходит?

– Минуточку, мистер Старк. Оставайтесь-ка лучше на месте. Через минуту мы все объясним.

Когда они подошли к двери, он подумал, что вот-вот раздастся звонок, но один из них, с ящичком, достал короткий стержень и принялся водить им по ступеням лестницы, перилам веранды, дверным ручкам и декоративным накладкам. Щелчки замедлились, потом участились и снова стихли. Самым странным – он понял это позже – было то, как это он сразу догадался про счетчик Гейгера и одновременно почувствовал, что дело дрянь. Не ведая точно, как и почему, но зная, что в упорядоченном научном мире радиоактивность должна быть наглухо заперта в лабораториях и рентгеновских комнатах, а выпадение радиоактивных осадков возможно только во время испытаний атомной бомбы, чем занимаются враги (хотя и некоторые друзья тоже), он недоумевал, не находя ни малейшего здравого смысла или логики в том, что эти двое в белых защитных комбинезонах и масках объявились на пороге его дома со счетчиком Гейгера. Разум его отказывался понимать, что€ все это значит. Как это могло случиться, если он ничего не знал ни про радиоактивность, ни про оборудование, которое вырабатывает или определяет ее? И тут он пожалел, что не знает об этом больше.

Раздался звонок в дверь. Карен ушла в гостиную, когда он кинулся открывать дверь. В отличие от него, смотревшего в окно, она даже не заметила, как они подъехали, и теперь при виде их – в белых комбинезонах с капюшонами, пялящихся на нее через защитные маски, – она вскрикнула.

– Забыл тебя предупредить, – сказал Барни, стараясь ее успокоить. – Это по вызову из санитарной службы.

– Ничего себе! – проговорила она. – Даже представить себе не могла.

– А ты думала, они с Марса?

– Ничего я не думала. – Она рассмеялась. – Только таких я бы в дом не впускала.

Барни открыл сетчатую дверь.

– Ну, входите, – сказал он. – Мистер Гэрсон?

Один из них, со счетчиком Гейгера, указал им в сторону машины у ограды.

– Я Эл Бендикс. А это Гэс Макнайт. Но вам с миссис Старк лучше оставаться здесь, в передней, пока мы вас не осмотрим. А потом мы не спеша проверим весь дом.

Барни старался придумать, о чем бы еще спросить, но так ничего и не придумал, поскольку черный ящичек, тихонько предупреждающий о наличии радиоактивности на каком-то непонятном языке, оказался самым завораживающим инструментом в мире.

Уже в гостиной Карен, едва дыша, спросила:

– Барни, что происходит?

Он знал: она достаточно наслышана о радиоактивности, радиоактивном заражении и противорадиационных убежищах и прекрасно понимает, что такое счетчик Гейгера.

Потом она пыталась им объяснить:

– Только не здесь. У нас в доме не может быть никакой радиоактивности. Его построили только два года назад, а мы живем здесь всего лишь год.

Один из них, тот, что с фонариком, извиняющимся тоном возразил:

– Она у вас на двери гаража, подъездной дорожке, ступеньках, перилах и дверной ручке. Сначала мы осмотрим вас обоих, а потом весь дом.

– Нас?

Они спросили одновременно, при этом Карен посмотрела на Барни и подалась назад, ожидая, что он тоже отступит, – в знак протеста.

– Да как же это? – сдавленным голосом проговорил Барни. – Вы что, имеете в виду ту аварию в радиационной лаборатории? Но ведь все говорили…

Тот, что со счетчиком Гейгера, – Бендикс – раздраженно взмахнул им.

– Если позволите вас осмотреть, мистер Гэрсон вам все объяснит. Ваша машина фонит. На ней следы радиоактивной пыли. Значит, и вы оба, вероятно, заражены. Не хочу вас пугать, но дорога каждая минута. Так что будет лучше, если вы позволите нам приступить к делу без лишних проволочек.

Радиоактивная пыль. Эти слова, брошенные прямо в лицо, потрясли его до глубины души – от них у него перехватило горло и стало трудно дышать даже носом. Карен попятилась. Нелепость какая-то – и она расплакалась. Не может быть никакой радиоактивности – ни на ней, ни у нее в доме. Когда Барни, по их настоянию, в конце концов вышел вперед, давая им возможность себя осмотреть, она воззрилась на него так, словно он предал ее, в чем у нее, впрочем, не было никаких сомнений.

Бендикс медленно провел счетчиком у него над головой, а когда поднес прибор к его куртке, пощелкивание участилось. Барни сорвал с себя куртку. Потом очередь дошла до сорочки и майки – и то и другое отчетливо фонило от его прикосновения. Когда Макнайт велел ему снять и штаны и когда обнаружил у него на коже – на предплечьях и плечах – следы радиоактивности, он постарался его успокоить.

– Не волнуйтесь, мистер Старк. Мы умеем с этим обращаться.

Он отправился к грузовику за бочковым насосом и парой полиэтиленовых мешков. А вернувшись, подождал немного и, заметив, как из ближайших окон на них таращатся соседи, сказал:

– Давайте-ка лучше пройдем в гараж – придется вас полить из шланга. Включите там свет?

Барни вяло кивнул, и они вдвоем направились к гаражу. Карен механически включила свет, а Макнайт меж тем расправил тонкий пластмассовый шланг и запустил насос, терпеливо (и, как показалось Барни, очень мягко) объясняя:

– Этот химический реагент смоет с вас радиоактивные частицы, если они не проникли глубоко под кожу. Нет, не трогайте! А то еще вотрете себе что-нибудь. Теперь повернитесь и встаньте ко мне спиной. Вот так. Сейчас мы осторожно счистим раствор скребком. Прекрасно. А теперь повторим еще разок.

Барни ополоснул руки под теплой струей и дал облить себя с ног до головы, вместе с руками и ногами, при этом Бендикс каждый раз водил вокруг него своим счетчиком, и по мере того, как тот медленно колыхался у Барни над головой, кожа у него на шее стягивалась и на ней ощущались покалывания. Наконец – после того, как прошла, казалось бы, целая вечность – счетчик в руках Бендикса удовлетворенно дал знать, что Барни чист от заражения.

– Как же эта чертова дрянь сюда попала? – полюбопытствовал Барни.

Бендикс, слишком занятый своим делом, пожал плечами, а Макнайт объяснил, что после аварии Прагер вынес ее на обуви и одежде из своей каморки в исследовательской лаборатории.

– Но как? Господи, он же уверял, что там все чисто. Да и по радио, и по телевизору сказали, что нет никакой опасности.

– Послушайте, – в нетерпении проговорил Бендикс, – мистер Гэрсон все объяснит, когда мы…

– Произошла утечка, – объяснил Макнайт, – через вентиляционную трубу. И, когда недели три назад включили систему воздушного кондиционирования, радиация попала к Максу в кабинет. И он разнес ее по разным местам, включая свою машину и вашу.

Эти слова повисли в теплом ночном воздухе, прежде чем взорвались, обретя смысл. Карен вздрогнула, и Барни, ощутив холодок в груди, понял почему. Макнайт развязал тесемку на одном из плиофильмовых[18] мешков, достал из него что-то вроде больничного халата и велел Барни надеть его.

– А теперь, миссис Старк, будьте любезны… – все тем же мягким, извиняющимся тоном проговорил Макнайт.

Она перепугалась, и Барни не нашелся чем ее утешить. Бендикс поднес к ней счетчик Гейгера.

– Платье, – сказал он, указывая на прибор.

– Но я только недавно его купила, – тяжело выдохнула она. – Такое красивое платье! Как же оно могло?..

– От ваших или его рук, а может, от одежды в шкафу.

– Но я его даже еще не вешала в шкаф. Только-только достала из коробки.

Бендикс пожал плечами, и слово опять взял Макнайт:

– Простите, миссис Старк. Так нужно. Я знаю, что€ вы переживаете, но это для вашей же безопасности. Прошу вас!

Она подчинилась его голосу, сняла с себя платье, а потом стянула комбинацию. Барни начал было возражать, но Макнайт, видя, что ее бюстгальтер фонит, снова извинился.

– Мы не взяли с собой в бригаду женщину. Вызов был срочный.

– У нас все вызовы срочные, – буркнул Бендикс.

– Не обращай на него внимания. Мы уже тридцать шесть часов пашем без перерыва. Днем были в Кливленде, дома у мистера Прагера, а потом нас выдернули сюда. Давайте поступим вот как, мистер Старк. Вы возьмете счетчик Гейгера – ей тоже придется полностью раздеться – и проведете им по всему ее телу.

– Это необязательно. – Голос у Карен прозвучал с таким надломом, что они строем воззрились на нее с удивлением.

Повозившись с застежкой бюстгальтера, она сняла его и так и осталась стоять, демонстративно дрожа в желтом свете. Счетчик обнаружил радиоактивные следы на обеих грудях и бедрах. Несмотря на ее вызывающе беспечное поведение, оба гостя отвернулись, когда она стала обмываться. Барни собрался было ей помочь, но она отстранила его.

– Оставь меня. Не подходи.

Когда она закончила, они еще раз осмотрели ее. Прибор защелкал в обычном печальном ритме, показывая, что радиационный фон в норме. Зараза полностью вышла из нее, не оставив ни малейшего следа на ее коже. Затем Бендикс поднес счетчик к ее голове.

– Проверим ваши волосы для верности.

Она отпрянула в сторону.

– Там ничего не может быть. Я вычесываю их по утрам и вечерам.

– Эти частицы столь малы, что вы не можете знать точно, вычесали их полностью или нет, – заметил Макнайт. – А рисковать мы не можем, мистер Старк. Сами понимаете, мы не стали бы настаивать, не будь в этом безусловной необходимости.

Радиоактивные следы обнаружились в двух местах. Один – на затылке, посередине, другой – на волосистой части кожи головы спереди. Она услышала потрескивание и подняла руку, собираясь прикоснуться к волосам, но Макнайт ее остановил.

– Не стоит. А то еще разнесете.

– Волосы придется остричь, миссис Старк. – Бендикс извлек из кармана комбинезона ножницы.

– Я все смою. Не сумела вычесать, так сумею смыть, правда?

Макнайт покачал головой.

– Ничего вы не смоете. Да и время поджимает. Лучше остричь.

– Если не желаете, чтобы случилось что-нибудь похуже, – заметил Бендикс. – Иначе волосы у вас скоро выпадут сами.

Макнайт приблизился к нему вплотную.

– Не стоило говорить об этом прямо сейчас.

– Рано или поздно она бы и сама это поняла. Так что пусть знает – дело это нешуточное.

Она содрогнулась – точно от удара и пошатнулась – от напряжения. Барни хотелось ободрить ее, но приближаться к ней было нельзя. Да и потерять ей предстояло разве что часть волос, не больше.

– Мне действительно жаль, – проговорил Макнайт, беря у Бендикса ножницы, – и давайте скорее заканчивать.

Он наклонил ее голову вперед и, водя перед собой счетчиком Гейгера, осторожно принялся за стрижку.

– Постараюсь не отстричь ничего лишнего.

Но все оказалось не так-то просто, и к тому времени, когда счетчик стал отмечать нормальный фон, почти четверть ее волос лежала на бумаге, которую он подстелил, чтобы их собрать. Часть волос упала ей на плечи и грудь, и Макнайту пришлось проверять все это на радиоактивность снова и снова. Затем он отступил назад, извлек из плиофильмового мешка другой халат, аккуратно развязав наружную тесемку, и передал его Карен.

Она набросила на себя халат, плотно закуталась в него. И лишь тогда мельком взглянула на Барни.

– Вот и хорошо, – сказал Бендикс, – а когда вы оба пойдете к машине… постарайтесь не заступать на траву и следовать вдоль линии – я отметил ее белым порошком.

Она взглянула на Барни, но не шелохнулась, и тут он заметил, что ее всю затрясло, словно в приступе рвоты, но она всего лишь разрыдалась, потому что уже была не в силах сдержать слез. Барни обнял ее, и теперь она крепко прижалась к нему, перед тем как он помог ей сесть в машину, открыто поправив пальцами ее неровно остриженные волосы.

– Что ты с нами сделал, Барни? Что же ты наделал?

Она рыдала у него на плече даже тогда, когда они усаживались в припаркованный у обочины темно-коричневый седан. Мистер Гэрсон представился сам, но она на него даже не взглянула. Барни кивнул в знак приветствия и протиснулся на заднее сиденье, сев рядом с нею.

Барни лишь краем уха слушал, как мистер Гэрсон объяснял, что они едут на обследование в больницу и что к тому времени, когда их выпишут, в доме у них все будет обеззаражено. Он почувствовал, как она, сидя рядом, вдруг вся напряглась и резко выпрямилась.

– В доме?

Мистер Гэрсон, сидевший спереди рядом с водителем, обернулся к ней и кивнул.

Он был изыскан, седоволос, с резкими манерами военного. Строгость, которую Барни ощутил по телефону, в машине стала чувствоваться еще явственнее, тем более что в тусклом свете им был виден только его профиль.

– Ничего страшного, мистер Старк. Людям из ДК – дезактивационной команды – нужно четыре-пять дней, чтобы все промерить и очистить.

– Все-все, что мне так дорого?

– Разумеется, а ущерб вам возместят. Мистер Энгстрем просил вас заверить, что «Нэшнл-Моторс», кроме того, покроет вам и все издержки по пребыванию в больнице, а также по проведению у вас дезактивационных работ.

Барни понял – от этого никуда не деться. Все, чем они пользовались, до чего дотрагивались или к чему едва прикасались, стало зараженным. Вся пыль, которую она убирала, превратилась в радиоактивную, и сквозняками ее уже, наверное, занесло на диван, журнальные столики, под абажуры, плафоны и по коврам.

– Как же так? – спросил Барни. – Ведь Макс Прагер говорил, что радиоактивность осталась в пределах «горячей» лаборатории. Он сказал, что там все вычистили. Так как же это попало наружу?

– Вычистили после аварии, – пояснил Гэрсон. – Нас не вызывали, все сделали сами – и это совершенно правильно, – только вот никто не догадался проверить вентиляционную систему, а там, между зоной безопасности «горячей» лаборатории и примыкающим к ней кабинетом мистера Прагера, имеется отдушина. Через неделю после аварии, когда потеплело и включили систему кондиционирования воздуха, частицы радиоактивной пыли попали через трубопровод из зоны безопасности в кабинет мистера Прагера. Оттуда он перенес ее – как я сказал, через неделю, когда уже никто ничего не проверял, – к себе в машину и домой, а заодно и в вашу машину. Так что всякий раз, садясь к вам в машину, он оставлял там все новые следы, и вы, когда садились в его машину, подвергались еще большему заражению. Он, конечно, обратился к нам сразу, как только обнаружил радиоактивные следы, – продолжал Гэрсон. – Но сейчас его состояние, боюсь, весьма плачевно. Вам обоим повезло больше. Вы подверглись вторичному заражению и, судя по всему, получили куда меньшую дозу, чем он. Да, разумеется, и накопление дозы облучения у него началось раньше.

– Барни, ведь с нами ничего такого не будет.

И Барни понял: она судит об этом по заголовкам и статьям, но до сих пор испытания бомб, выпадение радиоактивных осадков, стронций-90, загрязненное йодом детское молоко, дефектные цветные телевизоры, радиоактивные иглы, даже жуткие истории про новорожденных мутантов, жертв радиоактивного облучения, – все это было где-то далеко. А специалисты всегда были рядом и уверяли, что уровни здесь везде безопасно низкие – никакой угрозы.

Но те же специалисты никогда не упоминали о вероятных недоразумениях, пока не стало слишком поздно.

Он мало что смыслил в том, как радиация воздействует на человека.

Истории про радиационные аварии редко попадали в газетные заголовки, и теперь он понимал – почему. Подробности умалчивались, пока все вокруг источника не обеззараживалось и «Нэшнл-Моторс» на пару с Комиссией по атомной энергии не принимали решение предать случившееся огласке. Потом в «Детройт Таймс» выходила полуколонка, посвященная происшествию, мол, пять или шесть месяцев назад в промышленном пригороде Детройта было произведено обеззараживание. И это вызывало тревогу только у обитателей Элджина. Для остального же мира это были (как всегда) устаревшие новости.

У Барни остались кое-какие воспоминания о лучевой болезни, о которой он узнал из статей про Хиросиму, но, насколько ему помнилось, она начиналась с ожогов и выпадения волос, а потом уже проявлявшиеся симптомы (тошнота, слабость, усталость и ожоги) ухудшались, но он, по своей глупости, их неправильно истолковывал… затем, спустя несколько месяцев, у некоторых появлялась катаракта, а через несколько месяцев обнаруживалось белокровие, а то и рак. Пока что существовала вероятная угроза бесплодия, мутаций и выкидыша. Доза была не слишком велика – для них она не смертельна, но от слабости и опустошенности никуда не денешься. И эта мысль казалась невыносимой: на какое будущее им теперь остается надеяться и есть ли в их жизни какой-то смысл?

– Вам придется нас направлять, разумеется, – продолжал Гэрсон. – Надеюсь, никто из вас подолгу не толкался в толпе. – Он снова повернулся профилем, как будто хорошо слышал только правым ухом и хотел услышать ответ именно им. – Так?

– В толпе? Что вы имеете в виду?

– Ваши передвижения… после аварии. Нам нужно будет отследить ваши шаги. Проверить, куда вы ходили и с кем встречались за последний месяц. Вы наверняка заразили уйму народа и наследили во многих местах. Так что впереди у нас много работы, и я жду от вас посильной помощи – иначе говоря, если вы готовы. А жалованье компания за вами, конечно, сохранит.

– Уж конечно…

Но в мыслях он тут же перенесся на несколько недель назад – по следам загрязнения, которые оставил за собой. И каждый из них теперь предстоит тщательно проверить. На миг ему стало забавно от мысли, что теперь он даже не может свести счеты с жизнью, – во всяком случае до тех пор, пока не отследит каждый свой шаг по земле и не заглянет в каждое встречное лицо. Все и вся, к чему он прикасался, должно быть обеззаражено точно так же, как нынче вечером был подвергнут этой процедуре он сам вместе с Карен. Тут уж было совсем не до смеха, и он догадывался: они, должно быть, сильно удивляются, над чем это он смеется.

2

Для Карен пять дней в больнице были сродни тюремному заточению без суда и следствия – кошмару, соучастницей которого она стала постольку, поскольку сблизилась с заразившим ее человеком, вследствие чего ее раздели донага и остригли. Впрочем, ее остригли не наголо, и оставшиеся пучки волос раздражали ее до того, что на третий день она схватила ножницы и коротко срезала их собственной рукой. Не меньше злило ее и то, что Барни сдуру уверял, будто так ей даже лучше. Потом она пожалела, что оболванила себя, и часами просиживала перед зеркалом, уставившись на чужачку, которой теперь сама себе казалась. Она никогда в жизни не носила коротких причесок, в отличие от Майры, частенько стригшейся коротко, отчего она даже чувствовала себя виноватой.