Север и Юг. Великая сага. Книга 1

Поездка в карете заняла полтора часа. Кузен Чарльз всю дорогу вертелся и жаловался. Кларисса нарядила его в красивый костюмчик с высоким воротником и шейным платком. Но к тому времени, когда они добрались до Резолюта, Чарльз, постоянно дергавший за платок, умудрился измять и его, и костюм.

Приехали они через сорок минут после окончания церковной службы. Венчание состоялось в крохотной отдельной молельне, на нем присутствовали только самые близкие родственники. А теперь прием набирал обороты. Гости болтали и смеялись под дубами и магнолиями на боковой лужайке, где были установлены четыре павильона из холста в желтую и белую полоску.

Плантация Ламотта напомнила Куперу некоторых чарльстонских шлюх, которые пытались скрыть причиненные временем разрушения под толстым слоем пудры и румян. На первый взгляд дом, стоящий на холме над рекой, выглядел огромным и внушительным. Потом вы начинали замечать, что деревянная обшивка покоробилась и повсюду проступает плесень. Кирпичная кладка в колоннах, поддерживающих заднюю веранду, во многих местах разрушилась, а ставни на окнах полусгнили от частой непогоды.

Но веселившаяся толпа, похоже, ни на что не обращала внимания. Подсчитав членов семьи, гостей и всех рабов, потребовавшихся для такого события, Купер решил, что на свадьбе Ламотта присутствует не меньше трехсот человек. Два акра земли сбоку от парадной аллеи были заставлены нарядными каретами и двуколками. В воздухе плыл запах жареного мяса – традиционного угощения на свадьбах в этих местах.

Заиграл оркестр, приглашенный из Чарльстона. Кузен Чарльз куда-то сбежал. Мрачный Орри искал взглядом невесту. Купер надеялся, что пунш подадут крепкий – только избыток спиртного мог сделать терпимым остаток этого дня.

– Вот она, – сказал вдруг Орри. – Мы должны выразить свое почтение и поздравить новобрачную, пока желающих не стало слишком много.

Кларисса и Купер согласились с ним. Они встали в очередь и вскоре уже приветствовали пастора, многочисленных Ламоттов и жениха с невестой.

Джастин Ламотт был статным, немного располневшим мужчиной с красноватым лицом и шелковистыми каштановыми волосами, очень похожими на крашеные. Поздравления Мэйнов он принял с очаровательной улыбкой, поблагодарив их положенными в таких случаях учтивыми фразами. Однако глаза его были холодны.

Купер внимательно рассматривал невесту. От ее красоты перехватывало дыхание. Неудивительно, что его брат влюбился в нее с первого взгляда. Джастин не заслуживал такой награды. Много ли знала эта девушка о человеке, за которого вышла замуж? Бедняжка, подумал Купер. Будет ужасно, если она только теперь узнает, что скрывается за обаятельной внешностью ее мужа.

Он нарочно встал в очередь первым, чтобы потом обернуться и посмотреть, как его брат будет держаться с Мадлен Ламотт. Купер от души надеялся, что Орри сумеет совладать со своими чувствами и не будет слишком сентиментален. Юноша был и без того несчастен, чтобы еще и оконфузиться на глазах у всех.

Однако Орри оказался безупречным джентльменом. Он на мгновение взял руку невесты, когда наклонялся к ней и традиционно касался губами ее щеки. Но когда он отступил назад, Купер увидел, как молодые люди обменялись взглядами. В глазах брата, как и в глазах Мадлен, он заметил печаль – мимолетную, но такую неутешную и такую искреннюю, отчего сразу становилось ясно: как бы им хотелось, чтобы все сложилось по-другому.

Устыдившись, слегка порозовевшая невеста отвела взгляд. Джастин приветствовал других гостей и ничего не заметил. А Купер, все думая о том, как смотрела Мадлен на его брата, сказал себе: «Надеюсь, найдется женщина, которая и на меня посмотрит так же до того, как я умру».

Они отошли в сторону от других желающих поздравить молодых. Куперу хотелось выразить сочувствие брату, но он не смог найти подходящих слов. К тому же Орри, скорее всего, обиделся бы. Поэтому Купер направился прямиком к столику, где наливали пунш. По пути он заметил, что кузен Чарльз забирается под один из праздничных столов. В руках у мальчика была огромная тарелка жареной баранины, а на лице – предвкушение счастья. Рубашка его, как обычно, торчала из-под ремня.

Увидев, что его матери уже подали еду, Купер оставил ее в компании трех почтенных дам, две из которых были кузинами Мэйнов, а третья принадлежала к огромной семье Смит. За полчаса Купер осушил четыре бокала пунша, но это ему не слишком помогло. Со всех сторон он слышал комплименты жениху и постоянно морщился от отвращения. Гости были любезны, однако любезность самого Купера не простиралась до лжи.

Вскоре он, к своему удивлению, обнаружил, что находится на площадке для танцев и отплясывает под ручку с добродушной тетушкой Бетси Булл. Купер любил танцевать польку, но тетя Бетси все испортила, заявив:

– Разве они не прекрасная пара? Она будет счастливейшей женщиной. Я не очень хорошо знаю Джастина, но он всегда производил на меня впечатление доброго и обаятельного человека.

– На свадьбе все мужчины кажутся ангелами.

Тетя Бетси шикнула на него:

– И как только такая нежная женщина, как ваша матушка, умудрилась воспитать такого циничного прохвоста? Думаю, дело тут не в Джастине. Смотрите, юноша, с таким поведением вы в рай не попадете.

Да не хочу я в рай, подумал Купер, я хочу вернуться к пуншу, как только смолкнет музыка.

– Спасибо за танец, тетя Бетси. Прошу прощения. – С этими словами он отвесил учтивый поклон и удалился.

А уже вскоре, с новой порцией выпивки в руке, прочел себе лекцию о том, что не следует проявлять свои чувства на людях. Ему было все равно, что подумают о нем окружающие, но он не хотел ставить в неловкое положение свою мать. Тем более из-за пустяков. И все же очень трудно было оставаться безучастным, когда речь шла о Джастине Ламотте. Этот человек претендовал на то, чтобы называться джентльменом, но не имел на это никакого права. С лошадьми он обращался лучше, чем с неграми. Ругань и открытая жестокость процветали в Резолюте с тех пор, как Джастин стал управлять плантацией после смерти отца.

Прошлым летом, после того как Джастин проиграл на скачках, один из его черных конюхов сделал что-то вызвавшее недовольство хозяина. Ярость Джастина никак не соответствовала случаю. Он приказал набить гвоздей в большую пустую бочку, а потом затолкал туда обидчика и спустил его с холма. После этого негр уже не мог работать и стал никому не нужен. Через месяц он покончил с собой.

Такие варварские наказания были большой редкостью в их краях и никогда не применялись в Монт-Роял. Купер считал, что именно жестокость Ламотта и была главной причиной того, что в Резолюте постоянно получали плохие урожаи и год за годом плантация все ближе подходила к банкротству.

Но даже если оставить в стороне вопросы морали, Купер видел в существующей издавна системе одну большую слабость. Сам факт удержания человека против его воли уже был наказанием. А если добавить к этому еще и физические расправы, то разве можно ожидать, что человек будет работать во всю силу? Много размышляя об этом, Купер пришел к выводу, что самая существенная разница между экономическими системами Севера и Юга вовсе не в противопоставлении промышленности сельскому хозяйству, а в заинтересованности. Свободные янки работали, чтобы жить лучше. Южные рабы работали, чтобы избежать наказания. И эта разница медленно разъедала Юг изнутри.

Но пытаться говорить об этом с Джастином Ламоттом… или Тиллетом Мэйном? Окончательно впав в уныние, Купер налил себе еще пунша.

* * *

Фрэнсис Ламотт был на три года старше брата. Он был превосходным наездником и почти неизменно побеждал Джастина и других соперников на средневековых турнирах, столь популярных на равнине. Когда он мчался во весь опор мимо рядов с подвешенными кольцами, все зрители замирали от ужаса, а он, разумеется, собирал на свое копье больше всего колец. Он также всегда участвовал в «ловле гусей» и девять раз из десяти был первым, кто сворачивал птице намазанную жиром шею прямо из седла.

Маленький и жилистый, Фрэнсис не обладал светским лоском своего брата. Когда они с Джастином, потягивая пунш, ненадолго отошли от гостей, по его лицу было видно, как он раздражен. В нескольких шагах от них Мадлен разговаривала с приходским священником.

– Не знаю, кто победит на осенних выборах, отец Виктор, – услышали братья, – но совершенно очевидно, что результат будет зависеть от решения об аннексии Техаса.

– А вам известно, что кое-кто из влиятельных южнокаролинцев сыграл ключевую роль в привлечении внимания к этому вопросу?

– Вы говорите о мистере Кэлхуне?

Отец Виктор кивнул. Кэлхун служил третьим секретарем штата при администрации Тайлера, переживавшей не лучшие времена. Получив назначение в начале этого года, он составил проект договора о присоединении, который и подписали в апреле независимая республика Техас и Соединенные Штаты.

– Вы совершенно правы насчет важности этой темы, – согласился священник. – Еще до конца года каждому публичному деятелю придется открыто заявить о своей позиции.

Ему незачем было добавлять, что многие уже это сделали. Поддержка аннексии Джеймсом Полком и экс-президентом Джексоном была хорошо известна. С этим были также согласны оппозиционеры ван Бюрен и Клей.

– Да, это правда, – ответила Мадлен. – Но есть мнение, что вопрос Техаса на самом деле куда глубже, чем решаются признать политики. Говорят, главная проблема состоит в расширении рабовладельческих территорий.

Священник мгновенно ощетинился:

– Так говорят только подстрекатели, моя дорогая. Беспринципные подстрекатели-янки.

Мадлен вежливо пожала плечами, как бы признавая такую возможность, но потом тихонько пробормотала:

– Сомневаюсь.

– Не пора ли нам перекусить? – недовольно рявкнул священник.

Мадлен поняла, что рассердила его:

– Разумеется. Прошу вас, идемте.

Она улыбнулась мужу, ответная улыбка была довольно напряженной. Когда Мадлен со священником отошли, Фрэнсис, прищурившись, посмотрел на брата:

– У твоей невесты есть свое мнение по многим политическим вопросам.

– Тебя, похоже, это задело? – усмехнулся Джастин.

– Ей не следует разговаривать так свободно. Хорошо, когда женщина умна, но только до известных пределов.

– Все имеет свою цену, мой дорогой брат. И приданое, которое дает за ней старый Фабрей, не исключение.

Поверх края серебряной чашки с пуншем он посмотрел на пышную юбку свадебного платья Мадлен, потом перевел взгляд на солнце. Еще несколько часов – и он станет обладателем того, что скрыто под этим безупречным атласом и кружевами. Он с трудом сдерживал нетерпение.

Как причудливо играет с людьми судьба, подумал он. Года два назад он неожиданно решил съездить в Новый Орлеан, хотя едва ли мог позволить себе такую поездку. Он собирался развлечься за игорным столом и посетить один из легендарных квартеронских балов в прославленном зале на Орлеан-стрит. Однако еще до того, как он пошел на бал или смог увидеть чернокожих красавиц, случай столкнул его с Николя Фабреем в баре одного модного игорного заведения. Сам Фабрей не играл, но часто туда захаживал, потому что это было одно из тех мест, где собирались влиятельные люди города. Уже скоро Джастин догадался, что его новый знакомый также принадлежит к избранному кругу. Он всех знал, был элегантно и дорого одет и тратил деньги с легкостью человека, которому не нужно о них думать. Позже Джастин навел справки и узнал, что не ошибся в своих предположениях.

Через два дня он снова столкнулся с Фабреем в том же месте. Тогда он и узнал, что у владельца сахарной фактории есть дочь на выданье. С этой минуты он был сама любезность и очарование. Фабрей был покорен его обходительностью и тонким юмором – когда Джастин хотел быть обаятельным, никто не мог перед ним устоять.

После того как он несколько раз ненавязчиво намекнул в разговоре, что он в этом городе чужак, Фабрей пригласил его к себе на ужин. Так Джастин познакомился с его дочерью и сразу же потерял голову от вожделения.

Разумеется, он тщательно это скрывал. С Мадлен Фабрей он разговаривал с той же сдержанной учтивостью, которая так привлекла ее отца. Еще до конца вечера Джастин пришел к выводу, что юная красавица совсем не боится его, хотя и испытывает нечто вроде благоговения перед его возрастом и опытом.

Он задержался в Новом Орлеане на неделю, потом еще на одну. Фабрею, кажется, нравилось то, что такой солидный джентльмен, как Джастин Ламотт, ухаживает за Мадлен. Джастин же чем больше узнавал об отце, тем сильнее хотел обладать дочерью.

Немаловажным было и то обстоятельство, что никаких препятствий к их союзу с религиозной точки зрения также не существовало. По происхождению отец девушки был немцем-протестантом, его предки носили фамилию Фабер. Мадлен посещала церковь, в отличие от своего отца, которого больше интересовали деньги, чем бессмертие души. Догадавшись о намерениях Джастина, Фабрей однажды довольно прозрачно намекнул, что даст за своей дочерью солидный капитал в качестве приданого.

О матери Мадлен Джастин узнал только то, что она умерла несколько лет назад. И еще то, что она была креолкой, а значит, родилась в Новом Орлеане от родителей-европейцев, скорее всего французов, хотя, возможно, и испанцев. Внимательно изучив небольшую галерею фамильных портретов Фабрея, Джастин поинтересовался, где же среди них портрет его жены, на что хозяин дома со странной уклончивостью ответил:

– Здесь его нет.

После этого Джастин решил прекратить расспросы. Каждая респектабельная семья, включая и его собственную, имела свои скелеты в шкафу; обычно эти тайны касались жен, сбежавших с другими мужчинами или впавших в нервное расстройство, отчего доживали свой век взаперти. О покойной миссис Фабрей он, впрочем, ничего плохого – да и вообще ничего – не слышал. Никто из тех, с кем он разговаривал об этой семье, ни разу так и не упомянул о ней. Поэтому в конце концов он перестал беспокоиться на этот счет, решив, что неотразимая красота Мадлен и так необходимые ему деньги с лихвой перевесят тот ореол таинственности, который окружал образ ее матери.

Что касается самой Мадлен, если у нее и были какие-то недостатки, то это ее очевидный ум и желание высказывать свое мнение по вопросам, которые обычно являлись привилегией мужчин. Фабрей позаботился о том, чтобы дочь получила лучшее образование, доступное молодой женщине в Новом Орлеане, – его давала школа, основанная урсулинками. У Фабрея было много друзей в городской католической общине, и все знали, что к нему всегда можно обратиться за помощью в трудные для Римской церкви времена. Сначала урсулинки не хотели брать в ученицы протестантку, но Фабрею удалось сломить их сопротивление, после того как он сделал щедрые пожертвования больнице и сиротскому приюту, которые они содержали.

Прямолинейность Мадлен не казалась Джастину серьезным препятствием. Он умел справляться с проблемами такого рода, хотя и не собирался открывать свои методы до того, как девушка станет его законной женой.

Перед отъездом он попросил у Фабрея разрешения сделать предложение Мадлен и получил его. Мадлен выслушала довольно длинное объяснение в любви, и Джастин уже предвкушал ее кроткое согласие. Но она ответила отказом, хотя и поблагодарила его несколько раз за столь лестные слова.

В тот вечер, чтобы облегчить свое физическое и душевное разочарование, Джастин снял на улице шлюху и жестоко ее избил кулаками и тростью. После того как она с трудом выбралась из его комнаты в отеле, Джастин больше часа лежал без сна в темноте, вспоминая выражение лица Мадлен в тот момент, когда она ему отказывала. В конце концов он пришел к выводу, что это был страх. Поскольку самого его она бояться вряд ли могла, решил Джастин, ведь он был сама обходительность, то, скорее всего, прекрасная креолка просто боялась замужества. Это было обычным явлением среди юных девушек, и с этим он вполне мог справиться. Так или иначе, он счел отказ лишь отсрочкой, но никак не полным поражением.

В последовавшие затем недели и месяцы Джастин посылал девушке длинные цветистые любовные письма, снова и снова повторяя свое предложение. Она каждый раз отвечала вежливыми фразами благодарности и отказа. А потом вдруг с ее отцом случился удар, и все изменилось.

Джастин так и не узнал, почему произошли эти перемены. Возможно, Фабрей боялся, что долго не проживет, и удвоил усилия к тому, чтобы надежно пристроить свое дитя, до того как покинет этот мир. Как бы то ни было, Мадлен согласилась, и уже вскоре они обо всем договорились. Финансовое вознаграждение Джастина за долгую осаду оказалось в высшей степени щедрым. И вдобавок уже совсем скоро он с полным правом сможет заполучить Мадлен…

Фрэнсис бесцеремонно вернул брата к реальности:

– Послушай меня, Джастин, ты не должен позволять ей быть слишком независимой для ее же собственного блага. И для твоего тоже. Жена не должна высказываться на политические темы, и уж тем более публично.

– Разумеется, я с тобой согласен, но я же не могу все изменить за один день. Это потребует какого-то времени.

Фрэнсис фыркнул:

– Удивлюсь, если ты вообще сможешь справиться с этой молодой особой.

Джастин положил крупную руку с наманикюренными ногтями на плечо брата:

– Разве твой опыт обращения с чистокровными лошадьми ничему тебя не научил? Норовистая женщина ничем не отличается от норовистой кобылки. И той и другой просто нужно показать, кто тут хозяин. – Он сделал глоток пунша и пробормотал: – Сломать ее.

– Надеюсь, ты понимаешь, о чем говоришь. – В голосе Фрэнсиса звучало сомнение, хотя его опыт общения с женщинами и ограничивался рабынями, проститутками и собственной глупой и забитой женой. – Креолы никогда не отличались покорностью. Это же латинская кровь… Ты здорово рисковал, женясь на ней.

– Ерунда! Это не важно, что Мадлен из Нового Орлеана. Она всего лишь женщина. А у женщин ума не намного больше, чем у лошадей, что бы они ни пытались из себя изображать. Она не посме… Черт, это что такое?

Он резко повернулся, услышав громкие крики и грохот перевернутого стола.

– Там что, уже драка? – И бросился на шум.

* * *

За несколько минут до этого кузен Чарльз сидел, привалившись к стволу виргинского дуба, в окончательно измятом и испачканном костюме и держал на коленях вторую тарелку жареного мяса, такую же огромную, как и первая. На его ноги упала чья-то тень.

Подняв голову, Чарльз увидел тощего расфуфыренного мальчишку, за спиной которого стояли трое его приятелей. Мальчик, на пару лет старше самого Чарльза, был из семьи Смит.

– Ну и ну! Это же тот зверек из Монт-Роял! – глядя на сидевшего Чарльза сверху вниз, произнес юный Смит, красуясь перед дружками. – Нашел укромное местечко. Прячешься?

Чарльз посмотрел на него и кивнул:

– Верно.

Смит улыбнулся и потрогал свой шейный платок:

– Вот как? Боишься?

– Кого? Тебя? Не слишком. Просто хотел спокойно поесть.

– А может стыдишься своего затрапезного вида? Вы только взгляните на него, джентльмены, – продолжил Смит с преувеличенной важностью. – Подивитесь на его замызганную одежду! Обратите свои лорнеты на отвратительную стрижку! И уж конечно, не обойдите вниманием эти вымазанные грязью щеки! Разве похож он на Мэйна? Скорее на какую-нибудь белую шваль!

Чарльз почувствовал, как закипает кровь, но сдержал гнев, сообразив, что только еще больше разозлит Смита, если сохранит невозмутимость. Так и случилось. Пока дружки Смита продолжали изощряться в остроумии, подшучивая над Чарльзом, сам Смит вдруг перестал улыбаться.

– А ну-ка, встань и посмотри на тех, кто лучше тебя, когда к тебе обращаются, щенок! – Он взял Чарльза за левое ухо и резко дернул.

Недолго думая, Чарльз швырнул в него тарелку. Мясо и подлива заляпали небесно-голубой жилет. Друзья Смита расхохотались. Взбешенный, он обернулся к ним, а Чарльз за это время успел вскочить, схватить его сзади за оба уха и что есть силы вывернуть их.

Смит завизжал.

– Ах ты, маленький оборванец! – рявкнул один из его друзей.

Он попытался поймать Чарльза, но тот увернулся, со смехом отскочил за дерево и помчался к гостям. Он был уверен, что Смит и его компания не посмеют устроить драку на людях, но недооценил их горячий нрав – мальчишки рванулись следом за ним.

На лужайке, где кто-то пролил выпивку, Чарльз поскользнулся. Хлопнувшись на спину, он не успел прийти в себя, как подоспевший Смит схватил его и рывком поставил на ноги.

– Ну а теперь, деревенщина, я намерен преподать тебе урок…

Чарльз боднул его в живот, и на его волосах налипли остатки мясного соуса. Но результат того стоил. Смит схватился за живот и согнулся пополам, подняв голову. В таком положении он оказался весьма уязвим, и Чарльз ткнул его большим пальцем в глаз.

– Убить его! – взвыли остальные.

Чарльз не поручился бы, что это была простая угроза. И побежал к накрытым столам.

Друзья Смита бросились в погоню. Чарльз, упав на четвереньки, нырнул под один из столов. Но чьи-то пальцы тут же вцепились в его лодыжки и потащили назад. Чарльз сопротивлялся… и в результате перевернул стол. Именно этот шум и привлек внимание Джастина Ламотта, его брата и множества гостей.

С удивлением обнаружив, что Смит не имеет понятия о том, что такое настоящая драка, и предположив, что его дружки так же необразованны, Чарльз начал веселиться вовсю. Он резко развернулся к парню, державшему его за лодыжку. Когда подбежали Джастин и Фрэнсис, а за ними и десятилетний сын Фрэнсиса Форбс, Чарльз уже сидел верхом на своем незадачливом сопернике и от души колотил его по голове разбитыми в кровь кулаками.

– Да отстаньте вы от него! – выкрикнул мальчик постарше. – Он же не умеет драться, как джентльмен!

– Нет, сэр, я дерусь, чтобы победить.

Чарльз схватил лежавшего под ним горемыку за уши и стукнул головой о твердую землю.

– Чарльз, довольно!

Этот голос удивил и встревожил Чарльза. Он вскочил и обернулся. Перед ним стоял Орри в своем великолепном мундире, с горящими глазами. За спиной Орри Чарльз увидел Купера, тетю Клариссу и толпу гостей.

– Какой стыд! – воскликнула одна женщина. – При таком уме и такой милой внешности такой испорченный. Вот увидите, этот юный Мэйн плохо кончит.

Несколько человек с ней согласились. Чарльз вызывающе уставился на толпу. Орри крепко взял его за руку, а тетя Кларисса стала извиняться за беспорядок и предложила возместить ущерб. Ее тон заставил Чарльза покраснеть и наконец опустить голову.

– Думаю, будет лучше, если мы сейчас же уедем, – сказала тетя Кларисса.

– Мне очень жаль, что вы не можете остаться! – откликнулся Джастин.

Чарльз прекрасно видел, что он лжет.

По дороге домой Орри принялся читать кузену наставления:

– Это была постыдная сцена! Мне все равно, что они сделали, но ты должен был сдержаться! Пора уже вести себя как джентльмен.

– Не могу, – возразил Чарльз. – Я не джентльмен. Я сирота, а это совсем не одно и то же. Все в Монт-Роял только и делают, что мне об этом напоминают.

В гневных глазах мальчика Купер заметил скрытую боль. Орри расправил плечи, как какой-нибудь генерал, столкнувшийся с неповиновением:

– Да ты просто дерзкий…

– Оставь его, – негромко перебил брата Купер. – Он уже получил свое наказание, когда все эти люди говорили о нем.

Чарльз внимательно посмотрел на Купера и с изумлением понял, что этот худой серьезный человек знает о нем очень много. Чтобы скрыть смущение, он отвернулся и уставился в окно кареты.

Орри все никак не мог успокоиться и хотел поспорить. Но Кларисса коснулась его руки:

– Купер прав. Не стоит ни о чем говорить, пока не доберемся до дому.

Несколько минут спустя Кларисса попыталась обнять Чарльза за плечи. Он отстранился. Она взглянула на старшего сына и покачала головой.

Когда они приехали в Монт-Роял, Тиллет выпорол Чарльза, несмотря на протесты жены. И повторил то, что говорила женщина на свадьбе:

– Он плохо кончит. Разве тебе нужны другие доказательства?

Кларисса лишь молча, с тревогой смотрела на мужа.

* * *

В большом доме Резолюта часы пробили два.

Ночной воздух был влажным и душным, и от этого у Мадлен Ламотт еще больше усиливалось чувство, что она попала в ловушку. Ее чудесная ночная рубашка сбилась до самой талии, но Мадлен боялась ее поправить. Любое движение могло разбудить ее мужа, негромко храпевшего рядом.

День был утомительным, но самыми ужасными оказались последние несколько часов, которые принесли ей немало боли и разочарования. Она ожидала от Джастина нежности и такта, и не только потому, что он был старше, но и потому, что именно так он вел себя в Новом Орлеане. Однако теперь она знала, что вся его учтивость была лишь притворством ради того, чтобы произвести хорошее впечатление на ее отца и на нее саму.

Трижды за эту ночь она получила горький урок. Трижды Джастин заявлял свои права. И делал это грубо, ни разу даже не спросив ее согласия. У нее осталось только одно небольшое утешение: столкнувшись с его непорядочностью, она могла уже не стыдиться своего обмана.