– По-моему, здесь может быть только одно объяснение: выбросив труп на тротуар, они заметили, что кто-то стоит в тени у решетки. Они подумали, что, вероятно, я записал номер их машины, и бросили ее у вокзала, а потом позвонили Биллу Ларнеру и предупредили его – ведь по регистрационной карточке в гараже его теперь легко найдут.

Мегрэ слушал, рисуя что-то в блокноте.

– А дальше что?

– Не знаю. Я ведь только высказываю предположение: должно быть, они просмотрели газеты и убедились, что об этом деле молчат.

– А как узнали ваш адрес?

– Я нахожу этому только одно объяснение, и оно доказывает, что мы имеем дело с очень ловкими людьми, с профессионалами высокого класса. Видимо, кто-то из них дежурил возле гаража, когда я приходил туда справиться о машине, и выследил меня. А как только я, позавтракав, ушел из дому, они проникли в мою квартиру.

– Они что, надеялись найти у вас труп?

– Вы тоже так думаете?

– Не знаю… Почему вы с тех пор не были дома?

– Потому что они, скорее всего, наблюдают за домом.

– Вы их боитесь, Лоньон?

Щеки Лоньона стали такими же пунцовыми, как и его нос.

– Я предполагал, что меня в этом заподозрят. Но это неправда. Я хотел только сохранить свободу передвижения. Я снял комнату в маленькой гостинице на площади Клиши. С женой я говорю по телефону. Все это время я работаю без устали. Я обошел больше ста гостиниц в районе Терн, вокруг авеню Де Ваграм и авеню Де Опера. Жена описала мне тех двух типов, которые ворвались к нам в дом. Я побывал в префектуре, в отделе иностранцев. При этом я делал и всю свою текущую работу…

– Короче говоря, вы надеялись, что сумеете один расследовать это дело?

– Сперва – да. Я считал, что это мне окажется под силу. А теперь я отступаю. Пусть будет что будет.

Бедный Лоньон! Несмотря на свои сорок семь лет и некрасивую внешность, он минутами напоминал обиженного мальчишку, повзрослевшего сорванца, ненавидящего взрослых, от которых приходится зависеть.

– Сегодня они нанесли вашей жене второй визит, и она, не сумев вас найти, позвала меня.

Инспектор был в отчаянии. Он посмотрел на Мегрэ с таким видом, словно хотел сказать, что теперь ему уже все безразлично.

– На этот раз приходили не те два типа, что во вторник, а высокий блондин, почти рыжий…

– Это Билл Ларнер, – пробурчал Лоньон, – мне его так описали.

– Он унес вашу фотографию и, видимо, какие-то документы. На углу его ждал один из тех двух, что уже были у вас. Они ушли вместе.

– Я полагаю, что должен ответить за свой проступок перед судом чести.

– Об этом мы еще успеем поговорить.

– Когда?

– После завершения следствия.

Лоньон нахмурил брови, лицо его по-прежнему было мрачным.

– Главное сейчас – найти этих людей. Надеюсь, вы того же мнения?

– И я буду в этом участвовать?

Мегрэ ничего не ответил.

Глава 2,

в которой инспектор Лоньон из кожи вон лезет, чтобы доказать, что он благовоспитанный человек, хотя речь идет о личностях весьма подозрительных

Было около пяти часов, когда Мегрэ соединили наконец с Вашингтоном. Уже давно пришлось зажечь свет, а многочисленные посетители успели за день так затоптать пол в его кабинете, что он стал темным. В самом ли деле табак в такую погоду меняет вкус, или Мегрэ тоже подхватил грипп?

Он услышал, как телефонистка объявила по-английски:

– Парижская сыскная полиция. Комиссар Мегрэ у аппарата.

И тут же раздался молодой, веселый, сердечный голос Джимми Макдональда:

– Алло! Жюль?

За время своей поездки по Соединенным Штатам Мегрэ привык, правда не без труда, к такому обращению, но все же и теперь ему это давалось нелегко. Поэтому он задержал на мгновение дыхание, прежде чем в свою очередь произнести:

– Алло, Джимми!

Макдональд, один из опытных сотрудников ФБР, сопровождал Мегрэ в поездке по крупным городам США. Это был высокий сероглазый парень; галстук он почти всегда таскал в кармане, а пиджак перекидывал через руку.

За океаном после пятиминутного знакомства все обычно называют друг друга по имени.

– Как Париж?

– Хлещет дождь.

– А у нас солнышко.

– Послушайте, Джимми, мне нужна справка. Прежде всего, известен ли вам некий Билл Ларнер?

– Sweet[1] Билл?

– Не знаю. Я знаю только имя Билл Ларнер. Судя по внешности, ему лет сорок.

– Видимо, это он. Он уехал из Штатов года два назад и проболтался несколько месяцев в Гаване, прежде чем отправиться в Европу.

– Опасен?

– Он не убийца, если вы это имеете в виду, но один из самых ловких воров, так сказать, американской школы. Мошенник высшего класса; никто не умеет лучше его выманить у наивного обывателя пятьдесят долларов, посулив ему в будущем миллион. Так, значит, он у вас?

– Да, он в Париже.

– Быть может, по французским законам вам удастся отправить его за решетку. У нас это никогда не получалось: невозможно было собрать достаточно улик и всякий раз приходилось выпускать его на свободу. Хотите, я вам вышлю копию его досье?

– Если можно. Но это еще не все. Я вам прочту сейчас список фамилий. Если попадутся знакомые, скажите.

Мегрэ дал задание Жанвье. Сыскная полиция достала списки всех пассажиров, высадившихся в Гавре и Шербуре за последние несколько недель. От портовых инспекторов, которые проверяли паспорта при высадке, были получены сведения, которые позволили сразу же исключить из этого списка значительное число имен.

– Вы меня хорошо слышите?

– Будто вы находитесь в соседнем кабинете.

На десятой фамилии Макдональд прервал своего французского коллегу:

– Вы сказали – Чинаглиа?

– Чарли Чинаглиа.

– Он тоже у вас?

– Прибыл две недели назад.

– Этого бы хорошо не выпускать из поля зрения. Он уже сидел в тюрьме раз пять или шесть и, если бы не умел выходить сухим из воды, давно угодил бы на электрический стул. Это – убийца. К несчастью, он попадался только за ношение оружия, драки с увечьем, бродяжничество и тому подобное…

– Как он выглядит?

– Маленького роста, всегда одет с излишней тщательностью, на пальце – бриллиантовое кольцо, носит ботинки только с высокими каблуками. Нос перебит, уши как у боксера.

– Похоже, он прибыл вместе с неким Чичеро, который занимал соседнюю каюту.

– Черт подери! Тони Чичеро работал с Чарли в Сен-Луи, но сам в мокрых делах не участвует – он, так сказать, мозговой трест.

– У вас есть о них какие-нибудь материалы?

– Достаточно, чтобы создать целую библиотеку. Пошлю вам самое интересное. И фотографии. Сегодня же, вечерним самолетом.

Остальных фамилий Макдональд не знал.

Мегрэ надо было поговорить по поводу другого дела с начальником сыскной полиции, поэтому он вышел из кабинета с папкой протоколов в руке. Пересекая приемную, он почувствовал на себе чей-то взгляд, обернулся и с удивлением обнаружил в самом темном углу, на краешке кресла, Лоньона; когда инспектор увидел, что Мегрэ его заметил, по его лицу скользнула жалкая улыбка.

Было около шести. Почти все инспекторы уже ушли, и длинный, всегда пыльный коридор был совершенно пуст.

Если Лоньону необходимо было с ним снова поговорить, он должен был бы позвонить по телефону либо доложить о своем приходе через секретаря. На худой конец, просто зайти в комнату инспекторов: ведь как-никак он тоже служит в полиции!

Но нет, Лоньон повел себя совсем по-другому! Он совершил ошибку и теперь, видно, испытывал потребность оказаться в унизительном положении – сидеть и часами ждать, как жалкий бесправный проситель, пока Мегрэ, проходя мимо, случайно не обратит на него внимание.

Мегрэ чуть не рассердился, потому что чувствовал в поведении Лоньона смирение паче гордости. Лоньон как бы говорил своим видом: «Вот видите, я провинился, и вы могли бы вызвать меня на дисциплинарный совет. Но вы проявили доброту. Я это понимаю и должен теперь все стерпеть, как человек, которому оказывают милость». Какая чушь! В этом весь Лоньон, и, может, именно из-за его жалкого вида так тягостно было ему помогать. Даже простуда его была как бы не только простудой, но искуплением вины!

За это время Лоньон успел переодеться. Но и этот костюм был не лучше прежнего. Ботинки он тоже сменил, и пока они были еще сухие, но пальто на нем было все то же, насквозь промокшее, хоть выжимай, – видно, другого у него не было.

Он, вероятно, приехал на автобусе и долго ждал его на остановке, под проливным дождем, ждал, словно бросал всем вызов: «Глядите на меня! Машины мне не дают, а такси я нанять не могу, вернее, не хочу, я не намерен потом объясняться с нашим кассиром, который всех подозревает в жульничестве, когда принимает отчеты о служебных расходах. Я не жулик. Я честный человек. Абсолютно честный!»

– Вы хотите со мной поговорить? – спросил Мегрэ.

– Мне не к спеху. Я подожду, пока вы сможете меня принять.

– Тогда пройдите в мой кабинет.

– Разрешите мне подождать вас здесь.

Болван! Мрачный болван! И все же как его не пожалеть? Он наверняка очень несчастен и ест себя поедом.

Когда двадцать минут спустя Мегрэ вышел из кабинета начальника, он застал Лоньона на том же месте; тот сидел неподвижно, и с пальто его, как с зонтика, стекали на пол крупные капли.

– Заходите ко мне, садитесь.

– Я подумал, что должен сообщить вам все, что мне удалось узнать. Сегодня утром вы мне не дали никаких точных указаний, и я понял, что мне следует попытаться сделать то немногое, что в моих силах.

Все то же чрезмерное самоуничижение. Правда, обычно Лоньон был несносен из-за чрезмерной гордости.

– Я вернулся в гостиницу «Ваграм». Билл Ларнер там так и не появлялся, но мне удалось собрать о нем кое-какие сведения.

Мегрэ едва не сказал: «Мне тоже», но сдержался. К чему это?

– Он в течение почти двух лет занимает один и тот же номер. Я зашел туда. Там по-прежнему лежат его вещи. По всей видимости, он забрал с собой только портфель с документами и бумагами, потому что в ящиках я не нашел ни паспорта, ни писем. Он одевается у самых дорогих портных, живет широко и щедро дает на чай. Я спросил, бывают ли у него друзья. Мне ответили, что нет. Зато ему то и дело звонят. Писем он не получает. Один из дежурных администраторов сказал, что Ларнер часто обедает в ресторане у Поччо на улице Акаций, – во всяком случае, он несколько раз видел, как Ларнер туда заходил.

– Вы были у Поччо?

– Нет еще. Я подумал, что, может быть, вы сами захотите туда отправиться. Зато я говорил со служащими почтового отделения на улице Ноель. Ему пишут туда до востребования. В основном он получает письма из Соединенных Штатов. Вчера утром он заходил за своей корреспонденцией. Сегодня его там еще не видели, но на его имя, правда, ничего и не поступило.

– Это все, что вы узнали?

– Почти. Я побывал еще в префектуре, в отделе регистрации иностранцев, и нашел его досье – ведь он попросил вид на жительство в Париже по всей форме. Родился он в штате Омаха, это в Америке, но где точно, не знаю; ему сорок пять лет.

Лоньон вытащил из своего бумажника небольшую фотографию – несколько таких фотографий иностранцы должны сдавать при оформлении вида на жительство. Судя по этой фотографии, Билл Ларнер – красивый мужчина, с живыми и веселыми глазами, этакий бонвиван, пожалуй только чуть-чуть отяжелевший.

– Вот все, что мне удалось узнать. Я пытался обнаружить отпечатки пальцев в своей квартире, но их не оказалось. Дверь, правда, они открыли отмычкой, но работали, видно, в перчатках.

– Ваша жена чувствует себя лучше?

– Вскоре после моего прихода у нее был припадок. Сейчас она лежит в постели.

Разве он не мог бы сказать это более естественным тоном? Он словно извинялся за болезнь жены, – казалось, и тут он считал себя лично во всем виноватым.

– Ах да, чуть не забыл. Я еще заскочил в гараж у ворот Майо, чтобы показать им фотографию. Они подтвердили, что именно Ларнер взял у них напрокат машину. Когда надо было внести деньги в залог, он вытащил из кармана брюк целую пачку банкнот. Говорят, там были купюры даже в тысячу франков. Машина оказалась на месте, и я ее тщательно осмотрел. Ее недавно вымыли, но на заднем сиденье я обнаружил пятна – должно быть, пятна крови.

– Нет ли пробоин или вмятин от пуль?

– Не заметил.

И Лоньон снова принялся сморкаться с тем же видом, с каким женщины, перенесшие тяжелую потерю, вдруг ни с того ни с сего начинают вытирать слезы во время самого обычного разговора.

– Что вы теперь намерены делать? – спросил комиссар, стараясь не глядеть на Лоньона.

От одного вида его красного носа и влажных глаз у Мегрэ самого стали слезиться глаза, и ему показалось, что и у него разыгрался грипп. Но он не мог не испытывать жалости к Лоньону: несмотря на этот ужасный, холодный дождь, бедняга несколько часов мотался взад-вперед по Парижу, хотя все, что он узнал, можно было выяснить по телефону. Но стоит ли об этом говорить? Не испытывал ли Лоньон потребности таким образом наказать себя?

– Я буду делать все, что вы мне поручите. Я вам крайне благодарен, что вы мне разрешаете принимать участие в расследовании, хотя и понимаю, что я никак не могу на это претендовать.

– Ваша жена ждет вас к обеду?

– Она меня никогда не ждет. Но даже если бы она меня ждала…

Мегрэ хотелось крикнуть: «Прекратите! Ведите себя как мужчина, черт побери!» Но вместо этого он, как бы помимо воли, сделал вдруг Лоньону нечто вроде подарка:

– Послушайте, Лоньон, сейчас половина седьмого. Я позвоню домой, скажу жене, что задержусь, и мы вместе пообедаем у Поччо. Быть может, мы обнаружим там что-нибудь интересное.

Он зашел в соседнюю комнату, дал какие-то указания Жанвье, натянул на себя свое толстое пальто, и несколько минут спустя они уже поджидали такси на углу набережной. Дождь все не утихал. Париж напоминал туннель, по которому мчится поезд: свет огней казался неестественным, а люди жались к стенам, словно старались укрыться от какой-то таинственной опасности.

Уже в пути Мегрэ пришла в голову новая идея, и он попросил остановить машину у первого попавшегося бистро.

– Мне надо позвонить. А заодно глотнем по рюмочке.

– Я вам нужен?

– Нет, а что такое?

– Я предпочел бы подождать вас в машине. От спиртного у меня всегда изжога.

Это был небольшой бар для шоферов. В жарко натопленном зале воздух был сизый от дыма. Рядом с кухней висел телефон.

– Отдел иностранцев? Это ты, Робен? Добрый вечер, старик. Взгляни, пожалуйста, есть ли в регистрационных книгах имена, которые я тебе сейчас назову?

И он продиктовал по буквам фамилии Чинаглиа и Чичеро.

Имен этих в книгах не оказалось. Чинаглиа и Чичеро в префектуру не заходили: видимо, они не собирались долго оставаться в Париже.

– Улица Акаций!

Мегрэ казалось, что в этот день он был чрезмерно великодушен: пока они ехали в такси, он рассказал Лоньону о том, что уже успел предпринять.

– Вне всякого сомнения, именно Чарли Чинаглиа и Чичеро посетили во вторник вашу квартиру. Несомненно также, что они действовали в сговоре с Ларнером, который достал им машину. А потом этот Ларнер и самолично явился к вам. Видимо, он вынужден был это сделать потому, что те два типа не говорят по-французски.

– Мне это тоже приходило в голову.

– В первый раз они искали не документы, а человека, живого или мертвого, того самого, которого они выбросили из машины на улице Флешье. Вот почему они заглядывали под кровать и открывали стенные шкафы. Ничего не найдя, они решили выяснить, кто вы такой, где вас можно увидеть, и послали к вам Ларнера, а он уже рылся в ящиках.

– Теперь они знают, что я работаю в полиции.

– Это их не обрадовало. И то, что газеты молчат об этом деле, их тоже, вероятно, тревожит.

– Вы не боитесь, что они смоются?

– На всякий случай я предупредил вокзалы, аэродромы и полицию на шоссейных дорогах. Я дал их приметы. Вернее, в данный момент этим занимается Жанвье.

Несмотря на темноту, он уловил, что улыбка скользнула по губам Лоньона. Нетрудно было догадаться о ходе его мыслей: «Вот почему все кричат о великом Мегрэ! Когда инспектору вроде меня нужно как угорелому носиться по Парижу, чтобы собрать кое-какие жалкие сведения, знаменитому комиссару достаточно позвонить в Вашингтон и дать задания целому штату сотрудников оповестить вокзалы и полицию!»

Браво, Лоньон! Мегрэ захотелось похлопать его по колену и сказать: «Да сними же ты маску, стань самим собой!» А может быть, Лоньон почувствовал бы себя несчастным, если б лишился прозвища горе-инспектор? Он испытывал настоящую потребность жаловаться, ворчать, чувствовать себя самым невезучим человеком на свете.

Такси остановилось на узкой улице Акаций у ресторана Поччо, окна и дверь которого были задернуты занавесками в бело-красную клетку. Переступая порог, Мегрэ почувствовал, как на него пахнуло Нью-Йорком, таким, каким он его увидел тогда благодаря Джимми Макдональду. Ресторан Поччо походил не на парижский ресторан, а на одно из тех заведений, которые можно найти почти на любой улице вблизи Бродвея. Свет в зале был притушен, к этому полумраку надо было привыкнуть; сперва не удавалось разглядеть ни одного предмета, а контуры лиц расплывались.

Вдоль стойки из красного дерева стояли высокие табуреты, а на полках между бутылок красовались маленькие флажки – американские, итальянские и французские. Радиоприемник был включен, но музыка звучала тихо. Девять или десять столиков были покрыты скатертями в красную клетку, точь-в-точь такую же, как на занавесках, а на стенах, обшитых деревом, висели фотографии боксеров и артистов, почти все с автографами.

В этот час ресторан был еще почти пуст. У стойки двое мужчин играли в кости с барменом. В глубине зала сидели молодой человек и девушка, они ели спагетти.

Никто не бросился навстречу вошедшим; правда, все присутствующие проводили глазами эту странную пару – Мегрэ и худого, мрачного Лоньона, и на мгновение в зале воцарилось напряженное молчание, словно кто-то шепнул, едва они переступили порог: «Шухер, полиция!»

Мегрэ задержался у дверей, видимо колеблясь, не устроиться ли им у стойки. Но потом, сняв пальто и шляпу, все же решил сесть за ближайший столик. В зале вкусно пахло пряностями и чесноком. Игра возобновилась. Кости снова ударили о стойку, но бармен при этом не спускал насмешливого взгляда с новых клиентов.

Ни слова не говоря, официант протянул меню.

– Вы любите спагетти, Лоньон?

– Я закажу то же, что и вы.

– Что ж, тогда для начала две порции спагетти.

– Вино?

– Бутылку кьянти.

Мегрэ скользил взглядом по фотографиям, висящим на стенах, и вдруг встал и подошел поближе, чтобы получше рассмотреть одну из них. Снимок, привлекший его внимание, был, видимо, сделан несколько лет назад; на нем был изображен молодой боксер, в углу фотографии – дарственная надпись Поччо и подпись: Чарли Чинаглиа.

Бармен, по-прежнему стоя за стойкой, не спускал с Мегрэ глаз. Не переставая играть, он спросил:

– Интересуетесь боксом?

– Точнее, некоторыми боксерами. Вы – Поччо?

– А вы – Мегрэ?

Они обменялись этими репликами совершенно спокойно, как бы небрежно, так же как теннисисты перед началом матча для разминки перебрасываются мячами.

Когда официант поставил на столик бутылку кьянти, Поччо сказал:

– А я думал, вы пьете только пиво.

Он был небольшого роста, почти лысый, лишь несколько очень черных волосков торчало на самой макушке. Глаза у него были большие и круглые, нос – картошкой, похожий на нос Лоньона, рот большой и подвижный – рот клоуна. Со своими партнерами, сидевшими против него за стойкой, он разговаривал по-итальянски. Оба они были одеты с чрезмерной изысканностью, и Мегрэ не сомневался, что нашел бы их имена в полицейском архиве. Младший явно употреблял наркотики.

– Лоньон, берите спагетти.

– После вас, господин комиссар.

Быть может, Лоньон и в самом деле никогда прежде не ел спагетти, а быть может, он все это специально разыгрывал: он тщательно подражал всем жестам Мегрэ с видом гостя, который из кожи вон лезет, чтобы понравиться хозяину.

– Невкусно?

– Да нет, что вы, вполне можно есть.

– Хотите, я закажу что-нибудь другое?

– Ни за что! Это наверняка очень питательно. – Спагетти упорно соскальзывали с его вилки, и молодая женщина, сидевшая в глубине зала, не могла сдержать смеха. Кончив играть в кости, те, что стояли у стойки, пожали руку Поччо и, бросив взгляд на Мегрэ, медленно, подчеркнуто медленно двинулись к двери, словно специально демонстрируя, что им нечего бояться и что совесть их чиста.

– Поччо!

– Да, господин комиссар!

Поччо оказался еще меньше ростом, чем можно было предположить, глядя на него через стойку. У него были на редкость короткие ноги, и это особенно бросалось в глаза, потому что он носил чересчур широкие брюки.

Он подошел к столику Мегрэ и Лоньона с дежурной улыбкой на губах и с белой салфеткой под мышкой.

– Так вы, значит, любите итальянскую кухню?

Вместо ответа Мегрэ снова поглядел на фотографию боксера и спросил:

– Вы давно видели Чарли?

– Вы знаете Чарли? Вы были в Америке?

– А вы?

– Я? Я там прожил двадцать лет. В Сен-Луи, в Бруклине.

– Когда Чарли приходил сюда с Биллом Ларнером в последний раз?

Разговор этот шел совсем в американском духе, и Мегрэ заметил, что Лоньон прислушивался к нему с некоторым изумлением. И в самом деле, подобные беседы во Франции происходят обычно по-другому: Поччо вел себя совсем не так, как этого можно было ожидать от хозяина весьма подозрительного заведения, когда его допрашивает полицейский комиссар. Держался он крайне непринужденно и уверенно, а его большие круглые глаза искрились насмешкой. Скорчив комичную гримасу, он почесал затылок.

– Выходит, вы и Билла знаете? Неженку Билла, да? Очень симпатичный парень.

– Один из ваших завсегдатаев?

– Вы полагаете?

Поччо подсел к ним.

– Анжелино, принеси стакан.

И он налил себе кьянти.

– Не волнуйтесь, вином угощаю я. Обедом, впрочем, тоже. Не каждый же день мне выпадает честь принимать комиссара Мегрэ.

– А вы весельчак, Поччо!

– Мне всегда весело. Не то что вашему другу. Он, видно, потерял жену?.. – И Поччо поглядел на Лоньона с наигранным сочувствием. – Анжелино! Ты подашь этим господам эскалопы по-флорентийски. Скажи Джованни, чтобы он приготовил их, как для меня. Вы любите эскалопы по-флорентийски, комиссар?

– Позавчера я видел Чарли Чинаглиа.

– Вы только что прилетели из Нью-Йорка?

– Чарли в Париже!

– Серьезно? Ну что за народ! Десять лет назад он звал меня только «мой Поччо», он дня без меня не мог прожить. Впрочем, если мне память не изменяет, он называл меня «папа Поччо». А теперь выясняется, что Чарли в Париже, а ко мне и носа не кажет!

– И Билл Ларнер тоже вас забыл? И Тони Чичеро?

– Повторите, пожалуйста, последнее имя.

Поччо даже не пытался скрыть, что ломает комедию. Он откровенно кривлялся, словно клоун на манеже. Лишь внимательно приглядевшись, можно было заметить, что, несмотря на все ужимки и шуточки, взгляд его оставался жестким и тревожным.

– Странно. Я знавал немало разных Тони, но вот Тони Чичеро что-то не припомню.

– Он из Сен-Луи.

– А вы были в Сен-Луи? В этом городе я получил американское гражданство. Ведь я – гражданин Соединенных Штатов.

– Но сейчас вы живете во Франции. И французское правительство может в один прекрасный день лишить вас лицензии на содержание ресторана.

– Почему? Разве я нарушил санитарные нормы? Драк у меня тоже не бывает – можете справиться у комиссара нашего района. Господин комиссар – вы его, наверное, знаете – посещает иногда мой скромный ресторан, для меня это большая честь… В эти часы у меня всегда мало народу – моя клиентура приходит позже… Ну как, по вкусу ли вам наши эскалопы?

– У вас есть телефон?

– Конечно! Кабина вон там, в глубине зала, дверь налево, рядом с туалетом.

Мегрэ встал, направился к телефону, плотно закрыл за собой дверь, набрал номер сыскной полиции и шепотом произнес:

– Жанвье? Я у Поччо, это ресторан на улице Акаций. Предупреди службу подслушивания, чтобы на весь вечер подключились к этому телефону. Времени у тебя достаточно – ничего интересного раньше чем через полчаса не произойдет. Пусть записывают все разговоры, особенно если будет произнесено хоть одно из трех имен, которые я тебе сейчас назову.

И он по буквам продиктовал имена Чинаглиа, Чичеро и Билла Ларнера.

– Ничего нового?

– Ничего. Просматриваю регистрационные карточки гостиниц.

Когда Мегрэ вернулся в зал, он увидел, что Поччо пытается, правда тщетно, вызвать улыбку на лице Лоньона.

<1 2 3 >

На страницу:

Перейти

2 из 3