Билет в одну сторону. Том 2. Книга 2

После третьего электрического разряда на дисплее компьютера появилась маленькая, но уверенная кривая, свидетельствующая о движении сердца.

– Вернули! – выдохнул доктор. – Слава Богу!

***

Белые стены больничной палаты сливались с неясным сознанием Макса. Боль уже не сильная, но все же напоминала о себе.

«Надо делать ноги, – думал Макс, лежа в больничной койке. – Они скорее всего уже узнали, что я здесь, следовательно, могут меня найти, я же свидетель убийства».

– Сестра, – прошептал он, но Макса никто не слышал.

«Вот, черт побери, так и завалят по-тихому. Валить надо отсюда, валить, – думал он. – Интересно, какой здесь этаж? Если б это был восьмой или десятый этаж, было бы хорошо, гранату не докинут. Ну, не гранатой убьют, так газом траванут, как в „Норд Осте“, всех: и своих, и чужих; или ракету запустят – вон, американцы с Ираком воюют, так пара ракет у них в Турцию по ошибке залетела» «Так. Спи лучше давай, а не о ерунде думай всякой. Кому ты нужен?» – сказал ему внутренний голос.

«Пришло время рамсить, и рамсить жестко!» – от этой мысли Макс стукнул кулаком по кровати. Как говорил друг Макса Алекс, «нет предела жесткости рамса». Это означало: иди к своей цели, преодолевая все трудности; а когда силы кончатся, тогда было другое правило: «Рамс непознаваем в своей жесткости», что означало, что думать об этом уже поздно, и надо возвращаться к первому правилу и снова идти вперед. Для Макса пришло время правды. В тот самый день он не только увидел себя в отражении большой витрины у метро Ладожская – он увидел истинное лицо всего мира, отражение боли и зла, что переполнило его терпение, и ему захотелось наказать себя за весь мир хотя бы тем, чтобы ему просто набили морду. Он думал таким образом утолить свою жажду боли, наказывая себя за грехи всего мрачного мира. «Боль физическая перекроет боль душевную», – считал он, осознавая, что уже становится зомби, становится таким, как все вокруг. «Творить зло – удел слабых, – сделал вывод он. – Пришло время платить за все».

Кругом была тишина, и не было пива. «Какой жесткий расклад», – с горечью подумал Макс, погружаясь в сон.

Глава вторая. Курсант

После того, как Правовой институт расторг договор с Инженерно-строительным институтом о проживании своих студентов в общежитии ЛИСИ, Руса, как и всех других студентов, выгнали из ощежития на переулке Бойцова, дом 5. Они с Тарасовым скитались по всяким квартирам, снимая комнату вместе. Вопервых, они были друзьями, а во-вторых, вдвоем было дешевле платить. На одной из квартир – на улице Ленской, дом 4, где они снимали очередную комнату, уйдя из жилья наркоманов с улицы Костюшко, – Рус стал замечать двуличие Шурика. Однажды он ему сказал:

– Шура, у меня закончились деньги, и мне не на что купить еды. А у тебя, как всегда, есть деньги (а деньги у Тарасова всегда были, потому что был он очень прижимистый и жадный. Если вместе пили водку, и у кого-то заканчивались деньги, он предлагал пить на его, но только уже в долг, который потом нещадно и упорно стрясывал с нищих студентов-собутыльников). Может, ты, когда придешь из института, оставишь мне немного нашего супа?

– Ладно, Курсант, договорились, – так называл Тарасов Ростислава со второго дня знакомства, но никогда не звал по имени.

Конечно же, после возвращения с учебы Рус никакого супа, оставленного для него Шуриком, не нашел, потому что Тарасов – однокурсники прозвали его Скрудж – подло его сожрал, объяснив это позже тем, что ему по барабану финансовые затруднения Курсанта:

– Как хочешь, так и выкручивайся, – говорил он, – могу, правда, дать тебе денег в долг под проценты.

А в один из дней Скрудж просто сказал:

– Курсант! Ты мне не друг и никогда им не был, так что я предлагаю тебе свалить отсюда, даю тебе неделю сроку.

Рус стоял как громом пораженный. Ему предстояло снова искать жилье, снова переезжать, снова терпеть лишения, но уже в одиночку, что было для него сильным ударом судьбы.

В дальнейшем Рус еще много раз снимал комнаты, пока был студентом, а последние два года жил в общежитии на улице Мгинской, где ему пришлось пережить постоянные наезды наркоманов, соседей по общежитию и самого главного из местной банды «ломщиков баксов», как они себя сами называли, Сергея Букреева, который был, не смотря на это, другом-любовником местной комендантши по имени Лина. Грозная Лина всех травила своим бешеным криком:

– Я знаю, что ты здесь! Немедленно открывай дверь! Я тебя выселяю!!! – кричала она, ломясь в дверь комнаты перепуганного Руса.

Слова об очередном выселении жестко били по слуху, заставляя сжиматься сердце от страха, потому что найти дешевое жилье стало проблемой. Но зато, когда он вносил плату за жилье Лине, она мило улыбалась и на извинения Руса говорила: «Да брось ты, с кем не бывает!» Так жил Рус, узнавая «другое, истинное лицо», которое было у каждого, пытаясь выжить в чужом для него городе, потому что другого выбора у него не было, кроме как выбирать искушение, которое часто возникало в его голове, что он и делал, чтобы отрешиться от кошмаров реальности. Его выбор затягивал и убивал любого не только как человека, но и как личность: Рус пристрастился к бутылке.

А Тарасов был очень пронырлив, что в общем плане являлось необычным качеством для обычного русского человека. К концу третьего курса он смог поменять машину родителей, «Тойоту», на комнату в Петербурге, и поэтому жил в двухкомнатной коммунальной квартире. Его сосед по квартире очень мало появлялся в своей комнате, и получалось, что Шура живет один, как в отдельной квартире. У Тарасова всегда кто-то жил, но не бесплатно, а в счет обязательной покупки еды или пива. В институте даже ходили истории про то, как один раз Скрудж друзей накормил.

Однажды в гости к Тарасову-Скруджу приехали друзья – Курсант, Макс Зайцев и Макс Васильев. По телефону Скрудж им сказал, чтоб они ничего не покупали с собой из еды, так как у него были макароны. На самом деле макароны, оставшиеся в пачке, можно было посчитать по пальцам, их и пришлось варить голодным студентам, а Скруджу – все экономия, не выбрасывать же? Но Рус никогда не осуждал своего друга Тарасова-Скруджа, потому что понимал, что зло даже в отношении другого человека оставляло неприятный осадок в нем самом, который портил жизнь Русу, лишая его покоя, рождая в нем зависть, злость на всех, кто счастлив, а это убивало его внутренний, пусть и маленький, но спокойный мир.

***

– Курсант! Эй! Открывай дверь! – стучали в дверь комнаты Руса. После того, как администрация института, в котором он учился, решила предоставлять общежитие исключительно под проживание иностранных студентов и выселила всех, в том числе и Руса, он ютился в маленькой комнатке другого общежития – Института киноинженеров, где ему удалось договориться о проживании по знакомству.

– Курсант, черт тебя возьми!

Рус встал и, покачиваясь, направился к двери.

– А, это ты, Шура? – спросил Рус, открыв дверь.

– Я, – ответил Тарасов.

– Так ты что же, ко мне решил заехать?

– Давай иди, умывайся. Я к тебе уже полчаса достучаться не могу. Вот, с рынка, видишь,

– Тарасов показал Русу литр водки, – целых два часа стоял в очереди за водкой. Сейчас поедем ко мне бухать.

– Что-то мне, Шурик, бухать сегодня не хочется, – уныло начал Курсант.

– Я тебе дам «не хочется»! Может, ты еще скажешь, что и пить собираешься завязать? Нет уж! – Тарасов погрозил корявым пальцем.

– Ты нам трезвым не нужен, ты нам трезвый неинтересен. Тебя никто по-другому в институте и не воспринимает.

– Кроме как алкаша? – спросил Курсант.

– Н-нет, простого веселого парня, – соврал Тарасов, отворачиваясь в сторону.

– Да уж веселье-то все по пьяни.

– Вот поэтому ты и будешь пить, понял?

– Ага, а к тебе сегодня гости придут, и меня ты берешь к себе шутом?

– Вроде как.

– А ты не прикидывайся, что не понял мой вопрос, – сказал Курсант, посмотрев на Шурика.

– Да ладно тебе, – проворчал Тарасов, – давай-ка быстро одевайся, и поехали! А для начала держи вот, – Тарасов откупорил бутылку, налил рюмку водки и протянул Русу, – похмелись, сразу желание и появится.

Увидев рюмку с блестевшей внутри жидкостью, которая в первые минуты несет радость, спившийся Рус не смог устоять. «Выпей, выпей», – проносились слова в его голове, и, поддавшись искушению, Рус ловко опрокинул рюмку в рот. Легкая горячая волна прокатилась по телу.

– Твоя взяла, – выдохнул Рус, – поехали к тебе. – Но только налей еще раз.

– Э, нет, друг. Так ты всю водку сейчас и выпьешь. Вот приедем ко мне, тогда я тебе и налью, – сказал Тарасов, убирая бутылку со стола к себе в сумку.

***

– Давай, давай, Курсант, заходи живее, – говорил Тарасов, толкая в спину разувавшегося Руса.

– Да дай ты хоть ботинки снять.

– Быстрее снимай, сейчас Алексеева придет.

– Ага, понятно теперь, что это ты меня для нее пригласил?

– Я ее для себя пригласил.

– Ну ладно, мне пофигу, – уныло сказал Рус, входя в комнату.

***

– Ну что, Курсант! Я смотрю, ты уже нажрался! – грубо крикнул Тарасов на Руса. Рус сидел на диване, глаза его были закрыты, его просто развезло от такого количества водки. Видя, что Рус не подает признаков вменяемого человека, Тарасов решил выгнать его, чтобы остаться с Алексеевой.

Утром голова Руса раскалывалась на части, все тело болело. Какие-то смутные воспоминания вчерашнего вечера туманно время от времени возникали в его сознании. Последствия вечера он точно не помнил. Но отдельные моменты помогли составить ему всю хронологию событий вчерашнего вечера.

После того как Рус отключился, он вспомнил, что Тарасов повел его в прихожую, дал ему в руки пальто, открыл входную дверь и, взяв за шиворот, вытолкал за дверь, объяснив все тем, что Курсант, то есть он, начал себя плохо вести, то есть спать, а он его привез не для этого, а для того, чтобы Рус развлекал Алексееву своими пьяными шутками.

– Вали домой! – звенели в больной голове Руса слова Тарасова.

Потом Рус вспомнил, как он летит в пустоту, больно стукается головой и рассекает себе бровь. Потом темнота, он, наверное, потерял сознание. Потом Руса кто-то поднимает, наверное, сосед Тарасова, звонит в дверь. Кровь сильной волной заливает Русу лицо. Тарасов открывает, сосед передает ему Руса, Тарасов пропускает Руса в квартиру, завязывает ему на голове холодное полотенце. Что было потом, Рус не помнил. Далее он вспомнил темную улицу, наверное, он идет к метро, одежда его вся в крови, он показывает в метро удостоверение общественного помощника прокурора, которое было почти у всех его однокурсников, в том числе и у Тарасова – он был общественным помощником следователя, чтобы устроиться работать потом в прокуратуру. На контроле Руса не задерживают, он проходит на эскалатор, спускается вниз, заходит в вагон, запрыгивает в последний поезд и стоит, истекая кровью. Люди шарахаются от него, но неожиданно подходит парень азиатской наружности и говорит: «Брат, тебе надо в больницу». Берет под локоть Руса, и… Что было потом – провал в памяти.

Вот такую историю знал о себе Рус, по прозвищу Курсант, Рус, который съездил в гости к своему лучшему другу Шурику Тарасову. Напоминанием этого у Руса остался продольный шрам над правой бровью, который всегда настораживал общающихся с ним людей.

***

Солнечный день. Прохлада открытого окна врывалась в комнату, вытесняя запах курева и спиртного. Рус стоял, покачиваясь у окна, докуривая последнюю самодельную самокрутку из оставшихся окурков сигарет. Свежесть нового весеннего дня приносила силу дыханию, ритм которого был неровным после продолжительного очередного запоя. Собутыльниками Руса были соседи по последнему его новому месту жительства – мастера – рабочие общежития, которые, смирившиеся с обыденностью серых дней своих, не пытались что-то изменить в своей жизни и довольствовались тем, что имели. Может быть, это было и к лучшему. Они отказались от вечной борьбы за «Розовую мечту и выбрали простую возможность – жить. Поэтому стиль жизни этой категории людей, казавшийся Русу полным падением личности и смирением перед ударами судьбы, всегда был им отрицаем. Ростислав в душе своей протестовал против этого. Он, стиснув зубы до боли, закусив губы до крови и сжав кулаки, говорил себе или кому-то в небе, всматриваясь в серые тучи Петербурга: «Врешь! Не возьмешь! Не сломаешь! Я выстою! Выстою!!!», пытаясь тем самым изменить время в лучшую сторону. Ибо он рьяно верил в выведенное им правило: «Желание есть некая субстанция, влияющая на развитие событий индивидуума», то есть, простыми словами, достаточно лишь сильно, безумно чего-либо хотеть, и желание, как свет фар, будет выстраивать события в жизни заранее, значит, он сам будет формировать свою судьбу и по своему сценарию. Но тем не менее вся проблема заключалась в трудности выбора, когда вокруг всегда имелась возможность получить отдых своей голове, отключившись от мира. И способом тому была водка, маленькие дозы которой перерастали в запой.

Рус часто приходил к выводу, что жизнь – дерьмо, что нет никакого смысла для него в этой жизни, чем он и оправдывал себя, свои запои. Сама схема смысла жизни вырисовывалась у него в первую очередь: приобрести навыки, необходимые для выполнения им возложенных природой на каждого человека функций – стремиться к продолжению рода, к созданию семьи, воспитанию детей. А для этого необходимо получить образование или иное ремесло, которое позволит ему выполнять обязанности по содержанию семьи и всему остальному. Но у каждого человека имеется свой собственный взгляд на вещи, следовательно, что считать смыслом жизни, зависит либо от точки зрения большинства, либо от его субъективной точки зрения. А это, как всегда, и рождало конфликт – конфликт выбора: что хорошо, а что плохо. Задумываясь над такими простыми понятиями, Рус наливал себе в рюмку водку и глушил ее нещадно в одиночку, прячась в своем маленьком мирке от остального мира. В этом, как понимал позже Рус, и есть самая страшная проблема алкоголиков: желание противопоставить свое внутреннее «Я» голосу большинства или общепринятым нормам морали для реабилитации своего поведения… Рус сломался, выбрав искушение, которое позволяло не ломать голову в поисках истины, а просто забыться. Хотя в глубине души он надеялся, что, может быть, судьба даст ему еще один шанс сделать свой выбор, потому что его внутренний голос протестовал. А пока Рус просто плыл по течению своей тихой пьяной жизни, пассивно наблюдая за миром, редко появляясь в институте.

В тот самый день Рус ехал после очередной попойки в каком-то кабаке со своим старым корешом Максом Зайцевым. Макс был очень веселым парнем, с имиджем Юрия Папанова, и всегда его афоризмы становились крылатыми среди всех общих знакомых. Например, фраза, написанная Максом Зайцевым в тетради Курсанта на лекции – «Выигрывает тот, кто забивает» – получила общее признание всех друзей. Вопервых, она подчеркивала смысл футбола – всеми любимой команды «Зенит», а во-вторых, просто расставляла все точки над «i» в особенностях жизненных ситуаций.

Но однажды на футбольном поле, где играл «Зенит», Рус выпил рюмку водки и почувствовал боль в левой груди. «Неужели сердце? – удивился он. – Допился-таки». И вот только после этого случая Рус понял, что, так и не начавшись, его слабая жизнь может неожиданно остановиться. А он еще вообще ничего в жизни не сделал. И ему стало страшно от этого. Вот тогда-то он и бросил пить. И жизнь его преобразилась. Единственное, о чем он жалел, так это о потерянном времени и потерянных знаниях, ибо в его голове не было никаких юридических знаний. Но выбор был сделан, и он решил поступить в магистратуру СанктПетербургского государственного университета на кафедру гражданского права. Гражданское право Рус сдал на отлично, за сорок дней выучив 450 статей гражданского кодекса наизусть. Но, видимо, Выбор Дьявола всегда окружает любого человека, а особенно – борющегося с искушением, которое он когда-то познал. И снова выпал на его долю ужасный выбор, который он принял, потому что этот выбор реализовывал его тайные желания, глубоко хранящиеся уже много лет, ждущие только удобного момента, чтобы стать реальностью. И этот момент настал.

Глава третья. Голос

– Как прошло?

– Босс, прошло хорошо все, но…

– Но?

– … с небольшими неувязочками.

– Не тяни, – грозно сказал босс.

– Меня видели двое. Точнее, видели не только меня, но и мое лицо.

– Кто?

– Да пацан с какой-то девкой, они обнимались, стояли за ларьком.

– Ты меня постоянно удивляешь, Ибрагим. Куда ты смотрел? – спрашивал Альберт Ибрагима. – Почему ты не убрал свидетелей?

Ибрагим молчал.

– Ахмет? Ты куда смотрел? – обратился шеф к водителю.

– Я смотрел на дорогу, – сухо ответил тот.

– Да вы, видно, совсем потеряли осторожность? Только как это с тобой произошло, Ибрагим? – спросил босс, встав с кресла, запахнув свой халат и подойдя к окну. – После того, как ты убрал Колокольчика, его родственники хотят твою голову. И мне стоит огромных усилий сдерживать их натиски. Если бы не я, тебя бы уже не было. Хоть ты и мой двоюродный дядя, я не могу ничего поделать с этим, потому что это – закон.

– Я его убил в отмщение смерти своего наставника Хуршита Томазовича, нашего прежнего босса, а месть – это закон гор! Так что это полностью оправдывает меня.

– Да, но откуда ты уверен, что дядю убили по приказу Колокольчика?

– Кто его заказал – это есть в том самом конверте, который я принес тебе, по-честному, как ты просил, не помнишь?

Альберт, конечно же, помнил, как все это было. Он получил из рук Ибрагима конверт, в котором дядя своим преемником назначал Ибрагима, передавая ему все бразды правления. Для этого необходимо было, чтобы это письмо попало на сходку воров, где были люди, которые знали почерк Дяди и могли бы подтвердить, что письмо писал он. Но Альберт письмо оставил у себя. Ибрагиму на сходке никто не поверил, а потому боссом стал племянник Альберт, а не двоюродный брат Хуршита Томазовича Ибрагим. Убрать Ибрагима Альберт не мог, потому что ему казалось, что Ибрагим знает, куда делись деньги воровского общака. Но он ошибался. Ибрагим об этом не знал, зато знал, что пока так считает Альберт, он будет жить.

– Прощения у нас не бывает, ты знаешь наши правила. У тебя есть три дня, чтобы подчистить, где наследил, понял?

– Да, – тихо ответил Ибрагим, – я все сделаю.

– Сделай это так же, как и всегда: красиво и быстро, правда, не как в последний раз.

Слова больно задели Ибрагима за живое. Воспоминания из прошлого, как серые кадры из старого фильма, заполнили сознание Ибрагима. Он помнил все слова, а также, после того, как он всадил финку в грудь Абдулы, он осознал, что поступил неверно, поддавшись искушению. И теперь он постоянно помнил об этом, жалея и мечтая вернуть все обратно, что, увы, было уже невозможно. Но в душе Ибрагим надеялся, что, возможно, ему удастся найти эти пропавшие деньги, чтобы выкупить свою жизнь.

«Но ведь цель близка, – услышал он в своей голове, – ты еще сможешь стать боссом».

Этот конверт у него попросил на хранение Альберт еще до назначения его боссом, сказав, что много зависит от того, что написано в нем, и, возможно, много прольется крови. «Поэтому дай мне его до сходняка, я его тебе верну на самом сходняке», – предложил тогда ему Альберт. А поскольку Ибрагим доверял Альберту и уважал его за то, что на Чеченской войне с Россией Альберт вытащил его на себе с поля боя, чем и спас ему жизнь, он поверил ему и отдал ему конверт. Сходка выбрала Альберта главным на том основании, что он является племянником Хуршита Томазовича и готов вложить миллион долларов в общак, который тогда пропал. Это основание Ибрагим считал неправильным, а выборы Альберта несправедливыми. Ибрагим знал, что именно в этом конверте его спасение и его будущее, но в то же время он понимал, что все везде решают деньги, а не какие-то там записки – тем более что Альберт вложил в новый общак целый миллион долларов, а потому он теперь неприкасаем. И снова Ибрагим услышал голос в своей голове, да, да, это был именно тот самый голос, который после убийства Колокольчика все чаще и чаще возникал в его подсознании: «Убей его! Сделай это прямо сейчас!» Усилием воли Ибрагим прогнал этот голос, встряхнув головой.

– Что, демонов отгоняешь? – спросил Ибрагима Альберт, лукаво поглядывая.

– Нет, – ответил Ибрагим.

– Значит, да. Я знаю обо всех твоих мыслях.

Ибрагим всегда знал, в какую игру он играет и какие в ней правила. Ему нужно было выигрывать время. Если он станет не нужен, его уберут, найдя на его место любого другого, который примет Дьявола в свою душу и будет убивать всех, на кого ему покажут, и которого ждет тот же конец, что и у всех – смерть. Иного выбора не бывает или практически не бывает, если не бежать, но тогда бегать придется всю оставшуюся жизнь. Деньги дают шанс на спасение, хотя и призрачный, или… «Можно стать самому боссом», – услышал он шепот в своей голове.

***

Ибрагим направился к станции метро Ладожская, где он застрелил стукача – Сергея Литвинова, который был сыном Якова Витальевича, начальника городской таможни, по вине которого груз с героином был взят ФСБ.

Ибрагим понимал, что он должен провести зачистку даже в целях собственной безопасности, так как если есть живые свидетели – это как бомба замедленного действия. «Пришло время жестко платить за свой выбор, я должен найти свидетеля и убрать его, и уж если не получится, тогда вплотную займусь поисками денег. Сделав зачистку, я выиграю время». «Но тебе придется убрать не только того парня в кожаной куртке, но и девушку, с которой он стоял и которая слышала твое имя», – услышал он в своей голове все тот же голос, вернувшийся вновь к нему.

Побродив около трамвайной остановки, Ибрагим купил черные очки, кепку. Он подошел к близстоящему ларьку. Покупая пиво, он заметил, что продавец одной с ним национальности.

– Салам алейкум, брат, – сказал он.

– Алейкум ассалам! – ответил ему продавец.

– Как дела?

– Хреново, брат, совсем устал от всяких вопросов, расспросов, от духоты.

– А от каких ты расспросов устал, брат? – спросил Ибрагим, откупоривая бутылку пива.

– Да тут вчера произошло убийство прямо на моих глазах.

– Да ты что? – удивился Ибрагим.

– Да я как раз смену принял, сижу, торгую, и вдруг вижу, летят две машины с проезжей части прямо в сторону остановки. Хорошо еще людей почти не было, кроме пьяных подростков и таксистов – они тут драку устроили между собой. Ну, я думаю, посмотрю, кто кому морду набьет, и тут на тебе, влетает одна машина в столб, а за ней другая. Потом вижу: из первой вываливается человек, а из второй подходит другой человек и стреляет прямо в голову тому другому. Я пригляделся – а он нашей национальности, вот вроде тебя, прическа та же, и костюм тот же. Стой-ка. А не ты ли это был? Ну-ка сними-ка очки!

Ибрагим медленно снял очки. Губы продавца затряслись от охватившего их хозяина волнения:

– Как я сразу не догадался!

«Убей, убей», – слышал в голове Ибрагим слова, которые говорил ему его внутренний голос.

Выхватив из внутреннего кармана пиджака опасную бритву, Ибрагим четким ударом полоснул жертву по горлу. Жертва, схватившись руками за горло и выпучив от страха глаза, пыталась заткнуть хлещущую из сонной артерии кровь, но все было тщетно.

– Спи с миром, брат, – сказал Ибрагим, опустив окошко ларька, направившись к метро.

«Так. Свидетелей, оказывается, больше, как бы и сейчас меня кто не запомнил. Главное, не оборачиваться, если кто мне в спину и смотрит», – думал он.

Спускаясь по эскалатору, Ибрагим заметил сидящего в углу бомжа, просящего милостыню.

– Выпить хочешь? – спросил он бомжа.

– Конечно, – ответил бомж.

– Тогда пошли за мной.

Ибрагим направился к началу платформы.

– Чего надобно? – спросил, усевшийся рядом бомж. Ибрагим, стараясь не поворачиваться лицом к внутренним видеокамерам метро, тихо спросил:

– Скажи-ка, любезный, не видел ли ты здесь вчера чего-то странного?

– Как не видеть – видел.

– Что?

– Да прибежал тут вчера пацан весь порезанный, вниз сбежал по эскалатору и вырубился.

– И что потом было?

– Ну, отвезли его в больницу на скорой.

– А в какую?

– Ну, нет, барин. Не скажу. Ты вот лучше дай сперва денег.

Ибрагим достал пятьдесят рублей и протянул бомжу.

– Нет, барин, маловато будет. Ты вот сюда лучше еще два нолика припиши и такую денюжку мне дай.

– Хватит и одного нолика. Держи, – сказал Ибрагим, протянув бомжу пятьсот рублей. – Теперь говори.

– Его в Александровскую отвезли.

– А не врешь?

– Чистую правду говорю, барин. Я сам слышал, как врач скорой помощи говорил, что везти будут его туда.

– Ладно. Деньги отработал свои.