Вышибала

Любимая женщина и ее дочь требуют моей защиты. Враг не дремлет. Он всесилен и чрезвычайно опасен. Но я должен справиться. Иначе всех нас ждет незавидная судьба.

– Ладно, мне пора. Я займусь твоим мужем.

– Будь осторожен. – В голосе Алисы чувствуется беспокойство за меня.

– Обязательно.

За окном поднимается ветер. Он воет словно дикий койот. Деревья машут мокрыми ветками, напоминают стаю оголодавших призраков. Дождь хлещет по стеклу. Мерзкая погода. Поганый город.

Пора уходить. Я целую Алису, полной грудью вдыхаю аромат ее волос. Запах духов на какое-то мгновение заполняет мои легкие, всего меня, кружит голову. Я прижимаю ее к себе и не хочу отпускать. Теперь это моя женщина. От этого мне хочется скакать по лужам дурным щенком, одновременно – остаться тут до утра. Я отгоняю от себя соблазн поддаться этому желанию, прощаюсь с Алисой и Самантой и покидаю дом.

9

Мне пришлось загнать за бесценок свой добрый старый «Форд» знакомому автомеханику из мастерской на Стетсон-роуд. Машина пойдет на запчасти. Ведь она уже засвечена у парней Донована. Теперь на ней передвигаться – это как вырядиться в балахон ку-клукс-клана и проповедовать превосходство белых в негритянском квартале. Да и наличка нужна. Ничего, перебьемся.

Я прячу деньги во внутренний карман плаща и поднимаю воротник. Паскудная погода. От мастерской до Первого городского кладбища всего несколько сот метров. По обе стороны – глухие стены складских помещений, больничный забор, редкие фонари отражаются в бесконечных лужах.

Вот и нужное место. Я прыгаю, подтягиваюсь на руках и оказываюсь по ту сторону мира живых. Включаю фонарик и быстро пробираюсь к склепу между могилами с крылатыми ангелами и распятиями. Что-то большое и черное внезапно срывается с подножия статуи, торчащей на могиле какой-то старой ведьмы, и со стоном исчезает в ночи. Но я даже не останавливаюсь.

Скажу без ложного хвастовства: любой другой на моем месте уже обделался бы от страха. Я же к местным совам давно привык. Была у меня в прошлой жизни девочка из Бельвю. Красивая, как кукла Барби. Но вот ей почему-то не нравилось заниматься любовью нигде, кроме этого кладбища. Не буду распространяться на этот счет. Скажу одно: хорошо, что эти мраморные ангелы не могут говорить.

Я прохожу несколько поворотов и оказываюсь в нужном месте. Здесь, в сухом теплом склепе жены бывшего начальника городской полиции, я и скоротаю остаток ночи. Место, что надо, – никто никогда сюда не ходит. Да и покойница вроде не против. Нигде мне так спокойно не спалось, как на Первом городском кладбище.

Просыпаюсь я от звонка Кейт:

– Черт побери, Роули, ты где?

– На кладбище, – честно отвечаю я.

– Не рановато ли? – язвит подруга, но я смотрю на часы и понимаю причину ее недовольства. Мы должны были встретиться пятнадцать минут назад.

– Припоздал, каюсь. Тут рядом такая женщина! От нее просто никак нельзя оторваться. – Я кошусь в сторону мраморной гробницы столетней покойницы.

В телефоне раздаются гудки. Спустя две минуты я уже на дороге. Кейт ждет в рассветных сумерках, привстав на своем мотоцикле. В старых джинсах и линялой майке она напоминает не столько стриптизершу, сколько младшую сестру, которой у меня никогда не было. Под глазами темные круги, руки дрожат.

– Значит, так. Второго шлема у меня нет, потерпишь. Будешь лапаться – сброшу к чертовой матери.

– Что, тяжелая выдалась ночка, Кейт?

– Ты даже представить не можешь, – отвечает она и остервенело срывается с места.

Мы едем в Старый город. Конечно, я мог бы и сам пойти туда прошлой ночью, попытаться расспросить девочек о том о сем. Если бы у меня не имелось мозгов. Скорее всего, их остатки были бы уже разбрызганы по стене подвала, которую никто никогда не покрасит в жизнерадостный цвет.

Поэтому я дождался Кейт. Я не соврал ей вчера, когда сказал, что меня ищут, поэтому мне и надо залечь там, куда даже полиция не сунется. Я просто не открыл всей правды. А это разные вещи. Ведь я не люблю врать.

Кейт селит меня в доме на окраине Старого города. Здесь живет Нэнси, ее подруга. Кейт нас представляет и катит домой спать. Я же начинаю делать то, зачем сюда и приехал.

Для начала я осматриваю дом от подвала до чердака. Его окна выходят на объект, который меня очень и очень интересует. Когда-то это была обычная водонапорная вышка. Но в последние лет десять-пятнадцать ее называют не иначе как Башня. Именно так, с большой буквы. О том, что там творилось, ходили легенды.

Но когда я заговорил о ней с Кейт, та со скучающим видом заявила, что ничего особенного там нет. Обычный бордель. Очень, правда, дорогой. Но на вопрос о том, не была ли она там, Кейт ответила, что она не дура, ей, мол, хочется еще пожить, и быстро ушла. Так что я нахожу старый ящик из-под сигар, устраиваюсь поудобнее и начинаю наблюдение.

После ночного дождя над землей поднимается серый туман. Наступает самая тяжелая для бодрствования часть утра, когда сырость пробирает до костей, больше всего на свете хочется уснуть и не проснуться. Я не замечаю, как веки мои склеиваются сами собой, но вдруг просыпаюсь, как от толчка.

Лает собака. Кто-то в костюме, с фигурой, больше напоминающей букву «О», чем «X», садится в машину возле Башни. Под мышкой у него тявкает что-то мелкое, отсюда не разглядеть. Дорогой длинный автомобиль чихает и исчезает в утренней дымке.

Спустя несколько минут из дверей Башни выходит девушка и движется в сторону Старого города. Корявая неуверенная походка свидетельствует о том, что ее ноги за ночь, возможно, так ни разу и не сдвинулись. Она идет так медленно, что мне хочется выскочить из своего укрытия и подтолкнуть ее. Но я только спускаюсь вниз и останавливаюсь за дверью.

Когда проститутка равняется со мной, я понимаю причину ее медлительности. Профессиональный костюм из кожаных шорт и короткого топика не скрывает длинных алых ссадин и порезов на теле. Кое-где на них выступила свежая кровь, некоторые успели покрыться коричневой коркой. Особенно страшно выглядит внутренняя сторона бедер. На груди алеют аккуратные красные точки. Похоже, о девушку тушили сигареты. Она еле движется, каждый шаг причиняет ей нестерпимую боль.

Я скрежещу зубами от бессильного негодования. Какие подонки могли такое сотворить?! Но сейчас мне остается лишь тенью двигаться следом. Улицы пустынны и мертвы, но это ведь не обычный район с нормальными жителями, которые выставляют за дверь пустые бутылки, чтобы честный молочник заменил их на полные. Это Старый город, где любая девица может выстрелить тебе в глаз только потому, что ей показалось, будто ты похож на ее насильника-отчима.

Внезапно колени девушки подгибаются, она приваливается к стене и сползает вниз. Я успеваю подхватить ее под руки, пытаюсь поднять. Дохлый номер – она в отключке.

– Эй, милая! – Я легонько хлопаю ее по щекам, пытаясь привести в чувство. – Скажи, где ты живешь? Давай я помогу тебе дойти домой. – Мне удается поставить ее на ноги, но глаза несчастной никак не открываются.

На вид ей лет двадцать, в обычной жизни она мила, может, даже красива. Но сейчас!.. Губы распухли, на скуле наливается фиолетовым тоном свежий синяк. Похоже, бедняга под кайфом. Я шлепаю ее по щеке чуть сильнее, пытаясь привести в чувство, но напрасно.

Глаза девушки внезапно распахиваются и фокусируются на мне. В следующее мгновение раздается крик, от которого у меня закладывает уши. Я автоматически пытаюсь зажать ей рот рукой, спустя еще мгновение слышу глухой удар. Больше ничего. Темнота.

Бесчувствие прерывается болью. Саднит все – руки, стянутые за спиной, ноги, затекшие в петлях у ножек стула. Тупо ноет затылок, по которому, похоже, кто-то здорово приложился чем-то весьма тяжелым. Такую гору, как я, – и уложить с первого раза! Уважаю. Во рту вкус крови, скула болит. Это уже от последнего удара, приведшего меня в сознание.

– Так, ублюдок, отвечай: что тебе сделала Сэнди? Почему ты ее разукрасил, как майское дерево?

Мои кисти стянуты за спиной в кожаном подобии рукавов со шнуровкой так, что я не могу пошевелить и пальцем. Высокая валькирия в красном латексном мини наотмашь бьет меня по лицу. У нее хороший удар. Я сплевываю кровь ей под ноги, чертовски красивые, надо заметить. Их тут не одна пара. Вокруг меня собралось около полудюжины живописно раздетых и очень злых шлюх.

Теперь она бьет в живот. Железный пресс выдерживает, не дрогнув. Но вслед за этим я снова получаю отличный удар в челюсть.

– Мы будем бить тебя, пока не превратишься в котлету, в кровавое месиво, чтобы и ты, и твои дружки поняли, как надо обходиться с дамами.

Среди этого сборища я знаю только Нэнси и ожидаю от нее хоть какой-то помощи.

Она танцующим шагом подходит к моему стулу, вставляет ботинок с остро отточенным каблуком мне в промежность и шипит прямо в лицо:

– Думаешь, если ты коп под прикрытием в «Глубокой глотке» и сумел втереться в доверие к Кейт, то можешь запросто разгуливать здесь и калечить девочек?! – Каблук угрожающе движется вперед.

Я глотаю комок в горле и нарочито беспечно говорю:

– Да ты акробатка, как я погляжу. А вот с логикой у вас, девочки, слабовато. Если бы я, как вы говорите, избил ту бедняжку, неужели же принес бы ее сюда, в Старый город, на собственном горбу, чтобы красотка вроде Нэнси превратила в фарш самые нежные мои места, а?

Красная валькирия вздергивает подбородок и спрашивает:

– Доказательства где?

Нэнси чуть отодвинула ногу.

Я наконец-то перевел дыхание и сказал:

– А вы у самой девочки спросите, кто ее избил до полусмерти.

– Она еще не пришла в сознание.

– И это повод меня убить? Подождите, пока придет и расскажет. Заодно позвоните Кейт. Она меня тут спрятала от копов и от людей Джеки Донована.

Ботинок Нэнси опускается и замирает рядом со стулом. Это меня обнадеживает.

– Кстати, Нэнси, я должен покаяться перед тобой. Я не пошел спать после нашего знакомства, залез на чердак и следил за Башней. Я видел, как какое-то жирное ничтожество уезжало оттуда утром с мелкой визгливой собакой под рукой. Минут за пять до того, как из тех же дверей вышла ваша избитая подруга.

– Кендис! – умильно пролепетала одна из девушек.

– Этого хмыря зовут Кендис? Да вы спятили, дамы! Можете меня ударить.

– Так ведь не пятница. – Нэнси не обращалась ни к кому, но все ее поняли.

Кроме меня.

– Кендис – собачка Донована. Померанский шпиц. Такой милый! Он без него просто никуда…

Я не успеваю дослушать сладкого лепета. В комнату входит Кейт в сопровождении девушки в красном латексе.

– Вы тут совсем ополоумели, что ли? Я же за него поручилась!

– Его нашли на улице с избитой до полусмерти Сэнди. Он продолжал ее бить. А когда бедняжка закричала – закрыл ей рот рукой. Я сама видела, у меня под домом. Ну и…

– А ты, Роули! Не надо было тебя с кладбища забирать – целее был бы.

– Я и сейчас могу туда отправиться. Почти готов. Можно врезать мне по морде еще пару раз, но я не настаиваю. А почему не пятница, дамы?

– По пятницам у нас праздник. – Красная валькирия многозначительно закатывает глаза и показывает пальцами кавычки.

Как я узнал из ее рассказа, по пятницам, в любую погоду, к Башне обычно подкатывает длинный лимузин Донована. Внутри сам Джеки и его собака. Они проходят в комнату для свиданий, отделанную очень роскошно. С кучей разных интересных приспособлений для того, чтобы один человек мог всласть поиздеваться над другим.

Кстати, я узнал, что кожаный корсет для рук, выворачивающий плечи из суставов, в который меня упаковали, называется дыба. Век живи – век учись. Спасибо, что не показали, как она работает. Девочкам, похоже, показывали.

Дважды одних и тех же девочек на свои развлечения в Башню Джеки берет редко. Он любит, когда кожа без изъяна, а после него таким похвастаться не может ни одна из местных обитательниц.

Красная валькирия расстегивает высокий ворот. Мне вдруг до дрожи хочется закурить. Вокруг шеи, по острым смуглым ключицам, корявится надпись – похоже, сделанная когда-то не очень острым ножом: «Я потаскуха».

Затянувшись и переведя дух, я вслух удивляюсь:

– Как вы его до сих пор не убили?!

– Никак. Там ты пребываешь под действием странного наркотика, заставляющего испытывать адский коктейль из животного, всепоглощающего страха и возбуждения. Веришь, я стонала от удовольствия, пока он резал меня, подвешенную на дыбе. Это потом ты в течение нескольких месяцев просыпаешься от собственного крика. – Красная валькирия застегивает молнию и закуривает сигаретку, вставленную в янтарный мундштук.

– Опять же, в Башне Джеки не жадный, – говорит она. – За одну ночь можно заработать столько, что хватит оплатить годичное содержание ребенка в хорошем месте. Если выживешь. Это останавливает девочек от ответных карательных мер. Ну и в-последних. Если с Донованом что-нибудь случится и следы приведут в Старый город, то нам крышка. Мы и так вынуждены бесплатно обслуживать его дружков из полицейского управления «для поддержания добрососедских отношений». Так они говорят. Уроды! Если бы кто-нибудь расквитался с Джеки Донованом, я поставила бы за упокой его души самую толстую в мире свечу. Потому что этот человек не жилец, хоть и герой.

– Эй, дамы, полегче! А почему Донован приезжал в Башню сегодня, в среду?

Кейт хмыкнула, закатила глаза и заявила:

– Похоже, ты один не в курсе, что его жена бросила. Да еще, говорят, и рога наставила. Бесится он. Так что, девочки, будьте начеку.

10

Тихая звездная ночь за открытым настежь окном. Влажная жара. Мы лежим на кровати после бурного секса. Приятная нега разливается по всему телу, каждая мышца расслаблена, как после хорошего массажа.

Впрочем, так оно отчасти и было. Несмотря на свое состояние, Алиса демонстрировала чудеса акробатики. У меня было ощущение, что мы сливаемся в каком-то первобытном экстазе, где нет понятий о морали, благопристойности или чопорности. Мы в другом, свободном и счастливом мире. Любое действие, которое приносит радость и удовольствие тебе и любимому человеку, здесь прекрасно и оправданно. Мне кажется, Бог придумал секс, чтобы иногда напоминать нам, что такое рай.

Голова Алисы покоится на моем плече. Я слышу стук ее сердца. Сейчас есть только мы. Два человека, которых свел случай в этом проклятом, забытом Богом городе.

После небольшого перерыва мы продолжаем. Удивительно, но после стольких побоев эта женщина способна самозабвенно отдаваться страсти. Ее стоны, уж поверьте, не от боли. Обессиленные и опустошенные, мы на какое-то время проваливаемся в блаженное забытье.

Я открываю глаза с первыми лучами солнца. Алиса лежит рядом и смотрит на меня. Знакомый момент. Почти все женщины по утрам вот так пялятся на своего мужчину. Они это называют «любоваться». Мы продолжаем лежать, не произнося ни слова. Близкий человек – это тот, с кем есть о чем помолчать.

Алиса берет с ночного столика сигарету, закуривает. Белая змейка дыма поднимается к потолку. Любовница прижимается ко мне словно кошка.

Внезапно в комнату без стука заходит Саманта.

– Доброе утро. Не спите? – спрашивает она как ни в чем не бывало.

Алиса абсолютно не стесняется дочери и даже не поворачивает головы в ее сторону. Я изумленно и смущенно смотрю на Саманту, поражаясь ее бесцеремонности. Мы лежим голые. Все, что я успеваю, – прикрыть бедра шелковой простыней, которая валялась у кровати.

Видимо, у них в семье принято относиться к подобным вещам без лишнего смущения. Все-таки я старомоден в интимных вопросах.

– Тебя будто поймали на воровстве, – с улыбкой произносит Алиса. – Расслабься, Саманта тебя не съест.

В прямом смысле, конечно, не съест. Но я замечаю, с каким восхищением и интересом она рассматривает мое тело. Я, признаться, успел отвыкнуть от такого.

Ее глаза блестят. Шестнадцатилетняя девочка с восхищением рассматривает рельеф моих бицепсов, кубики на торсе. Достаточно одного женского взгляда, чтобы понять, насколько она видит в тебе мужчину. То, что Саманта позитивно оценила мои физические данные, – слабо сказано. Мне не по себе от этого взрослого взгляда, хочется накрыться одеялом с головой. Такой взгляд я встречал лишь у опытных женщин, профессионалок из Старого города. Причем девушку нисколько не смущает, что рядом лежит ее мать и что мы с ней… Вы поняли.

Я покосился на Алису – ноль реакции, ни малейшей толики ревности. Лежит, прикрыв глаза. В руке догорает сигарета.

Я аккуратно беру окурок, тушу в пепельнице, не выдерживаю и спрашиваю как можно раскованнее:

– Ну что, долго еще будешь стоять? Скоро дыру на мне прожжешь.

Алиса лениво проводит пальцем по моим выступающим мышцам и протягивает:

– Ах, как ты мил в своей наивности, Роули. Ты нравишься девочкам. Пора бы привыкнуть. Тебе должно быть лестно ее внимание. Как психоаналитик говорю: то, что она заинтересовалась таким мужчиной, как ты, куда лучше, чем если бы она восхищалась женщиной. Явная гарантия, что не вырастет лесбиянкой. В последнее время в городе пороков царит увлечение однополой любовью среди молодых девушек. Похотливых самцов хватает, а настоящие мужчины в дефиците. Их понять можно, но все-таки…

Саманта улыбается и спрашивает, принести ли кофе. Она подмигивает мне от двери и уходит. Алиса грубо притягивает мое лицо к себе и жадно целует. Моя кровь начинает быстрее бежать по венам, дыхание учащается. Что делает со мной эта женщина!

Я хочу, чтобы этот поцелуй длился и длился, но в мозгу зажигается красная лампочка. Стоп, есть куда более насущные проблемы! Нужно избавляться от Джеки.

Я мягко отстраняюсь, целую Алису в ухо.

– Хочу у тебя кое-что спросить. По делу.

Женщина приподнимается на локте и внимательно смотрит на меня.

– Короче, есть небольшая проблемка. Где можно найти баллон сжиженного газа? Лучше, конечно, два.

Дверь открывается без стука. Саманта заносит поднос с тремя чашками дымящегося напитка.

Я замолкаю, но Алиса как ни в чем не бывало продолжает начатый разговор:

– Зачем они нужны? Впрочем, тебе видней.

– Это касается нашего общего плана. – Я не хочу вдаваться в подробности при девочке, но она пьет кофе и смотрит в окно.

Алиса массирует мне плечи и произносит:

– Прекрасно. Я знала, что ты что-нибудь придумаешь.

Она встает с постели, подходит к окну. Передо мной рядом стоят две идеальные женщины. Одна – красавица в пору расцвета, другая только обещает ею стать. Нет ничего совершеннее женского тела, этих грациозных изгибов бедер, плеч, шеи! Моя семья.

Алиса потягивается, оборачивается ко мне и говорит:

– Я знаю, где достать баллоны. Помнишь горбуна из крематория? Он тебе точно поможет.

11

В моем логове в Старом городе на удивление тихо. Если, конечно, не считать периодического воя полицейских сирен где-то вдалеке. Но, проведя всю жизнь в редкостной дыре, таких звуков уже не замечаешь. Полная темнота.

Неожиданно для самого себя я проспал весь день. Хотя чему тут удивляться? Предыдущая бессонная ночь с Алисой изрядно истощила мои силы. На часах почти полночь. Пора. Я быстро одеваюсь, выхожу на улицу.

К крематорию пробираюсь на старом арендованном «Бьюике» безлюдными и темными улочками. Несмотря на поздний час, неоновые рекламы призывно светятся всеми цветами радуги. У шлюх Старого города рабочий день, точнее ночь, в самом разгаре. Мужики, залившись алкоголем, снимают приглянувшихся ночных бабочек в стрип-клубах, барах, прямо на улице. Ее величество похоть царит здесь, и никому не улизнуть от ее липких чар.

Я подгоняю машину к заднему двору крематория. В предыдущий свой визит сюда я думал, что это мое первое и последнее посещение данного заведения. Но, как говаривала моя мама, никогда не знаешь, где тебя найдет судебный исполнитель.

Уже на подходе в нос мне ударил тяжелый, прибивающий к земле запах. Лилии, ладан и что-то еще. Сладковатое, приторное, внушающее почти животный ужас. Смрад подгнившей плоти, замаскированный «тяжелой артиллерией» церковных ароматов.

Я прикрываю рукавом нос и краем глаза замечаю, что у джипа, припаркованного рядом, на водительской дверце опущено ветровое стекло. В салоне пусто. Будь это авто горбуна, он поставил бы его на территории крематория. Значит, у него гости.

Это меня настораживает. Подхожу к ограде, пролезаю внутрь сквозь дыру в сетке, сливаюсь с шершавой кирпичной стеной. Недалеко отсюда «Глубокая глотка». Люди Джеки Донована рыщут в поисках моей шкуры. Не исключено, что они могут прямо сейчас прочесывать ближайшие кварталы.

Я продвигаюсь к служебному входу. У мусорных баков слышен шорох и писк. Это крысы. Их тут развелось видимо-невидимо. Истреблять грызунов некому, да и плодятся они в геометрической прогрессии.

Я останавливаюсь у двери и прислушиваюсь. Внутри тишина. Дергаю ручку – дверь бесшумно открывается. В конце узкого темного коридора – лестница, ведущая вниз.

Я бесшумно спускаюсь и попадаю в комнату техперсонала. Горит ночник. На деревянном столе в углу тарелка с остатками супа. В другом – продавленный диван. Видимо, горбун здесь и живет. Незавидная судьба – всю жизнь провести рядом с мертвецами. Хотя, впрочем, от них значительно меньше проблем, чем от живых.

Дверь в просторное помещение крематория приоткрыта. Жерло огромной печи урчит, как желудок голодного зверя. Двухстворчатый шлюз открыт, в нем мелькает адское пламя.

На транспортере стоит гроб, в нем лежит девушка, связанная по рукам и ногам. Она неподвижна. Блузка разорвана. Я замечаю идеальную, главное – хорошо знакомую силиконовую грудь. Внутри меня все холодеет: это же Кейт, черт побери!

Я еле сдерживаюсь, чтобы не сорваться с места и не побежать туда. Неужели она мертва? Я делаю глубокий вдох, считаю до трех и беру себя в руки. Спокойно, Роули, не наделай глупостей. Присмотревшись, замечаю, как грудная клетка Кейт тихонько вздымается и опускается. Жива! Но как она здесь оказалась?

Я слегка надавливаю на дверь, щель становится шире. Теперь мне понятно, что происходит на самом деле. В нескольких метрах от печи на полу лежит горбун. Его лицо, превращенное в кровавое месиво, повернуто в мою сторону. Вокруг головы растеклась большая темная лужа. Сполохи огня пляшут на крови и на лице мертвеца, придавая им некое адское подобие жизни.

Откуда-то сбоку слышны шаги. Я прижимаюсь к стене, нащупываю за поясом рукоять пистолета и кладу палец на предохранитель. К гробу, в котором лежит несчастная Кейт, подходят двое мужчин. Высокий брюнет с пижонскими усиками и бритый боров, фунтов четыреста весом. Оба в темных брюках на подтяжках, белые рубашки в крови. Само собой, у каждого по «магнуму».

Я узнаю подонков Джеки Донована. За этими головорезами в городе давно ходит дурная слава садистов, готовых мать родную пристрелить, лишь бы угодить боссу.

– Эй ты, грязная шлюха, очнись! – Усатый негодяй с размаху бьет Кейт по щеке.

Девушка вздрагивает и вскрикивает от боли.

– В последний раз спрашиваем. Больше шанса ответить у тебя не будет. – Он приказывает своему напарнику: – Покажи ей, что мы не шутим.

Толстяк подходит к пульту, нажимает кнопку, и лента с гробом приходит в движение. Дикий крик Кейт разносится эхом по крематорию. Усатый делает знак, и его напарник останавливает транспортер.

– Как видишь, становится жарковато, дорогуша. Нам хорошо известно, что вы с Филом Роули близкие друзья. Не сомневаюсь также, что ты знаешь, где его искать. Боюсь, если не скажешь – тебе будет очень больно.

– Поджаришься, как пирожок с мясом, – с ухмылкой произносит толстяк.

– Сначала мы пустим ленту очень медленно. Ты будешь чувствовать, как поднимается температура воздуха, как твоя прекрасная кожа покрывается волдырями. Потом ты почуешь запах собственной жареной плоти. Нет, ты умрешь не сразу, будешь мучиться, громко молить о пощаде.

Я больше не могу слушать эти мерзости в адрес несчастной Кейт, достаю пистолет и направляю на усатого типа. Грохочет выстрел. Он падает на пол, хватается за живот, громко стонет от боли и матерится. Я распахиваю дверь, делаю пару шагов и шарю взглядом в поисках толстого поганца. Но тот словно сквозь землю провалился.

– Фил, это ты! – облегченно произносит Кейт, приподняв голову. – Осторожно!

Едва я успеваю развернуться, как сбоку на меня налетает огромная туша и сбивает с ног. Мой пистолет отлетает футов на пять. Я не успеваю подняться, как толстяк наваливается всем весом. Похоже, я переоценил свои силы.

Мой противник оказался опытным бойцом. Он достает пистолет, но мне удается выбить оружие, и оно отлетает к противоположной стене. Мы обмениваемся ударами, но боров давит мне на грудь, не дает дышать, и я чувствую, что теряю силы. Удары ногами, коленями по почкам – все тщетно. Такое ощущение, что он сделан из железа или чистого жира.

– Этот гад меня подстрелил! – вопит усатый бандит в другом конце огромной комнаты. – Черт, как же больно! Кончай его и вези меня к врачу. Кровь хлещет, как из свиньи!