Парадокс Гретхен

– Валер, ты представляешь, что она с нами сотворит вообще? – испуганно приставала Ася к Валерке, первой узнав от него о готовящихся переменах. – Она же уничтожит тут нас всех одной левой…

– Да ну тебя, Аська, не нагнетай! С чего это ей вдруг вас уничтожать взбредет в голову? С кем она работать-то будет? Она ж в рекламном деле вообще ни бум-бум! Да она на первых порах, наоборот, вам всем в рот смотреть будет!

– А потом?

– Что – потом?

– Ну, когда она в наши рты насмотрится и в курс дела вникнет? Тогда что? Ты думаешь, она нам простит, что мы все были свидетелями твоего скоропалительного романа, то бишь ее унижения? Ты, Валерка, женщин совсем не знаешь…

– Ой, ну что ты так всегда и всего боишься, Аська?! Раздуешь проблему из ничего и трясешься вся… Катерина – совсем неглупая баба, между прочим! Да и выхода у меня другого нет, сама понимаешь. Если я ей свою фирму сейчас не отдам, она меня тоже в покое не оставит. А так – пусть работает, пусть всю свою нерастраченную энергию этой деятельности отдает. Так и унижение свое, как ты говоришь, легче переживет…

– Ага! Она его на нас и выместит, уязвленное самолюбие свое!

– Ладно, Аська, успокойся. Не нагнетай. Да и дело уже сделано – назад не повернешь. Прими все как есть – так уж сложилась ситуация, иных вариантов нет… А насчет Катерины не волнуйся. В общем и целом она очень даже ничего, вполне хорошая баба…

«Хорошая баба», как и предполагала Ася, действительно оказалась весьма далекой от подобного определения в свой адрес. И все дальнейшие события, увы, подтвердили грустные Асины прогнозы. Присмотревшись-примерившись и быстренько набравшись мало-мальского опыта, Катерина начала поочередно выщелкивать, как шашки с доски в детской игре, по одному сотруднику из особо ей не понравившихся. Тех самых, которые и были свидетелями-предателями. Мужиков в основном, с кем особо был близок раньше Валерка и кто вхож был в их дом. Многие и сами быстренько подыскали другую работу, оберегая себя от лишних стрессов, – кому ж охота быть выгнанным-уволенным? Если даже и причина имеется для этого в наличии: и банальная, и объективная – все равно не хочется. В общем, распался коллектив. В агентстве через три месяца после Валеркиного коварного предательства остались практически одни женщины. Ну, кроме двух водителей да дюжего охранника на входе, конечно. Да и тех вполне можно было заменить при желании. Тоска…

Асе все время казалось, что и к ней Катерина с самого первого дня слишком уж подозрительно присматривается. И улыбается при этом как-то странно: не поймешь – то ли сердится, то ли дружить хочет… А недавно вдруг спросила, не знает ли она, какую обычно зарплату платят офис-менеджерам в других фирмах, из чего Ася сделала первый печальный вывод: пора и ей, Асе, подыскивать себе другое место работы. Своими переживаниями и планами она даже поделилась с секретаршей Леночкой, на что девятнадцатилетняя Леночка вполне резонно заметила, что для поисков новой работы у Аси возраст совсем не тот – скоро сорок стукнет. Старуха почти. И вообще, по Леночкиным словам выходило, что в таком солидном возрасте уже и предлагать-то себя другим работодателям не вполне прилично…

– А что же мне тогда делать? – ошарашенно заморгала подкрашенными ресницами Ася. – Дома сидеть, что ли? У меня же двое детей на руках…

– Ну, я не знаю, Ася, ну, придумайте тогда что-нибудь! – скорбно развела руками Леночка, хватаясь за трубку зазвонившего телефона. Скороговоркой выпалив кому-то вежливо-быстрый текст про отсутствие на месте руководительницы и совершенное свое неведение о времени ее появления в офисе, продолжила: – Тут, знаете, нужна фишка какая-то особая… Вот, например, можно пожаловаться, что вас муж бросил! А что? Вот Анна Ильинична из бухгалтерии, когда такое Катерине про себя рассказала, так они после этого чуть ли не подругами стали! А?.. Как вам идея?

– Нет, Леночка, плохая это идея… – вздохнула горестно Ася. – Мы же с Валеркой… То бишь с Валерием Федоровичем – одноклассники бывшие, и он вполне ей мог рассказать раньше, что муж мой погиб три года назад…

– Так вы с бывшим шефом одноклассники? Вон оно что… Ну, тогда вам действительно хана, Асенька…

…На работу в это утро она все равно опоздала. И порядочно так, на полчаса целых. Каждый из сотрудников уже успел, наверное, за эти полчаса к вожделенной кофеварке в ее «бистро» сунуться. Приучила же на свою голову. Теперь уж и задержаться нельзя… Она не успела еще снять плащ, как к ней заглянула встревоженная Леночка и, округлив большие глаза, проговорила испуганно:

– Ася, вас Катерина уже три раза спрашивала! Вы чего так опоздали? Случилось что-нибудь, да?

– Лен, а она злая сегодня? Или так себе?

– Ну да, не в духе… Я ей сказала, что вы в соседнюю лавку за свежими салатиками убежали. Так что врите правильно, ага?

– Спасибо, спасибо, Леночка. Я твоя должница. В следующий раз я тебя тоже прикрою…

«А будет ли он вообще, следующий раз-то?» – промелькнула у нее в голове тоскливая мысль, пока она мчалась быстрой испуганной мышью в кабинет начальницы. Робко постучав, Ася вошла и встала у порога с виновато-пристыженным видом, как натворившая неприличных дел школьница. Чувство вины ощущалось так остро, так объемно, будто легло несусветной своей тяжестью на плечи и потянуло их вниз. Ася наклонила голову, закусив губы, задрожавшие от страха и напряжения.

– Заходите, Ася. Садитесь. У меня к вам вопрос. И не вопрос даже, а претензия.

– Да, я слушаю… – пытаясь изо всех сил унять трусливую внутреннюю дрожь, тихо проговорила Ася.

– Вот ответьте мне, пожалуйста, у нас тут что, богадельня? Или приют для бедных голодных странников? Никто целыми днями не работает, все только в этом вашем буфете толкутся! Я что, обязана всех кормить? Это хоть в одном трудовом законе написано, что работодатель обязан кормить своих сотрудников? А? Я вас спрашиваю, Ася, чего вы молчите?

– Нет…

– Что – нет?

– Ну, нигде не написано… Но ведь у них и официального перерыва нет…

– И что? Это значит, что они должны целый день напролет проводить над тарелкой с чашкой? Вам не кажется, что все это несколько странно? Превратили офис в столовую и рады! Мне кажется, пора прекращать это безобразие. А вы как думаете?

– Я? Я не знаю… То есть все правильно, конечно… Это ваше право…

Ася сбилась и замолчала. Сидела, низко склонив голову и боясь поднять глаза на строгую Катерину. Как скажешь начальнице, что Ася вообще, даже приблизительно об этом ничего не думает? Как просил ее Валерка в свое время, так и делала. Чтоб все довольны были. Чтоб сыты. Чтоб никто и никуда не убегал…

– И потом, я как-то не совсем понимаю ваши основные обязанности здесь, Ася. За чистотой следят уборщицы, канцелярские принадлежности могут покупать себе сами сотрудники, а за их питанием следить – так это вообще нонсенс какой-то, здесь не детский сад с нянечками. Чем вот вы сейчас намерены заняться, например? В ближайшие полчаса?

– Ну… Надо заказать бумагу для принтера и факса, надо съездить к энергетикам сверить счета – у нас переплата идет, потом там от арендодателя нашего письмо лежит, он просит согласовать условия для продления договора, потом…

– Ну ладно, хватит. Я поняла. Идите работайте. А насчет вашего буфета – изложите мне предложения к концу дня. С учетом всех моих замечаний. Будем что-то решать… Выдумал же умник какой-то должность такую – офис-менеджер… Господи…

Катерина презрительно дернула плечом и уткнулась в бумаги, вертя между большим и указательным пальцем красивую тоненькую авторучку. Ася тихо поднялась со стула, обреченно побрела к дверям, стараясь не стучать каблуками, больше ступая на носки. Выйдя из кабинета начальницы, вдруг ощутила страшную усталость, похожую на равнодушное смирение перед гибелью. Опять стало до слез жаль себя, и она даже стоически донесла эти слезы до своего маленького кабинетика, забитого канцелярскими принадлежностями и разного размера коробками и коробочками со всякими необходимыми в хозяйстве вещами. А чуть всплакнув, тут же это дело и прекратила – работы и в самом деле было много. Ее всегда хватает у тех, кто не кричит на каждом углу об авралах и недостатке времени, кто исполняет свои обязанности без показного рвения, незаметно для других, но постоянно, честно и добросовестно. Асе до конца дня и подумать больше некогда было о нависшей над ней угрозе потери работы и заработка, тревожные мысли возникли вновь лишь в переполненном автобусе, в котором она возвращалась вечером домой. Вернувшиеся беспокойство и страх встали перед ней беспощадным вопросом: а куда ты, матушка, и в самом деле устроишься в свои почти сорок лет? И где еще такую зарплату найдешь, которой баловал тебя Валерка на протяжении долгих пяти лет? И слава, слава богу, что у тебя есть такие друзья, как Жанночка с Левушкой, не бросают они тебя, бедолагу, на произвол судьбы…

Вечером она позвонила Жанночке. Как-то само собой установилось у них это строгое правило: каждый вечер Ася должна была ей звонить и рассказывать обо всем, что случилось за день. И спрашивать мнения. И совета. И слушать комментарии. И не спорить, не дай бог…

Жанночка выслушала ее невеселый рассказ о произошедшем утреннем разговоре с начальницей будто даже и с удовольствием. Задавала вопросы, смаковала-уточняла детали – в общем, проявляла живейший интерес к событиям у Аси на работе. И хохотнула даже весело в трубку, обозвав Катерину Дунькой, которую пустили в Европу, – офис-менеджер ей в агентстве, видишь ли, лишним ртом показался. И на той же радостной ноте вдохновенно начала убеждать Асю в крайней безысходности ее положения, и голос подруги звучал при этом так бодро и жизнерадостно, будто речь шла о каком-то давно ожидаемом Асей удачном стечении обстоятельств, которое вот-вот должно произойти, принеся с собой надежное благополучие, и дело лишь за малым – терпеливо подождать, отбросив всякие сомнения:

– Да ты даже и не думай, Аська! И не обманывай себя! Она обязательно тебе зарплату урежет, вот увидишь! Раза в два точно урежет! Уж она на тебе отыграется, это и загадывать заранее не надо! Так что будь готова. А как наиграется, так сразу и пинка хорошего под зад даст! И правильно сделает. А как ты хотела? Баба же руководить да командовать вами пришла, а не дружбу водить! Да и зачем ей с тобой дружить, подумай? Ты для нее – не тот формат… И ты это в первую очередь должна для себя уяснить.

– Жанночка, ну как же… Как же это – зарплату урезать? Или, того хуже, выгнать? Нет, это несправедливо… У Валерки никогда по поводу моей работы замечаний не было…

– А ничего, проглотишь и переморгаешься! Куда ты денешься? – вновь жизнерадостно констатировала Жанна, довольно хохотнув. – Так уж этот мир устроен, и ничего с этим не поделаешь – кто-то на ком-то обязательно должен отыграться. Так почему не на тебе? Слушай, Аськ, а с другими она так же себя ведет?

– Да еще хуже, говорят…

– Лбами сталкивает? – допытывалась подруга.

– Как это?

– Ну как, как! Не знаешь, что ли? Это называется «разделяй и властвуй»… Когда людей специально друг против друга настраивают, и они грызутся между собой до потери человеческого облика. Таким коллективом и управлять гораздо легче, и позабавиться можно всегда. Вот Левчик, например, постоянно так со своими людьми поступает. А потом наблюдает…

– Нет, Жанн, такого я не замечала. Никого она лбами не сталкивает.

– Ну и дура, значит! Или не научилась еще! Или во вкус не вошла! Вот я бы на ее месте обязательно какой-нибудь скандальчик-междусобойчик устроила… И поглядела бы со стороны… И определилась…

В общем, ничего путного ей Жанна не посоветовала. Асю даже обида кольнула слегка, когда, попрощавшись с подругой, она положила трубку. Как в детстве, когда бежала к маме, чтобы она пожалела за содранную коленку, а мама вместо жалости и утешения подзатыльник отвешивала за испачканное платьице… И тут же почему-то вспомнился Асе ее утренний кошмар, навеянный Светкиными дурацкими фантазиями, только странно как-то вспомнился. Потому что вместо Светки в Жанну начала превращаться уже сухопарая и бледнолицая Катерина: начала раздаваться в теле, смуглеть лицом, чернеть волосами и весело прихохатывать Жанниным низким голосом:

– Ничего, Ася, ничего, переморгаешься, куда ты денешься…

Ася сильно встряхнула головой, чтобы отогнать от себя разом и обиду, и наваждение это дурацкое, и даже ласково провела рукой по телефонной трубке, будто пытаясь загладить вину за свое буйное воображение. Чего это она, в самом деле. Ей ли на подругу обижаться? Да если б не Жанночка с Левушкой, она бы с детьми уже давно пропала, сгинула бы из этой жизни к чертовой матери…

4

А на следующее утро Асю ждал еще один неприятный сюрприз: из комнаты сына выплыла, на ходу завязывая пояс Светкиного халата, заспанная Марго и, вежливо с ней поздоровавшись, прошествовала гордо в ванную. Ася только ахнула ей вслед – вот уже до чего дело дошло…

Нет, она не была, по большому счету, ни ханжой, ни блюстительницей чужой нравственности. Все эти современные молодежные отношения, модные так называемые гражданские браки Ася понимала и принимала, конечно же. Но Павлик… К нему, как ей казалось, это вообще не должно было иметь никакого отношения. Потому что у Павлика должно быть все, все по-другому. Примерно так, как она для него и задумала: сначала диплом, потом хорошая престижная работа под крылом у Левушки, чтоб ходил непременно в дорогом костюме, в галстуке, чтобы ожидали всякого рода блестящие перспективы, потом женитьба на хорошей девушке из благополучной семьи, потом свой уютный дом, потом дети… А тут вдруг нате вам – утренняя Марго в Светкином халате! Нет уж, не бывать этому…

Ася кое-как дождалась, пока Павлик проводит девушку до входной двери и вернется на кухню. Прямо все клокотало у нее внутри от нетерпения. И уже совсем было открыла Ася рот, чтобы высказать сыну свое недовольство, но Павлик вдруг сам проявил инициативу, прямо с порога кухни заявив:

– Мам, ну зачем ты себя ведешь так невежливо? Чего ты вызверилась на девчонку, не пойму? Она тебе что-то плохое сделала? Мы, между прочим, уже пять лет встречаемся, и, я надеюсь, ты не думаешь, что мы только под луной гуляем и за ручки держимся…

– Паша! Как ты со мной разговариваешь? Ты что…

Ася выразительно шмыгнула носом и отвернулась к окну. И растерялась даже. Чего это он хамит? Непривычно как…

Детей своих Ася всегда в строгости растила. С самого их младенческого нежного возраста не дозволялось им никаких капризов и баловства. И никакой такой свободы действий, как другие родители, она тоже не приветствовала. Что это за воспитание такое, когда все можно? Можно только то, что действительно можно, и все! Иначе на шею сядут. Вот попробовали бы они хоть раз Асе истерику устроить… Еще чего! Ей всегда было странно наблюдать, как малые дети берут власть над своими родителями, как закатывают сцены в магазинах, топая ножками и визжа, требуя купить себе все, что ни захотелось. Она, Ася, помнится, уничтожала все детские капризы на корню, в самом их зародыше – Павлик со Светой и пикнуть не смели где-нибудь в общественном месте. Да и дома тоже. А чтоб матери нахамить – о таком и подумать страшно было. И вот, пожалуйста, дождалась!.. Враг она им, что ли, в самом деле? Подумаешь, на девчонку не так взглянула! Потому и взглянула, что не нравится она Асе. Потому что не она сейчас нужна Павлику. Потому что мать лучше знает, что ему сейчас действительно нужно…

– Ну, мам… Ну, чего ты… Обиделась, что ли? Я вполне нормально с тобой разговариваю! Просто ты слышать меня не хочешь…

Павлик вздохнул и, удрученно замолчав, уселся напротив на кухонный стульчик, пытаясь заглянуть матери в глаза.

– Ну, не плачь, чего ты…

– Да, не плачь… – тихо всхлипнула Ася, вытирая дрожащими маленькими ладошками слезы со щек. – Мне так трудно одной вас поднимать, я ведь только ради вас со Светой и живу теперь. Как папы не стало, мне кажется, и меня самой будто нет совсем… А еще ты хамишь…

– Да не хамлю я, мам! Мне странно просто – чего ты на девчонку так взъелась?

– Да, взъелась! А зачем ты ей голову морочишь? Вон до чего уже дошло – домой, в постель свою затащил! Так и опомниться не успеешь, как она тут жить останется!

– Ну, и останется. И что?..

– Павлик, да ты с ума сошел… Что ты говоришь такое? Тебе же учиться надо! Тебе же еще три года учиться, ты не забыл? Да и после тоже… На ноги вставать…

– Ну и что? Маргошка-то тут при чем? Она мне помешает на ноги встать? Гирями на них висит?

– Да, Паша, висит! Ты просто не замечаешь этого, а я вижу! Потом захочешь эти гири сбросить, да поздно будет! Вот возьмет и объявит тебе завтра о своей беременности, что тогда делать будешь?

– Ой, мам, ну прекрати, ради бога, – поморщился недовольно Пашка, – ты прямо как с Луны свалилась или из прошлого века вынырнула… И вообще, мам, не вмешивалась бы ты, а?..

– То есть как это – не вмешивалась? – подняла на сына холодные и злые глаза Ася. – Я должна спокойно смотреть, как никчемная девица ломает твою судьбу, и молчать при этом?

– Ну почему никчемная, мам…

– Да потому! Потому что я это вижу! Нормальная и воспитанная девушка не останется ночевать у парня! Потому что есть общепризнанные правила морального поведения: ей должно быть неловко при мне, твоей матери, и перед своими родителями, которые ее дома ждут! И беспокоятся! И вообще, тебе сейчас не об удовольствиях плотских надо думать, а об учебе! Надо уметь правильно расставлять акценты, сынок! Всему свое время…

– Жить по плану, значит? – скептически усмехнулся юноша.

– Да, сынок, именно так. По плану. А иначе нам с тобой нельзя. Не можем мы иначе.

– Ага. Только давай уточним – по твоему плану…

– Ну зачем ты так? Правильнее будет, по нашему… Согласись – институт закончить необходимо? Необходимо. Место хорошее получить надо? Надо. Материально-жизненную базу себе заработать нужно? Нужно. А потом уж и семейную жизнь начинай, какую захочешь, – хоть гражданскую, хоть официальную…

– Так это тебе так надо, мам. А ты не задумывалась над тем, нужно ли все это мне?

Пашка произнес последние слова совсем тихо, едва слышно и будто равнодушно даже, словно обращаясь, скорее, к самому себе, а только Ася испугалась вдруг. Очень испугалась. Повеяло от его тихого голоса чем-то тревожным и незнакомым, и захотелось отгородиться, спрятаться от его непонятного вопроса, от этих новых, вызвавших сильное беспокойство интонаций сына или убежать куда-то поскорее… Правильно, лучше убежать, чтоб не развивать тему, не дай бог…

– Ой, Павлик, ну что ж я тут с тобой сижу-то – опять на работу опоздаю! – резво соскочила она со стула и метнулась суетливо в прихожую. – Второй день уже! С ума тут с вами сойдешь, господи…

Быстренько собравшись, Ася выскочила из квартиры и даже лифта ждать не стала – застучала каблуками вниз по лестнице, как будто гнался кто за ней. Как будто кто-то жестокий и неумолимый хотел непременно настичь ее и отнять детей, таких хороших и послушных, разумно вставших на правильную жизненную дорогу, не выходящих за пределы ее рамочек-ограждений, таких любимых и любящих…

Выйдя из автобуса на остановке, находящейся недалеко от офиса, Ася прямиком было отправилась в знакомый супермаркет, чтобы прикупить по привычке колбаски-сыру-салатиков для своего «бистро», да вовремя одумалась. Она так и не сумела сочинить вчера никаких «дельных предложений» по поводу не понравившихся начальнице методов кормления сотрудников: сидела-сидела за чистым листом бумаги, и ничего путного Асе в голову не пришло. Ну какие такие тут могут быть предложения, в самом-то деле? Если жаба тебя душит – не корми. Вот и все. Предложения какие-то… Вот написать бы вместо них одну эту короткую строчку про жабу, да и положить начальнице на стол! Только ж Ася никогда на такое не осмелится. Это же конфликт будет. С последующим выяснением отношений. А отношения выяснять она страсть как не любит, да и не умеет. И даже с родными детьми в том числе, как выяснилось…

Весь день ее не покидало странное и тревожное чувство неясной угрожающей опасности, возникшее так внезапно после утреннего разговора с Павликом. Но временами оно все же стихало, уступая место возмущению, – да как он смеет вообще?! Она что, плохая мать? Она зла ему желает? Или радоваться должна присутствию в доме этой пустой и наглой девчонки, которая даже на первый взгляд ему не пара и которая только отвлекает его от занятий? И вообще, что происходит с ее детьми? Оба как с цепи вдруг сорвались. Одна фантазировать принялась по поводу захвата ее внутренности бедной, ничего не подозревающей Жанночкой, другой матери начал хамить да обвинять бог знает в чем… Как же он там сказал? Ага, вот: вроде того, что не хочет больше жить по ее планам. Ну, и не бессовестный ли? Как будто она чужая ему. Кому же, как не матери, жизнь своего ребенка планировать? Сами инфантильные еще, ничегошеньки не могут самостоятельно пока, а туда же…

Ася считала, что сама она инфантильной никогда не была, – жизненных предпосылок для этого не имелось. Быстро училась самостоятельности, так как мама растила ее одна, без мужа и безо всяких там дедушек-бабушек, и жизнью единственной дочери не интересовалась совсем. Некогда маме было – она свою личную жизнь изо всех сил пыталась наладить, все искала свое женское счастье. Асе только и оставалось, что ставить ее в известность по поводу уже свершившихся событий: «Мама, я поступила в институт! Мама, я вышла замуж! Мама, ты скоро будешь бабушкой…» Это мама уже потом, в старости, когда осталась совсем одна, свою личную жизнь так и не устроив, начала осаждать Асю пристальным вниманием и требовать положенную ей дочернюю любовь. «Поскольку у меня своей жизни так и не состоялось, буду жить твоей жизнью! А что? Дочь ты мне или кто, в конце концов?» – заявила она как-то Асе и тут же принялась приводить свою угрозу в исполнение, немедленно затребовав дубликаты ключей от квартиры, чтобы «помогать по хозяйству», то бишь внимательно исследовать Асину семейную территорию; а также стала настаивать, чтобы дочь находила время для долгих и душевных разговоров с трогательными откровениями и выворачиванием Асиной души наизнанку. Все ей вдруг захотелось про Асю знать: и с кем работает, и с кем дружит, и какова ее интимная с мужем жизнь… Асе все время казалось, что мама ее даже физически наизнанку выворачивает и с горячим, нездоровым любопытством вглядывается, детально все рассматривая. И это было ужасно, ужасно противно… Даже домой идти не хотелось. А потом пошли в ход чтение Асиных записных книжек, Асиных писем, проверка сумочек, карманов и косметичек. Ася все это стоически, конечно, терпела. И все время давала себе слово: она никогда, никогда не станет вести себя подобным образом со своими взрослыми детьми. Ася будет их уважать, считаться с их мнением, и они будут ее уважать, ценить, и на протяжении всего материнства – с самого их рождения – она будет им заботливой, любящей и все понимающей матерью…

А что – Ася и уверена была абсолютно в хорошем, правильном своем материнстве. До сегодняшнего утра. Никогда, никогда Павлик не говорил с ней раньше так! Даже Светкина странная истерика по поводу Жанночкиных в нее переселений не напугала Асю настолько, как тихий Павлушин голос и неожиданный его вопрос: «А не задумывалась ли ты о том, что все это так уж и надо мне, мамочка?»

Часть II

5

Татьяна подслушивала. Ей ужасно, ужасно стыдно было стоять под дверью Риткиной комнаты, приняв эту нелепую позу охотничьей собаки перед броском, но отойти было выше ее сил – слишком уж заинтересовал разговор, происходивший за этой дверью…

– Да она тебя как щенка на поводке держит, мамочка твоя! Неужели ты этого не понимаешь?! Такую рожу состроила, когда меня утром увидела… Будто нам с тобой по десять лет и мы еще не доросли до секса, вроде как задевает это ее материнскую щепетильность! А ты ведешься! Фу, противно как…

– Маргошка, ну что ты несешь всякую чушь! Слушать же невозможно! Она самая обыкновенная мать, чего ты от нее хочешь?! По-твоему, она должна была на шею тебе от радости кинуться? И вовсе не из-за твоего утреннего появления мама запаниковала – она боится, что это моей учебе помешать может…

– Хм… Тогда я представляю, как она испугается, когда правду узнает.

– И не говори! Я и сам боюсь. Ну скажи, почему все так по-дурацки сложилось, а? Я ведь очень, очень люблю свою мать… И она меня любит, я знаю… А только странные какие-то у нас с ней отношения получаются: вымученно навязанные в чем-то, жестко зависящие от правильного нашего с сестрой поведения. Мы со Светкой мамину любовь в обмен за послушание получаем, а она нашу – за вечное свое страдание, беспокойство о нас… Порочный круг какой-то! И у нее нет своей собственной, отдельной от нас жизни, и мы с сестрой будто по рукам и ногам связаны. Ну вот посуди, как я ей про институт скажу? Она же с ума сойдет!