– Это единственное, что мы можем попытаться сделать, – раздался голос Николы Страдиота, который подошел к ним. – Но я сомневаюсь, что галера даст нам время на это.

– Она идет намного быстрее нас, и минут через десять мы окажемся под огнем.

– Потравить шкоты, готовься к развороту! Меняй кливера! – скомандовал грекам папаша Стаке.

Галиот, который шел на запад, повернул на восток.

К несчастью, у берега ветер был совсем слабый и неблагоприятный. Галера же, которая шла в открытом море при попутном ветре, быстро приближалась.

Минут через десять она почти поравнялась с галиотом и дала первый холостой залп, требуя, чтобы галиот остановился и поднял флаг.

– Вот мы и влипли! – крикнул папаша Стаке, готовый рвать на себе волосы. – При этом проклятом штиле мы дойдем до берега не раньше чем через три четверти часа. Господин виконт, вы, синьора, и все остальные, готовимся отразить нападение.

– Элеонора и Перпиньяно, на батарею! – скомандовал Гастон. – Там легче укрыться, чем здесь.

– А вы? – с тревогой посмотрела на него герцогиня.

– Мое место на палубе с Николой, Эль-Кадуром и папашей Стаке. Пока турки не пошли на абордаж, в вашей доблестной шпаге нет необходимости. Быстрее, Элеонора, они собираются дать по нам бортовой залп. Доверимся Богу и нашей храбрости.

Увидев, что она колеблется, он мягко, но властно взял ее за руку и увел на батарею, где Перпиньяно с семью греками уже готовил кулеврины к бою.

– Берегите себя, Гастон, – сказала герцогиня, обвив руками его шею. – Помните, я люблю вас.

– Я не подставлюсь под турецкие пули, – с улыбкой отвечал виконт. – Мы с ними старые знакомые, и как они не достали меня в Никозии, так и здесь облетят стороной. Не бойтесь, Элеонора.

– Но у меня нехорошее предчувствие.

– Оно у всех бывает перед боем, даже у самых храбрых. Вы это знаете, наверное, лучше меня, Элеонора, ведь вы были при штурме Фамагусты.

Его прервал второй пушечный выстрел, последовавший за холостым, и громкое ругательство Николы.

– Мое место на палубе, – сказал виконт, отстраняясь от герцогини. – Я должен быть там.

– Ступайте, храбрый мой.

Гастон Л’Юссьер обнажил шпагу и быстро взбежал по лесенке, а Перпиньяно уже кричал грекам:

– Готовьтесь к бортовому огню!

Когда Гастон Л’Юссьер выскочил на палубу, галера была не более чем в восьмистах шагах и шла параллельно берегу, пытаясь перерезать дорогу галиоту.

Мачты у нее были гораздо выше, и фор-брамсели набирали достаточно ветра, чтобы двигать корабль, обходя маленькие мысы и подъемы, а бедному галиоту доставались лишь редкие дуновения.

Первый боевой выстрел мусульман был сделан без промаха. Ядро, пущенное с хорошим прицелом, снесло верхушку флагштока латинского паруса с фок-рея. Падая, она чуть не ранила одного из греков.

Отправив первое железное послание, галера развернулась поперек ветра и показала все десять люков левого борта, из которых торчали черные жерла кулеврин.

Мусульманское судно было солидное: очень высокий ют и шканцы, широкие латинские паруса под марсом и прямой парус сверху. Тоннажем оно превосходило галиот по крайней мере раз в шесть.

На обеих палубах толпилось множество солдат в кирасах и шлемах, с пиками и саблями. Они выжидали момент, чтобы пойти на абордаж.

– Как думаете, – сказал виконт, подойдя к папаше Стаке, стоявшему у штурвала, – успеем мы дойти до берега раньше, чем турецкие пушки отправят нас на дно?

– Об этом надо спросить Магомета, господин виконт, – ответил моряк. – Но вполне вероятно, что именно в данный момент этот паршивый пес окажется немым и глухим. Чтоб его дьявол утопил в чане с расплавленной серой!

Тут с галеры прогремел еще один выстрел, и на палубу с грохотом свалилась бизань-брам-стеньга, срезанная чуть выше салинга.

И в тот же миг с батареи донесся голос лейтенанта Перпиньяно:

– Огонь!

Четыре кулеврины, все поставленные на правый борт, выстрелили почти одновременно, продырявив паруса галеры и подняв на воздух часть носового фальшборта, да еще разорвав в клочки немалое число аркебузиров.

– Черт побери! Вот залп, который стоит бутылки кипрского, нет, целого бочонка! – крикнул папаша Стаке. – Попейте кровушки своих солдат, собаки!

Мусульмане не замедлили ответить залпом из всех орудий с левого борта. Один за другим с нарастающим грохотом прогремели десять выстрелов, и на бедный галиот посыпались каменные и железные ядра, а он, из-за отсутствия ветра, не мог даже сманеврировать.

Левый фальшборт снесло напрочь почти целиком, вместе с двумя греками, убитыми наповал каменными осколками. С кормовой рубки сорвало крышу, и рубку сильно попортило, а ядра застряли во флорах и в корпусе, насквозь прошив трюм.

– Это называется «ураганный огонь», – сказал папаша Стаке, чудом увернувшись от летящих ядер. – Еще один такой залп – и нас всех разнесет.

Виконт бросился к люку, ведущему на батарею, и крикнул вниз:

– Раненых нет?

– Нет, – отозвался Перпиньяно. – Огонь, ребята!

Последние слова потонули в грохоте четырех кулеврин.

Галера, которая снова подошла ближе, получила сильнейший залп в бок и завалилась на правый борт, а одно из ядер полетело на шканцы, где было полно солдат, оставляя за собой кровавый след. Мусульмане подняли ужасный крик, а в них тем временем принялись стрелять аркебузы.

Л’Юссьер, Эль-Кадур и все, кто был на верхней палубе, вооружились ружьями и залегли за баррикадой, наскоро сооруженной между фок-мачтой и грот-мачтой из ящиков, бочонков и бухт канатов. Это они открыли огонь по юту и шканцам галеры.

Папаша Стаке и Никола пытались подвести галиот к берегу, но очень быстро убедились, что это бесполезно, поскольку с каждым отвоеванным кабельтовым ветер все больше слабел: его не пропускали высокие береговые мысы.

Галера подходила все ближе и ближе, собираясь взять галиот на абордаж. Ее экипаж в шесть-семь раз превосходил численностью экипаж галиота, и справиться с горсткой моряков для них не составило бы труда.

Тем временем пушечные залпы и выстрелы из аркебуз следовали друг за другом с возрастающим грохотом. Артиллеристы галиота под командованием Перпиньяно, непревзойденного наводчика, совершали чудеса, хотя им и не удавалось подорвать кулеврины мусульман.

Спустя четверть часа фок-мачта галиота, срубленная как раз под марсом, с грохотом рухнула на палубу, накрыв парусами и канатами всю баррикаду.

Виконт с трудом выбрался наружу и закричал:

– Все на палубу! Они идут на абордаж!

Но тут пуля, выпущенная из аркебузы, ударила ему прямо в грудь, и он упал, успев только крикнуть:

– О моя Элеонора!

Эль-Кадур и Никола, которые видели, как он упал, бросились к нему, а папаша Стаке вне себя завопил:

– Они ранили виконта!

Крик услышали на батарее. Перпиньяно и герцогиня, в тревоге, бледные как смерть, бросились вверх по лесенке, а солдаты, поняв, что дальнейшее сопротивление бесполезно, прекратили огонь.

Герцогиня кинулась к виконту.

– Гастон! – кричала она, заливаясь слезами.

Л’Юссьер, которого поддерживали Эль-Кадур и Никола, улыбнулся:

– Пустяковая рана… Не пугайтесь, Элеонора… Пуля прошла грудь навылет… может быть…

Больше говорить он не мог. По телу прошла судорога, он смертельно побледнел, широко открытыми глазами посмотрел на герцогиню и упал на руки Эль-Кадура и Николы.

Элеонора пронзительно вскрикнула, потом выпрямилась и погрозила галере кулаком:

– Гнусные подлецы! Вы его убили!

Она подняла шпагу, которую выронил виконт, и с отчаянным криком рассвирепевшего зверя бросилась на шканцы:

– За мной, мои храбрецы! Перебьем этих презренных гадов и сами погибнем!

Эль-Кадур, поручив Л’Юссьера Николе, одним прыжком поравнялся с герцогиней.

– Госпожа, – сказал он, – что ты делаешь? Синьор виконт всего лишь ранен. Зачем тебе искать смерти, если он может поправиться?

– Отойди, дай мне умереть!

– Нет. Мне велено тебя оберегать, госпожа. Тебя доверил мне твой отец. Смотри, турки тоже прекратили огонь, и Метюб делает нам знаки, чтобы мы сдавались.

– Метюб! – воскликнула герцогиня. – Капитан Хараджи! Мы пропали!

Силы вдруг покинули ее, она упала на бухту каната, закрыв руками лицо, и глухо зарыдала.

Тем временем галера вплотную подошла к галиоту с кормы, и мусульмане принялись бросать толстые кранцы, чтобы смягчить удар при абордаже, и закидывать абордажные дреки между вантами и линями грот-мачты.

Первым на шканцы галиота прыгнул Метюб в сверкающей кирасе и тяжелом бронзовом шлеме с поднятым забралом, а за ним человек двенадцать турок, все, как и он, в железных доспехах, вооруженные длинными пистолетами с дымящимся запалом и кривыми саблями с широким клинком.

– Счастлив увидеть тебя снова, синьора, – с насмешкой сказал он, обращаясь к герцогине. – Ты восхитительная женщина, и в этом платье нравишься мне гораздо больше, чем в том, что ты носила в замке. Так, значит, ты дочь паши Медины, а вовсе не сын. К несчастью для Хараджи.

Услышав эти издевательские слова, герцогиня вскочила, как львица, схватив шпагу, которую только что уронила.

– Ты, ничтожество! – крикнула она. – Однажды я тебя ранила перед племянницей Али-паши, а теперь я тебя убью! Защищайся, женщина тебя вызывает! Ты ведь хвастал, что ты лучший клинок мусульманского войска! Выходи, если не трусишь!

– Струсил! Хочешь убить меня пулей! Покажи, какой ты рыцарь, турок! Я женщина, но ты-то мужчина!

Турок отскочил назад и быстро выхватил из рук солдата пистолет.

– Струсил! Хочешь убить меня пулей! – кричала герцогиня в запредельном возбуждении. – А я ведь тебя атакую шпагой! Покажи, какой ты рыцарь, турок! Я женщина, но ты-то мужчина!

По толпе окруживших их моряков прокатился ропот. И этот ропот явно не одобрял поведение капитана Хараджи.

Красота и мужество герцогини поразили даже самых свирепых приверженцев пророка.

Один из офицеров схватил Метюба за руку и не дал ему выстрелить в храбрую женщину.

– Эта христианка принадлежит Харадже, и ты не можешь ее убить.

Капитан не сопротивлялся и дал себя разоружить.

– Рассчитаемся в Хусифе, синьора, – сказал он, и румянец залил его щеки. – Сейчас не время обмениваться ударами шпаги или сабли.

– Рассчитаешься с той, что победила Дамасского Льва и тебя! – крикнула герцогиня.

– Женщина!.. – раздались удивленные голоса.

– Да, я женщина, но я справилась с обоими!

Потом, отшвырнув шпагу, презрительно бросила:

– А теперь делай со мной что хочешь.

Турок стоял в нерешительности, колеблясь между глубоким восхищением, которое вызывала эта женщина, и ненавистью: ведь он-то сам перед всем экипажем выглядел рядом с ней ничтожным и жалким.

– Я вас арестую, – заявил он. – Я обязан доставить вас в замок Хусиф.

– Тогда свяжи меня, – с иронией отвечала герцогиня.

– Такого приказа я не получал. На моей галере имеются каюты.

– А что ты думаешь сделать с моими друзьями?

– Это Хараджа будет думать и решать.

– Немного подумаю и я, – раздался голос человека в костюме капитана янычар, который проталкивался сквозь толпу моряков.

Договор с поляком

В это время Перпиньяно отбивался от семи или восьми мусульман, а папаша Стаке поддерживал его, с небывалой щедростью раздавая тумаки, которые вряд ли нравились недругам Креста. Услышав голос капитана янычар, Перпиньяно вдруг встрепенулся, раскидал противников и бросился к нему.

– Изменник! – бросил он в лицо янычару. – Получай!

И, сильно размахнувшись, изо всех сил влепил ему пощечину, похожую по звуку на удар хлыста.

Капитан янычар выругался и крикнул:

– Ага! Ты меня узнал? Я очень рад, но за эту пощечину ты мне ответишь, и расчет пойдет не на цехины и не на партии в кости!

– Лащинский!

Герцогиня с презрением отпрянула, словно брезгуя прикоснуться к этому человеку.

– Он самый, Медведь Польских Лесов, – отозвался капитан с нехорошей улыбкой. – Христианин дал Кресту пинка и сделался правоверным магометанином.

– Подлый отступник! – крикнула Элеонора. – Ты позоришь христианство!

– Зато взамен я приобрел симпатии прелестных гурий, что населяют магометанский рай, – отвечал поляк в своей обычной издевательской манере.

– Покончим с этим, – вмешался Метюб, начиная терять терпение. – Отведите эту женщину в каюту, отнесите раненого в лазарет, а всех остальных гоните в трюм. Не стоит терять время на пустые разговоры. Повинуйтесь, матросы.

– Вот как турки отплатили честным людям, которые пощадили пленных, – сказал обессиленный папаша Стаке. – Я говорил, их надо было скормить акулам.

– На что ты намекаешь, старик? – спросил Метюб. – Что за пленные?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

В арабском языке зарами вообще называют кости. (Примеч. перев.)

Кулеврины – тип длинноствольных огнестрельных орудий. В XVI в. кулевринами называли легкие длинноствольные дальнобойные пушки. (Примеч. перев.)

Мушкетон – короткоствольный мушкет с раструбом на конце ствола. (Примеч. перев.)

В те времена у азиатских народов – арабов, турок, персов – было в обычае украшать одежду кистями. Даже сбруя боевых коней нередко насчитывала большое количество кисточек. (Примеч. перев.)

Миримба – южноафриканский музыкальный инструмент. (Примеч. перев.)

Мушкет и аркебуза с фитильным замком – одно и то же. (Примеч. перев.)

Турецко-арабское название кинжала.

Треугольные паруса, крепившиеся к рее. Использовались на Средиземном море начиная со Средневековья. (Примеч. ред.)

Негропонте – принятое в Италии того времени название греческой Эвбеи; Кандия – ныне Ираклион, но Кандией называли и сам остров Крит.

Эфенди – господин.

Кадинадык — обращение, равное мадемуазель, девица.

Паноплия – щит с развешенным на нем оружием. В замках аристократов паноплии выполняли роль декора. (Примеч. перев.)

Константин XI правил до 1453 г. и звался Драгаш, по фамилии матери. (Примеч. перев.)

Нуки-какусти – орудие борьбы, похожее на кастет.

Конец ознакомительного фрагмента

Купить и скачать всю книгу