Историки Курского края. Биографический словарь

ИСТОРИКИ КУРСКОГО КРАЯ

Биографический словарь

Составитель с уважением, любовью и благодарностью почтительно посвящает эту книжку своим учителям – преподавателям исторического факультета Курского педагогического института 1970-х гг. – Вере Эммануиловне Скорман, Елене Илиодоровне Матве, Офелии Петровне Запорожской, Наталье Владимировне Ивановой, Юрию Александровичу Липкингу, Льву Фёдоровичу Спирину, Марку Абрамовичу Степинскому, Константину Фёдоровичу Соколу, Иосифу Шайевичу Френкелю, Льву Васильевичу Шабанову, Феликсу Фёдоровичу Лаппо, Михаилу Львовичу Фрумкину, Юрию Ивановичу Юдину.[1]

ВВЕДЕНИЕ

(подходы к отбору и изложению справочного биобиблиографического материала по региональной историографии)

Словари нужны всегда и почти всем. Тем более по таким отраслям знания, которые слабо или совсем не охвачены большими энциклопедиями, справочниками широкого профиля. К разделам знания, где хронически не хватало справочно-информационных пособий, относится областная, региональная история, а тем более краеведческая историография. Познание прошлого, как известно, возможно на разных пространственно-временных отрезках. На тематическом поле от глобальной историософии до микроказусных штудий былого умещается множество разномасштабных историй – цивилизаций, эпох, континентов, народов, стран и, обращу особое внимание – районов, участков земли, чьи судьбы чем-то похожи на соседние, а чем-то от них отличаются.[2] И в зарубежной, и в отечественной историографии областническому подходу отдавалась достойная дань. Реже замечалось, что с измененением исторического ракурса существенно меняется не только объект, но и субъект, и методы исследования. Поэтому и лексикон историков регионального ранга должен отличаться от персонального состава общенациональных энциклопедий. Об этих отличиях и пойдёт речь в настоящем введении.

Но прежде вкратце очертим пространственно-временные границы именно данного – Курского края. Этот последний достаточно показателен в культурно-историческом отношении, может быть признан своего рода модельным для южной, а в значительной степени и для всей центральноевропейской России. Сформировавшись вокруг поречья Сейма, этой географической сердцевины летописного объединения восточных славян «Север» (IX–X вв.); развиваясь (с начала XI в.) вместе со всем Древнерусским государством; оказавшись затем на пограничье Руси и Орды (XIII–XIV вв.), Литвы и Московии (XV–XVI вв.); войдя (с начала XVII в.) в состав Московского царства, Курск и его округа с тех пор накопили весь возможный в Европе репертуар памятников старины – вещественных и словесных, топонимических и этнологических, документально-архивных и архитектурных. Поэтому весьма репрезентативно оказывается рассмотрение исторических древностей именно этой земли, её взаимосвязей со столичными центрами и с прочими регионами страны по части широко понятого древлеведения.

Уточнённые (при участии автора этих строк[3]) рубежные вехи истории города и области Курска выглядят следующим образом:

• первое упоминание города Курска в письменных источниках («Житии Феодосия Печерского») относится к началу 1030-х гг.; в летописании («Поучение» Владимира Мономаха) – около 1066 г.;

• Курское княжество фигурирует там с 1095 (и по 1290);

• после чего на части его территории татаро-монголами основано баскачество;

• в 1360-х – 1370-х «Курская тьма» отходит Великому княжеству Литовскому; сам «Курескъ на Тускоре» упоминается в «Списке русских городов…» (не позднее 1381) и в трактате князя Свидригайло Ольгердовича (за 1402);

• в 1596 на Курском городище возводится крепость Московского государства;

• с 1708 Курская земля составляет части Киевской и Азовской губерний; с 1719 – части Белгородской и Севской провинций Киевской губернии; в 1728 их вобрала в себя Белгородская губерния; в 1779 вместо неё образовано Курское наместничество; в 1797 оно переименовано в губернию; в 1799 тут введено гражданское губернаторство.

О дальнейших административных судьбах данного региона известно лучше.[4]

С определённой долей условности, исходя из этно-социально-политической принадлежности, можно разделить историю Курского Посеймья в новую эру на следующие периоды:

• славянский;

• древнерусский;

• русско-ордынский;

• русско-литовский;

• московский;

• императорский;

• советский;

• российский.

Эта периодизация, как видно, совпадает с общероссийской.

Таким образом, в лице Курского Посеймья перед нами многовековой образец тех жизненных реалий, что соответствуют культурноисторическому понятию «регион» (он же, если не требуются терминологические тонкости, «край» или «местность», «земля», «область» в усреднённом, разновременном значении этих слов), чьи границы во времени и пространстве то совпадают с условно-административными, то отличаются от них. В основе регионализации – жизнедеятельность субэтнической общности людей-земляков, осуществляемая при климате и ландшафте, прочих природных условиях определённого типа, в тех или иных внутриполитических и международных обстоятельствах.

А региононим «куряне» – одно из самых ранних и устойчивых земляческих определений в истории Руси-России, фигурирующее в источниках с домонгольских времен (летописи, «Слово о полку Игореве») и непрерывно до наших дней, т. е. около тысячи лет. Применительно к составляемому мной словарю важны не столько различия, сколько поэтапная преемственность между отдельными отрезками развития данного региона: от потестарного объединения славян «семцев» – к удельному княжеству державы Рюриковичей, Киевской Руси; – через монгольский разор, подчинение Орде и литовское подданство – к военному укрепрайону Московского царства; – потом наместничеству, губернии императорской, затем Советской России – и, наконец (с 1934 г.), области СССР, ныне Российской Федерации. Некоторая изменчивость и проницаемость границ курских земель за последнее тысячелетие не нарушали намного и надолго их исходного политико-географического ядра.

Очертив на всякий случай предмет региональной истории, обратимся к субъекту регионально-исторического познания. Поясним, кого ниже предлагается считать историками края. Тем самым раскрываются принципы составления и пополнения словника для настоящего издания. Конечно, в эту когорту входят не только и не столько те лица, кто жил и писал на территории Курщины, а те, кто сумел сказать новое слово, прибавить фактов и гипотез об её прошлом.

Научная история, как и наука вообще, – довольно поздний «плод» европейской культуры. Но становлению академически-университетской историографии предшествовали долгие периоды летописной и постлетописной «истории» своего рода, пограничной с вненаучными, мифолегендарными моделями прошлого. Как бы не отличались до– и предначные варианты историографии от её же вполне развитых стадий, от них вряд ли стоит отмахиваться, в том числе при словарной работе. Не стоит рассматривать как курьёз присутствие в региональном словаре персонажей из донаучных эпох отечественной истории – летописцев, агиографов, мемуаристов и т. п. Именно их усилиями сохранены для потомков первые, поистине бесценные крупицы исторической памяти. Для Курска это и «отец русского летописания» Нестор, в чьём «Житии Феодосия Печерского» впервые упомянут и, главное, подробно описан Курск сразу после своего возникновения; и князь Владимир Всеволодович Мономах, в чьём знаменитом «Поучении детям» сохранился термин «семцы», т. е., должно быть, жители Посеймья; и те курские воеводы и их подручные, которые первыми, ещё в XVII в. начали описывать здешние древности, а не только искать драгоценные клады. Эти лица представляют предысторию самой исторической науки, её генезис на русской, в том числе региональной почве.

Что касается новой и новейшей историографии, то здесь фигурируют, прежде всего, те профессиональные учёные гуманитарного профиля, кто внёс тот или иной вклад в изучение прошлого Курской земли, её исторических судеб и традиций. Сюда нужно отнести, понятное дело, прежде всего представителей собственно исторической науки, специалистов по тем или иным периодам отечественной истории и жанрам их изучения (источниковедение, событийно-фактический нарратив, социальная, военная история и т. д.). Тут же смежные с историей, так называемые вспомогательные ей дисциплины – археология, этнография, антропология, лингвистика (в особенности фольклористика, диалектология, литературоведение), топонимика, нумизматика; отчасти география, геология, биология (палеонтология), палеоэкология и другие, но также ретроспективные в той или иной мере по своей направленности разделы науки. Некоторые из представителей всех этих исторических в той или иной степени дисциплин отражены существующими энциклопедиями, однако их работы, выполненные на курском материале, там далеко не всегда акцентированы. Значительно больше тех учёных регионального масштаба, кто упоминаний в справочниках не удостоился. Ведь это, образно говоря, не «маршалы» и не «генералы» науки, а её «младшие офицеры» и даже «рядовые», вплоть до, так сказать, «вольнопределяющихся», волонтёров. Общенациональная энциклопедия нипочём не вместит в свои томы всех провинциальных доцентов и профессоров, а тем более исследователей, учёными степенями да званиями не увенчанных. Между тем именно их сокупными усилиями создавалась научная картина исторического развития любого региона страны.

В послевоенном СССР определились три основные направления истории как науки и учебного предмета – история СССР, всеобщая история и история КПСС. На эту последнюю кафедру, в её аспирантуру шли, как правило, не самые лучшие с точки зрения Клио кадры. В основом – конъюнктурщики, ориентированные на ускоренную служебную карьеру; чтобы компенсировать недостаток личной культуры, образованности и творческих способностей. После ликвидации КПСС, в 1990-е годы, «специалисты» по истории партии влились в когорту остальных историков и с тех пор делают вид, что они тоже историки. Непредвзятый историографический анализ, однако, демонстрирует тщетность этой мимикрии. Решившиеся в недавнем прошлом «служить и богу, и мамонне» в своём большинстве заплатили за своё советское рвение творческим бесплодием. Поэтому в моём словаре бывших историков партии отмечено немного и внимательный читатель различит этих более или менее убогих персонажей.

В первом издании настоящего словаря отсутствовали наиболее знаменитые, крупные историки России, в творчестве которых Курский край отразился попутно с множеством других сюжетов. В настоящее издание мы сочли возможным включить некоторые из этих знаковых, как сейчас говорят, для отечественной историографии фигур – от В. Н. Татищева и С. М. Соловьёва до Б. Д. Грекова и Л. Н. Гумилёва, например. Ведь именно из их обобщающих трудов всё новые и новые поколения рядовых научных работников и краеведов-любителей черпают исходную для себя информацию по истории большинства регионов России, включая и Курский. Выход в свет такого рода рубежных трудов, от А. М. Карамзина до Б. А. Рыбакова, всегда поощрял историческую регионалистику к новым поискам местных иллюстраций к выводам маститых авторов. Порой губернские (областные) любители истории могли и поправить, дополнить столичного корифея в каких-то деталях, фактах, им, бузусловно, более близких по месту жительства.

Поскольку биографии великих историков общедоступны, в нашем словаре очерки о них сокращены по сравнению с большими энциклопедиями; включают в себя в основном те сведения, что имеют прямое отношение к региональным реалиям.

Все остальные участники региональной историографии могут рассматриваться как помощники специалистов-историков, поставщики источникового материала для дальнейшего изучения, архивирования, публикации. А также как работники по охране и популяризации региональных памятников истории и культуры.

А именно, кроме дипломированных историков, составителя подобного справочника должны, по идее, интересовать культурные любители местной истории – так называемые краеведы. В своём большинстве это здешние сотрудники школ, музеев, архивов, газет, прочих учреждений губернского (областного) или уездного (районного) масштабов. В разной степени присущий им дилетантизм чаще всего не мешает их самоотверженной, чаще всего на общественных началах выполняемой работе по сбору фактов о примечательных для потомков событиях, памятниках и лицах их малой родины.

Вопрос о научном и культурном значении исторического краеведения – сложен, деликатен и запутан в нашей историографии. Оценки соответствующего общественного движения колеблются в широком диапазоне. Представители столичной, университетской и академической науки чаще всего относились и относятся к своим добровольным и бескорыстным помощникам из провинции с иронией, если не с пренебрежением. Игнорируя их находки, замалчивая их достижения, они порой заимствуют эти находки без ссылки на первооткрывателей. Так получилось, например, при сенсационном открытии известной Каповой пещеры с палеолитической живописью на Урале.[5]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Этим замечательным учёным и педагогам посвящён мой очерк к одному из юбилеев факультета: Щавелёв С. П. Факультет разных вещей. Вспоминая истпед // Городские известия. 1997. 18 марта. № 33. С. 5. Эта заметка перепечатывается ниже, среди приложений к настоящему изданию. Выделенные в перечне курсивом имена отражены в нашем словаре статьями.

2

См. подробнее: Щавелёв С. П. Историческое познание и ценности практики // Наука глазами гуманитария / Отв. ред. В. А. Лекторский. М., 2005. С. 501–522.

3

См.: Щавелёв С. П. «Курескъ на Тускоре»: к вопросу о происхождении летописного города // Труды VI Международного Конгресса славянской археологии. Т. 2. Славянский средневековый город. М., 1997 (В соавторстве с Ю. Ю. Моргуновым); Его же. Имя города Курска: историко-археологические материалы к этимологии // Курские тетради. Курск и куряне глазами учёных. Тетрадь первая. Курск, 1997; Его же. Феодосий Печерский – курянин // Преподобный Феодосий Печерский. Жизнеописание. М. -Курск, 2002. С. 72–155, 173–182; илл.; Его же. Вятичи и «семцы» в контексте военнополитической деятельности Владимира Мономаха // Деснинские древности. Вып. 2. Брянск, 2002; Мстислав Лютый – основатель житийно-летописного города Курска (к вопросу о славянских, варяжских, касожских участниках строительства Древнерусской державы) // Русь на перехресті світів (Міжнародні впливи на форування давньоруськоі держави) IX–XI ст. Матеріали Міжнародного поьового археологічного семінару (Чернігів – Шестовиця, 20–23 липня 2006 г.). Чернігів, 2006; Его же. Курск. История города от Средневековья к Новому времени: X–XVII века. Курск, 1999. 292 с. («Курский край». Т. IV) (В соавторстве с А. В. Зориным, А. И. Раздорским); Его же. Курская тьма в составе Золотой Орды // Социальная история российской провинции в контексте модернизации аграрного общества в XVIII–XX вв. Тамбов, 2002; Его же. Курск в XIII–XVI вв.: между Ордой, Литвой и Москвой // Территория и население Центра России в X–XX вв. Воронеж, 2000; Его же. Курск в «Списке русских городов, дальних и ближних» // Межславянские связи и взаимодействия в Восточной Европе: история, проблемы, перспективы. Брянск, 2003; Феодосий Печерский – курянин. Историкоархеологические очерки. Курск, 2008.

4

См., если угодно, краеведческие, но добротные обзоры социальнополитического развития Курщины от древних до новейших времён: Танков А. А. Историческая летопись Курского дворянства. Т. 1. М., 1913; Степанов В. Б. Наместники и губернаторы Курского края. 1779–1917. Курск, 2005. Аналогичные по временному охвату очерки советских вузовских историков носили преимущественно экономический характер, а отдельные оценки людей, живших на берегах Сейма и Псла, были утрированы ими в односторонне-классовом духе.

5

См. об этом: Формозов А. А. Рассказы об учёных. Курск. 2004. С. 80–89 («Вокруг Каповой пещеры»).