Блатные псы

А что именно он собирался сделать, Миша мог только догадываться. Ипатий не дурак, чтобы доверяться ему. Он сам сделал выводы, назначил цену, а за что именно, не сказал. Миша и не выпытывал: нет у него желания отвечать за соучастие в заказном убийстве… Все это хорошо, но вдруг Ипатий сам не так все понял? А может, он собирался кинуть Лукомора? Деньги взял, а с Демоном и Штрихом решать не собирался? И такое возможно… Время нынче такое, эпоха больших кидков. И малых тоже…

– У тебя все нормально? – невесело спросил Дмитрий Андреевич.

– Ну, относительно… Вас вот пока вытащить не могу. Сами знаете, не моя это вина.

– Контора пишет?

– Моя – да… Вот, пытаемся доказать, что Полосков дал показания под давлением следствия…

Лукомор махнул рукой, осаживая Мишу. Он сам знал, в какой ситуации находился, и не надо ему сыпать соль на рану. Тем более не так уж и важно, как работают его адвокаты, сейчас важен результат.

– Кто еще что пишет?

– Ну, я хотел сказать… – встрепенулся Солодкий и, открыв папку, достал лист бумаги, вывел на нем имя и показал его Лукомору: «Ипатий». – Ваш друг звонил…

Лукомор затаил дыхание, но радостное предчувствие душу не захлестывало. Если бы Ипатий решил проблему, Миша бы сообщил сразу. Он же не дурак, все понимает… А Миша оттягивал неприятный для него момент. До последнего оттягивал.

– Сообщение сюда, к вам должно поступить.

Солодкий снова взялся за ручку и к первому имени добавил второе – «Чапель». Лукомор похолодел. Откуда эта сволочь выплыла?

– Сообщение?

– Ваш друг сказал, что у вас могут быть проблемы.

– Из-за сообщения?

– Ну да… Что там да как, я не знаю…

Миша смотрел на него прямо, честными глазами, но Лукомор ему не поверил.

– И что делать?

Солодкий написал еще одно имя и прибавил к нему трехциферное обозначение, дорисовав к нему решетку. Камера номер двести шестнадцать?..

– Сюда вам надо, к нему, – провел пальцем под именем Миша. – Или пан, или пропал.

Речь шла о Муртазе, который «смотрел» за тюрьмой. Парень он молодой, тридцати еще нет, но уже в законе. До власти пацан дорвался, получил под свой присмотр тюрьму со следственным изолятором в одном флаконе. Дела у молодого вора идут не важно, администрация развернуться ему вроде бы не дает, держит его в «черном теле», но человек старается. Маляву Лукомору заслал, дал понять, что знает о прибытии законного вора. Знает и даже хочет встретиться с ним… Но пока дальше намерений дело не идет…

И Лукомор не искал встречи с Муртазом. Зачем? Ему даже со своей камерой разбираться неохота. Кислый там по-прежнему за «смотрящего», а Лукомор у него вроде почетного гостя. Вроде короля в изгнании, которому принимающая сторона обязана оказывать почет и уважение. Видимость есть, но всерьез его никто не воспринимает. Кислый бы перекрестился на радостях, исчезни Лукомор.

Он бы мог скинуть Кислого с его места, и намерения такие были, но не хватало толчка, чтобы сдвинуть вагон желания в сторону осуществления. Апатия давила на Лукомора, высасывая из него жизненную энергию.

Но теперь все изменится. Сама жизнь заставит его крутиться. Чапель вор старый, злопамятный, на первых ролях в своем клане. Он – славянский вор, а Муртаз представлял грузинскую воровскую общину, там свои течения, но вражды между ними не было. Если между ворами нет войны, они всегда могут договориться друг с другом. Тот же Лукомор знался как со славянами, так и с кавказцами, со всеми у него были нормальные отношения, поэтому никто и не дергает его за корону. Да и Чапель с Беловиком не цеплялись к нему. Тихо все было… Тем более три года назад Беловик загнулся от передоза, остался только Чапель, будь он неладен.

А сейчас вот могла закрутиться карусель.

Надо было договариваться с Чапелем. Лукомор мог встретиться с ним на нейтральной территории, помянуть старое добрым словом, выкурить трубку мира, зарыть топор войны. Но Чапель предпочитал его не замечать, а Лукомор даже слышать о нем не хотел. Как вспыхнул конфликт – еще в прошлом тысячелетии, – так и тлеет до сих пор…

Не так давно Лукомор был под следствием, какое-то время провел в общей камере изолятора, и ничего, нормально все прошло – никто ему не предъявил. Но тогда он был в силе, за него могли очень жестко спросить, а сейчас ситуация иная. Менты расшатали почву под ногами, разогнали его пацанов – кого-то «приняли», кто-то сам под лавку забился. И еще Фраер давит. Возможно, этот гад и спровоцировал обострение конфликта с Чапелем. Вынюхал момент и подложил под него бомбу. Похоже, фитиль уже зажжен, Ипатий просто так бить тревогу не станет…

А ведь надо было послушаться Ипатия. Он говорил, что нужно замириться с Чапелем. Говорил, а Лукомор его не слушал. И теперь это может ему выйти боком…

– Все?

– Ну, вроде да, – развел руками Солодкий.

Помещение могло прослушиваться, поэтому он не озвучивал имена, а писал их на бумаге и говорил на эзоповом языке. Но Лукомор все понимал. Мише ничего не ясно, а он уже знал, какая беда над ним нависла.

Чапель заслал маляву в следственный изолятор – Муртаз ее получил. Теперь для «смотрящего» Лукомор – самозваный вор, а раз так, его нужно показательно покарать. Но пока еще не поздно, Лукомор мог напроситься на разговор с Муртазом, объяснить ситуацию. Пусть «смотрящий» отпишет ворам, которые не признали постановление Чапеля и Беловика, пусть они дадут ответ. А воры уважаемые, там и русские, и грузины…

Был в начале девяностых годов неприятный момент для воровского мира. Чеченцы внаглую и широким фронтом подминали под себя Москву. Грузинские «законники» пытались объяснить, что дела нужно решать миром, но чеченцы даже слушать их не желали. Славянские воры тоже отступили под натиском «чехов». В Москве тогда начался настоящий беспредел – чеченцы подмяли под себя практически весь бизнес, с их подачи в Грозный уходили сумасшедшие суммы. А потом в Москве появился Слава Япончик. Силой своего авторитета он объединил вокруг себя разрозненные славянские кланы и объявил чеченцам войну. Грузинские воры вроде как сохраняли нейтралитет, но им тоже пришлось поучаствовать в бойне. Чеченцы сопротивлялись, но их давили со всех сторон, пока не выбили из столицы… Веселые времена были, а крови сколько пролилось…

На этой волне Лукомор и поднялся. В девяносто втором году он «откинулся» в ранге законного вора, примкнул к уважаемым людям, которые приняли волю Япончика. Сам он никого не убивал: не положено было по рангу, но карающую руку направлял. Тогда он и команду свою сколотил, и экспортом леса занялся.

Пока шла война с чеченцами, про Чапеля и Беловика ничего не было слышно, они всплыли на горизонте после того, как все улеглось. Они-то и предъявили Лукомору. Вор не должен был заниматься коммерцией, не имел права стоять во главе криминальной бригады. И плевать, что в те времена бандитских бригадиров короновали на раз-два… В общем, подставили они Лукомора, и все потому, что не поделился он с ними. Они тогда с братвой провернули серьезную махинацию с векселями на реализацию, которые поставлялись на «АвтоВАЗ» в обмен на машины. Двадцать четыре «девятки» они тогда взяли, а деньги не вернули. Дескать, их самих кинули, фирма-прокладка во всем виновата… А машины бешеных денег тогда стоили…

Обидно было, воров‑«апельсинов» тогда не трогали, сколько из них до сих пор в теме, а Лукомора в зоне короновали, на «больничке», все как положено. За него подписались уважаемые воры, с которыми он знался на этапах и пересылках.

Эти люди подписались за него и после позорного схода, который собрали Чапель и Беловик. Они спросили с этих бакланов, хотя до конца справедливость и не утвердили…

Может, надо было плюнуть тогда на корону? Лукомор бы и без нее Бочаров под себя поставил и жил бы просто как простой криминальный авторитет с тугим кошельком на кармане. И уважали бы его не меньше…

Тот же Ипатий от воровского сана отказался, а ему предлагали. Он два раза мотал срок, причем во всех случаях от «звонка» до «звонка». Он знал массу авторитетных людей, вращался в их среде, более того, сводил одних воров с другими, случалось, даже разводил конфликты между ними. Но во власть он при этом не лез, не желал брать на себя ответственность. Он хотел жить нормально – иметь жену, рожать детей, бизнесом думал заняться. Лукомор помог ему открыть одну автозаправку, другую, дальше он уже двигался по накатанной. Еще не так давно он по праву мог считаться королем бензоколонок, но сейчас, увы, его бизнес трещит по швам – под давлением гигантов нефтерынка. Народ нынче предпочитает отовариваться на заправочных станциях «Лукойла», «ТНК», «Роснефти», а малоизвестные точки обходит стороной. Но Ипатий не жалуется. Он ведь не только легальным бизнесом занимается, у него и всякие темные делишки в арсенале. Заказными убийствами он вроде как не промышляет, но связи у него есть. Как на воле связи есть, так и на «крытом». Не зря же он про движение от Чапеля к Муртазу прознал. Не занимайся он вопросом Лукомора, не просек бы фишку.

– Вроде да или точно все? – Дмитрий Андреевич угрюмо глянул на Мишу.

– Насчет вашего друга? – уточнил тот.

– Насчет моего друга.

– Он больше ничего не говорил…

Ипатий к большим высотам не стремился. Бизнесом своим занимался, на мелких аферах гешефт делал, катраны у него подпольные, девочки на него работают. Жил он в маленьком подмосковном поселке на одной улице со своими приближенными. Тихо жил, не отсвечивал, никому не мешал, поэтому и не трогали его. Но сам он мог тронуть кого угодно. Даже тому же Никиткину вызов бросить мог, в принципе он и собирался это сделать – за деньги, которые получил от Лукомора. Но на самого Никиткина он прыгать не станет, на это и надеяться не стоит. Ипатий мог помочь Лукомору в другом. Он должен обойти всех людей, всех, кто подписался бы за него. Нужна постановочная малява от воров, и чем скорее она будет, тем лучше. Воровская почта процесс долгий, если, конечно, его не ускорить. Ипатий знал, как это сделать, а за деньгами Лукомор не постоит.

– Ты ему скажи. – Он взял бумагу, написал на ней несколько имен. – «Маза» мне нужна, Ипатий поймет.

Сначала сложил лист бумаги в маленький квадрат, затем свернул в трубочку и знаком показал, что нужно сделать с этим жгутом. Вряд ли Мишу будут обыскивать, но лучше бы он пронес этот листок за щекой. А если вдруг опера изымут список, ничего страшного, мир от этого не рухнет…

Солодкий кивнул, уныло глянув на него. Не хотелось ему тащить в рот всякую дрянь, но делать нечего. Хочешь кататься – умей подмахивать…

– И еще мне нужен «кум». – Лукомор поднял правую руку и потер пальцами, собранными в щепотку.

Администрация в СИЗО свою работу знает, изолятор, считай, привела в образцово‑показательное состояние. Но все-таки здесь работают люди, а не роботы. А живые люди продаются и покупаются, и не их нужно за это винить, а саму природу человеческого бытия.

Он собирался купить начальника оперативной части. Ему нужен был человек, который поможет взять и утвердить свою власть на зоне. Можно было подключить к этому делу Ипатия, но не та это телега, которую можно перегружать. А Миша мог справиться с таким заданием. Он парень шустрый, язык у него подвешенный, да и давать «на лапу» – знакомое для него дело.

Лукомор уже встречался с майором Гладышевым. Начальник оперативной части сам вызывал его к себе на беседу, задавал вопросы, спрашивал о планах на будущее. Лукомор намекнул ему, что хотел бы договориться с ним о сотрудничестве – в свою пользу, разумеется. Намекнул, с прицелом на конкретное предложение, но Гладышев пресек этот разговор, давая понять, что кабинет прослушивается. Или это было на самом деле, или он просто нашел причину, чтобы отказать Лукомору, так или иначе, в лоб его не прошибешь. Но ведь можно зайти с фланга. Миша пробьет ситуацию вокруг него, выявит уязвимые места в его личной жизни, предложит денежный пластырь на больную мозоль. У каждого человека в личной жизни есть слабина, и вряд ли майор Гладышев – исключение из этого правила…

Даже на Одинцова можно найти проруху. Но Лукомор и не думал связываться с этим псом. Против него рулил УБОП, от Одинцова уже ничего не зависело… Можно было, конечно, его наказать – за то, что вырыл яму под Лукомора, но сейчас даже думать об этом было глупо. Сначала из ямы нужно выбраться, а потом уже…

Глава 5

Парные куриные котлеты – блюдо диетическое, но это куда лучше, чем овсяная каша на воде и обезжиренный творог с жидкой сметаной… Все-таки сдалась Кира, все-таки предложила мужу мясное блюдо. По закону Максим не был ее мужем, а после такого завтрака готов был отправиться в ЗАГС хоть сейчас.

Но отправился он на службу. И в хорошем настроении. И погода сегодня отличная. Небо ясное, прохлада комфортная, а ветер – как теплое дыхание весны.

Развернулась у него душа. Но тут же свернулась, стоило только выехать со двора. Улица перерыта была у самого перекрестка – не проехать. Максим развернул машину, но и на другом перекрестке – такая же беда. Как будто кто-то нарочно напакостил.

Тракторным экскаватором дорогу перерыли, на всю ширину и на глубину одного ковша. Грунт был вынут и уложен в четыре кучи, по две с каждого конца. А посередине чисто – бери толстые доски, перебрасывай их через траншею и проезжай по ним, как по мосту. Может, здесь и планировалось установить временный мост для проезда? Но тогда почему его нет? И зачем вообще дорогу перерыли? Если трубы собираются прокладывать, то где они? К тому же траншеи эти только поперек дороги, где же продолжение? Да и на улице между траншеями как минимум двадцать домов, и почти в каждом дворе машина. Как людям на работу выезжать?

Эти вопросы Одинцов задавал себе, вынимая телефон. В дежурную часть звонить надо, пусть коммунальные службы поднимают, а те устраняют диверсию. Как еще назвать это безобразие?

Он уже набирал номер, когда с перекрестка в его сторону свернул черный джип «Гелендваген». За ним второй. Машина вплотную подъехала к канаве, остановилась. Рядом замерла вторая.

Одинцов уже понял, что происходит – Никиткин с каждым днем борзел все больше. Бежать он не собирался, а пистолет на всякий случай достал. И с предохранителя ствол снял, и затвор передернул. Плевать, кто что подумает. Правда, руку с оружием он опустил.

Сначала из машин вышли рослые парни в черном. Пистолет в руке Одинцова их смутил, но в ответ они оружие доставать не решились.

– Максим Львович, все нормально, вам ничего не угрожает, – сказал плотного сложения мужчина с кривым носом и прямыми залысинами.

Знакомый персонаж – Чернышев Станислав Евгеньевич, начальник личной охраны господина Никиткина. Одинцову приходилось с ним встречаться.

– Да нет, ребята, не нормально. Это я вам угрожаю, – усмехнулся Максим.

Пусть достают оружие, пусть взводят курки, посмотрим, кто кого?.. Он готов был открыть огонь на поражение, и Чернышев прочел это по его глазам. Прочел и смутился. Его люди запросто могли нашпиговать майора свинцом, но без потерь среди них точно не обойдется. А потом еще отвечай за гибель сотрудника полиции… Лукомора за одно только покушение сожрали.

– Я так понимаю, у вас проблемы?

– Проблемы у вас, ребята.

Одинцов набрал номер дежурной части и вызвал все свободные на данный момент экипажи патрульно-постовой службы. Никиткин хотел произвести эффект, что ж, он этого добился. Будет эффект… Майор задержит его за хулиганство, оформит на пятнадцать суток, а уж он пусть выкручивается. И выкрутится – причем в пять секунд. Но осадочек от встречи с Одинцовым останется.

Чернышев потрясенно смотрел, как он опускает в карман телефон.

– Ну, чего смотришь?

– Э‑э, Леонид Афанасьевич мог бы вас подвезти, – пытаясь взять себя в руки, сказал начальник охраны.

– Пусть Леонид Афанасьевич вернет все на место, – кивком головы показал себе под ноги Максим. – Думаю, пятнадцати минут ему хватит. Если нет…

Он не договорил, повернулся к Чернышеву спиной и вернулся к своей машине. Не прошло и минуты, как появился Никиткин. Вышел из машины, неторопливо перешагнул через канаву и, стараясь держать марку, направился к Одинцову.

А тот, глядя на него, усмехнулся, вспомнив их первую подобного рода встречу. Они обедали с Ожогиным в кафе, Никиткин подъехал к ним на трех «Гелендвагенах», пустил пыль в глаза, изображая из себя крутого мафиози. Максим тогда сел к нему в машину, вежливо прослушал предложение о сотрудничестве и так же любезно послал его лесом. А потом Никиткин сам бегал за ним – то с одной проблемой, то с другой. И в управление к нему приезжал как проситель… И сейчас вот в машину к нему садится. Мина вроде хорошая, а игра не очень. Неудачная у него прелюдия вышла. Дорогу перерыл, давая понять, что Максиму некуда деваться. К себе в машину хотел позвать, вроде как руку помощи протянул, но сам же и нарвался. Сейчас здесь будет полно полиции, и куда тогда деться Никиткину? Убираться ему нужно отсюда, пока не поздно, а он пытается исправить ситуацию. Дурак. Но дураки бывают умными. И очень опасными…

Дверь Никиткину открыл Чернышев, но в машину он садился так, будто был водителем, которому Одинцов, как инспектор ГИБДД, собирался выписать штраф. Перед «инспектором» он не заискивал, держался с вельможным достоинством, но унизительной была сама ситуация. И Одинцов глянул на него так, будто решал, то ли штраф выписать, то ли простить.

– Ну, здравствуй, Леонид Афанасьевич, – снисходительно улыбнулся он. – Давно не виделись.

– Увиделись, – мрачно буркнул Никиткин.

В его внешности не было ничего угрожающего. Черты лица у него правильные, даже с некоторыми мягкими, аристократическими линиями. Срок он не мотал, в законные воры не просился, в «крестные отцы» криминального мира не рвался, но всерьез считал себя авторитетным мафиози. Для этого у него было все – деньги, власть, связи, сила, ум, хитрость и коварство. Ему не нужно было давить на собеседника, внутренней своей мощью угнетая его волю, он мог просто приговорить его к смерти, а исполнители у него имелись. И, судя по недавним событиям, удары Никиткин наносить умел. Да это и раньше было известно, не зря же Лукомор в свое время согласился подвинуться, уступил ему половину города. Сунул палец в рот, а Никиткин руку по локоть откусил…

– Я знаю, ты у нас благоустройством города занимаешься. – Максим взглядом показал на кучу темно-бурого грунта, из которой смотрел на него, будто подмигивая, большой грязно-белый камень. – Но ты бы не увлекался.

– Ну почему же? Иногда, прежде чем что-то построить, нужно что-то разрушить. Дорогу вот перекопали. Закопают. А потом и асфальт постелим.

– Асфальт – это хорошо, – нехотя кивнул Одинцов. – Но иногда лучше ничего не трогать, чем что-то строить.

– Если бы человек ничего не трогал, он бы до сих пор в каменном веке жил.

– А чем каменный век от нашего отличается? Та же борьба за выживание, те же войны за охотничьи угодья. Или нет?

– Война – двигатель прогресса.

– А если короче?

– Тут одна птичка ко мне залетела… Почту разносят голуби, а слухи сороки, так вот я не пойму, то ли голубь это был, то ли сорока. То ли правда, то ли слух… Ты каких-то типов задержал, пытаешься доказать, что они на меня работают.

– Не работают, – покачал головой Одинцов. Он, конечно же, понял, о ком шел разговор.

– Ну вот видишь… – слегка расслабился Никиткин.

– Уже не работают… А если работают, то против тебя.

– Неужели против меня что-то сказали?

– Если бы сказали, я бы с тобой не здесь сейчас разговаривал. И не так.

– У‑у, как страшно!

– Бойся… Ты столько дров наломал, что теперь тебе нужно бояться.

– Чего?

– Я на частные уроки не подписывался. Я на казенном содержании и даю казенные уроки. Когда тебя на казенную пайку оформят, тогда и поговорим.

– Зря ты так, Одинцов, зря… – задумчиво проговорил Никиткин. – Если ты думаешь, что это я против Лукомора играю… А ты думаешь.

– Я не думаю, я знаю.

– А доказательства?

– Будут доказательства.

– Роешь ты под меня. Я знаю, что роешь. А ведь мы вместе против Лукомора копать должны.

– И копаем. Вместе. Но по разные стороны песочницы.

– Так я и не претендую на совместные усилия.

– Ты и так со всем отлично справляешься. Лукомор в СИЗО, шансов у него практически нет.

– Тем более. Лукомор – это вчерашний день.

– Так же, как и ты. И ему здесь не место, и… И тем, кто играет так же грязно, как он.

– Клин вышибают клином. Как только Лукомора не станет, в городе наступит тишь да гладь.

– Это не ко мне, это к моему начальству, – усмехнулся Одинцов.

Он знал, о чем говорил. Сам начальник УВД покровительствовал Никиткину. Правда, полковник Саньков осторожничал, на рожон не лез и Максима на откровенный разговор не вызывал. Не те сейчас времена, когда можно было так вот просто закрыть уголовное дело в угоду сильному мира сего. Тем более Сколков и Пинчук попались в милицейской форме, на которую не имели прав, а это само по себе уже резонансное дело. К тому же в городе рыщут «волкодавы» из областного УБОПа, работают следователи из Москвы. Одинцов эксплуатирует их интерес к Никиткину, но, похоже, они об этом не очень догадываются. Если дать им наводку на Фраера, они могут наброситься на него самого. И на Санькова вместе с ним…

Но Саньков понимает, под кого роет майор. Он хоть и осторожничает, но сигнал Фраеру подал, и тот уже в действии. А начал Никиткин с предупредительного разговора, который приподнес на блюдечке с отрытой экскаватором канавой-каемочкой.

– Ну, с твоим начальством я договорюсь. Но мне нужно, чтобы ты угомонился. А то вдруг пустишь следствие по ложному пути.

– Ну да, на Кустарева лукоморские покушались, а не твои, – скривил губы Максим.

– Так и было. А ты пытаешься доказать обратное.

– Я пытаюсь доказать правду.

– Ты пытаешься доказать свою ошибку. Эта твоя ошибка может мне дорого встать, ты меня понимаешь?

– Суд разберется, ошибка это или нет.

– Твоя ошибка может встать мне поперек горла. И мне. И тебе… Ты же видишь, я хочу решить с тобой вопрос по-хорошему…

– Вопрос нужно решать по закону.

– Закон – это дубина о двух концах. Она ведь и тебя ударить может. И тебя… И твоих близких…

Одинцов резко глянул на Никиткина, но тот даже бровью не повел. А родные у Максима были, прежде всего дочь от первого и пока единственного брака. С ней не должно ничего случиться…

– Зря ты об этом сказал, Фраер, – сквозь зубы выдавил он.

Никиткин возмущенно нахмурил брови: не нравилась ему эта кличка. Но Максим нарочно к нему так обратился, чтобы вывести из себя.

– Если с моими родными вдруг что-то случится, ответишь ты.

– Перешел на пустые угрозы? – взяв себя в руки, усмехнулся Никиткин.

– Это не пустые угрозы. Я на преступление пойду, чтобы с тебя спросить. На любое преступление. И спрошу. Очень жестоко спрошу. Я живучий. И руки у меня длинные, надо будет, с того света дотянусь…

Одинцов едва сдерживал себя, он рвался вцепиться в подлеца прямо сейчас, заполняя пространство злой, агрессивной силой. Никиткин уже пожалел о своей угрозе.

– Нервный ты какой-то, майор, то за ствол хватаешься, то на пену исходишь.

– Зря ты про родных сказал. – Максим зажмурился, с силой сжимая кулаки, и стиснул зубы. – Ох и зря… Давай иди отсюда. Прошу, не доводи до греха. – Казалось, еще мгновение, и он взорвется.

– Ну, мы с тобой договорились! – с важным видом, но без всякой уверенности в голосе изрек Никиткин и поспешил исчезнуть.

А Максим остался сидеть в машине, внутри у него все бурлило. В чувство майора привел старший патрульно-постового наряда. К месту подъехали сразу две машины, но Никиткин со своей свитой успел очистить пространство перед канавой. Зато появился трактор с ковшом экскаватора.

Одинцов отпустил патрульных, дождался, когда восстановят проезд, и продолжил путь на своей машине.

Он не дурак, все прекрасно понимал. Не пойдет Сколков на сотрудничество, не сдаст он Никиткина. Похищения не было, за незаконный ствол и поддельное удостоверение он получит максимум четыре года, отбудет половину где-нибудь на поселении с мягким режимом и условно-досрочно выйдет на свободу. И еще денег заработает за свое молчание. А если сдаст Никиткина, то его жизнь превратится в долгое и полное лишений скитание, и это в лучшем случае, если нет, то его зароют где-нибудь под трубопроводным мостом, как это было с Мишей Веселым…

Никиткина сдать мог Леша Татаринов, но как его найти? Не зря же он сбежал, узнав о гибели Веселого. Значит, знал что-то… Но чтобы Татарина допросить, его сначала нужно взять, а с этим проблемы. Розыск пока никаких результатов не дал. Или парень на дно плотно залег, или Никиткин его уже нашел…

Нет у Одинцова улик против Фраера, и не факт, что будут. И еще Саньков дышит в спину… Он и сам, в общем-то, склонялся к тому, чтобы оставить Никиткина в покое. Пусть владеет всем городом, если ему хочется, пусть тешит свое самолюбие, раз в детстве не наигрался. Что с Лукомором он будет Бочаров делить, что без него править бал, в принципе без разницы… Но зачем Фраер вызвал его на этот разговор? Зачем замахнулся на святое?..