Вендетта. День первый

– Картина происшествия однозначна, – заявил Остоженский. – По причине высокого положения вашего супруга к работе был подключен Комитет государственной безопасности, а возглавить комиссию по расследованию гибели моего хорошего друга Всеволода Петровича поручено мне.

Затем Остоженский, для приличия помолчав немного, продолжил:

– Галина Сергеевна, мужайтесь. Ваш супруг покончил с собой. Но до этого он убил свою любовницу.

– Что? – вырвалось у Галины Сергеевны. По щекам женщины побежали слезы. – Вы обманываете меня! У Севы не было никакой любовницы!

Глеб Романович возразил:

– К сожалению, факты вещь упрямая. Как удалось установить следствию, Всеволод Петрович на протяжении последних пяти месяцев имел связь на стороне с гражданкой Грачевой Светланой Николаевной, кассиром универсама № 9. Гражданка Грачева была младше Всеволода Петровича на восемнадцать лет, отличалась вздорным характером и любила заложить за воротник. По всей видимости, в тот вечер произошла ссора, и Всеволод Петрович, наверняка в припадке гнева, задушил Грачеву, а когда осознал, что произошло, предпочел покончить с собой. Мы нашли его в туалете квартиры любовницы.

– Но как же так... – прошептала Галина Сергеевна, всхлипывая. – Глеб Романович, скажите, может быть, произошла ошибка? Может, это сделал кто-то другой? Или та особа убила Севу?

– Ну да, а потом сама себя задушила при помощи шарфа, – откликнулся полковник иронично. – Нет, сначала была убита Грачева, а затем и ваш супруг покончил с собой. В квартире никого больше не было. Медэксперты уверены на сто процентов: именно Всеволод Петрович виноват в произошедшем. Мне очень жаль, дорогая Галина Сергеевна, мне очень жаль...

– Но что же теперь будет? – спросила беспомощно женщина, и Остоженский, потрепав ее по плечу, ответил:

– Я, как лучший друг вашего покойного мужа, не брошу вас и Настю, можете мне поверить. Однако разрешите дать совет – оставаться в Болотовске вам не стоит, лучше всего вернуться в Ленинград. У вас ведь там имеется сестра?

Четверть часа спустя Глеб Романович покинул палату, в которой находилась Лагодина. Дело было сделано: вдова узнала о том, что ее покойный супруг был последней сволочью, мерзавцем и к тому же трусом – убил любовницу и из страха перед последствиями застрелился. Если о Лагодине кто и будет вспоминать, то исключительно как о неудачнике, предателе идеалов, человеке, запятнавшем честь мундира. Остоженский был весьма доволен содеянным – все прошло именно так, как он и планировал. Прокурора в городе не любили, поэтому сразу же приняли версию о его самоубийстве. Да и полковник постарался на славу, подтасовав улики и отлично обставив мизансцену. Что же, теперь Лагодин станет преступником, а результаты проведенного им расследования превратятся в макулатуру. Осталось только спровадить вдову и дочку покойного из города, и тогда Глеб Романович сможет сконцентрироваться на том, что было для него главным, – на увеличении своей власти и капитала.

* * *

Настя помнила страшную сцену, разыгравшуюся той февральской ночью, – мама, кричащая и вырывающаяся из рук дюжих санитаров, медсестра со шприцем, пожилой сосед-профессор, старающийся увещевать маму, незнакомые мужчины, открывавшие ящики стола, копошившиеся в белье, перетрясавшие книги...

Она проснулась от шума и громких голосов и выскользнула из своей комнаты в коридор. Девушка все никак не могла прийти в себя после вести о том, что Максим расстается с ней, а тут такое! Анастасия не сразу сообразила, что происходит, вначале решила, что с мамой стало плохо, поэтому бросилась к Галине Сергеевне.

Но та уже обмякла под воздействием инъекции, сделанной ей медсестрой. Затем маму подхватили санитары и унесли – девушка все пыталась выяснить, куда именно.

Мужчины, проводившие обыск, переглянулись, и один из них поманил Настю за собой. Они оказались на кухне.

– Вот что я должен сказать тебе, девочка, – немного неуверенно заговорил мужчина. – Твой отец... Я вижу, что ты еще ни о чем не знаешь... Гражданин Лагодин покончил с собой!

Новость была такой невероятной, что Настя не восприняла ее всерьез. Папа – и самоубийство! Поэтому она еще раз спросила, в чем же дело. Представитель прокуратуры тяжко вздохнул и повторил:

– Я же говорю, твой отец придушил свою любовницу, а потом застрелился. Уже и в Москву об этом сообщили. Такой скандал грядет, просто ужас!

И он ушел, оставив Настю одну на кухне. Девушка опустилась на табуретку и попыталась привести в порядок мысли. Какая еще любовница? У папы никогда не было любовницы. И даже если бы была – зачем ему... зачем ему душить ее? А затем стреляться?

Вопросов было гораздо больше, чем ответов, поэтому, когда в квартире Лагодиных появился Глеб Романович Остоженский, Настя кинулась к нему, как к родному, надеясь, что он сможет прояснить ситуацию.

Полковник в скупых фразах обрисовал ее и добавил:

– Мне очень жаль, Настя, но сомневаться в правдивости версии не приходится. Тебе лучше сейчас подумать о судьбе Галины Сергеевны. Твою маму доставили в городскую больницу № 17, в психиатрическое отделение. Однако не пугайся, с твоей мамой все в порядке, я справлялся. Ей требуется прийти в себя, и через несколько дней ее выпишут. Ты должна знать, Настя, что твой отец был моим лучшим другом. Пусть мы познакомились не так давно, но я успел понять, что он – честный человек. Увы, у него, скорее всего, просто не выдержали нервы, поэтому он и напал на Грачеву. А когда понял, что совершил преступление, принял решение, достойное настоящего мужчины, – покончил с собой.

Настя долго плакала, прижавшись к груди полковника, а тот даже и не пытался утешить ее. Девушка была благодарна отцу Максима – он был откровенен и разговаривал с ней, как со взрослой.

Обыск в квартире Лагодина закончился, когда уже окончательно рассвело. Настя, закутавшись в плед, сидела на кухне и тупо смотрела в окно, на Театральную площадь, по которой сновали горожане. А ведь всего двадцать четыре часа назад все было в полном порядке! Папа был жив, мама в полном здравии. И вот все разительно переменилось...

К девушке подошел полковник Остоженский и произнес:

– Я только что говорил с дежурным врачом отделения, где находится Галина Сергеевна. Успокоительное оказало целебное действие, и твоей маме стало значительно лучше. Сейчас она отдыхает. Думаю, под вечер ты сможешь увидеть ее.

– А я смогу... смогу увидеть его? – спросила Настя, чувствуя, что ее охватывает дрожь.

Остоженский внимательно взглянул на девушку и пояснил:

– В данный момент тело твоего отца находится у судебно-медицинских экспертов. Но я смогу устроить так, чтобы ты простилась с ним. И вот еще что... Если бы Всеволод Петрович погиб, находясь при исполнении служебных обязанностей, ему бы, разумеется, устроили похороны за счет государства. Но дело в том, что он совершил преступление, а затем покончил с собой... В таком случае вам придется самим заняться организацией похорон. Однако я, конечно же, помогу тебе и маме! Вы можете на меня положиться!

На душе у Насти скребли кошки, ей было грустно и тошно. Хотелось одного: открыть глаза и понять, что весь этот кошмар – не более чем страшный сон. Остоженский сказал девушке, что надо позвонить в Ленинград, тете Оле, родной сестре мамы, и сообщить о случившемся. Но у Насти не было сил и желания говорить о смерти папы с тетей Олей, поэтому она сообщила полковнику телефонный номер, а тот уверил ее, что сам все уладит.

Наконец квартира опустела. Последним ушел Остоженский, напомнив, что если Насте понадобится его помощь, то она может звонить в любое время дня и ночи ему домой или на работу. Только оставшись одна, девушка дала волю чувствам, но слез было на удивление мало. Неужели она не любила отца? Почему же у нее в голове вертится одно и то же: «Придушил любовницу, а затем застрелился».

* * *

Остоженский не обманул – организовал визит Насти в больницу, где находилась Галина Сергеевна. Та встретила дочку равнодушно, и только через некоторое время девушка поняла, что апатия и отсутствие всяческого интереса объясняются большим количеством лекарств, которыми мама напичкана.

Заснуть в пустой квартире Настя никак не могла, ей все казалось, что по квартире кто-то ходит. Разбушевалось воображение, конечно, понимала девушка. Она провела всю ночь за тем, что аккуратно складывала разбросанные при обыске вещи. Монотонное занятие позволило ей ни о чем не думать, но почти все в квартире напоминало об отце. То и дело Настю душили рыдания, но она была уверена, что не имеет права распускаться.

Днем пару раз позвонил полковник Остоженский – справиться о том, как у Насти дела. Он передал привет от Максима, и сердце у девушки учащенно забилось.

– Он выражает тебе свои соболезнования, – пояснил Глеб Романович. И добавил: – Но ты сама понимаешь, Максим сейчас очень занят, у него сессия...

Тетя и дядя прибыли в половине третьего. Дядя Дима тотчас отправился по инстанциям, а тетя Оля и Настя съездили в больницу за Галиной Сергеевной.

Вечером вернулся дядя Дима, который сообщил, что тело можно будет забрать на следующий день. Их навестил полковник Остоженский, который привез с собой две сумки, набитые свежими продуктами. Глеб Романович сразу же очаровал тетю и вызвал восхищение у дяди.

– Мне удалось кое-чего добиться, – заявил, выставляя деликатесы на стол, Остоженский. – Однако начну с неприятных новостей. Квартира, как вы сами понимаете, служебная, и вам придется ее освободить в течение месяца. И теперь вам надо выбирать – оставаться в Болотовске или возвращаться в Ленинград.

– Конечно, в Ленинград! – заявили в один голос дядя и тетя. – Галя, Настенька, здесь, в провинции, вам делать нечего!

– Я и не собиралась оставаться здесь, – добавила Галина Сергеевна. – Мы уедем. У нас ведь осталась там квартира. Но... А ее у нас тоже отберут?

Полковник успокоил вдову своего лучшего друга:

– Нет, этого вам не надо опасаться, Галина Сергеевна. Конечно, квартира в Ленинграде государственная, однако кончина Всеволода Петровича ничего не меняет – вы и Настя имеете полное право на жилплощадь. Я говорил кое с кем из Москвы, и там согласны, что вы, вдова и дочка Всеволода Петровича, не должны нести лишения из-за произошедшей страшной трагедии. Уверен, для вас не составит труда вернуться на кафедру в Ленинградском университете, где вы до недавнего времени работали. А тебе, Настя, необходимо подумать о том, что всего через три месяца у тебя в школе экзамены.

Когда он ушел, тетя Оля, обняв сестру, сказала:

– Какой же замечательный человек Глеб Романович! Сразу видно, он очень ценил Севу.

* * *

Отца Настя в последний раз видела в городском морге – девушка настояла на том, чтобы попрощаться с Всеволодом Петровичем. Он лежал в гробу, одетый в строгий черный костюм с темно-красным галстуком. Над телом потрудились гримеры, но полностью замаскировать пулевое отверстие на правом виске было нельзя. Настя дотронулась губами до ледяного лба отца и выбежала из зала.

Тело переправили в Ленинград – Галина Сергеевна не хотела, чтобы мужа похоронили в Болотовске. Лагодин нашел место последнего упокоения на Ново-Волковском кладбище Ленинграда, рядом со своими родителями. Затем состоялся поспешный переезд, и в Ленинграде Настя пошла в прежнюю школу – помог все тот же полковник Остоженский.

Девушка заметила, что за прошедший год многое изменилось. Те, кого она раньше считала друзьями, отвернулись от нее, отпускали гадкие шуточки за ее спиной и даже открыто издевались: утаить историю о том, как ушел из жизни ее отец, было невозможно. Странно, но Настя с тоской вспоминала одноклассников в Болотовске и часто думала о том, что им с мамой лучше было остаться там, а не возвращаться в Ленинград.

Галину Сергеевну с радостью приняли на кафедре, и она тотчас же с головой ушла в работу: это было ее реакцией на трагедию с мужем. Днем она занималась преподавательской деятельностью, а ночью корпела над диссертацией.

Раньше родители сходились во мнении, что после окончания школы Настя должна выбрать юридическую стезю, тем более что ее отец являлся прокурором. Трагедия с Всеволодом Петровичем перечеркнула все планы. После долгих колебаний девушка остановила свой выбор на философском факультете. Выпускные экзамены она сдала на «отлично», вступительные тоже выдержала и стала студенткой ЛГУ.

* * *

Страна вступила в период перестройки. Полковник Остоженский не ошибся в своих прогнозах, и дряхлый генсек Черненко протянул еще меньше, чем его предшественник Андропов. У руля партии оказался новый руководитель, заявивший о необходимости модернизации страны.

Настя не особо интересовалась переменами в стране: она почти все силы отдавала учебе. Попытки молодых людей ухаживать за ней девушка тотчас пресекала: странно, но даже столько времени спустя она все еще тосковала по Максиму, хотя прекрасно понимала, что их ничто больше не связывает.

В судьбе Галины Сергеевны эпоха гласности сыграла роковую роль. Вначале женщина предпочитала не говорить вообще о смерти мужа, затем стала все чаще и чаще поднимать трудную тему во время семейных встреч, потом даже несколько раз съездила в Болотовск, уже снова переименованный в Нерьяновск, хотя Настя знала, что мама ненавидит этот город.

Настя была на четвертом курсе (стояла поздняя осень 1989 года), когда Галина Сергеевна огорошила ее новостью:

– Я уверена, что твой отец не покончил с собой!

– Мама, – заметила мягко Анастасия, – мы ведь уже много раз говорили на эту тему. Я понимаю, тебе очень сложно смириться, но факты говорят...

– Какие факты, Настя? – перебила Лагодина-старшая. – Да, нам было объявлено, что Сева задушил кассиршу Грачеву, а затем сам застрелился, но никаких подтверждений представлено не было. А теперь подумай сама... У отца имелось служебное оружие, которое он всегда хранил в сейфе, в своем кабинете, и пистолет Макарова, как я узнала, был найден во время обыска. Сева застрелился из совершенно иного оружия, а именно из автоматического пистолета Стечкина. Спрашивается только, откуда он взялся? Если Севе приспичило покончить с собой, то не проще ли было взять табельное оружие?

– Ну, ведь купить пистолет на черном рынке было можно даже тогда... – неуверенно возразила Настя. – У папы, как-никак прокурора, были связи в определенных кругах...

– Твой отец не якшался с преступниками! – оборвала ее мама. – Да и зачем ему было покупать или доставать иным путем еще один пистолет? Ведь он задушил Грачеву, как гласит вывод следствия, в состоянии аффекта, то есть ни о каком планировании преступления вести речь нельзя!

– Пистолет мог иметься у той женщины, – сказала Настя, избегая называть любовницу отца по имени или фамилии.

– С чего вдруг у кассирши универсама появился дома пистолет? – задала вопрос Галина Сергеевна. – Но ты права, Настя, личность гражданки Грачевой не дает мне покоя, поэтому я и побывала в Нерьяновске. Оказывается, она была еще той штучкой – весьма распутной особой, общалась с представителями криминального мира...

– Вот и объяснение тому, откуда у нее взялся пистолет! – вставила Настя. – Он мог принадлежать не ей, а ее... ее клиентам или приятелям-бандитам.

– Не так-то все просто, – покачала головой Галина Сергеевна. – Мне пришлось приложить большие усилия, чтобы кое-что узнать. Оказывается, пистолет, из которого якобы застрелился Сева, ранее был задействован в разбойном нападении на инкассатора в одной из сберкасс Нерьяновска, тогда еще Болотовска, в 1981 году. И вот что интересно, дочка! Пистолет фигурировал в качестве вещественного доказательства на процессе, а после суда в числе прочих улик был отправлен на хранение в тамошний музей МВД. Так каким образом он оказался потом в квартире Грачевой?

Ответить Настя ничего не смогла, но это и не требовалось, так как Лагодина провозгласила:

– Сева вовсе не покончил с собой! Его устранили! То есть инсценировали самоубийство, подтасовав улики и обвинив Севу в убийстве Грачевой.

– Мама, зачем? – спросила Настя, теряя терпение. – На Западе это называется «теорией заговора», когда всех и вся подозревают в совершении немыслимых преступлений.

Галина Сергеевна покачала головой:

– Настя, неужели ты не понимаешь? Сева прибыл в Болотовск, чтобы навести там порядок, а быть разоблаченным и попасть под суд не входило в планы никого из тамошней элиты и тамошних бандитов. Отцу ведь предлагали взятку в размере миллиона рублей, и все ради того, чтобы он отступился, чтобы закрыл глаза на творившиеся в городе безобразия. За Севой стояла Москва и лично Андропов, но стоило тому умереть, как с Севой случилось несчастье.

Насте сделалось страшно:

– Мама, и что ты хочешь сделать?

– Предать огласке известные мне факты, – заявила та. – Обращусь в газеты, на телевидение, в программу «Взгляд». Сейчас у нас гласность, о том, что криминальные структуры срослись с партийной верхушкой, не говорит только ленивый. Я потребую проведения нового, независимого расследования причин гибели Севы. Если надо, буду настаивать на эксгумации. Потому что никакого самоубийства не было!

– Мама, прошу тебя, забудь! – попросила ее дочь. – Это же так опасно!

– Мне надоело бояться, и ведь наступили другие времена, – стояла на своем Лагодина. – Ты помнишь хорошего друга отца, полковника Остоженского? Он очень нам помог в те трудные времена. Теперь Глеб Романович генерал-майор и работает в столице. Он обязательно мне поможет! Я позвоню ему завтра.

Звонок многое изменил: мама поехала в Москву, где имела продолжительную беседу с генерал-майором КГБ Остоженским. Вернувшись в Ленинград, она с гордостью сказала:

– Глеб Романович, в отличие от тебя, мне сразу поверил. Сказал, что мне только в сыщики идти. Заверил, что в течение ближайших дней проверит все факты и поговорит со своим начальством. Комитет заинтересован в наведении порядка в стране, поэтому они обязательно заинтересуются добытыми мною фактами. И проведут независимое расследование. И кстати, тебе привет от Максимки. Ты ведь помнишь его?

Ну как же Насте не помнить Максима! Еще бы, ее первая любовь!

– Он через месяц женится, – продолжила Галина Сергеевна. – Работает сейчас в каком-то министерстве, в начале следующего года защищает кандидатскую...

Настя уже не слушала болтовню матери – Максим женится! Хотя, конечно, ему сейчас двадцать четыре или двадцать пять, так что ничего удивительного. Наверное, нашел подходящую невесту, а ей передает привет. Для него она навсегда осталась глупой школьницей...

* * *

Двадцать девятого ноября Настя, подойдя к подъезду, увидела толпу зевак. Протиснувшись, девушка направилась к входной двери и увидела лежащее на грязном асфальте тело, накрытое белой простыней. Около него топталась пара милиционеров.

– Кому-то стало плохо? – спросила Настя у одной из соседок, но та, в ужасе уставившись на девушку, только замахала рукой.

К Насте подошел высокий сутулый милиционер, их участковый, и спросил:

– Вы и есть Анастасия Всеволодовна Лагодина?

– Да, а в чем дело? – спросила девушка. – Я только что подошла, так что в свидетели не гожусь.

Милиционер, сняв фуражку, почесал лысеющую голову, поскреб кадык и промолвил:

– Пройдемте со мной, Анастасия Всеволодовна. Вы должны помочь нам с опознанием.

Они остановились около тела, и другой милиционер, присев на корточки, сдернул с него простыню.

– Вы знаете эту женщину? – спросил участковый.

И Настя увидела маму, лежавшую на грязном асфальте. Галина Сергеевна была одета в темно-красное пальто, шерстяной берет съехал на сторону, а на правом чулке девушка разглядела большую стрелку.

Мама смотрела в сумрачное ноябрьское небо правым глазом, левое веко было прикрыто. Девушка бросилась на колени, схватила Галину Сергеевну за руку.

– Господи, мамочка... Ей же плохо, помогите кто-нибудь! – закричала Настя. – «Скорая»! Вы вызвали «Скорую»?

– Гражданочка, не устраивайте сцену, потерпевшая мертва, – раздался монотонный голос. – Это первое, что мы установили. Врачей вызвали, но, сами понимаете, ожидание может затянуться.

– Что... что случилось? Сердечный приступ, инсульт... – забормотала Настя, чувствуя, что на глаза наворачиваются слезы. Она все порывалась обнять маму, приподнять ей голову, прижать к себе.

Но участковый отпихнул Настю и грубо сказал:

– Оставьте труп в покое, вы уничтожаете улики. Да какой инсульт, какой сердечный приступ! Грабанули гражданочку, сумку вырвали, кошелек отобрали. А сначала несколько раз по кумполу ударили, причем основательно.

И только в тот момент Настя увидела, что ее руки в крови. И кровь натекла на грязный асфальт – видимо, из раны на мамином затылке.

Девушка пошатнулась, и, не поддержи ее участливый сосед, Настя бы упала. Голова у нее гудела, в глазах двоилось. Единственная мысль занимала ее – маме надо помочь. Настя не верила, что Галина Сергеевна... что мама... что она умерла!

Настю усадили на скамейку около подъезда, кто-то принялся утешать, но девушка не слышала слов. Она смотрела в одном направлении, видя перед собой фигуру, накрытую простыней, и черный, заляпанный грязью полуботинок, высовывающийся из-под простыни.

«Скорой помощи» действительно пришлось ждать долго – Настя потеряла счет времени. Медики прибыли, когда уже окончательно стемнело. Толпа любопытных постепенно разошлась, возле подъезда осталось только несколько старушек и подростков. Настя бросилась к полному мужчине в безразмерном халате, надетом поверх стеганой куртки.

– Мне необходимо задать вам несколько вопросов, – гудел участковый, обращаясь к Насте. Он достал блокнот и, прочистив горло, продолжил: – Назовите фамилию, имя и отчество потерпевшей, а также степень родства, в которой вы с ней находитесь. Вернее, находились?

Настя механически отвечала на вопросы, внимательно следя за тем, как тело мамы укладывают на носилки, затем запихивают в карету «Скорой помощи».

– Пока что все, – сказал, вздыхая, участковый. – Однако, Анастасия Всеволодовна, вам в ближайшее время придется ответить на вопросы еще раз. Всего хорошего!

Последнее пожелание прозвучало словно насмешка – маму увезли, и девушка осталась стоять у подъезда. Внезапно ее охватила тоска, странное и страшное чувство, которое, казалось, было готово разорвать ее сердце.

Ну почему же все так получилось? Прошло лишь несколько лет с той поры, как... как скончался отец, и вот – новое несчастье! Как будто судьбе было недостаточно покарать их семью, и она нанесла еще один удар. Но за что?

* * *

Ответа на этот вопрос Насте дать никто не мог – ни участковый, ни следователь, ни медики. Картина вырисовывалась следующая – пара бабулек, сидевших на лавочке у соседнего подъезда, видели, как Галина Сергеевна возвращалась домой. Едва она оказалась около подъезда, ее окружили двое типов. В том, что произошло дальше, показания свидетельниц (одна из них страдала глаукомой, другая близорукостью) расходились: то ли один из типов попытался вырвать у Галины Сергеевны сумочку, то ли нападавшие вначале ударили женщину по голове чем-то, зажатым в руке, а уж потом схватили сумочку: все произошло так быстро и неожиданно, что дамы затруднялись с точной хронологией событий.

Собственно, никто особенно и не интересовался, как именно умерла Галина Сергеевна – по мнению следствия, произошедшее было типичным разбойным нападением, без особых шансов на раскрытие. Лиц нападавших никто, конечно же, не видел, физиономии были скрыты головными уборами (даже относительно оных свидетельницы не могли точно сказать, были на них кепки, вязаные шапки или еще что-то). Убийцы исчезли так же быстро, как и появились. Согласно показаниям еще одного свидетеля, выгуливавшего во дворе болонку, двое мужчин едва не сбили его с ног, а затем уселись в «Жигули» пятой модели – и автомобиль, дав газу, немедленно скрылся в неизвестном направлении. Номерные знаки автомобиля свидетель с болонкой, конечно же, не рассмотрел (начинало уже смеркаться, да и номера были заляпаны грязью). А спустя некоторое время он даже заявил, что не уверен и относительно модели «Жигулей» – не исключено, что была не пятая, а какая-то другая модель.

Настя узнала об этом только спустя почти два месяца: ее занимали совершенно иные заботы. Если бы не тетя Оля и дядя Дима, она бы ни за что не справилась со свалившимся на ее плечи горем. Тетя и дядя помогли с устройством похорон и даже подбросили денег – на сберегательной книжке у матери и дочери Лагодиных к тому времени было всего тридцать два рубля и семнадцать копеек.

Девушка пребывала словно в летаргическом сне, ей казалось, будто она смотрит страшный фильм, и она не хотела признавать, что является в нем главной героиней. Мама, лежавшая в гробу, была такой беззащитной и такой... чужой, что Настя, целуя ее в лоб, вдруг подумала: «Сейчас все закончится, сейчас все прояснится».

Но ничего не закончилось и ничего не прояснилось. Тетя Оля около двух недель жила в квартире Лагодиных, но настал момент, когда сестра мамы вернулась к себе (у нее ведь имелась своя семья и собственные семейные заботы), и Настя осталась одна.