Бабий дом

Еще Нине Елизаровне нужно было поработать. В музее создавалась новая экспозиция, и на ней лежала подготовка текстов. Нина Елизаровна сняла с книжного шкафа красную картонную папку с необходимыми бумагами, расположилась все за тем же журнальным столом, как она любила, хотя, сидя за ним, приходилось слишком сгибаться, вся подобралась, сосредоточилась… Дверь между комнатами была открыта, и время от времени Нина Елизаровна отрывалась от своих бумаг, выгибалась в сторону, заглядывала через дверь в смежную комнату – как там мать. Мать, похоже, после бессонной ночи сморило, и она спала. Тишину квартиры, такую странно удивительную после всего шума первого утреннего часа, нарушали только заоконные, уличные звуки: грохочущий рев мотора проехавшей тяжелой машины, короткий автомобильный сигнал… Рассвет за окном наливался силой, окно все больше и больше прозрачнело, и в какой-то момент, когда Нина Елизаровна оторвала глаза от работы, она обнаружила, что в комнате уже совсем светло, что за окном уже белый день. Она бросила взгляд на будильник и всполошенно вскочила.

– О господи! – забывшись, воскликнула она вслух. – Уже десять.

И тут же спохватившись, оглянулась, не разбудила ли мать. Но мать спала, и Нина Елизаровна, стараясь ступать как можно мягче, прошла к двери между комнатами и плотно закрыла ее.

Торопясь, роняя от спешки бумаги на пол, она быстро расчистила стол, завязала папку и убрала ее обратно на книжный шкаф. Вместо старого, застиранного «хозяйственного» халата надела другой – яркий, атласный, длинный, так что скрыты были даже щиколотки. Поколебавшись, где накрыть стол – на кухне или в комнате, решила все-таки накрывать в комнате. Лучше бы, конечно, на кухне, но на кухне оттого, что зимой в морозы зажигали для обогрева на полную мощь все четыре горелки, основательно, до черноты, закоптился потолок, и она стеснялась этой грязи.

Накрыла она все тот же журнальный стол – поставила вазочку с печеньем, вазочку с яблоками, две чашки для кофе. И была всю эту пору, что готовилась к «гостям», возбужденно оживлена – совсем не напоминала себя утреннюю.

Звонок в прихожей, после того как она полностью уже была готова к приему, не заставил ждать ее слишком долго. И это был тот звонок.

– Ой, боже мой, спасибо! – воскликнула она, утыкаясь носом в преподнесенные цветы, хотя это были гвоздики и пахнуть они никак не могли. – Спасибо, Евгений Анатольевич!

Евгений Анатольевич пробормотал что-то вроде того, что хотел розы, но роз нигде нет, Нина Елизаровна остановила его: «Да ну что вы, прекрасные цветы!» – однако и после, пока раздевался, попытавшись даже снять ботинки и остаться в носках, Нина Елизаровна все время чувствовала в нем ту скованность и неестественность движений, которые присущи обычно застенчивым от природы и мягким людям, когда они приходят в незнакомый дом, да еще тем более к женщине.

– А-ага. Вот, значит, где вы живете! – сказал Евгений Анатольевич, окидывая взглядом комнату.

– И как! – со сдавленным смешком прокомментировала Нина Елизаровна. Скованность Евгения Анатольевича сковывала и ее. – Не роскошно, знаете, но я считаю, счастье не в том, чтобы в роскоши… У меня две дочери, обе уже взрослые… и у нас у всех троих хорошая, любимая работа, и мы все трое дружны… вот это, знаете, всего дороже. В этом и счастье. Я так считаю.

Евгений Анатольевич с улыбкой смущения на лице согласно закивал:

– Я так, когда вас увидел… когда вы нашу группу повели. я так и подумал: вот сразу видно, подумал, счастливый человек. На лице у вас это было… И загадал, такая идиотическая привычка с детства, ничего буквально без загадывания не умею делать, загадал, в общем: если вы на меня за экскурсию три раза взглянете, я к вам подойду.

– Но почему же именно потому решили, – в голосе Нины Елизаровны прозвучала несколько тревожная недоуменность, – почему решили подойти именно потому, что я вам показалась счастливой?

– Да почему… – Евгений Анатольевич мало-помалу справлялся со своим смущением, и первоначальной скованности оставалось в нем все меньше. – Да потому что счастливый человек – красивый. Не довольный жизнью, сытый… а как раз так вот, как вы: счастливый работой, семьей. Я, конечно, не знал, не надеялся особо, что вы… ну, свободны, в общем… но я надеялся. Ведь должно же человеку, когда ему не везет в жизни, ну вот в этом как раз… должно же в конце концов повезти…

Нина Елизаровна положила цветы на пустой обеденный стол с четырьмя задвинутыми под него стульями и спросила с поддразнивающе-призывной улыбкой:

– И как вы считаете: повезло?

Когда моложавая, хорошо сохранившаяся пятидесятилетняя женщина хочет понравиться, и не просто понравиться, нет – обворожить, она умеет заставить своего сверстника увидеть ее юной и волнующе прекрасной, словно бы лишенной груза всех прожитых ею лет.

Евгений Анатольевич неуверенно ступил вперед, Нина Елизаровна вся подалась к нему, и он протянул к ней руки, сделал еще шаг:

– Мне каже… – и зацепился ногой за умывальную раковину, станцевал в воздухе корявое, неуклюжее па, чудом лишь удержавшись на ногах. – Черт! – вырвалось у него, и он сконфузился.

– Ой, боже мой! – испуганно воскликнула Нина Елизаровна. – Вы не ушиблись?

– Да пустяки… – Евгений Анатольевич страдал не только от своей неловкости, но и оттого, что не сумел замять ее какой-нибудь шуткой, ругнулся, сконфузился вот – и все испортил.

– Ну, слава богу! – Нине Елизаровне тоже было неловко, что у нее тут, едва не посередине комнаты, лежит эта раковина. – А то уж я… Знаете, купили вот, нужно в ванной комнате поменять, та протекает, пластилином, знаете, трещины замазываем… и вот лежит здесь, чтобы на виду, знаете, да некуда больше. У меня, знаете, бабий дом, четверо – и все женщины, это пустячная, наверно, работа – раковину поменять, но если бы мужские руки в доме…

Евгений Анатольевич понял это как намек. И с радостью отозвался, тем более что ему хотелось поскорее исправить впечатление о себе:

– Я с удовольствием! Для вас, Нина… Я вообще не боюсь никакой работы. Там разводной ключ нужен. Есть разводной ключ у вас?

– Женя! Ну что вы! – Нина Елизаровна от души рассмеялась. – Какой разводной ключ? У меня-то в доме? У нас отвертки нет! Давайте кофе пить, – меняя тон, предложила она. – Вы пьете кофе? – Евгений Анатольевич молча кивнул. – Чудесно! Видите, как чудесно назначать свидания по утрам – можно пить кофе и не бояться, что потом не уснешь.

Говоря это, она быстрым шагом пошла к двери в прихожую и на ходу легким касанием дотронулась рукой до его плеча. Евгений Анатольевич торопливо повернулся вслед ей, попытался схватить ее руку, но Нина Елизаровна не далась.

– Одно мгновение! – Улыбка словно пропорхнула по ее лицу.

Евгений Анатольевич остался в комнате один. Проводив взглядом исчезнувшую Нину Елизаровну, он первым делом глянул на умывальную раковину у себя под ногами. Глянул и сокрушенно вздохнул. Подошел к журнальному столу, взял яблоко из вазы, провел по его круглому боку рукой, будто погладил, и положил яблоко обратно. Повернулся, заметил медвежью голову с ружьем, подошел к дивану вплотную и так и впился в ружье глазами.

За этим занятием – разглядыванием ружья – его и застала Нина Елизаровна, вернувшись в комнату с кофейником.

– Прошу! – позвала она Евгения Анатольевича к столу.

– Какое у вас ружье, Нина! – не отходя от дивана, лишь повернувшись в ее сторону, с восторгом сказал Евгений Анатольевич. – Я не охотник и не разбираюсь, но у меня есть приятель, и у него подобное, старинное еще, так ведь ему цены нет!

Нина Елизаровна поставила кофейник на стол и разогнулась.

– Это папино, от него осталось. А ему еще до моего рождения в награду за что-то вручили. В детстве знала за что, сейчас забыла.

– А что отец… он у вас кем был? – Евгений Анатольевич проговорил это с невольным почтением в голосе.

Интонация его доставила Нине Елизаровне удовольствие.

– Да, вы правильно догадались. Он в нескольких книгах о гражданской войне упоминается. Он мамы на пятнадцать лет старше был. Но она была с ним счастлива. Несмотря ни на что…

Слушая ее, Евгений Анатольевич потянулся к ружью, чтобы снять его, и Нина Елизаровна перебила самое себя:

– Не трогайте, вы что! А вдруг заряжено? Оно тут висит и висит… а вы ведь не понимаете!

Боясь разбудить мать, Нина Елизаровна говорила негромко, но все равно слова ее прозвучали окриком, и Евгений Анатольевич судорожно отдернул от ружья руки.

– Да-а, действительно… простите. А почему вы сказали «несмотря ни на что»? Счастливы, несмотря ни на что…

– Да жизнь потому что ей выпала, знаете ли… – Нина Елизаровна подосадовала про себя, что так резко одернула Евгения Анатольевича, когда он хотел снять ружье. – У папы трое детей от прежней жены, всех пришлось растить, да я еще появилась. И всё по гарнизонам. Из гарнизона да в гарнизон. Ни института, никакой другой личной жизни… Но папа такой был… наверно, с ним и я бы могла так. Наверное. Не знаю. Все-таки мама, знаете, еще других была представлений о жизни… – Она умолкла, молчала мгновение, все продолжая досадовать на себя, и решительно переступила через недовольство собой, как бы встряхнулась внутренне, спросила: – Ну, будете пробовать мой кофе?

Евгений Анатольевич согласно развел руками: а как же! Они сели в кресла за журнальный стол напротив друг друга, и Нина Елизаровна разлила дымящийся, горячий кофе по чашкам.

– А вы мне о своей жизни? – сказала она с прежней своей поддразнивающе-ободряющей улыбкой, откидываясь на спинку кресла. – Расскажите. Ведь я только то о вас знаю, что вы в Москву в командировку на какие-то курсы приехали.

Евгений Анатольевич пробормотал стесненно:

– Вот так, специально… Хм… неловко как-то… Ну да, в командировку. Министерство наше курсы по АСУП, автоматизированная система управления такая, провести для нашего брата решило. Я вообще диспетчер. На заводе. Старший вообще диспетчер, но это уже так, без разницы. В мои годы быть просто диспетчером несолидно. – Он похмыкал. – Что это такое, вы представляете? Романтического такого особо ничего. У завода, как вы понимаете, план, график прохождения заказов… детали какой-нибудь одной вовремя не оказалось, все полетит. Вот и следишь. Звонишь, требуешь, упрашиваешь. Ты кричишь, на тебя кричат. Обычное, в общем, дело.

– Вы? Кричите? – Нина Елизаровна засмеялась заразительно и поддразнивающе. – Так на вас не похоже.

– Вы правы, да. Мне это тяжело. Но что поделаешь… ничего не поделаешь. – Он подался вперед, потянулся рукой к ее руке на столе, Нина Елизаровна не убрала руки, и он накрыл ее своей. – Какая вы, Нина… я был уверен, я это почувствовал… как вы все тонко и точно…

Рука у Евгения Анатольевича была большая, теплая. руке Нины Елизаровны было хорошо и уютно под нею, и Нина Елизаровна закрыла невольно глаза.

– Женя! Ах, господи, как это смешно, в нашем-то с вами возрасте… Я, знаете, когда вы подошли, я вас сразу… да, именно почувствовала, тоже… а я, знаете, я очень нелегко иду на сближение, мне, это очень нелегко…

Не отнимая своей руки, от ее, Евгений Анатольевич поднялся и, двигаясь вокруг стола, пошел к Нине Елизаровне.

– Ни-ина!..

По-прежнему с закрытыми глазами Нина Елиазаровна, подняла к нему лицо:

– Же-еня!..

Она еще произносила его имя, – в соседней комнате с тяжелым грохотом что-то упало. Это было так неожиданно, так пугающе-громко, что Евгения Анатольевича с Ниной Елизаровной буквально отбросило друг от друга.

В следующее мгновение Нина Елизаровна пришла в себя.

– Ой, боже мой! – воскликнула она, бросилась к двери в соседнюю комнату – и исчезла за нею.

И снова Евгений Анатольевич остался один. Растерянностъ и недоумение на его простодушно-доверчивом лице сменились мало-помалу глубочайшим огорчением. Он сел в кресло, посидел-посидел в недвижности, потом взял свою чашку с кофе и начал пить глоток за глотком, с механической тупой заведенностъю, ставя чашку на стол и тут же вновь поднося к губам, пока не выпил всю до дна.

Он выпил ее, и ему стало нечем заняться. Он поозирался по сторонам, встал, подошел к книжному шкафу… но и смотреть книги было сверх его сил.

Наконец дверь. соседней комнаты растворилась и выпустила Нину Елизаровну, которая не забыла закрыть ее за собой с величайшей тщательностъю.

– Что случилось? – бросился к Нине Елизаровне Евгений Анатольевич. – Может быть, нужна моя помощь?

– Да ну какая такая помощь, – с выражением смущения и досады на лице ответила Нина Елизаровна.

– Нет, вы не стесняйтесь… зачем же. Мне ведь не трудно, мне наоборот…

У Нины Елизаровны вырвался легкий, беглый смешок все того же смущения.

– Это, Женя, мама там. В параличе, пятый уже месяц. Решила рукой, что у нее действует, судно сама взять, Так что в смысле помощи…

Евгений Анатольевич с участливостью и даже, пожалуй, сострадающе покачал головой:

– Паралич… и какой же прогноз?

– Прогноз? С надеждой, Женя. Только пока она не проблескивает что-то… – Нина Елизаровна подалась к нему, забросила ему руки на шею и легла головой на грудь. – Женя! Ах, Женя!.. – проговорила она напряженным прерывающимся шепотом. – Так порою хочется рядом крепкой мужской руки! Крепкой мужской поддержки! Мужской уверенности и силы! Так я устала… так я устала!

– Милая! Милая!.. – гладил ее по голове Евгений Анатольевич с глуповатым выражением блаженства на лице. – Невыразимая! Чудная! Надо мне было пойти в этот музей… Чудная!

– Же-еня! Какой ты… – Нина Елизаровна открыла глаза. – У меня кружится голова от тебя. И так нравится, как пахнешь, – ткнувшись носом в его щеку, скороговоркой добавила она.

Евгений Анатольевич увидел вдруг, что халат у нее распахнулся, а под халатом на ней почти ничего нет. Он потерял голову.

– Ни-ина! Если бы можно было… если бы ты согласилась…

– Нет-нет, ты что! – торопливо ответила Нина Елизаровна. – Мама здесь.

– Но почему? Ты ведь согласна? Ведь да? Чудная!.. Эта должно у нас быть, я тебя как увидел тогда… это должно быть!

Нина Елизаровна еще теснее вжалась лицом в его щеку.

– Женя! – простонала она шепотом, – зачем ты меня мучаешь… я так тяжело на сближение…

– Что ты, что ты! – так же шепотом проговорил Евгений Анатольевич. – Мы знали друг друга еще до нашего рождения. Мы только не встретились раньше… это судьба…

Он умолк, и в наступившее мгновение молчания Нина Елизаровна с решительностью высвободилась из его рук и бегло поцеловала в губы.

– Подожди. Я постелю постель.

Открыв шкаф, она достала оттуда простыню, подушку, одеяло, скорыми, точными движениями постелила на диване постель, скинула с себя халат и нырнула под одеяло.

Ошеломленный быстротой ее действий, Евгений Анатольевич, осознавая происходящее, несколько секунд простоял столб столбом, потом торопливо начал разоблачаться, но только скинул пиджак и расстегнул брючный ремень – в дверь позвонили. Долгим, требовательным, оглушающим звонком.

Евгений Анатольевич как был, так и застыл. Нина Елизаровна приподнялась на локте и, пока звонок звенел, с недоуменным испугом смотрела туда, откуда он раздавался: в сторону прихожей.

– Странно, – взглянула она на Евгения Анатольевича, когда звонок умолк. – Вроде бы мои не должны… – и приложила палец к губам. – Тсс! Нас нет. Нет, и все. «Иди сюда», – позвала она Евгения Анатольевича знаком руки к себе.

Евгений Анатольевич наконец ожил, взялся было за брючный пояс, но звонок раздался вновь. Все с той же требовательностью и звучащим в нем правом быть таким.

– Н-но… но может быть, – запинаясь, выговорил Евгений Анатольевич, – это какая-нибудь из ваших дочерей… что-то забыла, ей нужно…

Мгновение Нина Елизаровна молча смотрела на него, затем с той же быстротой, с какой легла, поднялась, надела халат, начала убирать постель обратно в шкаф, и Евгений Анатольевич, справившийся за это время со своим ремнем, всунувший его обратно в петли пояса, бросился помогать ей.

Звонок между тем все звенел. Оборвался он лишь тогда, когда Нина Елизаровна щелкнула замком и отворила дверь.

На пороге стоял незнакомый ей парень лет тридцати в рабочей, нечистой одежде, в руках у него был отягощенный инструментом, уродливо раззявленный неопрятный портфель.

– Слесаря вызывали? – громко и бесцеремонно спросил он.

– Слесаря? – Нина Елизаровна оглушенно смотрела на него и ничего не могла понять. – А-а, слесаря! – дошло до нее наконец в какой-то момент. – Ой, боже мой! Вы раковину устанавливать?

– А это мы поглядим на ваше поведение, – тоном шутки сказал слесарь и с тою же бесцеремонностью, что была в его голосе, ступил прямо на Нину Елизаровну, так что ей, чтобы он не задел ее, пришлось посторониться, и вышло, что, не желая того, она пропустила его в квартиру. – Где ваш фаянс-то? – спросил он, пройдя прихожую и остановившись возле дверей, что вели в комнату.

– Вот, – показала через его плечо Нина Елизаровна в глубь комнаты. Ничего другого не оставалось ей делать, раз уж слесарь прошел.

– Ну отхватили, хозяева, – сказал слесарь. – Красавица. Употел, поди, пока допер? – посмотрел он на Евгения Анатольевича, всю эту пору молча стоявшего как раз над раковиной. Евгений Анатольевич, не зная, что ответить, беспомощно взглянул на Нину Елизаровну, но слесарю не нужен был его ответ. Оттеснив Евгения Анатольевича, он присел над раковиной, перевернул ее, померил у нее что-то пальцами. – Поня-атно, – сказал он, поднимаясь. – Где она у вас стоять-то будет?

– Пойдемте, – позвала его Нина Елизаровна. И ответила взглядом на ищущий взгляд Евгения Анатольевича: что теперь поделаешь, влипли!

Она ушла со слесарем в ванную, и то недолгое время, что их не было, Евгений Анатольевич все мучился, надевать пиджак, так скомканно, так компрометирующе валяющийся на кресле, или не надевать. И в конце концов надел.

Нина Елизаровна, ничего не поняла из действий слесаря в ванной. А он, померив что-то и у расколотой раковины, похмыкал и пошел обратно в комнату.

– Что, хозяин, – сказал он Евгению Анатольевичу с порога, – когда покупал, глазами-то не смотрел?

Евгений Анатольевич потерялся.

– Простите, н-но…

– Объясните мне, в чем дело, – дотронулась Нина Елизаровна до плеча слесаря. – Мне, я вас прошу. Мне.

Слесарь повернулся.

– А! Ясно. У меня у самого то же: баба хозяйка в доме. – И добавил, через самую малую паузу: – Тридцать два сантиметра кронштейны нужны!

– Какие кронштейны? – недоумевающе спросила Нина Елизаровна.

– Какие-какие! Тридцать два сантиметра, говорю.

– Это, Нина, такое профильное литье… – торопливо влез с объяснением Евгений Анатольевич. – Штуки такие железные, на которых раковина стоит.

– Ну и что? – выслушав объяснение Евгения Анатольевича, снова посмотрела на слесаря Нина Елизаровна. – Ничего не пойму. Вы их от меня, что ли, хотите?

– А вы бы от меня хотели? – сказал слесарь. – У меня их нет.

– Что значит «нет»? А сейчас раковина на чем стоит?

– На кронштейнах.

– Ну, так и ставьте на них!

Слесарь, усмехаясь, покрутил головой.

– Ох, народ! Ох, народ! Раковину-то, говорю, какую купили? Под тридцать два сантиметра. А у вас сейчас – двадцать семь. Как я ее на них поставлю? Никак! Так что все, хозяева, говорил же – посмотрим на ваше поведение.

– Постойте! Постойте… – голос у Нины Елизаровны упал. Она еще не постигла происшедшее во всей полноте, но ясно было, что дело с раковиной оказывалось куда сложнее, чем предполагалось. – Как же так? Так долго мы ее не могли купить… собрались наконец. Так трудно было везти… да не может же быть, что у вас нет этих кронштейнов.

– Нет, хозяйка! – поднял с пола свой раззявленный портфель слесарь. – Нет! Откуда? Мы же не строительная контора. Нам не дают никогда.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.