Фосс

И он принялся пожимать плечами, словно ему жал отлично пошитый сюртук или на него напал какой-нибудь физический недуг вроде ревматизма.

– Кстати, где Фосс? – спросил он, оглядываясь по сторонам без особого желания увидеть немца.

– Мистер Фосс в трюме. – Хотя Пэлфримен и не собирался выказывать вероломство, он улыбнулся. – Приглядывает, чтобы приборы разместили надлежащим образом.

– Вот она, битва между немецкой аккуратностью и немецким мистицизмом! – захохотал лейтенант Рэдклиф с добродушным бессердечием. – Интересно, что победит?

Собственные битвы лейтенанта еще не выветрились у него из памяти, хотя в тот момент он и не помнил про беседу с Лорой Тревельян на званом обеде. Ему случалось забывать причины своих страданий и в то же время продолжать мучиться. Он походил на спящего человека, который сперва ударит донимающего его комара, а после вернется к своему куда более убедительному сну; комар же знай себе звенит. Если для Тома Рэдклифа таким комаром была Лора, то, по разумению спящего, Фосс был жгучей болью от укуса.

Поэтому лейтенанту следовало принять меры, чтобы себя обезопасить.

– В случае с Фоссом, – продолжал посмеиваться Рэдклиф, – я поставил бы свои деньги скорее на завесу теории, нежели на лезвие практики.

– Должен признать, насчет метода вы подметили верно, – ляпнул коммерсант, не подумав, и даже оглянуться не удосужился.

Пэлфримен ужаснулся, что Фосс стал объектом насмешек и критики. Сам он если и позволял себе критиковать главу будущей экспедиции, то делал это в частном порядке и в случае, если имел на то веские причины.

– Вероятно, методы его несколько необычны, – проговорил Пэлфримен, верный своим принципам.

Какая скука, когда люди перестают говорить о вещах по-настоящему интересных, вздохнула Белла Боннер, обводя толпу блуждающим взглядом. При виде красного яблока, в которое шумно вгрызался маленький мальчик, она заметно оживилась.

– Да! – воскликнул мистер Боннер, осознав свой промах. – Он действительно отличается от других людей. Насколько – покажет лишь время. Я рад, что вы в нем уверены, Пэлфримен. Это подтверждает мое первоначальное впечатление о мистере Фоссе.

Пэлфримену стало жаль коммерсанта, который с ростбифом управлялся куда лучше, чем со словами.

– В любом случае, – проговорил стоявший среди всадников пеший орнитолог, чье положение было заведомо проигрышным, – мистер Фосс совершенно уверен в своих силах, и это самое главное.

На этом обсуждение прекратилось, что было как нельзя кстати, поскольку зеваки начали потихоньку вникать в непонятную для них беседу. Мистер Боннер спешился, с хозяйским видом отдал поводья Пэлфримену и вскоре вернулся в хорошее расположение духа, потому что мог расхаживать по земле и смотреть на предметы материальные.

Лора Тревельян тоже слушала разговор и обрадовалась, что невзрачный и даже на первый взгляд бесхарактерный орнитолог, с которым она обменялась на приеме едва ли полудюжиной вежливых слов, выступил защитником человека, пусть ей и ненавистного. Теперь ей отчаянно захотелось поговорить с другом немца – исключительно, так сказать, из-за восхищения его моральной силой, а вовсе не из-за самого немца. И она стала ждать подходящей возможности.

Таковая вскоре подвернулась, однако без унижения не обошлось. Ничего удивительного, сказала потом себе Лора, особенно для того, кто был достаточно глуп, чтобы подвергнуть себя сцене столь унизительной, что недавно произошла в саду. Теперь вот еще один неприятный инцидент, пусть и не такой мучительный.

Изящный хлыстик, который Лора Тревельян держала в руках, упал по чистой случайности прямо к ногам мистера Пэлфримена, хотя любому стороннему наблюдателю могло показаться, что она сделала это нарочно. Разумеется, орнитолог тут же нагнулся, подхватил безделушку и со всей вежливостью вручил хозяйке.

– Насколько я понимаю, рукоятка выполнена в восточном духе, – заметил Пэлфримен.

Он очень быстро перевел разговор в область научных интересов.

– Да. Индия. В детстве мне подарил его знакомый капитан моего дядюшки, чей корабль иногда заходил в Сидней.

Молодая женщина пристально разглядывала предмет своего позора и сосредоточиться на беседе не могла. Ее сжавшееся горло пронзили горячие, нестерпимые спазмы. Более того, она уже не помнила причин, побудивших ее к личному разговору с этим человеком.

– Прелестная вещица, – заметил Пэлфримен, – было бы жаль ее испортить. Мне кажется, она отлично смотрелась бы в застекленном шкафчике.

Почувствовав, что молодая женщина расстроилась, он отнесся к хлыстику с преувеличенным вниманием, и она опечалилась еще сильнее, а англичанин задумался о тайне, которую она скрывает. У него не было причин полагать, что со времени званого обеда ее отношение к нему хоть сколько-нибудь переменилось. Он ни в коем случае не думал, что она преследует неизвестную ему цель. Пэлфримен обладал определенной долей интуиции, однако женский пол не понимал, несмотря на все свое уважение.

«Ничего путного у меня не выйдет», – подумала Лора, продолжая разглядывать свой хлыстик. Зато ее бледность прошла, щеки и губы налились краской – видимо, от жалости к себе.

– Пользы от него немного, – заметила она, – красоты тоже. Он мне не особенно нужен, знаете ли. Так, беру с собой по привычке. Сначала хлыстик мне нравился – экзотика, подарок из другой страны. Я мечтала о путешествиях в Индию, в Маврикию, на Занзибар. Названия звучали как заклинания, мистер Пэлфримен. И я надеялась, что если буду произносить их достаточно часто, то мечта станет реальностью.

Все это время ее вороная лошадь поднимала копытом пыль, отвлеченно отметила Лора, и та оседала на подол.

– Ничего не вышло. Вероятно, побывать в других краях мне не суждено. О, разумеется, меня все устраивает! Наша жизнь полна простых радостей. Только я завидую людям, которые наслаждаются свободой путешествий.

– Даже таких, как наше? С пылью, мухами и умирающими лошадьми?

Молодая женщина то ли заслонила лицо от солнца, то ли попыталась убрать соринку из глаза и медленно проговорила:

– Разумеется, я все понимаю. Не настолько уж я романтична. – Она рассмеялась деланым смехом. – Вас ждут опасности, не так ли?

Девушка посмотрела на него пристально, словно подозревала, что он прячет нож. Нож для нее самой.

– В любых подобных экспедициях бывает опасно, – сухо ответил Пэлфримен.

– Да, – кивнула она.

Ее губы пересохли и стали тонкими, теперь их наполняли совсем другие чувства.

– О, опасностям я была бы рада! Страданий не избежит никто. И шансы равны для всех нас, вы не находите?

– Да, – ответил он, удивившись ее замечанию.

– Тогда, – через силу рассмеялась она, – разницы нет никакой.

Пэлфримена ее слова не убедили.

– Лично мне нет дела до лошадей, – призналась она, похлопывая свою кобылу по шее. – У мужчин все иначе. Даже у тех, кто лишен или почти лишен религиозной веры. Таковые создают свою собственную религию.

Девушка говорила с такой убежденностью, одновременно исполненной презрения и нежности, что рука, поглаживающая шею лошади, дрожала. Пэлфримен смотрел на шов на ее перчатке.

– И, стало быть, заслуживают сострадания в меньшей степени, – полувопросительно заключила она.

Тогда, в саду, Лора испытала блаженство то ли в результате озарения, то ли после ухода мучившего ее демона, и сухие губы любого умирающего человека теперь вызывали у нее ужас.

Пэлфримен с удивлением отметил, что губы девушки, несмотря на юный возраст, пересохли и потрескались.

Мир света вновь вступил в свои права, легкий бриз постепенно крепчал, поднимая пыль, и берег начал распадаться на песчинки и слюду. Из города тем временем катили экипажи, блистая металлом и свежей краской, везя сторонников или скептиков с женами в одеждах, возвещавших о богатстве и, следовательно, значимости.

На их фоне Пэлфримен и мисс Тревельян превратились в небольшой темный вихрь в потоке стандартных приветствий и беззаботного смеха, вскоре окутавшего их со всех сторон. Они озирались, глядя вокруг себя запавшими глазами, пока Пэлфримен не смог приспособиться. Ему это удалось первым, потому что он гораздо менее увяз в беседе. Он подозревал, что не станет связываться ни с одним человеческим существом, зато будет хранить чужие откровения до тех пор, пока окончательный крах не развеет все тайны в пыль. Пэлфримен посмотрел на волосы молодой женщины, гладко зачесанные назад и чуть выбившиеся на висках, и погрустнел.

– Вот и ваши друзья, – сказал он и улыбнулся, теребя повод лошади. – Оставляю вас с ними. Есть пара вещей, которые требуют моего внимания.

– Друзья? – повторила Лора Тревельян, возвращаясь из своей темной грезы. – Я никого из них особо не знаю. Ведь у нас так много знакомств…

Она оглядывалась с таким видом, будто только что пробудилась ото сна. Наконец девушка заметила печальный взгляд щуплого орнитолога, который передал кому-то поводья дядюшкиной лошади и с нетерпением переминался с ноги на ногу.

– Я вам исключительно благодарна, – сказала она, – за нашу беседу. Я ее запомню.

– Неужели вы из нее что-нибудь почерпнули? – беззаботно спросил Пэлфримен.

Теперь, когда он собрался уходить, все стало легко.

– Не напрямую.

Она слишком одеревенела, чтобы и дальше пытаться выразить свои мысли и чувства словами. Она, прежде так гордо восседавшая на вороной лошади, сгорбилась и выглядела смиренной и покорной.

– Лора! – окликнула Белла со спины старого, кроткого мерина. – Здесь Уэйдсы, и Кирби, и Нелли и Полли Макморрен! Бедняжка Нелли растянула лодыжку и не хочет выходить из кареты.

Белла Боннер смотрела во все глаза и упивалась видом нарядной толпы, как всегда, горя желанием встретиться с людьми, с которыми была едва знакома.

– Вот и сам мистер Фосс, – объявил лейтенант Рэдклиф. – Похоже, ради такого события он таки вытряс моль из своей бороды!

Лора обернулась столь внезапно, что напугала лошадь, и та отпрыгнула в сторону. Впрочем, справилась девушка прекрасно, как с облегчением отметил Пэлфримен, ведь помимо железной воли у нее была и твердая рука. Лейтенант услышал, как она негодующе шикнула, и понял все по-своему.

– Держитесь крепче, Лора! – захохотал он.

Рэдклиф терпеть не мог ее тонкие, плотно сжатые губы, из которых порой сыпались двусмысленные слова и вонзались в него как дротики.

– Лора, ты сможешь с ней справиться? – испугалась Белла.

– Да! – выдохнула Лора Тревельян, сидя на немного успокоившейся, но все еще дрожащей кобыле.

Девушка посмотрела вслед Пэлфримену. У пробиравшегося через толпу орнитолога был вид тонущего пловца, которого засасывают темные глубины.

«Ах, – хотелось вскрикнуть Лоре, склониться над этой глубиной и протянуть руку в черной перчатке, – вы – мой единственный друг, и я не могу до вас дотянуться!»

Как и должно было случиться, он бросил ее на произвол судьбы. И она продолжала картинно восседать на присмиревшей лошади, чьи переплетенные вены пульсировали от раздражения.

Фосс, погрузившись в толпу, вновь обрел значительность, харизматичность, веселость и суетность. Он смотрел в глаза своим покровителям и заставлял их отводить взгляды, что меценатов радовало и впечатляло, убеждая в надежности вложений в экспедицию. Леди в его присутствии трепетали. Проходя мимо, он задевал их рукавами. В одном из таких случаев, как ни странно, немец приложился к ручке пожилой супруги богатого торговца, и та умиленно ее одернула, огляделась и хихикнула, обнажив прогалы среди боковых зубов.

Что же он за человек, недоумевала толпа, которой так и не дано было этого узнать. Если в нем уже имелось больше от памятника, нежели от человека, их это не заботило, потому что тогда бы он удовлетворил их желание вознести его на пьедестал посреди площади или парка – в память об их собственном достижении. Более того, они предпочли бы скорее отлить человека в бронзе, чем заглядывать ему в душу, потому что все темное и непонятное заставляло их нервничать, ведь даже в день столь важного исторического события, когда краски утра были ясны и ярки, к обшлагам его брюк, истрепавшимся при ходьбе, льнула черная тень.

И все же лицо его являло образчик искреннего веселья.

– Нет-нет-нет, мистер Кирби, – говорил Фосс. – Если я потерплю неудачу, то напишу ваше имя и имя вашей дражайшей супруги на листке бумаги, суну его в бутылку и закопаю подле себя, чтобы увековечить их в австралийской земле!

Даже смерть и вечность он обратил в шутку, над которой можно посмеяться при свете дня. Простота всего этого помогала ему наслаждаться жизнью. «Ужасающа простота людей, которым еще не доводилось страдать и кого невозможно любить», – подумал он и облизнул смеющиеся губы.

Некоторые из присутствующих хлопали его по спине просто для того, чтобы к нему прикоснуться. О да, Фосс наслаждался жизнью в полной мере.

Лишь однажды немец задался вопросом: неужели это все происходит с ним, маленьким мальчиком, цепляющимся за родной Хайде подошвами сапог под рваным облаком и сенью скрюченных деревьев?

На пристани сияло солнце – прелестное, лиричное, весеннее солнце, еще не обратившееся в медный гонг.

Мистер Боннер вернулся и встал между немцем и собственными лошадьми. Спина у него была прямая, икры – мощные. Лора с удовольствием укрылась бы за массивной дядюшкиной фигурой, если бы это не выглядело столь жалко.

– Используйте любую возможность, чтобы отправлять нам депеши и держать нас в курсе, – отдавал он приказы своему слуге, по обыкновению повторяя одно и то же на разные лады и тем самым пытаясь укрепить собственную уверенность.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Спасибо (нем.). – Здесь и далее прим. пер.

2

Увы. Неужели?

3

Джадд – английский вариант имени Иуда.

4

Время не стоит на месте (лат.).

5

Надлежащий (искаж. фр.).

6

Г. Гейне. Сумерки.

На блеклом морском берегуСидел я задумчив и одинок.Солнце клонилось все ниже,Бросая алые полосы света,И белые волны приливаПенились и ревелиВсе ближе и ближе…

7

Бюргер, Готфрид Август (1747–1794) – немецкий поэт, создатель жанра серьезной баллады в немецкой поэзии, автор баллады «Ленора», «Дикий охотник» и др.