История Франции

Королева Фредегонда. Фрагмент миниатюры Хроники Сен-Дени. XIV в.

7. Таковы разыгрывающиеся во дворцах Меровингов драмы, которые напоминали одновременно и серали, и восточные базары. Толпы наложниц плетут интриги, чтобы на них женились «через кольцо». Отвратительный обычай разделять королевство между сыновьями скончавшегося государя провоцирует при каждом очередном наследовании возникновение братоубийственных войн. Сыновья плетут заговоры против отцов, братья против братьев, и проигравший с обритой головой в знак поражения заканчивает свою жизнь в каком-нибудь монастыре, если до этого его не убили на месте. Воины врываются в церковь во время заседания церковного собора, оглашая воздух призывами к смерти. Один епископ был убит прямо перед алтарем. Однако Дагоберт (629–639) был еще достаточно могущественным правителем, способным вторгаться в Италию, Испанию и Германию. Но после него род Меровингов пришел в полный упадок.

8. Это была печальная, грубая и смутная эпоха, как всякая эпоха, когда рушится старый строй, а люди, уже ничем не сдерживаемые, предаются своим страстям. Галло-римляне лишились администрации по римскому образцу, которая до этих пор осуществляла управление. Варвары разрушили представление о законе, и отныне каждый требует соблюдения обычаев только своего племени; варвары разрушили также и представление о справедливости, происходящей от государства, и отныне, как и Церковь, утверждают, что справедливость творят они. А что же пришло на смену? Чувство свободы? Ни в коем случае. Если у германцев и были некогда добродетели, которые приписывает им Тацит, то они растворились в столкновении с богатой и сластолюбивой цивилизацией. Во что превратилась столь прославляемая преданность? У Григория Турского мы находим только рассказы о предательстве. «Двор Меровингов – это дом терпимости, а Фредегонда – злобная мегера» (А. Пиренн). Каждый король убивает свою жену, своих сыновей; любого человека можно продать за горсть золота. Разврат истощил жизненные силы их рода. Сам Дагоберт, «преждевременно изнуренный своими многочисленными супругами, умирает от старости в тридцать четыре года» (Ф. Функ-Брентано). Совершенно ясно, что такая форма общества не могла существовать долго.

9. Но со смертью одной цивилизации неизбежно нарождается новая. На галло-римской территории некогда выборная королевская власть германцев постепенно превращается в наследственную. В силу воспоминаний об империи она становится вожделенной. Какими бы необразованными ни были меровингские короли, у них сохранялась память о прежней культуре и уважение к ней. Они стремились приобретать произведения византийского искусства, мозаики, восточные ткани. Вокруг них собирается местная и военная аристократия. Она состоит, с одной стороны, из галло-римлян, примкнувших к победителям и сохранивших свои владения, а с другой – из германских вождей, под защиту которых рады были перейти запуганные земледельцы. Но было бы рано говорить о феодализме, потому что senior, «старик», землевладелец и защитник, будущий сеньор, еще не вмешивается в отношения между сувереном и подданными, но постоянные разделы королевства между сыновьями короля ведут к ослаблению власти короны. Страна изрезана наследственными наделами. Бургундия и Аквитания, Нейстрия и Австразия (восток и запад Северной Франции) обретают ясное понимание того, что они являются самостоятельными провинциями. Но еще не умерло и воспоминание о единстве Галлий. Его поддерживает угроза вторжения новых орд (сарацин и гуннов), все еще существующая на границах.

Король Дагоберт I. Миниатюра Хроники Сен-Дени. XIV в.

Золотая фибула. Эпоха Меровингов. VII в.

10. Единство Церкви надо считать примечательным фактором. В самый тяжелый период политической смуты христианская Церковь в целом поддержала «единство своей доктрины и всеобщность своего права». С IV по VIII в. на Востоке состоялось шесть Вселенских соборов, решения которых были признаны Западом. С этого же периода прочно устанавливается и церковная иерархия, а территории различных королевств разделяются на епархии, управляемые епископами. Была некоторая попытка превратить архиепископа Лионского в примата Галлий, в некоего независимого патриарха, наподобие патриархов на Востоке, но она провалилась из-за зависти других городов (Арля, Санса). Епископы были распорядителями церковной собственности, постоянно возраставшей благодаря подношениям верующих и десятине (дар Церкви десятой части доходов верующих) – установлению, существующему еще со времен древних евреев, которое стремится возродить католический клир: «Мы постоянно напоминаем, что по закону Авраама вы должны отдавать Богу десятую часть ваших богатств, чтобы могли вы сохранить себе остальное». Народ уважал епископов, потому что они стали его защитниками, а сеньоры и короли их опасались, потому что в руках епископов было грозное оружие: отлучение и интердикт. Государь, отлученный от Церкви, королевство, подпавшее под интердикт, изгонялись из общества. Но чтобы навлечь на себя подобную опасность, нужны были очень веские причины.

11. Мало-помалу епископы стали поручать священникам церковных приходов заменять их в исполнении священнических обязанностей. Первые приходы были городскими, но во времена Меровингов возникают и сельские приходы с кюре – curati – на постоянной должности. Значительную роль сыграли и монахи. В начале VI в. институт монашества был реформирован святым Бенедиктом, основавшим монастырь Монте-Кассино в Италии; ему принадлежит и выработка знаменитого «Устава» монашеской жизни. В своей работе он проповедовал самоотречение, послушание и особенно – труд. В этом заключалась новизна. На Востоке монахи, одинокие созерцатели, никогда не работали; монахи-бенедиктинцы стали первыми «целинниками» Европы. «Устав» Бенедикта поражает своей мягкостью, здравым смыслом и умеренностью. Во Франции он был введен святым Мавром и стал основой строгого монастырского порядка. Вначале монахи не были служителями культа; когда они превратились в людей церковных, то оказались подчиненными власти епископов, и именно тогда они обратились за помощью к королю, а потом и к папе. В период Средних веков крупные ордены будут зависеть только от папства и войдут в конфликт с национальными церквами. Но в те смутные и темные времена, о которых мы сейчас говорим, монахи, так же как и епископы, способствуют некоторой гуманизации диких нравов общества. Крушение империи, исчезновение чиновников – все это оставило устрашающую пустоту, постепенно заполнить которую должно было установление института епископов, а также феодального и монархического институтов.

III. О том, как Каролинги попытались воссоздать империю

1. После смерти Дагоберта падение Меровингов становится неизбежным, и ни один крупный суверен уже не пытался его предотвратить. Развращенность нравов довела королей до распутства, а потом и до безумия. Изнуренные излишествами, они умирали, не достигнув совершеннолетия. Их матери – служанки, которых затащили в постель покойного короля, – правили вместо своих сыновей. И в то же время истощалась королевская казна – частично из-за освобождения крупных сеньоров от налогов, частично потому, что доминирующее положение исламских государств пресекало всякую торговлю с Востоком, постоянным источником богатств. В зоне Средиземноморья арабское нашествие развивалось с устрашающей быстротой. Мухаммед умер в 632 г., а в 635 г. мусульманские армии были уже в Дамаске, в 641 г. – в Александрии, в 713 г. – в Толедо. В 725 г. арабы поднялись по долине Роны до города Отен. Эти новые завоеватели не ассимилировались с местным населением, как это происходило ранее с германцами. Франки восхищались Римом и приняли христианство. Мусульмане оставались верны своим обычаям и своей вере. В начале VIII в. они почти полновластно хозяйничали на Средиземном море. Они заняли всю Испанию и часть Лангедока. В Провансе они истребляли мужчин, насиловали женщин и увозили детей. При их приближении население скрывалось на вершинах гор, где гнездились орлы (деревни Гримальди, Эз). Позднее сарацины поселились в этих странах и ввели в обиход культуру гречи (еще и сегодня называемой «сарацинским зерном»), дамасскую розу, пористые глиняные кувшины, в которых вода оставалась всегда холодной, финиковую пальму и шафран (без которого не было бы рыбного супа буйабес). Также сарацинам Прованс обязан мавританской архитектурой, танцами и частично поэзией и наукой при южнофранцузских дворах. Но эта стена неверных отрезала королевство франков от восточного христианского мира, наследника античной цивилизации. Повсюду распространялось невежество. Местные говоры вытеснили латинский язык. Короли были столь слабы, что только формально назывались королями, хотя все еще носили серьги и длинную бороду. Истинным главой королевства был высокопоставленный чиновник, который назывался майордомом.

2. Майордом, вначале простой интендант королевского дома, превратился позднее в посредника между королем и его приближенными. Майордомы австразийских дворцов постепенно возглавили независимую аристократию, после того как целая череда королей проявила слабость и неспособность к управлению. В одной семье родом из бассейна реки Маас, в семье Пипинов (их имя сохранилось в названии бельгийского города Пепинстер), эта должность на протяжении целого века переходила от отца к сыну. Один за другим Пипин Ланденский по прозвищу Старый, Пипин Геристальский, Карл Мартелл («Молот») возглавляли эту семью и все королевство. Карл Мартелл правил de facto Австразией и Нейстрией в течение двадцати шести лет. Он создал надежную франкскую пехоту, которая в битве при Пуатье (732) остановила продвижение арабского правителя Испании. Но эта победа не могла помешать вторжениям сарацин. Еще целых два века из-за отсутствия оборонительного флота средиземноморское побережье Франции было открыто для их набегов. Но Европа и христианский мир были спасены. Папа Григорий III, которому угрожали лангобарды, послал Карлу Мартеллу ключи от гробницы святого Петра в Риме и просил его, как защитника Римской церкви, заменить византийского императора, проживавшего на своем далеком Востоке. Со стороны понтифика это был ловкий дипломатический ход. Римская церковь не ждала ничего хорошего от константинопольских императоров-иконоборцев. У нее были все основания опасаться лангобардов, столица которых, Павия, была расположена слишком близко к Риму. Карл Мартелл, добрый католик, жил по ту сторону Альп, что делало из него желанного защитника. Но он медлил, потому что был уже обременен многочисленными военными обязательствами. Однако Рим уже тогда понял, что отныне только франки в состоянии защитить Церковь.

3. Таким образом, в хаосе VIII в. в Западной Европе существуют две силы: франкская армия Пипинов и папство. Власть римского епископа возрастала; как преемник святого Петра, он пользовался авторитетом; он обладал большими вотчинами и после падения империи на западе уже не зависел, как другие епископы, от территориального суверена. После крещения Британии власть понтифика возросла еще больше, потому что если Италия, Испания и Галлия были евангелизированы независимыми миссионерами, то Англию обратил в христианство Рим. Потом из монастырей, находящихся по ту сторону Ла-Манша, Рим отправил апостолов для крещения германцев. Один из них, святой Бонифаций, друг Пипина Короткого, сына Карла Мартелла, стал вести переговоры о соглашении между этим майордомом, пожелавшим стать королем, и папой, нуждавшимся в военной поддержке против своих соседей. Церковь согласилась узаконить смену династии и признать Пипина, который заточил Хильдерика III, последнего из Меровингов, в один из монастырей. Святой Бонифаций помазал его королем одновременно с коронованием его супруги Берты Большеногой. Это был хорошо продуманный поступок, потому что сыновья от этого союза тем самым оказывались дважды освященными. И, кроме того, папа Стефан II в 754 г. пересек Альпы, помазал Пипина в базилике Сен-Дени, провозгласил нового короля и двух его сыновей «римскими патрициями» и наказал франкам впредь избирать себе государей только из этой семьи. Вот таким образом французские короли и приобрели те признаки благочестивости, которые были присущи библейским царям. В обмен на эту из ряда вон выходящую услугу Пипин прогнал лангобардов из папских владений и отдал завоеванные территории не византийскому императору, законному суверену, а римской республике. Так родилось Папское государство.

4. В лице Карла, сына Пипина (прозванного позднее Carolus Magnus), семья получила самого знаменитого из своих вождей. Сам по себе он не был созидателем. Он унаследовал от своего отца Франкское королевство и традиционный союз с Римом. Но ему повезло править сорок три года, и править одному. Нужно было обладать большим мужеством, чтобы жить долго, и он оказался достойным своей удачи. «Меровингская династия утратила моральные добродетели; Карл Великий счел своим долгом возвеличить добродетель» (Н. Фюстель де Куланж). Почтение он вызывал своим достойным поведением, а любовь – своей сердечностью.

Естественно, нельзя верить всему тому хорошему, что говорит о Карле Эйнхард, личный биограф, начитавшийся «Жизни двенадцати цезарей» и приписавший своему герою все, что он нашел достойного похвалы у римских императоров (Л. Альфан). У Карла было пять законных жен (Химильтруда, Дезидерата, Хильдегарда, Фастрада и Лиутгарда) и еще четыре супруги, что Церковь сочла «проявлением неумеренности». Ему до такой степени нравилось подчинять своей власти всех окружающих, что он запретил дочерям выходить замуж, и это вызвало скандал при дворе. Но он был набожен и трудолюбив. Его импозантная фигура, длинная борода, сила и способность к труду остались в легендах. Прекрасное здоровье, любовь ко всем проявлениям жизни постоянно поддерживали его в хорошем настроении. Он любил язык и песни франков. Он носил франкские одежды: короткую льняную рубашку, ярко-красные короткие штаны, кожаные обмотки вокруг ног, безрукавку из меха выдры, белый или синий плащ. Только в дни торжественных церемоний он соглашался украшать себя золотом и драгоценными камнями. Официальной целью его завоеваний провозглашалось обращение язычников в христианство, но союз с Церковью служил, сверх того, его политическим интересам, так как в те смутные времена только церковная иерархия была единственно возможной формой администрации. В 773 г. папа Адриан призвал его на защиту от лангобардов, вновь захвативших города, завоеванные Пипином. Карл явился с внушительной армией, разбил лангобардов, увенчал себя в Павии знаменитой железной короной и в 774 г. посетил Рим. Он был потрясен. Там находилась кровь Христова, Его одежды и стол Тайной вечери. Там церкви были краше, религиозное пение – чище, церковные церемонии благороднее. Там можно еще было видеть памятники имперского величия. Восхищенный Карл Великий задумал сделать из своего королевства центр культуры и веры. Папа короновал его королем франков и лангобардов и возвел в римские патриции. Начиная с того дня он считал себя защитником христианского мира и стал называть себя «королем Божьей милостью», что было для франков совершенно новой формулой.

5. В течение всех сорока трех лет Карл Великий вел войны. Но эти военные кампании не были похожи, как у Меровингов, на борьбу между завистливыми родственниками. У него была постоянная цель: защита от язычников бывшей Римской империи. В первое время эти кампании были направлены на завоевание королевств, входивших в империю (Ломбардия, Аквитания); потом – на борьбу против варваров, захвативших Европу: саксов, славян, аваров, сарацин, а позднее – против норманнских пиратов, которые поселялись на берегах Ла-Манша. Вероятно, Карл хотел присоединить к своим победам и завоевание Испании, и в 778 г. он двинулся на Памплону и Сарагосу, но был вынужден отступить, так как подвергся нападению саксов с севера. При отступлении в Ронсевальском ущелье он потерял свой арьергард, в котором находился его племянник Роланд. Этот эпизод, весьма незначительный с военной точки зрения, стал знаменитым, так как лег в основу сюжета «Песни о Роланде», что доказывает превосходство в умах людей поэзии над политикой. Наподобие некоторых римских императоров, таких как Диоклетиан и Юлиан, Карл основал свой Генеральный штаб на Рейне, так как самая большая опасность исходила от германцев. Долгое время он боролся против саксов. Под страхом смерти он запретил им приносить людей в жертву дьяволу, то есть прежним германским богам. Он депортировал 10 тыс. саксонских семей на принудительные работы во Фландрию. Такими методами без помощи миропомазания он привел язычников к обращению в христианство. Это был принцип «христианство или смерть» (Л. Альфан). Его королевство простиралось от Рейна до Вислы. Когда на папу Льва III было свершено нападение, когда он был обвинен, осужден и изувечен своими врагами, то обратился за поддержкой к Карлу, хозяину Европы. Король франков был растроган и принял на себя роль арбитра христианского мира. В 800 г. в церкви Святого Петра он провозгласил папу невиновным. Для восстановления папского авторитета Лев III придумал гениальный жест. В день Рождества он короновал Карла Великого в базилике Святого Петра римским императором под именем Карла Августа. «Долгой жизни и побед Карлу Августу, Богом коронованному, великому и миролюбивому римскому императору!» – кричал народ. Это означало и восстановление Западной империи, и утверждение права понтификов превращать солдата Церкви в императора. Эйнхард, биограф Карла Великого, говорит, что титул императора ему не понравился, но трудно предположить, чтобы император не был об этом проинформирован до начала церемонии. Единственно правдоподобным кажется только то, что Карл должен был с некоторым беспокойством задуматься, какова будет реакция византийского императора, который считал себя преемником цезарей. Тем не менее, начиная с того дня, Карл именовал себя «правящим римским императором», хотя на самом деле он стремился скорее создать христианскую империю, чем воссоздать империю цезарей. Этот новый титул ничего не добавил к могуществу Карла, но в сознании народов оно оживило идею о единстве цивилизованного мира, которую некогда насаждала в Европе Римская империя. Константинополь выразил поначалу некоторое раздражение, но затем в 812 г. было подписано соглашение, по которому снова появилось два императора: император восточный и император западный.

6. Представление об империи было римским, но система управления при Карле Великом ни в чем не походила на римскую. Во времена римских императоров власть осуществлялась через иерархическую пирамиду чиновников, а финансировалась посредством взимания налогов. У Карла не было ни бюрократической системы, ни больших доходов. Его империя беднела из-за мусульманской блокады. Одни только евреи могли еще торговать с неверными. Вот почему при дворе в Ахене для них был отведен целый квартал. Если на одного из них совершалось нападение, то виновный подвергался штрафу в пользу императора. Через посредничество евреев Карл установил отношения с халифом Гаруном аль-Рашидом, который сделал ему великолепный подарок: слона и маятниковые часы. Восточная империя, отделенная исламом, представлялась каким-то неясным миражом. Так как в Западной империи не было золота, то деньги были только серебряные. Карл Великий мог располагать лишь доходами со своего домена; для управления империей ему остро не хватало чиновников. Личные придворные слуги императора – сенешаль (управляющий дворцом), виночерпий, коннетабль (comes stabuli, то есть граф, ответственный за конюшни) были одновременно и его соратниками. Для письменного делопроизводства у него был церковный шанселье – секретарь, ответственный за церковную канцелярию. Внутри страны Карл мог полагаться на две группы: одну – церковную, а другую – военную. Сеньор какого-либо домена, то есть воин, получивший эту землю в качестве бенефиция (иначе говоря, за оказанную службу), зависел от герцога, графа или маркграфа (возглавлявшего марку), а те в свою очередь зависели от императора. Но на самом деле местные администраторы были почти независимы, они самостоятельно взимали ими же установленные налоги и оплачивали свои расходы. Для контроля над ними император рассылал посланников, знаменитых missi dominici, которые путешествовали обычно по двое: один епископ и один граф. По возвращении эти инспекторы отчитывались о своей поездке перед императором, деятельным государем, который все хотел знать сам. Затем, чтобы разрешить обнаруженные проблемы, Карл диктовал «по Божьему велению» статьи закона, получившие название капитуляриев. Затем эти капитулярии выносились на народное собрание.

7. В год проходило два собрания: одно – осенью, на котором император и его советники подготавливали работу, а другое, генеральное, – весной. Один хронист так описывает эти генеральные ассамблеи, или Майские поля. Они собирались вокруг дворца в Ахене, в Регенсбурге или в каком-нибудь другом городе. В обсуждениях принимали участие только «знатные», но до начала заседания они собирались со своими приверженцами каждый в своем шатре, чтобы выработать линию поведения. Между собранием и императором постоянно курсировали многочисленные посланцы. Если собрание выражало желание обсудить какой-то вопрос с императором, то он охотно туда являлся и все присутствующие совершенно откровенно высказывали ему все, что думали. Карлу Великому нравилось смешиваться с толпой на Майских полях и беседовать с людьми, прибывшими из всех провинций империи. Он хотел знать, где ропщет народ и каковы причины этого недовольства. В капитуляриях, которые он выносил на собрания, были не только законы, но и вопросы: «Почему бывает так, что то на марше, то в армии, когда нужно что-то сделать для защиты империи, воины не хотят помогать друг другу?.. Спросить у епископов и аббатов, что означают слова, которые они так часто повторяют: Отречься от мирского? Спросить, можно ли считать, что тот, кто ежедневно трудится, чтобы увеличить свою собственность, отказался от мирского?..» Это говорит о том, что в вопросах морали Карл не был чужд и иронии. Конечно, капитулярии вовсе не доказывают административных способностей Карла, которым, впрочем, обстоятельства и не позволили бы проявиться, но они говорят о здравом смысле, любознательности и мудром уважении местных обычаев, включая и завоеванные народы.

Карл Великий. Миниатюра Хроники Сен-Дени. Между 1350–1400

8. После духовной деградации Меровингов Карл Великий поощрял возрождение культуры, впрочем весьма еще робкое. Он испытывал склонность к культуре и во время трапез приказывал читать святого Августина и святого Иеронима. Он нашел ученых людей в Италии и Англии. Защищенная морем, Англия с самого начала своей христианизации значительно меньше, чем континент, страдала от иноземных вторжений. Там в монастырях уцелели священные и мирские книги, среди которых были и книги Аристотеля. Школы Йорка, где преподавал знаменитый Алкуин, были несравненно лучше, чем школы на континенте, и Карл, встречавшийся с Алкуином в Италии, делал все возможное, чтобы привлечь его к своему двору. Когда ему это удалось, он создал придворную школу, учениками которой был он сам, его красивые и прекрасно образованные дочери и его советники; кроме того, он создал Академию, в которой Карла называли Давид, а Алкуина – Flaccus.[4] Эйнхард говорит нам, что император укладывал свои дощечки для письма под подушки постели, чтобы в бессонные часы упражняться в письме. В обязанности Алкуина, «министра народного образования», входило: возобновить учебные занятия, создать монастырские и епископальные школы, восстановить рукописи и оживить всю культуру в целом. Император поощрял эту деятельность и предоставлял людей для поисков манускриптов и обогащения монастырских библиотек. «Священной задачей» считалось копирование книг. В капитуляриях мы читаем: «Нам неугодно терпеть, чтобы при чтении священных текстов во время богослужений звучали неприятные для слуха солецизмы [ошибки], и мы намерены перестроить вышеназванные чтения…» Карл пишет одному аббату: «Многие монастыри направили нам послания, в которых сообщается, что братья молятся за нас; и мы заметили, что в большинстве этих посланий чувства были добрые, но слова грубые и непросвещенные… Поэтому мы призываем вас не пренебрегать изучением словесности…» Естественно, что в этом полуварварском ренессансе много наивности. Темы дискуссий кажутся нам довольно пустыми. Труды Алкуина одновременно и педантичны, и ребячливы. Надо заметить, что, кроме описания жизни Карла Эйнхардом, от этой эпохи до нас не дошло ни одного значительного произведения. Но и сам Алкуин сознавал все эти недостатки; он писал императору: «В утро моей жизни я посеял в Британии семена науки; теперь, в вечернюю пору жизни, хотя кровь моя и охладела, я не перестаю сеять эти семена и во Франции и надеюсь, что они расцветут с Божьей помощью и в той и в другой стране…» И наступит день, когда плодами этих посевов станут Шекспир и Монтень.