Тебе конец, хапуга!

Андрей обернулся. На пригорок по золотому ржаному полю шел, растянувшись цепочкой, взвод местных омоновцев. Бойцы шли грамотно, не спеша. Короткие автоматы без прикладов держали наготове. Все рослые, голубоглазые – прямо истинные арийцы. Продвигались вперед они нагло, как хозяева жизни и этой земли. Рукава форменных рубашек закатаны выше локтя. Недавно покрашенные каски сверкали на солнце.

Андрей дослал патрон в патронник, вскинул «ТТ», прицелился в командира взвода и дважды выстрелил. Но тот даже не пошатнулся – поднял руку и махнул ею, давая команду «огонь».

Застрочили автоматы. Ларин упал в высокую рожь и откатился. На то место, где он только что стоял, посыпались ссеченные автоматными очередями колосья. Андрей приподнялся, высунулся из ржи и еще дважды выстрелил. Громила-командир схватился за плечо. Женщины, побросав серпы, грабли и не связанные в пучки колосья, хватали детей, с пронзительными криками бежали к деревне. По несжатой ржи неуклюже гарцевал не привыкший к выстрелам испуганный конь.

Омоновцы приближались. Ларин уже мог рассмотреть их лица. Узнавал их. Ведь это были те самые бойцы, с которыми он вчера мирно беседовал на их тренировочной базе. Получалось очень странно. Вчера он сам тщательно отбирал их, создавая сводный взвод. А вот теперь они же, отобранные им, загнали его по ржаному полю к деревне и пытаются уничтожить. Да, странная штука жизнь.

Андрей расстрелял все патроны. Но омоновцам была четко поставлена задача – взять его живым. А потому автоматные очереди ложились рядом с ним. Ларин вытащил из-за пазухи матерчатый сверток, развернул его и вырвал чеку лимонки. Рифленая граната полетела в преследователей. Громыхнул впечатляющий взрыв. Клочья земли, обрывки соломы, каска и чей-то оторванный вместе с ногой сапог взлетели в воздух. Все, больше оружия у Андрея не оставалось. И он, рванув на груди рубашку, пошел навстречу своим врагам. На него набросились сразу двое. Ларину удалось уложить долговязого омоновца ударом ноги, но второй уже прыгнул на него со спины. И они оба рухнули в густую рожь…

Омоновец остался лежать, раскинув крестом руки в примятой соломе. А Андрей, отстреливаясь из его автомата, уже бежал по полю к деревне, вновь мысленно сдерживая себя.

«Не спеши, не отрывайся. Ведь ты сейчас как та Анка-пулеметчица из фильма «Чапаев». Их ближе подпустить надо. Ближе. Иначе все будет зря. А ведь красиво идут, как на параде, хоть и не интеллигенция», – вновь вспоминая кадры культового фильма, подумал Ларин.

Рослые омоновцы и в самом деле приближались впечатляюще – шли в полный рост с высоко поднятыми головами. Прямо-таки сверхчеловеки, которым все позволено. Раненный в плечо командир посмотрел в сторону и, получив условный знак, раскатисто рявкнул:

– Фаер. – А когда его бойцы слегка замешкались, добавил уже тихо и по-русски: – Огнемет давай, мать твою. Ты что, сержант, немецкого языка не понимаешь?

Тугая струя пламени вырвалась из ранцевого огнемета, лизнула рожь – и покатилась огненной волной по полю, гонимая ветром. Вскоре пылала уже вся деревня. В дыму метались коровы, матери с детьми на руках, старики. А местные омоновцы, переодетые гитлеровскими карателями времен Второй мировой войны, поливали их из «шмайсеров».

Над местом расправы с партизанской деревней завис операторский кран. Оператор сосредоточенно вел съемку, ведь повторить грандиозную сцену было бы сложно – во всяком случае, очень затратно.

Андрей Ларин, выполнивший в этой сцене роль каскадера вместо амбициозного и дорогого актера – главного героя, уже незаметно выбрался из ржи и стоял возле Владимира Рудольфовича Карпова – режиссера фильма с многообещающим названием «Огненный крест».

Карпов сидел в раскладном походном кресле, на матерчатой спинке которого было вышито серебряной нитью слово «режиссер». Маэстро от кинематографии было уже далеко за шестьдесят: грузный, по-благообразному седой, в замшевом пиджаке, обрюзгшую шею маскировало белоснежное кашне.

Как Ларин оказался на съемочной площадке, да еще в роли партизанского командира, которого преследуют каратели-нацисты? Да так же, как и всегда – Павел Игнатьевич постарался. Уж на какие рычаги надавил Дугин, какой грех числился за знаменитым режиссером, Андрей не знал, да и не положено ему было этого знать. Возможно, маэстро от кинематографии попался на финансовых махинациях; возможно, в развеселой артистической компании попробовал наркотики. Или же застукали его в постели с несовершеннолетней… Дугин часто практиковал такое – брал провинившегося на крючок, вербовал, а потом использовал в целях тайной организации по борьбе с коррупцией в высших эшелонах власти.

Так или иначе, но Карпов даже не подумал отказываться, когда люди Дугина предложили ему принять в съемочную группу Андрея Ларина. Официально оформлен он был в качестве линейного продюсера натурных съемок. Военно-исторический фильм был масштабным, с батальными сценами, а потому и существовала такая должность. Другой линейный продюсер обеспечивал студийные съемки. Кто такой Ларин и зачем он появился в группе, Карпов, конечно же, не знал и старался об этом не думать.

Расчет же Дугина был таков: заслать своего агента Ларина в те места, где ведется строительство новой федеральной трассы, и дать ему надежное легендирование – так, чтобы ни у кого из фигурантов не возникло и тени подозрения. Должность линейного продюсера съемочной группы знаменитого режиссера как нельзя лучше подходила для этих целей. Ведь линейный продюсер – это тот, кого в советские времена называли директором фильма. В обязанности его подразделения входит обеспечивать съемку всем необходимым. Взбредет, скажем, в голову режиссеру ввести в кадр стадо ослов-альбиносов – вот линейный продюсер и должен разбиться в лепешку, отыскать к завтрашнему утру тех самых белоснежных ослов или, в крайнем случае, побелить обычных при помощи краскопульта.

Новый линейный продюсер пришелся ко двору. Карпов, как знаток человеческих душ, сразу почувствовал в Ларине человека волевого, настойчивого, умеющего добиваться поставленных целей любыми средствами. Не укрылась от него и хорошая физическая подготовка Андрея. Именно поэтому он и предложил ему поучаствовать в съемках на площадке перед объективом камеры в качестве дублера. Эпизод был сложный, физически изматывающий: бег по полю, стрельба, огонь, дым, рукопашная схватка с противником. Исполнитель главной роли, звезда российского уровня Федор Белый, излишне злоупотреблял и спиртным, и сигаретами, чтобы сгодиться для подобных трюков. А Ларин был с ним примерно одной комплекции и даже отдаленно похож чертами лица. Поэтому слегка подгримированный вполне мог на общих планах сойти за знаменитого актера – любимца домохозяек…

– Ну как, Владимир Рудольфович? – поинтересовался Андрей, отряхивая партизанскую рубашку от прилипшей пыли. – Не думал, что так тяжело в сапогах бегать.

– Гениально, – пафосно произнес маститый режиссер, разглядывая циклопическую сцену полыхающей деревни. – Потом отдельными планами-крупняками доснимем Федора Белого, как он нациста душит в спелой ржи. Огонь на компьютере дорисуем. У меня спец по компьютерной графике есть, что хочешь нарисует. А за карателей тебе, Андрей, особая благодарность. Мой ассистент-бездарь никак не мог мне настоящих карателей подыскать, неделю кастинг проводил. Упырей каких-то с вурдалаками сладенькими приглашал, а не карателей. А ты сразу понял, что требуется…

– Так где же, Владимир Рудольфович, истинных карателей искать? Только в нашем российском ОМОНе, больше негде. Только там они целыми стаями водятся.

Режиссер Карпов мечтательно вздохнул, глядя на то, как омоновцы, переодетые нацистами, строчат из автоматов по мирным жителям и безобидным коровам.

– Ты в их лица, Андрей, вглядись. Такое желание убивать и калечить сыграть невозможно. Их крупным планом снимать надо. Даже Станиславский поверил бы.

Стрела крана еще раз проплыла над проселком. В мелком желтом песочке лежали, распластавшись, «застреленные» дети, женщины и старики. Дергалась корова, которой местный ветеринар вколол недостаточно снотворного. Оператор со своего крана показал знаками режиссеру, что эту часть съемок он уже окончил и можно переходить к огненной феерии.

– Крест поджигай, крест! – натужно крикнул режиссер в мегафон.

Омоновец-каратель с ранцевым огнеметом подбежал к придорожному кресту, увитому бумажными цветами, и хищной улыбкой направил сопло своего оружия на символ христианской веры. Над ними завис операторский кран. Огнемет плюнул огнем. Пламя тут же охватило глубоко пропитанный соляркой и обмазанный солидолом крест.

– Гениально, – шептал Владимир Рудольфович. – Вот все говорят – Коппола, Коппола, носятся с ним… А я круче Копполы. Ему такое никогда не снять.

– Ну конечно же, – подтвердил Ларин. – Американскому продюсеру и в голову не придет нашего омоновца на съемочную площадку приглашать. Это же какой блеск в глазах, какое выражение счастья у него на лице!

– Полностью с тобой согласен. Коппола – первоклассник по сравнению со мной. Я круче, – самодовольно заявил маститый режиссер и поднес к губам мегафон. – Ветродуй сюда, ветродуй!

Двое рабочих уже катили к пылающему кресту работающий ветродуй – огромный, размером с самолетный пропеллер вентилятор, забранный в решетчатый кожух. Еще двое рабочих подтаскивали следом толстый прорезиненный кабель, идущий от лихтвагена. Да, не зря расспрашивал Андрей сержанта и лейтенанта дорожно-постовой службы о наличии в здешних местах деревни, где даже электричества не найдешь. Ведь нельзя же, чтобы современные бетонные столбы ЛЭП попали в кадр сцены тысяча девятьсот сорок второго года.

Стремительный поток воздуха погнал по дороге пыль. Статисты, изображавшие трупы, морщились, но не имели права закрывать лица руками. Разогнанный ветром огонь вспыхнул с новой силой. Гудящее пламя буквально клочьями срывалось с горящего креста.

– Гениально, – повторил свое любимое слово режиссер, но тут же недовольно поморщился.

Находившаяся за крестом горящая изба внезапно качнулась и рухнула на дорогу, прямо в кадре выдав то, что она не сложена из бревен, а сбита из тонких разрисованных декоратором листов фанеры.

– Какое шило! – Режиссер вертел головой.

С другими избами происходило аналогичное. Ведь в этих живописных местах на месте бывшей деревни изб уже не стояло – пришлось сооружать их на скорую руку из картона и фанеры.

Режиссер уже хотел остановить съемку, но оператор знаками показывал ему, что снимает пока крест крупным планом и «шило» с избами в кадр не попадает.

– Ветра побольше, ветра! – кричал Карпов в мегафон. – Ведь это не просто ветер, это ветер истории, который сперва раздувает мировой пожар, а потом уносит всякий мусор с нашей земли.

Подобный пафос Ларин не любил. Но, в конце концов, режиссер на площадке – главный. Ему и решать, кого и кто символизирует.

Рабочие выставили ветродуй на максимум – и стремительный ветер снес в сторону живописный дым, наплывавший с подожженного ржаного поля. И тут из этого дыма прямо к пылающему кресту под объектив камеры вынырнул до неприличия современный, блестящий новеньким желтым лаком «Хаммер». Угрожающих размеров джип резко затормозил, чуть не воткнувшись бампером в ветродуй.

– Ёпсь… – вырвалось у режиссера. – Какая сука пропустила этих мудаков на площадку?

Рабочие, поняв, что съемка прервана, даже без команды режиссера остановили ветродуй. Из джипа выбралась пестрая троица: гламурного вида Владлен Николаевич Пефтиев, Роман Мандрыкин и рыжеволосая бестия Ася Мокрицкая. Последняя держала в руках стаканчик с крышкой и сосала через толстую соломинку ярко-оранжевый сок. Утолив жажду, она оторвалась от соломинки, чувственно облизала губы и, разглядывая пылающий придорожный крест, восторженно произнесла:

– Вау, кресты жечь – это прикольно.

Зная взрывной характер самовлюбленного маэстро Карпова, Ларин ожидал вспышки гнева. Расправа с наглецами, помешавшими съемкам, испортившими финальные кадры, могла быть ужасной. Андрею даже показалось, что сейчас Владимир Рудольфович прикажет омоновцам-карателям испепелить их вместе с машиной из огнемета. Но режиссер почему-то медлил – он молча смотрел на Пефтиева. Тот, в свою очередь, пялился на режиссера.

– А что, мы разве помешали? – проворковала Ася и вновь припала к толстой соломинке.

– Нет, помогли, – буркнул Карпов.

– А! Рома, помнишь, там же на въезде еще мент стоял? – сказала рыжеволосая Мокрицкая, обращаясь к Мандрыкину.

– Ну, помню. Он мне еще палочкой полосатой махал. Но не буду же я из-за этого останавливаться, хотя он и молоденький такой, смазливенький…

– Он вас остановить хотел. – Ларин уже понимал, что судьба сама свела его с подопечными. – Вы и в Москве так ездите?

Мандрыкин стыдливо потупил взор.

– И в Москве случается.

Ася Мокрицкая несколько раз взмахнула длинными, как сосновые иголки, ресницами и уставилась на Ларина.

– Так тут кино снимают? – наконец-то догадалась она.

– Именно что кино, гламурная вы моя, – произнес Андрей. – И вы, кстати, все испортили. Даже не знаю, почему уважаемый Владимир Рудольфович до сих пор медлит с тем, чтобы вас всех вздернули на этом старом дубе.

– Так вы… тот самый, – с придыханием произнесла Ася, – Федор Белый? Живой? Можно вас потрогать? – И она, не дожидаясь разрешения, коснулась пропитанной потом рубашки Ларина.

– Не совсем. Я дублер. Меня под него загримировали. Но играем мы одного и того же героя.

Пефтиев расплылся в радостной улыбке, глядя на режиссера.

– А вы сам знаменитый Карпов? Владимир, Владимир… – И Пефтиев защелкал пальцами.

– Владимир Рудольфович, – подсказал маститый режиссер.

– Какая честь. Вот уж не думал, что нам придется встретиться здесь. А я-то стою и гадаю – откуда мне ваше лицо знакомо? Я же все ваши фильмы смотрел. Очень правильные, патриотичные. Чувство гордости за нашу многострадальную родину рождают. Американцам такого никогда не снять…

Карпов не стал рисковать и спрашивать, какой из его фильмов больше всего нравится Пефтиеву. Вряд ли бы тот припомнил названия. Он лишь заулыбался в ответ. Покладистость кинорежиссера объяснялась просто. Он тоже узнал Пефтиева, хоть и видел живьем его впервые. Но у киношников взгляд на лица цепкий. Было достаточно Пефтиеву в последние полгода мелькнуть несколько раз на экранах телевизоров, в газетах и журналах в связи с постройкой новой федеральной трассы, как Карпов чисто автоматически занес его образ в свою мозговую картотеку – как одного из очень богатых людей.

К богатеньким у режиссеров очень трогательное отношение. В каждом из них они видят потенциального инвестора, способного вложить деньги в производство очередного фильма, вот и охмуряют их всеми доступными способами. Обычно для этого привлекают актеров-кинозвезд. Ведь и богатеи желают погреться в лучах их артистической славы. Обычно сперва разговор ведется о не очень большой сумме, вполне подъемной. Но кино – дело такое, что, начав производство, его уже невозможно остановить. Скажем, вложен миллион, но оказывается, что эти деньги быстро и безвозвратно потрачены, а материала снято только на треть. И начинает действовать принцип «коготок увяз – всей птичке пропасть». Теперь уже режиссер беззастенчиво раскручивает инвестора на все новые и новые вливания. В результате на съемки уходит три миллиона «зеленых», а кинопрокат вместе с телепоказами и продажей компакт-дисков вернут от силы миллион-полтора. Именно поэтому, из-за возможных инвестиций в киноиндустрию, Карпов решил не поднимать скандал, а попытаться расположить к себе Пефтиева.

Маэстро стал улыбчив – прямо-таки засветился изнутри. Он поднес мегафон ко рту и милостиво проинформировал своих киноподданных: всю съемочную группу:

– Пока перерыв на час. А там посмотрим.

И Пефтиеву, и Мандрыкину, и тем более Асе раньше не доводилось бывать на съемочной площадке. А потому их прямо распирало от любопытства. К тому же перед ними был настоящий динозавр отечественного кинематографа – сам Владимир Рудольфович Карпов, лауреат многочисленных премий, победитель кинофестивалей, в его фильмах снялись почти все звезды. Правда, такие успехи по большей части объяснялись не исключительными талантами режиссера, а его умением налаживать контакты с нужными людьми, входить к ним в доверие. Что-что, а это Карпов умел лучше других коллег по цеху. То пригласит на роль второго плана бездарную актрисочку – любовницу важного человека из администрации, то снимет в эпизоде умильную внучку вице-премьера… Короче, в арсенале Владимира Рудольфовича имелось бесчисленное количество совсем не затратных способов задобрить людей, от которых зависит финансовое вливание в кинематограф.

– Монитор ко мне, – распорядился Карпов и тут же дружелюбно улыбнулся Пефтиеву. – Я смотрю, вам интересно, так что можете задержаться, если хотите.

– А мешать не будем? – Владлен Николаевич оттаял душой, а потому стал чрезвычайно вежливым и предупредительным.

«Кажется, клиент уже на крючке», – с удовлетворением подумал Карпов, а вслух произнес:

– Что вы, какое мешать? Мне всегда интересно обкатать снятый материал на человеке со стороны. Согласитесь, кинематограф – это всегда магия, волшебство. Вроде бы снимаешь все, что может происходить и в реальной жизни, а потом получается чудо. На монтажном столе возникает произведение искусства.

Перед Карповым на низкий столик поставили монитор. Оператор уже вставлял кассету с отснятым за сегодня материалом. Услужливая девчушка-администратор тут же воткнула за спиной режиссера в землю огромный пляжный зонтик. С Карповым обходились, как с арабским шейхом – не хватало только темнокожего холуя с опахалом из страусиных перьев.

– А вы в самом деле дублер Белого? – Ася держалась поближе к Ларину. – Или из скромности наивную девушку обманываете?

– Слава меня не тяготит, – уклончиво ответил Андрей.

– Вау, как интересно.

Карпов щурился на монитор и бросал короткие реплики ассистентке. Та записывала каждое его слово в блокнотик. Так секретари императоров и полководцев фиксировали каждое слово своих хозяев.

– От третьей с половиной минуты до седьмой все супер. А вот с седьмой по десятую выбросить в корзину. Можно даже пленку не проявлять, – веско бросал Владимир Рудольфович, отбирая пригодный материал, при этом сам делал пометки в режиссерском сценарии.

Пефтиев, Мандрыкин и Ася прониклись важностью момента. При них творилось искусство.

– И какую часть фильма вы сегодня сняли? – поинтересовался Пефтиев.

Карпов снисходительно улыбнулся и загадочно произнес:

– А вы сами как думаете, уважаемый Владлен Николаевич?

– Минут десять, наверное.

– Материала у нас отснято двадцать пять минут с трех камер. А в фильм войдет всего две с половиной минуты. – Карпов маркером отчертил две линии в режиссерском сценарии. – Вот так-то. Каторжный труд. Это как алмазы или крупинки золота добывать, перемывая тонны пустой породы. А съемочная смена, между прочим – такая, как сегодня, – обошлась чуть меньше шестидесяти тысяч долларов. Вы же сами понимаете: гонорары актерам, зарплата группе, постройка декораций, массовка, пожарникам заплати, полиции за то, чтоб съемочную площадку оцепили и никого не пускали… Одной ржи полгектара сожгли.

– Очень извиняюсь, что мы прямо под камеру въехали. Надо было полицейскому не палочкой махать, – Пефтиев покосился на Мандрыкина, – а пистолет вынуть и посреди дороги стать. Тогда даже мой заместитель притормозил бы.

– Ладно, бывает, – проворчал Карпов и поднял ладонь, показывая, чтобы ему не мешали.

На экране проплывали планы горящих изб.

– Какое шило, какое шило!.. Нет, это в фильм ставить нельзя. Сразу видно, что это не настоящая русская изба, на века поставленная, пылает, а дурилки картонные, карточные домики. Нет-нет, эти планы придется переснимать. С ними мне «Оскар» не светит.

– А у вас сколько «Оскаров» уже есть? – с придыханием поинтересовалась Ася.

Карпов протяжно вздохнул и покачал головой.

– Интриги, интриги… Талантливым русским людям все завидуют на гнилом Западе. Всегда буржуи обходили меня с этой премией, – Карпов состроил мужественное лицо и убежденно произнес: – Но я, дорогие мои, еще подышу на «Оскара». – И Владимир Рудольфович очень талантливо изобразил, как дышит на невидимую статуэтку, а затем полирует ее рукавом замшевого пиджака. – А у вас, девушка, внешность очень кинематографическая.

– Вы так думаете? – оживилась Ася.

– А вот горящий крест еще отлично смотрится. Великолепная находка, – вставил Мандрыкин, который из-за своей сексуальной ориентации считал себя продвинутым в вопросах искусства.

– Хорош символ. Просто гениальный, – не удержался и вновь похвалил сам себя Карпов. – В сценарии этого не было. Сам придумал, приснилось мне ночью. А до этого целую неделю в депрессии ходил – понимал, что финальной точки нет в сцене. И вот ночью сатори на меня снизошло.

– Что-что? – не понял Пефтиев.

– Сатори, – повторил Карпов. – Ну, это у японцев так просветление называют.

– А, теперь понятно. Просветление, значит…

На экране монитора появились финальные кадры. Из дыма возле пылающего костра выехал бездуховно огромный и дорогой «Хаммер». Каратель-нацист, поливавший крест из огнемета, покосился на машину, словно раздумывал – а не поджечь ли и ее? Именно в таком виде и застыл на экране стоп-кадр.

– Кое-что подправить можно. На компьютере немного тумана подпустим, карателей размножим, а то маловато их как-то. Масштабности не хватает. Вот только горящие избы надо будет переснять. На общих планах еще ничего, когда вся деревня горит. А крупняки – полный отстой. – Карпов повернулся к Ларину, который все еще был одет партизанским командиром. – Значит, так, Андрей, отыщешь мне к завтрашнему дню парочку довоенных изб. Купишь их, только чтоб никакого шифера. Соломой должны быть крыты или тесом. Будь готов, чтобы их разобрали и привезли на площадку. Тут сложим и подожжем. Я уже вижу, как они в кадре на закате дня углями рассыпаются. Ты понимаешь, вижу.

– Сделаем, Владимир Рудольфович, – пообещал Ларин и, тут же поискав глазами одного из карателей-омоновцев, подозвал к себе.

Андрей прекрасно знал, что городские в ОМОН служить не идут. Обычно туда заносит сельских парней после армии, которым неохота возвращаться в родные деревни.

– Знаешь, где поблизости пара нежилых изб стоит, старых, до войны построенных? – спросил он.

– У нас в деревне есть. Только хозяева у них имеются, в городе живут. Если надо, я с ними договорюсь – за хорошие деньги уступят, – охотно предложил свою помощь в том, чтобы сжечь часть родной деревни, страж порядка, переодетый гитлеровским карателем.

– За хорошие – это сколько? – прищурился Ларин, ведь по должности ему полагалось экономить бюджет фильма.

И тут вмешался Пефтиев:

– Владимир Рудольфович, все-таки не зря меня вам бог послал. Избы не проблема. Этого добра могу предоставить столько, что даже хватит снять пожар Москвы тысяча восемьсот двенадцатого года, и абсолютно бесплатно.

– И каким это образом? – удивился режиссер.

– Мы же дорогу в здешних местах строим. Дома десятками под снос идут. Могу лично показать – будет из чего выбрать.

– Как-то неудобно вас напрягать, вы ведь человек занятой, – засомневался Карпов, но от самой услуги не отказывался. – Может, поручите помощнику своему…

– Мне будет приятно оказать услугу отечественному кинематографу. Так сказать, войти в вечность. Потом будем с друзьями фильм смотреть, и я скажу: а вот эти избы Карпову я предоставил. Ну и вы в интервью каком-нибудь меня добрым словом помянете. Бесплатная реклама получится.

– Похвально, похвально. Вы меня сильно выручите, – расплылся в улыбке Владимир Рудольфович, прочувствовав, что Пефтиев попался – увяз тот самый коготок, из-за которого может пропасть вся птичка.

Не зря же существует термин «человек, отравленный искусством». И Пефтиев им «отравился», соблазнился прикоснуться к вечности.

– Вы никогда не участвовали в финансировании кинопроизводства? – осторожно спросил Карпов.

– А что – прибыльно? – прищурился Владлен Николаевич.

– Прибыль прибыли рознь, – расплывчато пояснил Владимир Рудольфович. – Пусть вам мой линейный продюсер все объяснит, если вы не против. Он специалист. Андрей, можешь говорить абсолютно открыто. А я пока соберу команду, потом вместе поедем избы смотреть. – Режиссер решил не откладывать дело в долгий ящик.

Ларин с Пефтиевым прогуливались по песчаному проселку. Пожарники, обслуживающие съемки, гасили догорающие декорации, подогнав машину и забросив в озеро шланг-кишку. Омоновцы, переодетые карателями, умывались в озере. Жнеи из массовки, расстелив на траве скатерти, выставляли снедь, термосы, кормили детей. Технический персонал попивал кофе, закусывая бутербродами.

– …Владлен Николаевич, – открывал элементарные тайны кинопроизводства Ларин, – Карпов абсолютно правильно заметил, что прибыль прибыли рознь. И вы, как крупный бизнесмен, с этим наверняка сталкивались. Скажем, прибыль может быть легальной: деньги на счетах, их происхождение легко объяснить, и налоги с них уплачены. Такая прибыль в радость и в пользу. А есть другая прибыль…