Полная версия
Афганский гладиатор
– Скотина ты, Тимохин! Соблазнил женщину, а теперь издеваешься. А еще офицером себя называешь! Самец ты обычный, а не офицер. Но учти, так просто ты от меня не отделаешься. Если…
Тимохин вызвал посыльных:
– Иванов, Петренко! Ко мне!
Солдаты подошли, доложили о прибытии.
Старший лейтенант указал на женщину:
– Отведите даму в женское общежитие.
Люблина встала, покачнулась:
– Я в провожатых не нуждаюсь.
Взглянула на любовника, усмехнулась:
– Я уйду! Не волнуйся, дорогой! А вот в общагу или еще куда, подумаю по дороге. Пока, любимый! Счастливой тебе службы, карьерист ты мой!
Ирина, закурив очередную сигарету, вышла на аллею и, шатаясь, пошла в сторону городка. У ограды остановилась, повернулась, чему-то рассмеялась и скрылась за зарослями кустов.
Рядовой Петренко предложил:
– Пойти за ней, товарищ старший лейтенант?
– Зачем?
– Пьяна же. В арык оступится, разбиться может!
– Не оступится. Давайте на отдых по одному! Но так, чтобы потом не бегать, не будить!
– Есть!
Тимохин вернулся в дежурку. Ударил кулаком по столу:
– И что за день сегодня такой? И что за жизнь пошла? Быстрей бы командировка. Надоело все, сил нет!
Помощник спросил:
– У вас и с женщиной неприятности, товарищ старший лейтенант?
– Занимайся своим делом, сержант! И не задавай ненужных вопросов!
Александр поднял трубку телефона, набрал номер КТП.
Чепец ответил:
– Дежурный по парку слушает!
– Тимохин! У тебя все готово?
– Конечно! Пока подойдешь, из столовой горячей картошки поднесут. А водку взял еще до отбоя!
– Хорошо! Иду!
– Угу! Жду! Бойцов на территорию отправлю, чтобы потом не базарили чего не следует!
Тимохин повернулся к помощнику:
– Я в парк! Через час буду. Тогда и ляжешь спать. А пока неси службу. Пройдет проверочный сигнал или оперативный передаст информацию, что делать, знаешь. Не получится расшифровать, звони в парк.
– Да все будет нормально. Первый раз, что ли?
– Ну, давай! Я надеюсь на тебя!
– Не волнуйтесь, товарищ старший лейтенант!
Проверив несение службы внутренним нарядом рот, Тимохин зашел на контрольно-технический пункт, где уже на табуретке стояла сковорода, на пульте бутылка водки с двумя кружками.
Старший лейтенант присел на кушетку:
– Наливай по полной, Вова!
– Как скажешь!
Дежурные по части и парку выпили, закусили. Вернее, поужинали.
Закурив, прапорщик сказал:
– Это, конечно, не мое дело, Саня, но твоя Ирина на дискотеке с капитаном-хирургом, недавно прибывшим в медсанбат, жару давали не слабо!
– Откуда тебе это известно? Я же предупреждал, не ходить в клуб!
– Я и не заходил. Ты забыл, какие окна в Доме офицеров? Витрины больше, чем в поселковом центральном кабаке. С улицы все видно. Я в автолавке водку взял и назад темной стороной. На клуб глянул, а там медсестра твоя во всех позах гнется в руках у этого капитана. И шампанское по очереди из горла тянут. Ирка хохочет, виснет на хирурге. Я обалдел. Ведь она ж с тобой живет! Или спьяну голову потеряла?
– Ничего, Вова, утром найдет головушку свою буйную.
– Нет, но так нельзя! На виду у всех! А на них многие смотрели. Базара теперь будет на весь городок. И из тебя рогоносца сделают. Хотя ты ей не муж, она не жена. Но сплетен не оберешься.
Тимохин махнул рукой:
– Черт с ними! Этих сплетен и без повода всегда полно!
– Что верно, то верно! Только не пойму, с чего она разошлась? Вроде баба скромная, а тут?
– Хорош, Володь! Разливай, что осталось, да пойду я в штаб. Помощнику отдыхать скоро.
Офицеры допили водку, опустошили сковороду.
Ровно в час, зайдя еще в столовую, старший лейтенант прибыл в штаб. Наступило самое муторное время в наряде. С часу и до подъема. Потом пойдет легче. День проходит быстро. До 13-00 спишь, потом обед, и пора к смене готовиться. Если, конечно, до подъема не произойдет ничего неожиданного. Но в этот наряд старшего лейтенанта ждало еще одно событие. И вновь неприятное. Началось оно, когда стрелки часов показали 3 часа утра.
Глава третья
Воскресенье 10 июня. 3 часа утра. Дежурный по отдельному ремонтно-восстановительному батальону старший лейтенант Александр Тимохин мерно дремал, покачиваясь на стуле у пульта служебного помещения. На топчане, за занавеской, похрапывал его помощник сержант Юрий Блинов, посыльный по штабу рядовой Иванов отдыхал в казарме, и только второй посыльный рядовой Петренко нес службу, сидя на ступеньках крыльца штаба, часто бросая взгляд на часы и зевая. Раннее утро. Тишина. Лишь ленивый стрекот цикад да уханье какой-то ночной хищной птицы в зеленой зоне у реки Теженка.
Неожиданно, как выстрел, раздался грохот от падения стула в предбаннике. Александр, оторвавшись от дремы, повернулся и увидел перекошенное страхом лицо буквально вломившегося в дежурку бодрствующего посыльного, здоровяка Петренко.
Тимохин спросил:
– В чем дело, солдат?
Рядовой хватал ртом воздух и только показывал рукой за спину, на коридор.
Дежурный офицер крикнул:
– Да что с тобой? Ну?
– Там… там… за штабом… какой-то пацан… того…
– Что того?
– Это… вешаться, бля, собрался!
– Что?
Тимохин вскинул на рядового удивленный взгляд:
– Тебе не приснилось, а то спите в наряде, как кони в оглоблях?
– Да нет! Не приснилось!
Петренко более-менее пришел в себя:
– Точняк говорю, товарищ старший лейтенант! На старом баскетбольном щите парень какой-то в трусах, веревку к кольцу приладил, петлю сообразил. Дальше я смотреть не стал, сразу к вам!
– А чего не помешал ему?
– Не знаю! Испугался!
Старший лейтенант приказал:
– Бегом за мной!
И выбежал из штаба, бросился через скамейки и ограду курилки, по клумбе, к углу здания. Выскочил на пространство между забором и тыловой стороной штаба, где когда-то была спортивная площадка, о которой напоминала лишь ржавая, покореженная конструкция баскетбольного щита. Досок не сохранилось, только металл. Кольцо, от которого вниз спадала веревка с петлей на окончании. Боец, решивший покончить жизнь самоубийством, пытался дотянуться до петли, находясь на конструкции. И не мог. Что спасло ему жизнь. Реши он подтащить к петле ящик, валявшийся недалеко, то сейчас уже дергался бы в предсмертных судорогах. Но не догадался. Полез на щит.
Дежурный резко остановился перед металлической конструкцией. Настолько резко, что ему в спину всей массой врезался рядовой Петренко, чуть не сбив Александра на землю, в пыль.
Старший лейтенант ругнулся:
– Твою мать, Петренко! Куда прешь танком?
– Извиняюсь, товарищ старший лейтенант.
И указал на самоубийцу, которого прекрасно видел Тимохин:
– Вон он, висельник!
– Да? Других здесь нет?
Рядовой всерьез воспринял вопрос офицера:
– Не видал! А что проверить другой торец?
– Молчи.
Тимохин подошел к висящему пока еще при помощи одной руки и ног на металлических распорах вышки молодому пареньку, который ни на что и ни на кого не обращал внимания, пытаясь дотянуться до петли. Резко крикнул:
– А это что еще за обезьяна?
Несостоявшийся самоубийца заметно вздрогнул и чуть не сорвался вниз. Удержался. Расширенными глазами он смотрел на неведомо откуда объявившихся за штабом рембата офицера и солдата.
Тимохин сделал еще два шага к вышке.
Боец в трусах закричал:
– Не подходи! Или я головой в бетон! Мне терять нечего!
Вышка стояла на бетонном основании и отчаявшийся или свихнувшийся солдат вполне мог броситься вниз головой на этот пятак бетона. Поэтому Тимохин остановился.
– Встал! Какие еще будут указания?
– Кто вы? Зачем вы здесь?
Тимохин не первый раз сталкивался с подобными случаями, которые в армии происходили нередко, и чаще всего их причиной являлись проблемы гражданки. Поэтому знал, как вести себя в данной ситуации.
– Кто мы, спрашиваешь? А сам не догадываешься? Хотя бы по нарукавным повязкам?
– Наряд рембата?
– Верно! Теперь зачем мы здесь. Затем, чтобы посмотреть, как ты будешь вешаться. Такое зрелище ж не каждый день, а точнее, утро увидишь. Кстати, ты не скажешь, как тебя зовут?
– А зачем вам это?
– Чтобы знать, кто такой отчаянный решил сдуру покончить с собой!
– Я не сдуру решил!
– Неужели осознанно в петлю лезешь?
– Да!
То, что потенциальный самоубийца вступил в разговор, было хорошо. Значит, не все еще потеряно. До петли ему по-любому уже не дотянуться, а вот броситься вниз солдат может. Насмерть не разобьется, не та высота, а вот калекой на всю жизнь останется без всяких сомнений.
– Так как тебя зовут, воин?
– Ну, Борис, и че?
– Ты из танкового полка?
– Нет!
– Из мотострелкового?
– Да!
– Ясно. Пехота, значит! А чего сюда, к штабу рембата, вешаться пришел? У вас своих спортивных площадок навалом, да и столбов с деревьями хватает, почему это место выбрал?
– Мое дело!
– Нет, конечно, каждый волен сам выбирать место, где покончить с жизнью, и все же почему рембат? И идти сюда было дальше, и заметить по дороге могли.
– Не ваше дело!
Тимохин повернулся к Петренко:
– Иди в штаб, а то на пульте никого. С этим корешком я сам разберусь!
– Понял! В штаб пехоты ихнему дежурному насчет висельника позвонить?
– Погоди! Лишние люди здесь не нужны. И шум тоже.
Рядовой, развернувшись, пошел к углу штаба.
Самоубийца крикнул:
– Куда он?
Александр ответил:
– Службу нести! Дежурка-то пустует. А если сигнал тревоги пройдет?
– Он полкана вызовет?
– Зачем? Зачем тревожить твоего командира полка? Пусть спит. Мы и без него обойдемся, не правда ли?
– Что значит «обойдемся»?
– Мне тебе каждое слово пояснять? Ты с детства такой непонятливый или в армии отупел?
– Я не отупел! И не идиот!
– Тогда не переспрашивай. Ты куришь?
– Чего?
– А говоришь, не отупел! Я задал тебе элементарный вопрос – ты куришь? И что в ответ? Опять то же самое?
Солдат шмыгнул носом:
– Ну, курю, и че?
– «Ростов» будешь?
– Я не слезу!
– Сиди на вышке, если хочешь, я подам сигарету. Что ради наших доблестных защитников отечества не сделаешь? Подать?
– Прикуренную! Но, предупреждаю, попробуете захватить, сразу вниз головой прыгну. Я такой!
– Да уж вижу, какой ты! Только на хрена мне тебя захватывать? Разобьешься – меня же и обвинят в твоей гибели. А я за тебя отвечать не имею ни малейшего желания. Покурим, не одумаешься – уйду. А ты делай что хочешь. В конце концов, твоя жизнь – это твоя жизнь.
– Я не верю вам!
– Тебя кто-то просит или заставляет верить? Сказал же, мешать не буду. Вон от угла только посмотрю, как ты удавишься. Если, конечно, позволишь!
– Не смейтесь!
– А я не смеюсь! Разговариваю с тобой вполне серьезно.
Боец терялся от спокойного, даже равнодушного тона офицера, который по всем инструкциям должен из кожи вон лезть, дабы не допустить самоубийства солдата. Ведь за это его наградят. А этому старшему лейтенанту словно все по барабану. Но курить самоубийце хотелось.
– Ну, давайте вашу сигарету. Только, как говорил, прикуренную. А потом уходите. И смотреть на меня нечего! Не цирк!
– Как скажешь, Боря. Имя у тебя…
– Чего?
– К ситуации как никакое другое подходит – Борис в петле на щите повис! Нормально, да?
– У вас идиотские шутки!
– Согласен! Извини, если обидел!
Тимохин вплотную подошел к вышке. Медленно достал пачку «Ростова». Выбил из нее две сигареты. Прикурил сразу обе. Одну протянул солдату. Тот нагнулся, спустившись на пролет, и не успел взять сигарету, как был сорван сильной рукой Тимохина вниз. Офицер и несостоявшийся самоубийца упали на землю. Александр быстро скрутил солдата, привязал его руку к трубе кстати подвернувшимся куском крепкой бечевы. Впрочем здесь, за штабом, где уборкой занимался хозяйственный взвод, всякого «добра» хватало.
Солдат крикнул:
– Вы обманули меня!
– Ты не оставил мне выбора. Не мог же я в самом деле допустить, чтобы ты повесился.
Офицер подобрал сигарету парня, протянул ему:
– Кури!
Тот свободной рукой схватил сигарету, жадно затянулся.
Тимохин отряхнулся, тоже закурил, присел перед солдатом на корточки. Тот отодвинулся:
– Бить будете?
– За что? Не бойся. Я маленьких не обижаю. Ты мне лучше, Боря, скажи, с чего это вдруг ты решил повеситься? Хотя попробую угадать. Любимая девушка на гражданке полюбила другого и больше не ждет тебя. Так?
Солдат, обреченно вздохнув, утвердительно кивнул короткостриженой головой:
– Так! Зойка, девушка моя, письмо вчера прислала. Она каждый день писала, я тоже. Вот и вчера получил послание. Настроение выше крыши, а как вскрыл конверт да прочитал письмо, так в глазах потемнело. Она замуж собралась. За одноклассника своего. Он не пошел в армию, в институт поступил. Вот Зойка и закружилась с ним, пока я тут… службу тащу! А я люблю ее! И она ведь все время писала, что любит и ждет. А получилось? Врала она мне? Ну зачем? Гуляла с парнем, спала с ним, а мне писала, что любит и ждет! Я как представил Зою в платье невесты, с этим… этим студентом, так у меня… у меня все оборвалось! И решил, не нужна мне жизнь такая!
Солдат, отвернувшись, заплакал. По-детски хлюпая носом.
Старший лейтенант поднялся:
– Понятно, Боря! Стандартная, обычная история! Через это почти все проходят, кто оставляет, уходя в армию, невест. Вот и ты попал. И оказался нюней, сопляком, а не мужчиной. Короче, вся твоя беда в том, что слабак ты! Вот такие и вешаются. Хотя, если честно, я тебя понимаю!
Солдат повернул к офицеру заплаканное лицо:
– Вы не можете меня понять!
– Это еще почему?
– Не знаю! Но не можете!
– Эх, Боря, Боря! Может, и не следует это говорить, но я в свое время пережил нечто подобное.
– Вы?!!
– А что тут удивительного? Разве офицер не такой же человек, как и ты? И у меня была любовь первая! Да еще какая! Я тоже уехал учиться в другой город, и лет мне тогда было меньше, чем тебе. А в отпуске, в первом зимнем, встретил в родном городе девушку. Случайно, на улице! Помню, морозы тогда стояли жуткие. А тут вечер, пустой последний троллейбус, девушка в нем. Красивая очень. Я со стороны не мог налюбоваться на нее. Так доехали до конечной остановки. А район тот считался глухим, неспокойным. Шпана так и рыскала по ночам. Смотрю, она осматривается и от холода поеживается. Ну, я к ней. Разрешите, мол, проводить? Девушка согласилась. Взяла она меня под руку, и пошли. И так мне было хорошо, что никакой шпаны не боялся. Впрочем, мы так и не встретили никого. Проводил я ее до дома, она зашла в квартиру и… вышла. Представляешь, да утра в подъезде простояли, о чем говорили, и не помню. Чувствую, влюбился по уши. В общем, я уехал дня через два-три в училище, и стали мы переписываться. В летнем отпуске поехали в деревню. И вот что я на всю жизнь запомнил, так это вечер 6 августа. День своего рождения. Мы с ней ушли на луга, а там стога высоченные. Ну и забрались на один. И вот лежит она, распустив волосы, и смотрит на меня. А в глазах, Боря, столько любви было, что светились они маняще! Поверил я им. Не словам, Боря, не письмам, а глазам. Они не могли обмануть. Так я тогда считал…
Тимохин нервно закурил очередную сигарету, выдохнул облако дыма, печально глядя в сторону городка.
Солдат тихо спросил:
– И что потом?
Александр очнулся:
– Что потом? Потом мы поженились. Я закончил училище, получил распределение в Венгрию. Уехал. Через полгода приехала жена. А еще через какое-то время я понял, что ошибся насчет глаз. Могли они обмануть. И обманули. Не сложилась семейная жизнь. Подал рапорт в Афганистан, попал сюда. Жена осталась в России. Теперь вот жду отпуска, чтобы развестись. Вот так! А ты вешаться собрался. Ну и чего добился бы? Отправили бы цинк на родину, «подарок» родителям, закопали бы тебя. Думаешь, Зоя пришла бы на кладбище? Или слезу пролила? Вряд ли. Она бы продолжала жить. Понимаешь, дурак ты, жить. А ты со своей ревностью гнил бы в земле. Туда же и родителей свел бы! Встряхнись! Будь выше измены! Возьми и поздравь свою неверную подругу, пожелай счастья и забудь о ней! Вычеркни из жизни раз и навсегда. Поверь, у тебя все только начинается. И любовь настоящую ты еще встретишь. И стыдно тебе будет вспоминать сегодняшнюю ночь.
Тимохин выбросил окурок, отвязал парня:
– Пошли в штаб!
Борис спросил:
– А что теперь со мной будет? В психушку отправят?
– Не знаю! Но подлечиться тебе не помешает. Нервы в порядок привести. Ну и забыть неверную любовь свою! Да ерунда все это. Главное, чтобы ты понял, жить надо! Чтобы вернуться домой мужчиной! А повеситься дело нехитрое. Уж это ты всегда сможешь сделать. Ну, вставай! И так почти час болтаем тут!
– Вы передадите меня в полк?
– Ну, не в прокуратуру же?
– Не надо!
– Что значит «не надо»? Или ты хочешь, чтобы я отпустил тебя на все четыре стороны?
– Да нет! Отпускать не надо. Все равно идти некуда, да и не пошел бы я из гарнизона. Просто подумал, раз все посчитают, что у меня с головой непорядок, то засмеют, особенно старослужащие, и точно опять до петли доведут! Нельзя мне в полк!
– Ладно, идем пока в наш штаб. Там решим, что с тобой дальше делать.
Из штаба батальона Тимохин позвонил в мотострелковый полк. Ему ответил дежурный:
– Капитан Сергеев слушает!
Александр знал Сергеева:
– Славик? Привет! Тимохин!
– А? Рембат? Здорово. Как дела, Саня?
– Нормально, несу службу, как и ты!
– Что-нибудь случилось?
– Да! Образовалась тут одна проблема. Ты бы подошел ко мне?
– Проблема? Серьезная?
– Не телефонный разговор!
– Хорошо! Иду!
Штабы частей располагались недалеко друг от друга, поэтому Сергеев уже через несколько минут зашел в дежурку рембата. Увидел солдата своего полка, в трусах, съежившегося в углу помещения:
– А это чудо что тут делает? Самовольщик? Форму на самогон, что ли, променял?
Он подошел к бойцу:
– Я к тебе обращаюсь, солдат!
Несостоявшийся самоубийца отвернулся.
Капитан перевел взгляд на Тимохина:
– Что все это значит, Саня?
Тимохин рассказал Сергееву о событиях последнего часа.
Капитан присвистнул:
– Ни хрена себе! Значит, из петли этого озабоченного вытащил?
– Ну, не из петли, в нее он не успел залезть. Но вытащил.
– Дела… Что ж, благодарю! И сейчас же определю недоноска на гауптвахту.
Тимохин остановил мотострелка:
– Погоди, Слав! У меня другое предложение.
Сергеев выслушал Александра, который предложил вариант с медсанбатом. Потер подбородок:
– В принципе, ты прав! В полку пацана точно заклюют. Тем более что служит он в проблемной роте. Там чуть ли не каждую неделю ЧП! Но по инструкции я-то обязан изолировать потенциального самоубийцу! А значит, отправить на губу!
– Ты – да! Но зацепил-то его я?! А он, типа, невменяем. И на губе может башку о стены или дверь размозжить! Вот я, согласовывая происшествие с тобой, решаю отправить его в медсанбат. Пусть медики разбираются с его психикой!
– Ну, если так, то можно! А в санбате его примут?
– Куда денутся? Сейчас вызову бригаду, и эскулапам не останется ничего иного, как оприходовать Бориса в своих палатах.
– Ладно! Я не против!
В 4-20 четверо крепких санитаров увели пытавшегося повеситься солдата в специальную палату закрытого отделения. Туда отправляли офицеров и прапорщиков, ловивших «белочку» от пьянства. Правда, таких случаев было в гарнизоне немного. Два или три за службу в Кара-Тепе Тимохина. То есть за два года. На пороге солдат обернулся и успел бросить Александру:
– Спасибо вам!
Тимохин ответил:
– На здоровье!
После чего Александр с Сергеевым составили необходимые рапорта и разошлись. До подъема оставалось чуть более часа. Весь наряд штаба собрался после отдыха, и рядовые под командованием сержанта принялись наводить порядок внутри здания Управления и перед ним. Тимохин же прилег на топчан. Подумал. Ночь выдалась бурная. Чего ждать днем? Из разговора с комбатом насчет Гломова понятно. Какие еще сюрпризы преподнесет ему этот неожиданно насыщенный событиями наряд? Размышляя, он задремал.
В 7-00 Тимохин уже был на плацу батальона. Подъем прошел организованно. Проверив парк, столовую, котельную, Александр вернулся в штаб. Сбросил доклад оперативному дежурному по гарнизону.
В 8-40, после завтрака, подошел командир батальона, одетый в спортивную форму. Пригласил Тимохина в свой кабинет:
– Ну, Саня, рассказывай о конфликте с начальником штаба!
– А рассказывать-то и не о чем. Гломов погнал в дурь, я ответил. Особо отмечаю, без свидетелей с его стороны.
– Капитан намерен завтра обратиться к командиру дивизии.
Тимохин пожал плечами:
– Это его право! По мне, пусть хоть к министру обороны на прием записывается.
– Да! Ну, начальник штаба, черт с ним! Поговорю с комдивом, попрошу, чтобы Гломова в Ашхабад забрали, там как раз сейчас должность в автобате освободилась. Может, удастся спихнуть твоего друга в другую часть. К нему, кроме тебя, у многих офицеров претензии имеются. С этой проблемой вопрос решили. Но и тебе, старлей, меняться надо! Поскромнее вести себя, а то боевые выходы негативно влияют на твое поведение. Как бы сам в Гломова не превратился.
– Надеюсь, вы это несерьезно, Марат Рустамович?
– Очень даже серьезно, Александр Александрович. Кто ночью с дежурным по парку водку пил?
Старший лейтенант покачал головой:
– Да! Неплохо! Пил я, а вот кто заложил так оперативно, ума не приложу. Неужели бойцы наряда?
– Какие к черту бойцы? От вас с ним до сих пор перегаром несет. Ну, скажи, кто дал тебе право употреблять спиртные напитки в наряде? Да еще с прапорщиком-подчиненным?
– Никто не давал! Признаю, виноват! И за это готов понести любое наказание. Заслужил.
– Как все легко! Виноват – наказывайте, а я и дальше буду делать все, что захочу, так?
– Нет! Не так!
Подполковник присел на краешек рабочего стола:
– Странный и противоречивый ты человек, Тимохин! Сначала дисциплину нарушаешь, потом солдата спасаешь, отзывы по боевым выходам – отменные, в роте порядок, и тут же конфликт с начальником штаба, замполитом и секретарем партбюро. Как так можно? С твоими данными служи и служи до высоких чинов, ан нет, что-нибудь да выкинешь. Причем выкинешь такое, что диву даешься – зачем? Ты и в детстве беспокойным был?
– Не только беспокойным. Хулиганистым, задиристым.
Комбат закурил:
– Ладно! Докладывай о попытке самоубийства.
– Разрешите рапорт принести? В нем все подробно описано. Подтверждено одним из посыльных, а также дежурным по пехотному полку капитаном Сергеевым.
– Рапорт я прочитаю, ты мне своими словами расскажи, что произошло?
– Как скажете! В общем, решил солдатик из мотострелкового полка повеситься. Причина, как и в большинстве случаев, в девушке, переставшей ждать доблестного защитника Родины. Решил и выбрал самое удобное место, за нашим штабом. И повесился бы, если бы рядовой Петренко пошел по малой нужде, как и положено посыльному, в штабной туалет, а не махнул отлить за угол. Это он позже рассказал, после того как все кончилось. Ну, а зайдя за угол, увидел солдата в трусах, приспосабливающего к старому баскетбольному щиту веревку с петлей. Дальше ничего интересного. Вышел я к нему, поговорил, убедил бросить это дело. Он послушался. Привел несостоявшегося висельника в штаб да вызвал дежурного по пехотному полку, где служит последний. Посоветовались, решили отправить в медсанбат, от греха подальше. Вот и все!
– Как же тебе удалось уговорить солдата отказаться от самоубийства? Ведь на такое решаются люди психически ненормальные или находящиеся в состоянии сильнейшего стресса?
– Не знаю! Главное – удалось.
Комбат прошелся по кабинету:
– Вот-вот! И что получается? За распитие спиртных напитков в наряде я обязан тебя наказать, а за действия в отношении солдата поощрить. Ты ж ему ни много ни мало жизнь спас! И как же мне поступить? Наложить взыскание, отменить его и объявить благодарность?
– Да не надо никаких благодарностей. Взыскание – ваше дело, а поощрять не за что. Любой поступил бы так же. Даже Гломов!
– Сомневаюсь! Ну, ладно! Водку, будем считать, вы с Чепцом не пили, а за солдата благодарность.
– Служу Советскому Союзу! Кстати, товарищ подполковник, мне на отдых по распорядку пора!
– Ну иди отдыхай! Эх, Саня, Саня! Подумал бы ты о своей дальнейшей жизни. Я ж помочь готов всегда. Поддержать, поощрить. Сделать все, что в моей компетенции.
– Спасибо! Я подумаю!
Галаев с Тимохиным покинули кабинет. Александр проводил комбата. Решил перед сном перекурить. Присел на скамейку курилки. Закурил. На душе было муторно. Действительно, жизнь складывается как-то по-идиотски! Ни службы нормальной, ни семьи, никакой радости. Сплошные проблемы. Да и те создаваемые самим собой. Прав Галаев, надо менять жизнь. Но для этого нужен стимул. Дабы обрести смысл. А где он, этот стимул? Что-то не видать!