Дары ненависти

Она выжила сама и не дала погибнуть матери и сестре. Вдовая Элейн с несколько неуместной для дочери торговца гордостью отказывалась принимать изменения в положении семьи, но только в той части, которая касалась будущего младшей дочери. Старшая не обижалась. Малышка Эбэйн, красотка Бэйни, как звал ее отец, конечно же, заслуживала лучшей участи, нежели торговать рыбой вразнос или наниматься в прачки. Отец бы сделал все для малышки Бэйни, но отца не стало, так что волей-неволей его место отчасти заняла Грэйн. Это было неправильно, это было ужасно неправильно, невместно, плохо. Она не должна была, никогда не посмела бы претендовать на то, что было его долгом и правом, но… Даже такой маленькой стае нужен вожак или… по крайней мере тот, кто схватится с врагом и принесет в логово добычу. На место во главе семьи она не посягала даже в мыслях. Оно навеки принадлежало Сэйварду эрн-Кэдвену и никому больше. И на самом же деле Грэйн не сделала ничего особенного, просто… Истинные ролфи могут отступить, но никогда не сдаются. Упрямая гордость и бесконечное терпение, а еще – спокойное упорство в достижении цели. Без этого волчье племя Вторых не было бы собой. Равно как и без подступающего к горлу бешенства, когда препятствие кажется неодолимым. Грэйн была истинной ролфи, и однажды оно настигло и ее. Мать продала трубку и компас. На самом деле Элейн продала все вещи, оставшиеся от мужа: его парадный мундир и золотые эполеты, его кортик с инкрустацией, его секстант и глобус… Она избавилась бы и от фамильной шпаги Кэдвенов, если б благородный клинок уже не был подпилен и сломан над головой осужденного предателя. Грэйн до рези в глазах жаль было отцовских вещей, но эти, последние… Она долго прятала компас и трубку в своем углу, под матрасом, но мать, в очередном припадке маниакальной борьбы за чистоту в доме, перетрясла ее постель и нашла припрятанное. Грэйн вернулась домой с дневной выручкой, а в косе Бэйни появились шелковые ленты. Вот тогда-то старшая барышня ир-Марен – нет, Кэдвен! – испытала то самое кровавое бешенство ролфи, которое вечно поминают волчьему племени. Она так никогда и не смогла простить матери эти лазурные, словно весеннее небо, ленты в темно-русых косах сестры, а сестре – ее радости, ее звонкого беззаботного смеха, беспечного счастливого кружения по комнате в ореоле разлетающихся прядей и шелковых всплесков лент… Даже когда взялась чинить по ночам сети соседу-рыбаку, чтоб заработать пару лишних арсов. Даже когда заработала и смогла-таки выкупить в лавке старьевщика так никому и не приглянувшиеся трубку и компас. Они и теперь были с ней, бережно завернутые в шерстяной лоскут и уложенные в шкатулку на самое дно заплечного мешка. Грэйн никогда не жалела о силах и деньгах, отданных сестре и матери, тем более что ни в учебном лагере, ни в гарнизоне форта Логан тратить жалованье было особенно не на что. Она, не задумываясь и не колеблясь ни мгновения, отдавала Элейн и Бэйни все, что только могла добыть, и даже, пожалуй, сердца из груди не пожалела бы, как Дева Сигрейн из саги об Удэйне-Завоевателе[11], но эти две вещи… Компас и трубка, они были только ее – не столько память, сколько благословение. Малая частица отца, словно отблеск его улыбки из чертогов Оддэйна.

– О, ну вот и дошла, – вслух пробормотала она, обнаружив внезапно, что за мыслями и воспоминаниями не заметила, как промаршировала насквозь все предместье и вступила в гораздо более респектабельный район. Высокое Заречье раскинулось правильными рядами построенных в едином стиле магазинов и домов, где предпочитали селиться торговцы средней руки, вроде Терлака ир-Кэйлена, мужа Бэйни. Но тот факт, что немалая часть этого дома – и этого мужа, если уж на то пошло! – приобретены за счет Грэйн, ничуть не делал ни дом родным, ни ир-Кэйлена – родичем. Прапорщик ир-Марен не собиралась проситься на постой к Терлаку и его молодой супруге, однако – кровь Локки! – долг родства обязывал ее зайти туда. Хотя бы потому, что в доме семейства ир-Кэйлен обитает Элейн, а приехать в столицу и не повидаться с матерью было бы совсем невместно для истинной ролфи.

Рэналд эрн-Конри

– Скажи мне, лорд Конри, я терпелив? – Вилдайр Эмрис, владетель Лэнси, Священный Князь, Повелитель Архипелага, и прочая, и прочая, стоял у высокого окна и по-мальчишески дышал на стекло, рисуя указательным пальцем недолговечные и непонятные руны.

– Мой князь? – лорд-секретарь изобразил вежливое недоумение. Вопрос был риторическим. Как еще назвать правителя, который на протяжении трехсот лет кропотливо и методично превращал разоренные гражданской войной задворки Империи, где даже рожь не каждый год родится, в государство, которого теперь и впрямь боялись от северных границ Синтафа до восточных рубежей Эббо? Если не терпеливым, то каким?

– Мне всегда казалось, что правитель должен быть терпеливым, – князь вздохнул и стер со стекла свои загадочные письмена. – И клянусь белыми волками Оддэйна, я таковым и был. Разве нет, Конри?

– Безусловно, мой князь. – Конри уже давно почуял, к чему клонит его повелитель, и недоумение изображал просто в силу традиции.

– Я был бесконечно терпеливым, Конри, но даже моему терпению пришел конец. – Вилдайр Эмрис развернулся от окна так резко, что волчьи хвосты в его длинных серебристых косах с размаху ударились о стекло. – Разве я просил тебя доставить в Эйнсли Атэлмара в цепях со всеми чадами и домочадцами?

– Поверьте, мой князь, как раз с императором Синтафа вышло бы проще, – вздохнул лорд-секретарь, отводя глаза.

– Верю, – Повелитель Архипелага фыркнул. – Именно поэтому он мне и не нужен. А кто нужен, ты знаешь. И я все еще жду, когда же мои любезные подданные соизволят выполнить приказ. Скажи, Конри, долго мне еще ждать? Или, может быть, мы с тобой соберем Совет Эрнов и сообща попросим северян повременить чуть-чуть и дать нам еще время подготовиться, а?

– Мой князь, вы знаете, что интересующая вас особа…

– Пять раз, Конри. Пять неудачных попыток! Она заколдована, что ли, эта женщина?

– Она же шуриа, – пожал плечами лорд-секретарь.

– О да, – Вилдайр хохотнул. – А потому сбрасывает свою змеиную шкуру, отводит всем глаза и просачивается сквозь пальцы вместе с утренним туманом! И варит похищенных младенцев-ролфи в большом котле. Придумай мне еще пару свежих баек о Третьих, Рэналд.

– Мой князь, если бы мы имели дело только с тайной стражей Синтафа, Третья уже ловила бы свое отражение в водах Мэрддин. Но кроме нас есть еще конфедераты. Боюсь, что Эббо играет на опережение, а Идбер…

– Да-да, я понял, понял, – князь отмахнулся. – Кругом враги, тайная стража Синтафа ужасна, конфедераты еще хуже, а про северян и говорить нечего. А мои столь дорогие Гончие внезапно оказались беззащитными овечками. Дорогие в смысле дорогостоящие, Рэналд. Может быть, мне дешевле и быстрее окажется попросту перекупить синтафскую полицию, а?

– Мой князь, люди делают все, что могут, – жестко ответил Конри. – И я не знаю, почему раз за разом операция срывается. И мне неизвестно, кто именно сдает моих людей.

– Так выясни это, Конри, – Вилдайр пожал плечами. – И найди уже среди моих Гончих того, кто сможет выполнить приказ своего князя. У нас не осталось времени на деликатность. Если твоя очередная попытка тоже окончится неудачей, мне придется действовать силой. А ввязаться в настоящую войну с Синтафом сейчас – значит гарантированно проиграть потом, особенно когда в нашу драку влезут конфедераты.

– Полагаю, мой князь, что я уже нашел.

– О! – Повелитель Архипелага выгнул правую бровь. – Так уверенно сказал! Что же, он настолько хорош, этот человек?

– Она, милорд.

– Женщина? – Эмрис выгнул и левую. – Ты уверен, что это разумно?

– Мужчины потерпели неудачу. Сказать по совести, мой князь, я действительно в замешательстве и устал получать головы моих лучших людей в корзинах с опилками. Использовать женщин в таких делах не принято, так, может быть, сработает неожиданность там, где отступил опыт…

– Ты представляешь себе, какое тявканье начнется, если ее поймают? – улыбнулся Священный князь. – Женщина в разведке! Ролфийская волчица в овчарне диллайн! Ха, мне начинает нравиться эта идея… Даже если она провалится, ты же найдешь способ раздуть скандал, чтоб это использовать, да, Конри?

– Безусловно, милорд.

– Тогда действуй. Но учти – прежде я хочу на нее посмотреть, – Вилдайр подмигнул своему лорду-секретарю.

– Если вам будет угодно посетить мой дом нынче вечером, это можно будет устроить, – Конри и глазом не моргнул.

– Дом? – князь склонил голову к плечу в веселом недоумении. – Ты не вызовешь ее сперва в Штаб, а сразу потащишь к себе в логово, Конри? А вдруг она не согласится на такое опасное задание? Куда ты тогда денешь тело – в саду закопаешь?

– Согласится, – лорд-секретарь ответил волчьей ухмылкой. – Она обеими руками за него схватится, мой князь. Ей есть ради чего рисковать. Она ведь старшая Кэдвен.

– Ого! – Эмрис громко рассмеялся, закинув голову и показав крепкие белые зубы. – И что же будет приманкой? Наверняка поместье и доброе имя отца?

– Разумеется. Грэйн Кэдвен притащит нашу дичь в зубах, и не повредив шкурки притом, милорд. Я следил за этой семьей. Девушка помешана на желании вернуть землю и отцовскую честь.

– Мы все этим одержимы, Конри, – посерьезнел князь. – Не забывай об этом. Земля и честь – большего у нас нет. Но почему она? Ты жаждешь искупления или же решил отправить дочку вслед за отцом? Не сказал бы, что ты поступил тогда с Кэдвеном по-дружески. Попахивало предательством то дело, а?

– Сэйвард не был моим другом, – сухо отозвался лорд Конри, на этот раз твердо выдержав прямой взгляд своего князя. – И Сэйвард знал, на что шел. Она тоже будет знать. И если ей удастся…

– Конечно, в случае успеха пусть владеет своим Кэдвеном, Рэналд, – Эмрис пожал плечами. – Бесплодный кусок камней и болот, насколько я понимаю. Корона компенсирует тебе эту потерю. А вот насчет восстановления чести ее отца надо будет подумать. Впрочем, вопрос оплаты встанет лишь после ее возвращения с победой, а пока… Обещай ей хоть пол-Конрэнта, пусть только привезет мне эту шуриа живой и невредимой. Да. Я определенно хочу взглянуть на дочь Сэйварда эрн-Кэдвена. Жди меня после заката, Рэналд, и не забудь про горячий эль. В прошлый раз твой повар переборщил с корицей, учти это.

Джойана Алэйа Янамари

Еще одно утро, еще один рассвет, еще один день. Когда ты чувствуешь первые лучи солнца, даже если светило сокрыто за непроницаемой толщей облаков, так, словно кожи нет совсем. Больно, нестерпимо больно, ослепительно больно, и эта боль такая восхитительная, такая сладкая, доводящая до экстаза. Она означает – ночь была так темна, что смерть снова заблудилась и сбилась с пути. Но ты проживешь еще один день, а кто-то из немногочисленных сородичей ушел навсегда.

К полудню в Янамари явился тив Удаз собственной персоной, подтвердив подозрения. Вот уж кого Джона видеть не хотела. Совсем-совсем, а лучше вообще никогда-никогда. И если столичные эсмонды умели скрывать свои чувства за маской равнодушия, то в провинции не только нравы были проще, но и манеры значительно грубее.

Как эта… зверушка может быть графиней и владетельницей Янамари? Как Император допустил такую ошибку? Куда смотрел Эсмонд-Круг? Подобными вопросами задавались все местные тивы и аннис вот уже восемнадцать лет подряд. Удазу всего лишь хватало ума не испрашивать каждый раз Оправдательную Оркену – решение Эсмонд-Круга о невиновности Джоны в злокозненном колдовстве и о признании за ней права наследовать титул и земли своего отца. Нет, разумеется, демонстрировать тончайшей выделки пергамент, подписанный лично тивом Херевардом, удовольствие необыкновенное, еще приятнее – наблюдать за сменой выражений на породистой морде преподобного, но тогда придется вспоминать все обстоятельства получения этого документа. А не хочется. Совсем-совсем. Во-первых, он говорит не столько о невиновности, сколько о беззащитности Джоны. Как не могла она причинить вред своей родне, так и не под силу графине-шуриа не только заколдовать или сглазить, но даже глаза отвести недругу. У тива Удаза в одном мизинце больше магической силы, чем во всей леди Янамари вместе с одеждой, туфлями, шпильками в волосах и кольцами на пальцах. И это, что ни говори, крайне обидно и в чем-то очень несправедливо.

– Добрый день, миледи, – буркнул тив, делая вид, будто кланяется, а на деле сметая несуществующую соринку с подола своего темного одеяния. – У меня к вам неотложное дело. Даже два.

– Я вас внимательно слушаю, преподобный.

– Мне сказали, что колодцу около Синиц нужен новый сторож.

Смешно и глупо, что с такой мелочовкой разбирается не какой-нибудь управляющий, а лично владетельница Янамари. Но что сделаешь, если леди Джойана – существо ущербное во всех отношениях – женщина и притом шуриа, а ее сын – несовершеннолетний. Но, в самом-то деле, не ехать же специально в Дейнл, в столицу графства, чтобы уладить вопрос с колодцем?

Диллайн изо всех сил старался не смотреть в глаза графине. Боялся скверны, которая, по авторитетному мнению эсмондов-богословов, исходит от шуриа, словно запах кожи и волос. Кстати, от Джоны после легкого завтрака пахло исключительно орехами и ванилью. Но кто знает этих одержимых, может, их эта самая «скверна» только так и пахнет?

Это же хорошо, что тив Удаз одержим всего лишь Благочестием. По сравнению с Нетерпимостью сущие мелочи, честное слово.

– И полное очищение ему тоже необходимо, – подтвердила Джона.

Тив закатил золотистые очи, прикидывая цену:

– Это будет стоить…

«Шиш тебе!»

– Синичане заплатят, – невозмутимо отрезала графиня.

– Они не настолько богаты, миледи.

– Пусть скинутся в общий котел.

– Но…

– Преподобный, – солнечно улыбнулась леди Янамари. – Если вы запамятовали, то я осмелюсь напомнить, что синичане пожелали самостоятельно выбрать Сторожа Колодца, отклонив последовательно троих моих кандидатов. Я не возражала. Но теперь моей вины в том, что их выдвиженец забавы ради осквернил колодец, нет и быть не может. И платить за очищение я тоже не буду. – Она развела руками. – Или облагодетельствуйте их задаром, или пусть пьют заразную тухлятину.

Очищенный магией диллайн колодец гарантировал округе не только хорошую воду, но и защиту от смертельных болезней, вроде той же холеры. Кому охота помирать, когда, уберегаясь от опасностей, можно прожить… А собственно говоря, никто – ни премудрые эсмонды, ни посвященные ролфи, ни духи – не ведал сроков человеческой жизни. Коль перевалил годами за первые три десятка, то при крепком здоровье, разуме и удаче можно жить, жить и жить… Так уж прихотливо распорядились боги, чтобы жизнь смертных не имела предельной грани. Вилдайру Эмрису, Владыке Архипелага, сколько уже лет? Пятьсот! Аластару чуть больше трехсот, а тиву Хереварду перевалило за тысячу. Простолюдины, понятное дело, до таких годов не доживают – мрут от болезней, ран, родов, яда и войн, а грязная вода в оскверненном колодце может существенно сократить даже эти сроки. Синичанам придется раскошеливаться, раз уж выбрали в Сторожа такого идиота.

Тив от злости, похоже, губу прокусил. Теперь ему придется выбивать по медяку с каждого двора, унижаться, объясняться. И все из-за богомерзкой шуриа. И, как назло, наглая тварь одета настолько сдержанно, что даже придраться не к чему. Прямо-таки не светская распутница, а пристойная женщина. Воротник-стойка под самый подбородок, волосы спрятаны под строгий чепец, ни румян, ни помады. Безобразие какое!

Глаза тива налились злобной желтизной, пальцы сжали подлокотники кресла так сильно, что костяшки побелели. Вот что значит полукровка! Пусть золотая кровь диллайн в нем верх взяла, даровав магическую силу, но оставшаяся от ролфи часть сильно подкачала по части самоконтроля. Впрочем, разве пошлют в провинцию чистокровного эсмонда, способного Силой и Словом Предвечного творить чудеса? Нет ведь. В Янамари, в сельскую глушь, в безвестность отправится такой вот тив-смесок, одержимый Благочестием, чтобы страдать от общего несовершенства мира и выносить капризы сквернавки-шуриа.

– Какое же второе дело, приведшее вас ко мне, преподобный? – напомнила Джона, устав созерцать недовольные гримасы священника-мага.

– Сегодня умерла госпожа Хилини, – почти с радостью сообщил Удаз.

Ну, разумеется! Еще одной шуриа, еще одним воплощенным непотребством в глазах Предвечного стало меньше. Как же тут не радоваться?!

Давным-давно ролфи пришли и завоевали земли шуриа, так давно, что не отыскать ныне полей тех битв, истлели кости павших воинов, рассыпались в труху их доспехи и знамена, а кровь ролфи и шуриа давным-давно смешалась в жилах их потомков, но старая ненависть, она никуда не делась за минувшие столетия. И Элишва пересказывала единственной дочери историю о роковой смерти Удэйна-Завоевателя, существенно отличающуюся от той, которой потчевали Джониных сестер и братьев их матери. Так всегда бывает, и никто не знает, на чьей стороне истина, и, главное, не желает знать. Какая разница, попал ли князь-ролфи в плен раненым или его околдовали коварные шуриа, убили ли его при попытке ворожить или специально принесли в жертву? Если есть повод ненавидеть и возложить всю вину на кого-то другого, то кому нужна правда? А правда такова – ролфи покорены диллайн, а частью загнаны на бесплодные острова в холодном северном море, а шуриа – прокляты и медленно умирают.

Хилини за всю свою жизнь ни разу не показалась на сельской ярмарке, никто не захотел взять шуриа в жены, и только в последние годы, когда земли Янамари перешли под руку Джоны, местные оставили попытки сжечь ее дом.

– Я выделю средства на достойное погребение бедной женщины.

– Уж окажите милость, миледи. Только вам придется нанять людей на стороне.

Джона снисходительно улыбнулась.

– Само собой, преподобный Удаз. Я сделаю все так, как полагается по обычаю.

А обычаи шуриа в отношении смерти были удивительно просты – тело полагалось сжечь, а пепел отдать стихии посвящения. И никакого особенного смысла не несли. Просто символ, довольно красивый, но не более. Хилини, например, «водная», стало быть, прах ее обретет пристанище в реке Наме. И станет она рекой. Саму же графиню Янамари преданно ждет земля.

Преподобный ерзал в кресле. Не сиделось ему на графских атласах, не пился ему дорогой сорт чая из заморских фарфоров, но и не уходилось восвояси. Хотел тив Удаз от леди Джойаны странного, а чего именно – не говорил.

– Я вас продолжаю внимательно слушать, – любезно намекнула женщина. – Очень внимательно.

«Скажи быстрее и убирайся прочь, одержимый».

– У меня для вас послание от тива Хереварда, миледи. Соблаговолите.

Он вытащил из широкого рукава свернутую в трубочку бумагу, связанную лиловой ленточкой. Ах, вы ж только поглядите, как символично у нас все! Не в конверте, нет, а именно так – по моде двухвековой давности – с шелковыми ленточками. Мол, знай, мотылек-однодневка, с кем схлестнулась. Знаем мы, все мы знаем.

Джона взяла бумагу в руки с нескрываемой опаской, точно отравленный обоюдоострый нож. Кстати, именно два века назад в моде были убийства при помощи пропитанных ядом книг или одежды. Тив Херевард должен хорошо помнить.

– Ознакомьтесь и дайте ответ.

Обычно бесцветный, тив, казалось, обрел не только боевой окрас, но и увеличился в размерах, преисполненный гордости оказанной ему честью. Высшие эсмонды кому попало такие серьезные дела не поручают.

«Миледи!

У вас есть замечательный шанс раз и навсегда избавить себя от любых возможных притеснений со стороны недоброжелателей из числа Эсмонд-Круга. Уверен в вашем исключительном благоразумии, ибо матери ДВОИХ детей положено думать прежде всего об их всяческом благополучии. С нетерпением жду Вашего решения.

Слуга Предвечного на земле Херевард».

Читая это письмо, Джона не только слышала глуховатый, с придыханием голос эсмонда, но и видела его тонкое породистое лицо – высокие скулы, аккуратно подстриженная бородка, золотой блеск глаз. Диллайн, в чьей крови течет чистая магия, божественная и святая. Одержимый Верой и непреклонный во всем, что касается служения Предвечному.

Полжизни назад, ее, Джоны, коротенькой жизни, Благословенный Святой тив Херевард решил судьбу девушки-шуриа, сняв с нее все обвинения и выдав драгоценную Оркену. Жалел, должно быть, потом так, что словами не передать.

– Спасибо, преподобный, – проворковала графиня. – Разумеется, я встречусь с Херевардом.

Тот чуть собственным языком не подавился от возмущения:

– С Благословенным Святым Тивом Херевардом, – поправил священник.

– Точно. Вот с ним.

Веселая, радостная злость растекалась горячим сиропом под кожей Джоны.

– Передавайте привет ему огромный от меня.

И насильно втолкнула в ладонь собеседника скомканную бумажку. Точно обтрепанную ассигнацию самого малого номинала в загребущую лапу хозяина ломбарда.

«Заберите эту грязь, сударь!»

– В Санниве скоро встретимся и все обсудим.

Тив ошалел.

– Так и сказать? Слово в слово?

Бесшабашное, самого низкого пошиба бешенство охватило женщину с головы до ног, точно огонь – ствол дерева. Нет сил ни сдержаться, ни промолчать.

– Непременно! Только так. И воздушный поцелуй в придачу.

С силой шлепнула себя по губам и звонко чмокнула теплый воздух.

Получилось так непристойно, что преподобный отшатнулся. И не столько смутившись грубого жеста, сколько звериной мути в шальных глазах женщины. Будто кошка человеческим голосом сказала нецензурное слово.

– Всего наилучшего, миледи. Прощайте.

– Прощайте, тив.

Херевард посмел угрожать ее детям. И если Раммана эсмонд тронуть не осмелится, то Идгард – в полной его власти, в полнейшей. Всегда был, с тех пор как Херевард узнал, что у горестной вдовицы уже после смерти мужа взял и родился сын. По срокам все в рамках, но все равно очень сомнительно. Так, конечно, бывает, хотя бы просто потому, что на свете есть превеликое множество мужчин, любой из которых может согреть постель леди Янамари, раз уж место на супружеском ложе вакантно. Но раньше эсмонд не стремился пользоваться своим знанием как запрещенным приемом.

«Лерден! Мерзавец! Что в твоем архиве? В какую сокровищницу ты успел влезть? В чьи тайны заглянул?» – мысленно вскричала Джона, провожая взглядом Удаза.

Какая жалость, что не может леди Янамари призвать дух казненного заговорщика и допросить его с пристрастием. Потому что не шаманка. Духи сами приходят к ней, когда им заблагорассудится.

Хотя с происхождением тайн все ясно, как день-деньской. У диллайн всего вдосталь – и магии, и власти, и, следовательно, тайн. Страшных-престрашных, древних-предревних. В цепкие изящные лапки Лердена Гарби попалось что-то воистину уникальное и смертельно опасное.

«Лерден, тебе хорошо, у тебя голова больше не болит. А у меня вот-вот разыграется мигрень, очень тяжелая мигрень. Называется она – гнев Святого тива и всего Эсмонд-Круга».

Вот теперь как хотите, миледи Янамари, так и вертитесь, чтобы выжить. Архив Гарби вам – щит и меч. Выполнишь «просьбу» Хереварда – пропадешь, а нет – изничтожит.

Грэйн ир-Марен

– Еще чаю, сестрица?

– Благодарю, но нет, – Грэйн решительно отодвинула от себя чашку. Кровь Локки! Соблюдение традиций и семейственность в крови у ролфи, но всему должен быть предел. Десятую обильно приправленную страхом и неприязнью чашку за два часа Грэйн может и не пережить.

Милое чаепитие в доме ир-Кэйленов не складывалось. Поначалу хотя бы Бэйни пыталась что-то мило щебетать, не слишком убедительно демонстрируя радость от встречи со старшей сестрой и поминутно оглядываясь на своего насупившегося чопорного супруга, однако ее старания никто не поддержал. Огромные напольные часы гулко отзвонили три пополудни, Грэйн подавила зевок, машинально кивая в такт сестрицыным речам. Наконец Бэйни иссякла, и молчание за столом стало поистине гнетущим. Лишь позвякивание фарфора да громкое тиканье дубового монстра в углу нарушали его, а бронзовая минутная стрелка неумолимо притягивала к себе взоры.

Бэйн звякнула ложечкой о блюдце.

Элейн тихонько вздохнула.

Терлак ир-Кэйлен кашлянул и поерзал на стуле.

Грэйн хмыкнула и выжидающе приподняла бровь. Родственники настолько явно демонстрировали желание что-то ей сказать, что, казалось, вот-вот – и пожертвуют достоинством и этикетом. А раз так, она не собирается им помогать. Нет-нет, сами, все сами. И без слов понятно, что прапорщику ир-Марен здесь не рады, да она и не собиралась задерживаться в доме сестры дольше, чем того требуют приличия, однако любопытно было бы послушать, как именно извернется ир-Кейлен, чтоб, не рискнув шкурой и репутацией, указать неудобной свояченице на дверь.

Терлак снова кашлянул, на этот раз уже откровенно делая некие знаки жене. Элейн ир-Марен отвернулась и принялась задумчиво созерцать мокрый снег за окном. Острова преподнесли своим обитателям очередной сюрприз – славное весеннее утро после полудня стало холодным пасмурным днем, ветер пригнал с залива Мэрддин караван низких серых туч, и хлопьями повалил снег. Отличная погодка для теплой семейной встречи, не так ли?