Бортовой

Бортового.

Между прочим, «комутонужность» – очень сильная мотивация. По крайней мере, для меня лично.

Я не нуждался в отдыхе, но, пока спецы монтировали кластер, позволил себе пару часов самого настоящего сна. Правда, мне ничего не приснилось, или я попросту забыл свой сон по пробуждении. Зато радостное предчувствие меня не обмануло. Едва техники замкнули на меня все корабельные системы, первым, кого я узрел своими камерами, была до боли знакомая рожа.

– Том, – сказал я, не веря своим видеокамерам. – Это ты, реднек несчастный?

– Здорово, crazy Russian, – Том заулыбался во все тридцать два зуба – увидел на голоэкране мою потрясённую физиономию. – Живучий ты, аж противно. Я уж думал, тебя яйцеголовые уморили в своих институтах.

– Не дождёшься, – хмыкнул я, начиная верить в реальность происходящего. – Ты зачем патлы и бороду отрастил, пиндос? Не по уставу.

– Да клали мы на устав, – заржал Том. – Ты ещё не понял, куда нас засунули?

– Просвети.

– Разведка дальнего космоса мы теперь. Офигеть как круто, сечёшь?

– Круче вареных яиц, ты прав…

Выделив для разговора с Томом часть сознания, всеми прочими частями я пытался переварить услышанное. Разведка дальнего космоса. Познание неизведанного. Новые открытия и опасности.

То, о чём я и мечтать не смел.

Миллионы людей боятся неведомого, и я их понимаю. Есть множество таких же ушибленных на всю голову, как мой отец, как мы с Томом, или Костик, которых хлебом не корми, дай «заглянуть за край». Но человек – существо хрупкое и ранимое, убедился, можно сказать, на своей шкуре. Каждый шаг по неизведанным пространствам даётся нам, людям, буквально с кровью.

Я и сейчас человек, но уже с нечеловеческими возможностями. А это уже неплохой аргумент в споре с неведомым, и солидный козырь в играх с судьбой, где на кону жизнь экипажа.

Господи боже мой, если ради этого ты сохранил меня – спасибо.

Будем жить!

Homo navis

Что такое цивилизация?

Единого для всех ответа не существует.

Для нас, людей, это продвинутая техника, полёты в космос и система коммуникаций. Для наиболее близких к нам чуланцев – сочетание технологий и форм жизни. Для некоторых других рас, например, тоу, цивилизация – это эволюция общественных отношений, всё остальное вторично. В Содружестве есть планеты, населённые чисто биологическими цивилизациями, сделавшими ставку на управление природными процессами не посредством механизмов, а с помощью собственной психосоматики. Они, конечно, в космос тоже летают, но исключительно на кораблях других рас… Ходят упорные слухи, будто исследователи Содружества в своё время натыкались на энергетические формы жизни, но встречи эти были таковы, что мало кто выжил. Если принять на веру упомянутые легенды, то у тех энергетических существ тоже есть свои представления о том, что такое цивилизация. Весьма отличные от наших.

Единственный общий знаменатель у всех этих разнообразных представлений – изменение окружающего пространства, тем или иным способом. И возможности у всех разные.

Это я к тому, что теперь мои возможности не идут ни в какое сравнение с возможностями человека. Но, положа руку на сердце, никому бы не пожелал оказаться на моём месте.

Положа руку на сердце…

Раньше меня огорчали эти речевые обороты, напоминая, к примеру, что сердца в биологическом смысле у меня больше нет. Сейчас от них становится тепло на душе. Эти простенькие речевые обороты не дают мне забыть, кто я такой, озлобиться на весь мир и судьбу, отнявшую у меня нормальную человеческую жизнь. Они напоминают, что взамен отнятого мне дано то, о чём другие и не мечтают.

Я – корабль дальней разведки. Моими глазами-видеокамерами смотрят на далёкие звёзды учёные Содружества. Я никогда не посягал быть научным светилом, но мои наблюдения на вес золота. Почему? Потому что я первый, у кого вместо органов чувств – сенсоры с широчайшим диапазоном восприятия. Я вижу и слышу намного больше, чем обычный пилот, и могу не пользоваться инверторами, из-за которых неизбежно теряется часть информации. Порой – бесценная часть.

Вы будете смеяться, но половина наших умников со станции мне завидует… Нет, в самом деле, к этому бы кораблю да мозги учёного, а не пилота. Было бы больше толку.

– Миша, время.

– Час семнадцать минут одиннадцать секунд от контакта.

– Час семнадцать минут. Всего лишь час с хвостиком… А ведь там была примитивная жизнь. Вода, атмосфера… Holy shit, там же ни один микроб не выжил.

– Катастрофы планетарного масштаба не так редки, как вы думаете. Мы относимся к этому явлению философски. Но… Должен согласиться, зрелище это величественное и пугающее.

– Даже тебя проняло, Вуур? М-да…

Висящий в пространстве сгусток расплавленного до белого свечения камня. Шаром это было сложно назвать: на одном его боку вспухла и, не желая опадать, неслась по новообразованному экватору гигантская, высотой чуть не в треть диаметра, раскалённая волна. А вокруг планеты, величественно погружаясь в кипящую магму, плыли пылающие алым свечением обломки столкновения размером с континент. Трудно поверить, что чуть больше часа назад это был юный мир с едва народившейся жизнью, что вместо бурлящего ада там расстилался безбрежный мелководный океан, испещрённый архипелагами островов.

Если верна теория наших учёных, однажды ровно то же самое произошло с Землёй. И если раньше это не укладывалось в моей голове из-за масштабов события, то теперь, насмотревшись лично, поверил сразу и бесповоротно.

Почти все мои боты, запущенные к планете, погибли, уничтоженные ударами бесчисленных осколков столкновения двух молодых планет, но я до последнего получал с них данные, которые наша учёная братия на станции с руками оторвёт. Чего стоила одна только картинка, снятая с поверхности водной планеты… Медленное – из-за гигантских масштабов, реальная скорость там была ого-го – приближение тёмного, испятнанного лавовыми полями, шара, постепенно заслоняющего вечернее зелёное небо. Вспухающий горб воды, вытягивающейся навстречу незваному гостю. Затем, словно понимая, что водяным щитом не заслониться, потянулась вверх, лопаясь, исходя лавой и яростно шипящим паром, тонкая ещё кора планеты. Но пришельца невозможно было остановить. На его поверхности поднялся точно такой же приливной горб тонкой коры, из-под которой сквозь новые и новые трещины била магма. В какой-то момент фонтаны расплавленной породы образовали фантастические раскалённые кружева, на недолгие секунды зависшие в тонкой компенсационной прослойке между гравитационными полями обеих планет. Потом туда же устремилась верхушка исполинской водяной волны, огонь и вода породили облака пара, в которых за секунды до столкновения родилась невероятная, гигантская, нереально яркая двойная радуга. Это зрелище потрясло меня сильнее всего… Наконец чёрная базальтовая поверхность пришельца за считанные мгновения преодолела атмосферу, и…

Объекты столкнулись не в лоб, а вскользь, по касательной, но и этого им хватило с головой. Чёрный планетоид размером чуть побольше Луны врезался в планету размером чуть поменьше Венеры. Обе полностью расплавились, слипшись в один горячий ком, вокруг которого теперь неслась сплющенная в диск масса таких же горячих обломков. Вот один из них, действительно величиной с земной материк, с величественной медлительностью поплыл вниз, к поверхности, с которой ещё был связан тонкой – всего лишь в пару сотен километров – «пуповиной» жидкого камня. И рухнул позади космических размеров цунами из расплавленной смеси камня и металлов, довершавшей первый круг. Что лишь добавило хаоса на несчастной планете.

– Что с магнитным полем?

– Свистопляска. Магнитометры с ума сходят. И вообще, пора отойти подальше, мы в зоне поражения.

– Понял. Уходим.

– Экипаж, по местам. Двухминутная готовность.

«Арго» выходил из набитого неприятностями планетного диска молодой системы, словно поднимаясь над ним. Экипаж подавленно молчал: гибель целого мира, пусть даже населённого примитивными бактериями, действовала угнетающе, и не только на людей. Чуланец Вуур, наш медик и биолог, тоже впал в задумчивость. Размышления о хрупкости жизни перед лицом космоса с его грандиозными явлениями, впрочем, охватили всех. Даже меня. Явственное осознание своей малости, оно, знаете ли, весьма неприятно для самолюбия. Вселенная словно говорит нам: «Вы там, конечно, можете о себе думать что угодно, но не забывайте: есть вещи и явления, с которыми вам ничего не поделать».

Наверное, нам и вправду стоит почаще получать такие щелчки по носу, чтобы не задавались и не делали глупых ошибок.

«Арго» висел в пространстве, «приподнявшись» над системой на две с небольшим астрономических единицы. Пока моё «расчётное» ядро занималось первичной обработкой массива данных, пока системы корабля клепали новые боты взамен утраченных, экипаж постепенно приходил в себя и осмысливал увиденное. Я оправился раньше всех, возможно, потому, что был занят делом. На обратном пути у ребят будет полно работы, а сейчас пусть немного отдохнут и подумают. Это всем полезно.

Наше знакомство на базе космофлота прошло совершенно буднично. Тома, этого реднека-матерщинника, я знал не первый год. Тна Вуур оказался тем самым медиком с чуланского спасателя, который вытащил меня… то есть квантовый кластер с моей личностью с разбитого «Меркурия». За год он так прожужжал уши командованию флотов обеих планет ответственностью за мою жизнь, что его просьбу наконец-то удовлетворили, отправив на «Арго». Теперь этот зануда изводил меня постоянными расспросами и раскопками в файлах моей медицинской истории. Я, мол, в твою судьбу вмешался, и теперь в ответе за всё, что ты можешь натворить. Хороший стимул вести себя прилично, кстати. Иначе чуланец всю плешь прогрызёт наставлениями… Прочих до этого полёта я не знал. Маркуса, главтехника, взяли по рекомендации Кости – однокурсник, хороший спец, всё такое. Файлы двух его коллег-технарей пришлось выискивать во внутренней сети базы. Братья-близнецы Итиро и Таро до перевода на мой борт служили на военном корабле. На каком – не было упомянуто даже в тех файлах, но награды у обоих наводили на размышления. Мелкорослые, щуплые, немногословные японцы и жилистый немец из Гамбурга не были похожи на плакатных героев, призывающих молодёжь вступать в ряды военно-космических сил Земли. Зато они молча делали своё дело и не лезли мне в душу, в отличие от обоих учёных – немолодого уже астрофизика Виталия Петровича Щербакова и восходящую звезду планетологии Эрнеста Ромашкина. Если Виталий Петрович, живая легенда учёного мира, был эдаким шаблонным профессором – седоватым дядечкой в старомодных очках, «живчиком» с шилом в одном месте и закоренелым фанатиком своего дела – то Эрнеста стоит описать особо. Именем его одарила мама-немка, внешностью – отец, чемпион Евразии по боксу в супертяжёлом весе. От кого из родителей ему достались уникальные мозги, пусть генетики гадают, но этот тридцатилетний двухметровый громила с вечно хмурым лицом был одним из умнейших людей Земли. И если астрофизик просто заваливал меня массой вопросов, то этот помалкивал и делал какие-то свои выводы.

– Том, – я как-то подловил момент, когда выпала возможность поговорить со старым другом без свидетелей. – Кому из экипажа известно, кто я такой?

– Мне и доктору, – неохотно ответил он. – Что-то не так?

– Блин… Эти вояки со своей секретностью…

– Уймись, Майк, им впарили лажу про новое поколение ИИ, с личностными характеристиками конкретных людей. Привыкай, у военных своя шиза, ничуть не лучше нашей.

– Том, у нас на борту два интеллектуала. Если они захотят докопаться до правды – докопаются. Вычислят, файлы стянут, кого-то разговорят – неважно. Может, менее геморройно было бы взять с них подписку о неразглашении?

– Это ты мне говоришь? Это ты большим погонам скажи, умник, а я поржу с твоей наивности. Забыл, с кем связался?

– Да уж. Там, где рулят вояки, нормальная логика не работает…

Пришлось смириться, виртуально стиснув зубы, и всю дорогу прикидываться продвинутым искусственным интеллектом «с личностными характеристиками». Характер у меня и без того… сложный, а необходимость играть в эти игры вообще превратила его в редкостный «подарочек». Спасала лишь выдержка, без которой пилотом не стать, да ещё, наверное, страх «поехать крышей». И всё было бы замечательно, если бы не подготовка к наблюдению за столкновением планет. С чего я так распереживался, одному Всевышнему ведомо. Но за несколько дней, что мы крутились неподалёку от обречённой планеты, я совершил, кажется, все мыслимые ошибки. Разволновался, как первокурсник, стал вопросы задавать – ах, почему меньшая планета оказалась «троянской»[2], ах, что могло её выбить из устойчивого положения… Любопытство, как говорят англичане – кошачья смерть. Забыл о своей роли, и мгновенно получил ответку в виде не совсем здорового интереса к моей персоне.

Ладно, перемелется – мука будет. Вопрос о моей секретности я ещё подниму, дайте срок. Мы косморазведка. Экипаж и на пассажирском лайнере – это почти семья, а здесь и подавно не должно быть недоверия друг к другу. Нам интересное в дальнем космосе выискивать надо, а не друг за дружкой шпионить.

– Геологам тут делать нечего, – подытожил Эрнест. – Планеты молодые, корка тоненькая, по составу и структуре натуральные хондриты. Этого добра и в Солнечной системе полно. Полезные ископаемые ещё не успели сформироваться. А на этой планете и подавно, всё с нуля начинается. Метеоритного мусора тут тоже многовато. Миллиарда эдак через полтора лет можно будет что-то хорошее найти, но до этого светлого момента ещё дожить надо.

– Ясно. Мистер Щербаков, ваши выводы?

Вот умеет Том, когда надо, быть донельзя официальным. Он командир, согласно приказу. А я помалкиваю до поры до времени.

– Звезда интересная, в её спектре обнаружены линии циркония и, представьте себе, технеция, – Виктор Петрович, как обычно, немного засуетился, снял очки. – Если кто-то из вас не знает, технеций – радиоактивный элемент за номером сорок три, не имеющий стабильных изотопов. Вернее, самый стабильный изотоп с атомным весом девяносто восемь, у которого период полураспада более четырёх миллионов лет, но в данном случае наблюдаются спектральные линии изотопа девяносто девять, период полураспада которого чуть более двухсот тысяч лет. Но он не этим интересен, друзья мои! – дядя Витя широко улыбнулся и указал пальцем в потолок. – Этот изотоп – производное распада урана и плутония. Значит, мы имеем дело с системой, которая образовалась из продуктов взрыва чрезвычайно тяжёлой звезды второго поколения. Вероятно, планетоиды среднего пояса могут иметь повышенную концентрацию урана и трансурановых элементов, и потому не соглашусь с вами, молодой человек, – это уже Эрнесту. – Здесь есть что поискать, достаточно лишь составить диаграмму распределения элементов по поясам системы. Тогда мы будем знать, где копать. В одном мой молодой коллега прав: метеоритная опасность может свести на нет привлекательность разработок.

– Мы изложим свои аргументы учёному совету, а там пусть решают, посылать сюда геологоразведку с оборудованием или нет, – сдержанно ответил Ромашкин.

– Вуур, ваше мнение как биолога? – Том сразу пресёк зарождающийся научный диспут. Это совет, а не лаборатория.

– Я взял образцы микрофауны планеты до столкновения, – спокойный, негромкий голос чуланца обладал свойством остужать любые горячие головы. – Отличия от наших или земных одноклеточных весьма существенны. У местных бактерий отсутствуют внутренние тельца или митохондрии, короткая цепочка ДНК, но при этом её спираль не двойная, а шестикратная. На планетах Содружества живых организмов с подобной ДНК не существует, и я не берусь предполагать, при каких условиях возникла такая структура. Это повышает научную ценность взятых образцов, тем более что их родная экосистема уничтожена.

– Майк, как насчёт материалов?

– Полный трюм, – ответил я. – Набрал до столкновения и наловил после. Лаборантам работы на несколько лет вперёд. Массив информации упакован. Съёмки в лучшем виде, до самого момента столкновения и немножко после. Кадры такие, что дух захватывает.

– То есть мы готовы к возвращению на базу, – Том произнёс это каким-то странным тоном – то ли утверждал, то ли спрашивал.

– Да, – в один голос ответили учёные и чуланец.

– Не совсем, – сказал я. – Мы всё-таки убрались от места ДТП с небольшим опозданием, и поймали обшивкой парочку мелких обломков. Ничего смертельного, просто не хочу проходить туннель, имея проблемы на борту.

– За сколько ребята управятся?

– Думаю, суток нам хватит.

– Замечательно. А нам этого хватит, чтобы отоспаться, – хмыкнул Том. – Старт через двадцать четыре часа.

– Принято, командир, – я постарался сделать так, чтобы мою иронию расслышал и понял один Том. Удалось ли? Не знаю. Судя по тому, какими взглядами обменялись Виктор Петрович и Эрнест, артист из меня хреновый.

Я научился чувствовать корабль как собственное тело. Хотя нет. Сравнение с телом не совсем корректно. Я могу включить-выключить любую систему так же, как когда-то двигал руками и ногами – на вколоченных в подкорку рефлексах, не задумываясь над каждым шагом или жестом. Я чувствую переток энергии между реактором и системами, я ощущаю движение технологических жидкостей и циркуляцию воды в системе жизнеобеспечения, я точно знаю состав дыхательной смеси на борту и могу в любой момент его изменить. Я принимаю, перерабатываю и передаю огромный поток информации. Но я не чувствую боли в прежнем смысле. Повреждение – да, чувствую. Насколько оно критично, оцениваю исходя из своих знаний, а не инстинктивно. А это минус, теряю время на оценку ситуации, когда важны даже тысячные доли секунды.

Словом, сейчас я похож на малыша, который только учится стоять на ножках и не падать. На здоровенного металлокомпозитного малыша с ядерным реактором на борту.

В полёте у меня никогда не было времени как следует поскучать. Ни раньше, когда я был человеком, ни теперь, когда стал кораблём. Космическая техника требует особого внимания и собранности, причём относится это не только к изделиям земных инженеров и корабелов. Вселенная не любит разгильдяев, доказано эволюцией.

Под моим контролем не только сенсоры, датчики и прочая машинерия. Я должен управлять массой мелких ремонтных ботов и несколькими крупными модулями. Один из них сейчас под моим чутким руководством латал крошечные дырочки от попаданий микроскопических обломков. Соблазнился идеей подойти поближе к сталкивающимся планетам, вот и получил. Теперь ремонтируюсь. Нам проблемы в полёте не нужны. Никакие. Ни большие, ни маленькие, ни даже микроскопические. Туннель – штука непредсказуемая. Можно спокойно пройти его с разнесенным в хлам бортом, а можно заполучить резонанс и разрушение обшивки при наличии микротрещины. Собой я ещё мог бы рискнуть – понятно, почему, – но у меня на борту экипаж, за который я снова в ответе. Поэтому необходимо тридцать три раза проверить все системы и залатать дыры.

Кроме того, меня очень беспокоил один странный момент. Мало относящийся к технике…

Наверное, технари меня трижды по тридцать три раза мысленно прокляли: гонял я их в эти сутки до седьмого пота. Том и вовсе обозвал меня чёртовым параноиком и квантовой задницей.

– На моём борту попрошу не выражаться, – я не удержался от иронии. – Особенно псевдонаучными терминами. Это ранит мою нежную душу.

– Да иди ты… – отмахнулся Том, плюхнувшись в пилотское кресло. Как он при этом ухитрился не расплескать кофе из своей литровой чашки, не знаю. – Скажи честно, тебе доставляет удовольствие нас изводить? Мы, знаешь ли, иногда спать хотим.

– На станции спите сколько влезет. А сейчас я хочу, чтобы мы все без приключений до неё добрались.

– Что, много дырок? – догадался Том.

– Ну… побольше, чем пара. Мелкие, поэтому искать трудно. Не волнуйся, уже заканчиваем. Стартуем вовремя.

– Раньше не мог сказать? Я бы отложил старт.

– Не мог.

– В чём дело?

– В моём кластере кто-то пытался покопаться. В ночную вахту, пока все спали. Или должны были спать. Не хочу давать этому типу время на попытаться ещё разок.

Том присвистнул.

– Неслабо, – сказал он, шумно отхлебнув из своей «сиротской» чашки. – «Пытался» – значит, ты серьёзно надавал ему по рукам?

– Ммм… Не совсем так.

– Слушай, Майк, кончай темнить. Из тебя каждое слово буксиром тянуть надо, что ли?

– Том, – признался я. – Честно говоря, я и сам до сих пор не врубился, что произошло тогда, на «Меркурии». В теории этого просто не могло произойти, но я здесь, в компе. Файлов и баз данных в обычном смысле у меня нет. У любого ИИ есть, а у меня нет. Я – это один громадный массив абракадабры, который, как ни странно, работает, и куча сопутствующих драйверов для управления системами. Меня целый год колупали, пока поняли… что ничего не поняли.

– То есть «кто-то» получил нехилый облом. Ты знаешь, кто?

– В том-то и дело, что нет.

– Не понял… – старый друг чуть кофием не подавился. Его здоровенный нос, едва не окунувшийся в ароматный напиток, почему-то вызывал у меня прочные ассоциации с индейским томагавком. – Ты хочешь сказать, что не смог засечь, откуда было подключение?

– В том-то и дело, что не смог. Распределённый вход, «пчелиный рой». Это даже такой неуч, как я, знаю.

– Так… – вот это Тому не понравилось абсолютно. – Канал внешней связи все эти дни был в отрубе, да тут и поговорить толком не с кем – край географии. Входящих и исходящих сигналов ты не засекал… ведь не засекал, верно? Значит, засранец у нас на борту. Вот дерьмо… Блин, и все под подозрением. Кроме меня.

– Это ещё почему? – хмыкнул я.

– Да я ж тебя, психа хренова, и без того как облупленного знаю. Хотел бы слить инфу на сторону – давно бы слил.

– Чуланца тогда тоже вычёркиваем. Он, как и ты, в курсе, и тоже сто раз мог проболтаться. Секретность у них – понятие относительное.

– Чёрт его знает… Он врач, и мог попытаться поизучать тебя изнутри.

– Плохо ты чуланцев знаешь, Том. Ладно, проехали. Что думаешь насчёт умников и технарей? Эти могли?

– Мог любой из них. Квалификация позволяет.

– Вот именно. Потому-то я не люблю читать детективы, дружище. Короче, старт в назначенное время, даже если не все микродырки залатаем. Хотя я уверен, что справимся. Кто бы это ни был, второго шанса давать ему не хочу.

– Чёрт… Майк, скажи мне, почему ты на поверку всегда оказываешься прав? Где справедливость?

– Потому что я капитан. Де-факто. А капитан всегда прав. Ну, а справедливость, Том, она как идеал – к ней можно стремиться всю жизнь.

– Терпеть не могу, когда тебе стукнет в башку пофилософствовать. Ладно, что делать-то будем, кэп?

– Для начала убери свою кофейную цистерну от консоли, она меня нервирует, – совершенно серьёзно сказал я. Электроника у нас вроде бы с защитой от таких неприятностей, но бережёного бог бережёт. – Я тут набросал расчёты по возможным точкам входа в туннель. Выбери наилучший маршрут, обсчитаю.

– Всё как в старые добрые времена, – рассмеялся Том, отставив, наконец, своё кофейное чудовище и нацепив обруч нейроинтерфейса. – Жизнь входит в привычную колею, и не скажу, что мне это не нравится… Что ж, Майк, за работу.

На борту «Арго» имелась кают-компания, но экипаж ею пользовался крайне редко.

Этот полёт был первым рабочим заданием, команду сформировали недавно, и мы ещё не успели притереться, привыкнуть к особенностям характера, узнать больше друг о друге. Хотя психологи произвели тщательный отбор претендентов на совместимость, всё равно оставалась некая прозрачная стена. Как между едва знакомыми людьми, соседями по салону, разговорившимися во время перелёта… Том не сразу понял, почему я не стал афишировать инцидент с попыткой несанкционированного входа в мою систему. Не только для того, чтобы не спугнуть «кое-кого», но и для того, чтобы экипаж не начал коситься друг на друга. Вот уж чего я хотел бы в самую последнюю очередь, так это создать на борту атмосферу «Десяти негритят».

Поэтому общение происходило, если так можно выразиться, в штатном режиме. То есть почти исключительно по работе, никакой неформальной болтовни. Мы с Томом исключение – старые друзья и коллеги. А все прочие как воды в рот понабирали. Учёные-то ладно, засели в своих каютах за терминалами и работают. Технари после напряжённой смены валились с ног. Вуур отправил их спать до начала предстартового отсчёта и – единственный из нас – предавался культурному отдыху. Просматривал свежий фильм, посвящённый историческому наследию Египта. Его соотечественники вообще страдали повальным туризмом по музеям и библиотекам других планет, а наш доктор в частности фанател от земной культуры. Наверное, единственное, о чём мы с ним подолгу беседовали вне рабочих моментов, это наша литература. Тоже оказался любитель почитать на досуге. Как выяснилось, собственная культура у них была, и постарше нашей, но доминирующее на планете вероучение повелевало тщательно изучать, чем жили и живут те, с кем выпало соседствовать или дружить домами. Поговаривают, это и был корень их миролюбия, царившего на Чулане в последнюю тысячу лет. Нет, сказочными эльфами красно-розовые пушистые чуланцы не были. Незадолго до вступления Земли в Содружество на них кто-то напал. И мы до сих пор ничего не знаем о напавших: те, кому повезло выжить, убрались восвояси и больше ничем себя не проявляли, а чуланцы торжественно предали их забвению. Мол, незачем хранить в памяти имя негодяев, напавших из-за угла. У них слово «акку», обозначающее врагов, имеет и второй смысл: безымянные, неназываемые. А вот сам факт нападения и все подробности войны они помнят очень хорошо. Военная доктрина у них тоже есть, которую можно кратко сформулировать одной фразой из нашей истории: «Кто с мечом к нам придёт…» Зато любой, кто не пытается их убить, обмануть или ограбить, автоматически расценивается как друг, и его культуру следует хорошенько изучить, чтобы избежать непонимания.