Теория поцелуя

– Так это, – нахмурилась Жанка, – у Лены!

– Да? – Брови парня взметнулись вверх.

Я принялась беспомощно хватать ртом воздух:

– А… Э… В общем…

Еще недавно Ромка изводил родителей своими вечеринками. Собирал ребят со всего универа чуть ли не каждую неделю! Так почему же мне нельзя? Хотя бы разочек, а?

– В общем, да, – кивнула я, – у меня.

Он улыбнулся.

– А кто будет?

– Все! – с энтузиазмом воскликнула Жанка. – Будут все! Обязательно приходи!

– Ну хорошо. – Харитон еще раз мне подмигнул. – Ждите.

«Ну вот. Все! Тебе хана. И о чем ты только думала?» – кричал мой разум, когда я провожала его взглядом.

Девчонки захлопали в ладоши, а я так и осталась стоять, глядя парню вслед и все еще не понимая до конца, что сейчас произошло. Зачем я согласилась? Что теперь будет? Как все отменить?

От этих мыслей меня оторвало появление в поле зрения того самого, спасенного вчера парня в очках. Он шел по коридору, прижав учебники к груди и не глядя в мою сторону.

Теперь он выглядел здоровым и бодрым. А еще… милым. С этой темно-каштановой шевелюрой, смешно взметнувшейся на макушке, точно от ветра. С задумчивым выражением лица и легкой полуулыбкой, которая ему так шла, что я тоже невольно улыбнулась.

– Идем? – спросил кто-то из девчонок.

В этот момент парень повернулся, заметил меня, запнулся, и книжки повалились из его рук.

– Идемте! – торопливо ответила я.

И, едва восстановив дыхание, резко отвернулась от ботаника.

– Растяпа, – усмехнулась Жанка.

– А это не тот очкан, который в автобусе чуть кони не двинул? – спросила Окси.

– Не знаю, – ответила я, пытаясь игнорировать странное щемящее чувство в груди и направляясь в сторону нужной аудитории.

7

Женя

– И что он тебе сказал? – Глаза Антохи расширились от удивления.

Мы шли по коридору, торопясь на следующую пару, и мой друг от нетерпения буквально скакал передо мной взлохмаченным диким шимпанзе.

– Да ничего. – Я пожал плечами.

– Как? Вообще ничего? – Он остановился, в недоумении разведя руками.

– Нет. – Я пожал плечами.

Антоха почесал рыжий затылок.

– Что, даже не прочитал проповедь? Не пытался наставить на путь истинный? Не угрожал отлучением от церкви?

– Иди ты! – рассердился я, обходя его.

– Нет, правда. Ты сказал отцу, что уйдешь из дома. Я думал, он на тебя какую-нибудь херотонию наложит!

Мои руки изо всех сил сжали книги.

– Хиротония – это, вообще-то, рукоположение. Наделение правом совершать таинства и обряды. А не проклятие какое-то.

– А звучит как проклятие, согласись? – хрюкнул от смеха Майкин.

– Ха-ха, – скривился я.

– И что ты теперь будешь делать?

– Не знаю. – Моя решительность испарилась. – Раз сказал, что уйду, то должен уйти.

– И куда подашься?

– Хм… Да хотя бы в ту же вашу общагу.

– Перед началом лета? – спросил Антоха. – Еще старая смена не съехала. Нужно дождаться, когда старшекурсники получат дипломы и свалят, а это месяца через два-три, не раньше.

– Думаешь, свободных мест нет?

– Без понятия. Спроси. А на что ты теперь будешь жить?

– Об этом я еще не думал…

– Как вариант, есть куча подработок, – улыбнулся он. – Забыл? Ежова и полы мыла, и листовки раздавала, и в костюме большой котлеты зазывала народ в бургерную.

– Да, варианты всегда есть. Надо будет – котлетой поработаю.

– Может, передумаешь? Все-таки дома не так уж плохо. Они ведь не какие-нибудь сатанисты у тебя, а… – Он осекся под моим хмурым взглядом. – Понял, молчу.

– Это вряд ли. Я должен показать им, что у меня есть характер.

– А он есть?

– Есть!

– Правильно! – Антоха хлопнул меня по плечу. – Пора начинать настоящую жизнь. Без родаков! Долой крекер с молоком, даешь крепкие напитки! Привет, взросление! Пора начинать грешить, э-ге-ге-гей!

Я улыбнулся, поражаясь его неуемной энергии, а затем поднял взгляд и даже вздрогнул: в десяти шагах от меня стояла она. Лена. Руки вмиг стали непослушными, а ноги будто оторвало от земли. Я как в замедленной съемке следил за движением ее головы: вот сейчас она повернется, и мне нужно будет поздороваться. Вот сейчас, еще мгновение… А что потом? Подойти, поблагодарить ее? Или сначала представиться?

От мыслей об этом у меня перехватило дыхание. Я распахнул глаза, готовясь к такому важному моменту, как первое публичное приветствие друг друга, тряхнул головой, набрал больше воздуха в легкие, сделал еще шаг и… ничего не произошло. Лена равнодушно мазнула по мне взглядом, развернулась и заспешила прочь. И только грохот падающих книг привел меня в чувство.

– Растяпа! – бросил кто-то.

Но я не видел кто и принялся собирать упавшие учебники.

– Держи, – Майкин подал мне последнюю книгу.

– Спасибо, – вздохнул я.

Выпрямился, поправил очки, пригладил волосы, медленно на негнущихся ногах направился к питьевому фонтанчику.

– Вот же тупицы! – Антоха гневно зыркнул на хихикающих подружек Лены. – И как она их терпит? Они ж во! – Он постучал кулаком по своей макушке. – Дерево! Что с них взять, кроме анализов?

– Не знаю. – Я пожал плечами. – Может, у нее никого больше нет. Она… выглядит одинокой.

– Ну с этим скоро у нее будет порядок, да, братишка? – улыбнулся Антоха. – С таким мужичарой, как ты!

Его голос будто отколол сразу несколько кусочков с и так обветшалой брони моей уверенности.

– Подержи лучше. – Я протянул ему книги.

Наклонился к фонтанчику, повернул кран. Хрясь! Струя ударила мне прямо в лицо, попала в очки, забралась в нос, обрызгала губы и щеки. Ну почему так?

Кто-то за спиной громко заржал. Я быстро крутанул барашек, закрыл воду и отшатнулся от фонтанчика.

– Что, задохлик, обделался? – сказал Кошкин, приближаясь. – А ну посторонись, дай нормальным людям попить! – Он подошел, наклонился и плавно повернул кран. – Гляди, как надо.

– Главное достижение в жизни, поздравляю! – прорычал Майкин, пока я снимал свои очки и протирал краем рубашки. – Далеко пойдешь!

– Ты что-то сказала, рыжуля? – выпрямился Харитон.

Качок стер капли с подбородка и прищурился, разглядывая нас.

– Ничего, – буркнул я, взял за локоть друга и потащил в аудиторию.

– Почему ты не дал мне ответить? – возмутился Майкин. – Я хотел! Я бы ему!

– Почему? – Я отпустил его руку, остановился и еще раз протер линзы очков краем рубашки. – Потому что ты встал в позу боевого хомячка, а этот тип по сравнению с тобой – орангутанг! Дал бы разок в табло, и ты бы рухнул!

– По-твоему, меня это останавливает? – Антоха сжал кулаки. – Я не боюсь боли!

– Не все конфликты нужно решать дракой. Некоторые не стоят этого, поверь. Ты ничего ему не докажешь.

– Ты сейчас говоришь не как альфа-самец! – разочарованно надул губы Майкин.

Мы вошли в огромную аудиторию. Похоже, сегодня намечалось занятие нескольких групп сразу. Гул стоял такой, что взлетающий рядом самолет присутствующие и то заметили бы не сразу.

– Смотри, Кокошкин занял твое место, – шепнул Антоха.

– Ничего страшного, – вздохнул я, – сядем повыше.

– Не думал, что ты так легко сдашься, – буркнул друг.

– Что поделать!

Мы прошли вверх по ступеням и заметили машущую нам Ежову:

– Идите сюда!

– Привет! – Я пропустил вперед Майкина, сам протиснулся следом и занял место с краю.

– Приве-е-ет, – поздоровалась Олька Еремеева, взмахнув рукой.

Она сидела справа от Насти.

– Только попробуй меня отвлечь от занятия! – вместо приветствия рыкнула Савина, глядя на довольно улыбающегося Майкина.

Отличница выглянула из-за Еремеевой. Она сидела с прямой спиной, сложив руки друг на друга поверх стола, совсем как прилежная школьница. На узкой столешнице перед ней расположился пенал, под ним – аккуратный строй карандашей и ручек. Я, конечно, тоже педант, но не настолько же! Аккуратность и скрупулезность Савиной меня откровенно пугали.

А вот Майкина – нет. Он улыбался ей, не обращая внимания на ее строгий взгляд.

Я положил книги на стол и замер, чувствуя, как становится не по себе. Безжалостный холод насмешек вдруг сменился жаром майского солнца. Слух отчетливо выхватил из общего шума знакомый звонкий голос. Я обернулся на звук и… столкнулся взглядом с Леной. Она сидела на три ряда выше нас вместе с подругами и смотрела прямо на меня.

Застигнутая врасплох, девушка дернулась, поспешила отвести глаза и продолжила разговор. Но по тому, как она вдруг едва заметно поджала губы и приподняла брови, я понял: она меня заметила. Заметила!

Отвернувшись, я толкнул Антоху локтем:

– Эй!

– А? Что? – Тот с неудовольствием отвлекся от созерцания столь обожаемой им и вредной до невозможности Марины Савиной.

– Я не отступлюсь.

– Кто? Я? И в чем это я туплю? – с полоборота завелся он.

– Да не туплю! А не от-ступ-люсь! Я.

– Чего-чего? – удивился Майкин.

– Я добьюсь ее. Лена будет моей.

– Хм. Новая теория?

– Да! А еще решительные действия.

– И какие же?

– Похоже, тактильный контакт сработал. Нужно что-то очень действенное, чтобы закрепить его. – Я потер ладони друг о друга.

– Что?

– Так как у меня нет шансов против всех этих качков типа Кокошкина…

– Какашкина, – поправил друг.

– Да. Так как у Какашкина и его шкафообразных приятелей визуально имеются все преимущества, то мне придется подключать тяжелую артиллерию.

– Твой… интеллект?

– Нет, – я помотал головой, – химию!

– Чего? Натурально химию?

– У меня остался всего один шанс, и я обязан его использовать. Мне нужно поцеловать ее.

– А при чем тут химия? – удивился Антон.

– При том, что первый поцелуй никогда не забывается! Это послание, только без слов, лучший способ сообщить информацию о себе. Поцелуй изменит все!

Майкин тяжело вздохнул:

– Есть одна проблема, чувак.

– Это какая же?

– У тебя не было поцелуев последние… дай угадаю… восемнадцать лет! А вот у нее – сомневаюсь!

– Неважно. – У меня почему-то ладони вспотели. – Это будет ее первый поцелуй со мной. Понимаешь?

– Нет, – нахмурился друг, – что-то никак.

– Есть у меня одна теория… – Я почти лег на стол, сначала удостоверившись, что девчонки заняты своими делами и не подслушивают нас. – Согласно ей всего один поцелуй может запустить процесс необратимой влюбленности.

– Занятно! – Антоха наклонился ко мне. – И чем ты собрался ее удивлять? Ты целоваться-то умеешь? Или собираешься крутить своим языком у нее во рту, как барабан стиральной машины?

– Об этом я не подумал…

– Ты не переживай. Тебе просто нужно потренироваться на ком-то!

– Исключено! – Я энергично замотал головой. – Не собираюсь тратить свои поцелуи просто так. У меня будет всего один шанс!

– Эй! Ты что, подсчитываешь свои поцелуи, чувак?

Я потер лоб.

– Пока это довольно просто: в моей копилке поцелуев… пусто.

В аудиторию вошел преподаватель, и шум сразу заметно стих.

– Ты понимаешь, что твои шансы… – Антоха наморщил лоб, – …мягко говоря, пятьдесят на пятьдесят? – Он потер щеку и покосился на Савину. – Ты можешь помочь вашим отношениям развиваться либо спровоцировать их конец…

Мой пульс ускорился.

– Неожиданный поцелуй всегда застает врасплох – это раз. – Я загнул один палец. – Он запоминается навсегда – это два. – Загнул второй. – После него шанс на второй поцелуй всегда возрастает. Логично?

– Ну…

– А еще поцелуй передает вкусы, запахи, звуки и тактильные сигналы, которые влияют на восприятие друг друга и на то, захотят ли они поцеловаться снова. Мне просто нужно дать ей активный, решительный сигнал, сечешь? Тем более что для женщин поцелуи важнее, чем для мужчин. Особенно в романтических отношениях, особенно перед… сексом.

– Вау! – Майкин вытаращил на меня глаза. – Это прозвучало самонадеянно, но мне нравится.

Мои щеки моментально вспыхнули.

– Это просто научные факты. Я как следует изучил вопрос, знаешь ли.

– Нет, все верно, – заверил он, – надо ставить высокие цели.

– Да я вообще не об этом! – простонал я.

– Цыц! – прошипела Савина и буквально опалила нас гневным взглядом.

Мы тут же замолчали.

– Хорошо, – помолчав, прошептал Майкин, – мне нравится твоя идея. Мы подкараулим Гаевскую, нападем, свяжем, и ты сможешь ее поцеловать. Так нормально?

– Не-е-ет, – выдохнул я, – она должна поцеловать меня добровольно.

– Но неожиданно? О’кей, – хмыкнул он. – Что может быть проще? – Антоха прикусил губу. – И все же я вынужден настаивать: тебе нужно потренироваться.

– Только не предлагай мне целовать другую девушку! Я не хочу.

– Тогда… тренируйся на помидорах! – Друг едва сдерживался от смеха. – И обязательно сохраняй воздержание, чтобы в самый ответственный момент твоя слюна была высочайшей концентрации и сообщила о тебе как можно больше информации.

Он почти беззвучно заржал.

– Звучит мерзко, – поморщился я, пихая его локтем.

– Еще бы! Ты знаешь, сколько микробов в слюне?

Я кивнул.

– Двести семьдесят восемь видов бактерий передается во время поцелуя.

– Сколько?! – Антон округлил глаза.

– Двести семьдесят восемь, – пришлось повторить мне.

Майкин снова боязливо покосился на Савину.

– Но девяносто пять процентов из них совершенно не опасны, – заверил я, улыбаясь.

8

Лена

Наш дом изменился до неузнаваемости. И дело было даже не в том, что мама поменяла картины на стенах, мебель и другие предметы интерьера, а в том, что исчез привычный уют. Пропал запах выпечки, шум телевизора, смех домочадцев.

Из помещения словно исчезла жизнь. Остались лишь большие окна и вымытый до скрипа холодный каменный пол, укрытый старинным ковром с восточным орнаментом – у него в отличие от безликой мебели наверняка была богатая биография, но к истории этого дома он не имел никакого отношения. Все здесь теперь было чужим и новым, как и я сама.

– Мам! – тихо позвала я.

Приглушенные голоса доносились откуда-то с летней кухни.

С тех пор как ушел отец, мама прошла несколько стадий привыкания к новой ситуации: сначала она молчала и сутками валялась на кровати у себя в комнате, потом она воспряла духом, принялась за перестановку и все время смеялась, как ни в чем не бывало. Потом снова впала в уныние, а теперь взялась за обустройство сада и веранды. Неужели ей стало лучше?

И вот теперь, шагая по коридору, я слышала ее смех.

– Мам! – повторила я негромко.

– Ой, – хихикнул кто-то.

– Это моя дочь, – раздался мамин голос. И уже громче: – Леночка, это ты?

– Да! – отозвалась я, подходя к кухне, и вдруг застыла, увидев, что мама там не одна. – Э… здравствуйте…

За столом рядом с мамой восседал наш сосед – Жан-Пьер. Невысокий седой и полноватый мужчина со смешными тонкими усиками, подкрученными вверх на манер Пуаро. Этот тип раньше постоянно пытался заговорить с мамой на улице на ломаном русском, когда отец не видел, и меня это ужасно раздражало. А теперь, когда папа ушел, у этого наглеца хватило совести заявиться прямо к нам в дом.

– Леночка, ты помнишь нашего соседа? – Краснея, мама подлила мужчине чая в чашку. – Месье Жан-Пьер любезно помог мне собрать стеллаж для цветов.

Они переглянулись, и у меня кольнуло в груди. Соседи так не переглядываются. Что это? Что эти двое скрывают? Он что… ухаживает за моей мамой?! Вот этот хмырь с нечесаными седыми волосами, торчащими во все стороны? Этот коротышка с проплешиной? Этот карикатурный француз с лицом, сделанным будто из кулинарного жира и блестящим на солнце?

– Бонжур! – улыбнулся мужчина.

– Да, помню. – Я с силой свела челюсти. – Здравствуйте.

– Мы пьем чай. Ты будешь? – спросила мама, поправляя волосы.

И они еще раз заговорщически переглянулись. Что здесь происходит?!

– Нет! – Развернувшись, я помчалась в свою комнату.

Какого черта?! У меня слезы моментально навернулись на глаза, совсем как у маленького ребенка. Да как она может?

Шмыгая носом, я влетела в свою комнату и хлопнула дверью так, что послышался треск. Скинула сумку с плеча, пнула по ней с досадой и упала на кровать. Закрыла ладонями лицо и всхлипнула. Ну почему?! Почему все в моей жизни идет через одно место?

Мама примчалась буквально через полминуты.

– Что ты себе позволяешь? – спросила она шепотом.

– У тебя что, шашни с этим убогим?! – Я вскочила. – А как же папа?

– Твой отец ушел. – Мать хлопнула себя по бедрам. – Не забывай, почему это произошло.

– Он же сказал тебе, что это все неправда! Она сама его поцеловала! Папа тебе не изменял! Ты что, ему не веришь?

Мама приложила палец к губам, призывая меня к тишине:

– Нина была девушкой твоего брата. А твой отец… он…

– Как ты можешь? – намеренно громко прокричала я. – Даже месяц не прошел, все еще можно вернуть, а ты уже приводишь в дом чужого мужика!

– Никого я не привожу, Жан-Пьер – наш сосед, он просто вызвался помочь мне.

– Да слышала я! Ты… ты только посмотри на себя, – всхлипнула я, – ведешь себя, как последняя… ш… – Мои губы сжались добела.

Я все-таки не смогла это произнести.

– Давай! – Маму била крупная дрожь. – Скажи! Скажи!

– Пусть он убирается! – крикнула я.

– Нет! Это мой дом, Лена, – тихо сказала мама, – и я сама разберусь, кого мне приглашать. И как проводить время, тоже решу сама.

– Отлично, – усмехнулась я, но мой голос прозвучал жалко. – Не забудь предупредить, когда твой французишка переедет к нам, я сразу же уберусь отсюда!

Мама долго смотрела на меня, затем развернулась и пошла прочь.

– Завтра вечером мы с Жан-Пьером идем на балет, – произнесла она, замерев в дверях.

Я чувствовала, что могу сказать что-то, что остановит ее. Чувствовала, что должна подойти и просто обнять маму. Поддержать ее. Нам нужно поговорить о том, что происходит… Но вместо этого мне захотелось наказать ее. Сделать ей больно. А завтрашняя вечеринка – отличная возможность. И в ответ на печальный мамин взгляд я лишь высоко задрала подбородок и процедила сквозь зубы:

– Хорошо отдохнуть!

Женя

– Зачем же ты так, сыночек? – сцепив руки в замок на груди, вопрошала мама.

Она ходила за мной по пятам, пока я собирал свои вещи в две просторные сумки.

– Ты же знаешь, что все, что делает отец, он делает для нашего блага.

Я молча продолжал складывать учебники и методические пособия в самое большое отделение одной из сумок. Знал, что если отвечу ей, если просто обернусь и посмотрю ей в глаза, то уже никуда не уйду. И дело было даже не в том, что все в нашей семье приучены к смирению и покаянию, а в том, что родители действительно не сделали мне ничего настолько плохого, из-за чего мне непременно нужно было бы покинуть этот дом.

– Я просто должен стать самостоятельным, мама.

– Ты не обязан уходить из дома, – продолжала она. – Поговори с ним, и все вопросы решатся.

В соседней комнате заплакала малышка Серафима, и мать привычно метнулась на ее зов, но вдруг остановилась в дверях. Она понимала, что, стоит ей отойти, и я уйду.

– Я уже сказал ему, что ухожу. Ничего не выйдет, мама. Мы слишком разные.

– Нет!

Младшая сестренка перешла с жалобного плача на испуганные рыдания.

– Иди, Серафима проснулась, – напомнил я, будто мать и сама не слышала.

– Женечка… – Ее теплые ладони легли на мою спину.

– Все хорошо, мам! – Обернулся я. Заключил ее в объятия, крепко стиснул руки. – Я же не на край земли уезжаю.

– Как же я без тебя? – всхлипнула она.

Похоже, я действительно поступал достаточно эгоистично. Кто теперь будет ей помогать следить за младшими? Отец вечно в храме. Маме придется нелегко без моей помощи. Может…

В коридоре послышались тяжелые шаги. Я опустил руки вниз, а мама сильнее обняла меня и уткнулась лбом в мою грудь.

– Екатерина, – тихо, но решительно сказал отец, входя в комнату.

– Нет, Ваня, нет! Я его не отпущу! – расплакалась мать.

– Мам, там Серафимка плачет. – Испепеляя взглядом отца, я гладил ее по спине. – Пойди посмотри.

Папа казался спокойным и непроницаемым.

– Скажи! Скажи ему, ну! Он ведь сейчас уйдет! – Замотала головой мать, еще крепче цепляясь за меня.

– Это его решение, Екатерина. – Пригладив бороду, вздохнул отец Иоанн. – Он хочет стать мужчиной, мы должны позволить ему сделать это.

Его руки нервно разглаживали невидимые складки.

– Ладно, мне пора. – Я поцеловал мать в лоб и аккуратно высвободился. Подошел к кровати, застегнул замки на сумках, взвалил одну на плечо, другую взял в руку.

– Куда ты пойдешь? – жалобно пискнула мать, утирая слезы краем платка.

– Устроюсь в общежитии, – наврал я.

Перспективы ночевки на улице вызвали у меня желудочные спазмы.

– Сыночек! – Мать добела прикусила губу, но не посмела подойти ближе.

Отец не держал ее, но я знал, как сильна была его власть над ней. Матушка робко поглядывала на отца Иоанна и боялась сделать хоть шаг в мою сторону.

– Если ты все решил… – вздохнул отец, отходя и пропуская меня.

Я протиснулся в дверной проем, решительным шагом протопал в прихожую и обернулся. Слова застряли в горле плотным сухим комком. Я открыл рот, но… так и не произнес ничего. Просто улыбнулся матери, стоящей за спиной отца и лихорадочно комкающей пальцами ткань длинной юбки.

– Да благословит тебя Господь… – прошептала она и перекрестила меня.

Отец же только в очередной раз вздохнул.

– Ага! – Кивнул я и шагнул за порог – в неизвестность.

Я знал, что мать сейчас бросится к сестренке и будет рыдать. А потом она будет истово молиться обо мне.

А отец… Он ни за что не подаст вида, но, готов биться об заклад, будет делать то же самое, только втайне ото всех. Он считает, что я – его крест. И это даже хорошо, ведь каждому верующему непременно посылают испытания, которые проверяют на прочность его веру.

Только почему все опять упирается в религию, а?

9

Женя

Я вынес сумки на крыльцо, с трудом спустился по лестнице и бросил их на траву. Выдохнул. Они были такими тяжелыми, что у меня чуть глаза от натуги не выпали. Хорошо хоть Майкин приехал, чтобы помочь мне с переездом.

– Готов? – спросил он, подходя ближе.

– Ага.

– Давай одну мне. – Антоха наклонился, поднял одну из сумок и даже покраснел от натуги, взваливая ее на плечо. Когда он попытался поднять с травы свой велик, его шатнуло. – Эй, Жека, что там у тебя?

– Вещи, – ответил я, выгоняя из гаража свой велосипед.

Быстрый взгляд на окна позволил мне убедиться: мама, держа на руках мою годовалую сестренку, внимательно следила за каждым моим движением. Я коротко махнул ей на прощание, взвалил сумку на спину и продел лямки на манер рюкзака.

– Что за вещи? – Майкин с трудом залез на седло. – Рыцарское снаряжение? Меч, латы, кольчуга? Доспехи? Что там?

– Одежда, учебники, конспекты… – Я запрыгнул на велик. Меня качнуло от тяжести сумки. – Четыре тома энциклопедии…

– Четыре?! – простонал Антоха, выруливая на дорогу. – Ты чуть ли не единственный до сих пор не вымерший экземпляр студента, кто активно пользуется своим читательским билетом! Если ты и так не вылезаешь из библиотеки, то зачем еще таскать с собой четыре… Четыре!!! Тома энциклопедии?!

– Просто я сейчас дочитываю четвертый том и иногда возвращаюсь к первым трем, чтобы освежить память…

– Четыре, бро! Ты слышал о такой штуке, как Интернет? А?

– А в той сумке, которая у тебя, – продолжил я, отчаянно крутя педали, – у меня собраны элементы для нового проекта на конкурс.

– Какого? Опять соревнования по этим бестолковым сооружениям?

– Не называй их бестолковыми! – возмутился я. – Машина Голдберга отлично развивает мозги, а еще это… это… творчество!

– Ты хочешь сказать, что моя спина отваливается, потому что в твою сумку напихана куча ненужного хлама для твоих так называемых изобретений?!

– Инсталляций, – поправил его я.

– Ты серьезно?! – Его велик вильнул в сторону.

– Вообще-то, да.

– Мой друг – сумасшедший, – картинно вздохнул Майкин.

– Может быть, но совсем капельку.

– И куда ты повезешь этот хлам? Уже решил?

– Пока к тебе в общагу, – виновато улыбнулся я. – Посплю на полу. А если комендант не заметит, то меня и не выгонят. А там что-нибудь придумаю. Наверное.

– Круто! – Похоже, Майкин не ожидал такого поворота.

– Ну ты же не выгонишь друга на улицу?

– Конечно, нет, – ответил он, почему-то не глядя на меня.

– Не злись на меня! – попросил я, вцепляясь в руль.

– Я злюсь из-за того, что мне приходится везти на себе больше десяти килограммов всякой ерунды для очередного малополезного изобретения!

– Знаешь что? – Я ускорился, чтобы вырваться вперед на широком участке дорожки. – А ведь вы с Савиной созданы друг для друга. Могли бы состязаться в том, кто кого переворчит.