Когда убьют – тогда и приходите

Ирина со вздохом покачала головой. Кошкин с Бимицем ускакали радостные, как школьники после вопля «училка заболела», а она слегка задержалась, укладывая в сумку бумаги, с которыми собиралась поработать дома. Скорее всего, это будет бессмысленное таскание тяжестей туда и обратно, но попробовать стоит.

Она застегивала пальто, когда в дверь кабинета постучали, и вошла статная пожилая дама.

– Надеюсь, я не опоздала, – произнесла она внушительно.

Ирина пожала плечами.

– Я вас не ждала.

– Я имею в виду, что вы еще не вынесли приговор товарищу Ордынцеву.

– Завтра.

– Я буду. Но сейчас хотелось бы поговорить с вами вот о чем, – дама кашлянула и поправила прическу из седых подсиненных волос, похожую на парик времен Людовика XIV.

Ирина всегда завидовала людям, которые, когда хотят поговорить, абсолютно уверены, что их станут слушать, поэтому не стала препираться, а жестом предложила даме сесть.

– Дело в том, что я учительница Кости Ордынцева, сына подсудимого, и, что бы он там ни натворил, ради ребенка прошу вас вынести ему наказание, не связанное с лишением свободы.

– Вот как? И почему же?

– Костя в три года потерял мать, и разлука с отцом станет для него серьезным потрясением.

Ирина нахмурилась. Ордынцев, стало быть, вдовец… Как она могла проворонить этот момент? Нет, ясно, что перед вынесением приговора она бы тщательно изучила все обстоятельства, но почему молчал сам подсудимый? Да он должен был изо всех сил давить на эту педаль, безостановочно орать, что отец-одиночка. А он на вопрос о семейном положении просто сказал, что был женат и имеет восьмилетнего сына. В современном мире трактуется это однозначно – развелся, ребенок остался с матерью.

– И что же, он сам воспитывает сына?

– Да. Не скажу, что я в восторге от его методов, но как умеет, так и воспитывает.

Ирина покачала головой, выражая сочувствие. А с другой стороны, какого черта? Мать-одиночка или разведенка с прицепом не вызывает в обществе особого восторга. Сама виновата, нечего было спать с кем попало. Что? Муж бросил? Снова твоя вина, не сумела удержать, вот и расхлебывай теперь. Не берегла себя и семью, нарожала, теперь сама колотись, нечего на нас свои проблемы вешать. А то ишь чего, отпуск тебе подавай летом, а работу твою кто будет делать, пока ты на больничном расслабляешься? Мы? С чего бы? У нас свои дети есть!

Безмужняя женщина с ребенком – это второсортное существо, зато отец-одиночка воистину геройский и эпический персонаж, перед ним все препятствия расступаются, как воды Красного моря перед Моисеем. Лучшие отпуска, лучшие графики, бабушки, дочерям и невесткам гавкающие: «Я у тебя этого ребенка не просила», бросают все и мчатся сидеть с приболевшим чадом одинокого папочки. И обедик приготовят, и в квартире уберут, и постирают, и все сделают, лишь бы облегчить горькую долю мужика. И хоть Фемида должна быть слепа, но ради отца-одиночки можно один глазик приоткрыть, не правда ли? Сына Костю, понятное дело, жаль, только не было в практике Ирины случая, когда женщина отделалась бы условным наказанием и не пошла на зону только на том основании, что не с кем оставить ребенка. Получай то, что заслужила, а о твоих детях позаботится Родина-мать.

– Спасибо, что обратили мое внимание на это важное обстоятельство, – сухо произнесла Ирина. – У вас есть еще ко мне вопросы?

– Завтра я приду в суд и буду внимательно наблюдать за процессом, и вы уж не обессудьте, но если приговор меня не устроит, то я подам сигнал в соответствующие инстанции.

– Господи, у нас что, открыли чемпионат кляузников, а я не знаю?

– Что, простите?

– Ничего. Интересы ребенка будут приняты во внимание.

Иван Кузьмич забрал Костика из школы и, когда Ордынцев пришел домой, был уже изрядно на взводе, хотя перед ребенком старался виду не подавать. Ордынцеву стало неловко: он так расстроился, что пытка растягивается до завтра, что забыл позвонить тестю и сообщить, что сегодня его еще в тюрьму не заберут.

С одной стороны, ему было бы удобнее, если бы Иван Кузьмич ходил в суд, потому что, бог его знает, дают ли свежеосужденным звонить родственникам и прощаться, но с другой – приятно, что тесть сегодня не попал под поток помоев, который на него вылили. Нет, определенно присутствие родного человека только сковывало бы его и лишало остатков хладнокровия, и очень хорошо, что тесть сам туда не рвется.

За два дня до трагедии Ордынцев положил Ивана Кузьмича в свое отделение с артрозом тазобедренного сустава – в ту самую палату, куда позже попал безумный убийца, и дед так и не мог себе простить, что не заметил его состояния и не предотвратил смерть медсестры.

До больницы он целую неделю мучился от болей, поэтому, когда лечение стало помогать, спал сутки напролет и проспал белую горячку соседа.

Ордынцев охрип, убеждая его, что для постановки такого диагноза надо быть специалистом, только Иван Кузьмич все равно считал, что есть большая доля его вины в смерти человека и в том, что зять загремит на зону. Оказавшись в суде, он мог бы не выдержать, начал бы защищать Владимира, каяться, чем, естественно, сделал бы только хуже.

Понимая, что в, возможно, последний вечер на свободе отец хочет побыть с сыном, Иван Кузьмич ушел домой, даже не пообедав.

Ордынцев чувствовал, что надо сказать что-то торжественное и важное, дать родительские наставления, но в голову ничего не шло, и они с Костей просто запустили железную дорогу и лежали на ковре, наблюдая за поездами, и было так хорошо, что завтра не имело значения.

Когда Костя лег якобы спать, а на самом деле, Ордынцев знал это точно, читать с фонариком под одеялом, он на кухне заварил себе чайку и сидел в темноте, слушая, как капает в раковину вода из прохудившегося крана, и думал, сколько дел откладывал на потом, а теперь никогда не успеет сделать.

Капли падали не совсем ритмично, и Ордынцев внимательно слушал, пытаясь понять, есть ли тут какая-нибудь мелодия, или все случайно.

Сильный мужчина на его месте сейчас должен бы выпить. Замахнуть стакан водки как минимум, а лучше нализаться до зеленых соплей, а как же иначе, ведь решается его судьба. Только Ордынцева не тянуло, хотя, в принципе, контроль над ситуацией потерян полностью, и сохранять контроль над собой уже ни к чему.

Сегодняшние речи коллег не стали для него сюрпризом. Владимир знал, что Тарасюк с дежурным доктором скорее откусят себе языки, чем скажут хоть одно доброе слово в его адрес. Тарасюка он выжил из своего отделения после долгой борьбы и вообще не давал ему развернуться во всю силу, а второму доктору ничего плохого не сделал, но не считал его гением и не склонялся перед его величием. В принципе, Ордынцев любил делиться опытом и ставить на крыло молодых докторов. Если человек работал добросовестно, слушал, что ему говорят, занимался, оставался дежурить дополнительно к графику, то Ордынцев много что позволял ему делать – сначала под своим контролем, а потом и самостоятельно. Но этот парень дежурил в больнице на полставки, а основная должность у него была ассистента кафедры, так что не царское это дело – слушать простого травматолога. Вот Владимир и не видел смысла наставлять этого молодого специалиста и к самостоятельной работе не допускал, потому что, кроме амбиций, там ничего не было – ни знаний, ни навыков.

Только Тарасюк со своим выкормышем просто слегка его недолюбливают, а судьи, захотевшие услышать о нем что-то хорошее, по иронии судьбы вызвали трех его настоящих врагов.

«Мне конец, – ухмыльнулся Владимир, – сопротивление бесполезно».

Ординатор Морозов люто ненавидит его за то, что Ордынцев увел у него из-под носа кресло заведующего. Он старше, работал дольше, и специалист очень неплохой, и рассчитывал на повышение, но руководство решило, что молодой ординатор лучше годится для административной работы. С тех пор прошло четыре года, а отношения у них не сказать что натянутые, но холодные. Теперь Морозову не только предоставился шанс оттоптаться на враге, но и получить наконец долгожданную должность. Ордынцев прикинул на себя – стал бы он защищать своего зава в таких обстоятельствах? Вроде бы порядочность требует, но не факт, не факт…

Психиатр? О, тут вообще беда. Сколько у них, двух ведущих специалистов в психотерапии, случилось баталий – не сосчитать…

Не всегда так бывает, что человек болеет чем-то одним, и по одной врачебной специальности. Перелом ноги сочетается с пневмонией, сотрясение мозга с пороком сердца, и так далее. Комбинаций бесконечное множество, и всегда возникает вопрос – куда положить?

Например, внутричерепная гематома и острый психоз – тут все ясно, психоз – это симптом гематомы, и пациент идет в нейрохирургию, или в травму, как у них. А белая горячка и перелом ребер? Совершенно не уникальный случай, встречается сплошь и рядом. Опьянение провоцирует травмы, а госпитализация и связанный с ней резкий отказ от алкоголя вызывают белую горячку. Или шизофреники чего только с собой не делают при обострении – и вены вскрывают, и из окон прыгают, и, как правило, остаются живы, и поступают в больницу, ставя врачей в тупик вопросом «куда девать?». Определишь в психушку – там доктора уделяют внимание больше духу, нежели плоти, и обязательно проморгают осложнения травм. Положишь в травму и получишь острый психоз с трагическими последствиями. Вот и выбирай.

Ордынцев не любил психов у себя в отделении (как знал прямо), а психиатр ненавидел оформлять пациентов в специализированный стационар, поэтому у них частенько случались бурные научные дискуссии с переходом на личности, и Ордынцев позволил себе несколько эпитетов, за которые ему до сих пор было стыдно. Нечего сомневаться, завтра это ему аукнется.

Ах, все бы это ничего, если б не Катя. Он вздохнул, а потом все равно улыбнулся от хорошего воспоминания.

В прошлом году он не собирался на новогодний вечер, а потом все-таки пошел. Актовый зал был празднично убран, на карнизах висели дождики и гирлянды из фольги, на сцене установили настоящую елку, которая пахла смолой и немножко воском, ярко блестели разноцветные шары, и в душе вдруг промелькнула тень детской веры в чудо, когда мама уложила тебя спать днем, чтобы после ты досидел до полуночи со взрослыми, и ты лежишь в сумерках, и совсем не спится, и слышишь, как мама хлопочет на кухне, и волнуется, запечется ли гусь, а папа ходит на цыпочках, стараясь, чтобы старый паркет в коридоре не скрипел и не разбудил тебя, а по потолку медленно проплывают отсветы от фар машин, и ты замираешь перед счастьем, которое вот-вот наступит…

От воспоминаний стало тепло и чуть-чуть грустно, и когда Ордынцев взглянул на девушку, одиноко сидящую в уголке зала, ему показалось, что она чувствует то же самое, что и он.

Он не сразу узнал операционную сестру Катю, без колпака и маски она показалась ему не такой хорошенькой, как он про нее думал, но все же довольно милой. Да внешность ее и не важна была, просто хотелось прикоснуться к исходящей от нее чистой спокойной радости. Ордынцев позвал ее танцевать, сначала просто так, потом ощутил податливое женское тело и подумал, почему бы и нет. Девушка льнула к нему, и тонкий аромат ее волос, и теплая мягкая рука, доверчиво лежащая на его плече, заставили его действовать.

Ордынцев выпил несколько бокалов шампанского, но не был пьян, скорее одурманен желанием и тоской по женщине. У него давно никого не было, а тут такая милая девушка и так доверчиво отвечает на его ласки.

Он привел ее в ординаторскую, и было несколько минут упоительных, головокружительных поцелуев, о которых он до сих пор вспоминал, как о каком-то чуде, а потом она вырвалась и убежала.

Ордынцев тогда очень расстроился, с трудом остыл и поехал домой, а утром понял, что все к лучшему, и когда после праздника встретил Катю, то улыбнулся ей с благодарностью и думал о ней с большой симпатией, как о человеке, избавившем его от множества проблем. Страшно подумать, как развивались бы события, если бы они переспали. Пришлось бы или жениться, или сгореть от стыда. Помимо того, что она младше его лет на пятнадцать, он был бы у нее первым, да еще вскоре выяснилось, что Катя – племянница, а по сути – дочь его лучшей медсестры.

В общем, спасибо, что не дала, Катя, благослови тебя бог.

Наверное, надо было с ней поговорить, но Ордынцев малодушно решил, что лучше всего делать вид, будто ничего не было, и вскоре стал забывать о своем маленьком приключении, но тут убили Любовь Петровну.

В отделении ее очень любили, поэтому собрали довольно крупную сумму, и старшая сестра помогала Кате с похоронами и поминками.

Ордынцев видел, что девушка совершенно раздавлена горем, на похоронах подошел, хотел поддержать, но Катя отвернулась.

Будучи студенткой, Катя дежурила по ночам и в выходные, смены у них редко совпадали, но Ордынцев справлялся о ней у других операционных сестер, те пожимали плечами: «Держится». Потом вздыхали и добавляли, что бедняжка осталась совершенно одна.

Ордынцев снял со сберкнижки почти все свои сбережения – четыреста рублей, и специально приехал на работу в воскресенье, когда Катя дежурила. Неловко переминаясь с ноги на ногу, он протянул ей конверт, промямлив какую-то глупость. Катя гордо повела плечами и процедила, что у нее претензий нет, поэтому не нужно от нее откупаться. Деньги категорически не взяла, и Ордынцев ушел несолоно хлебавши. А больше он не знал, чем ей помочь. Поначалу он думал, что она так сурова с ним из-за того Нового года, что он не стал за ней ухаживать, но вскоре до него дошли слухи, что Катя считает его виноватым в смерти тетки.

Ордынцев в принципе любил женщин, хорошо думал о них, но знал, что даже лучшие из них безжалостны. Родных и близких они окружают нежностью и всяческой заботой, а посторонним нечего рассчитывать на пощаду.

Катя – хорошая девушка, стало быть, раз пошла с ним целоваться в ординаторскую, значит, он нравился ей, и она ждала… Бог знает, чего там ждут юные девушки, но всяко не дружелюбных кивков.

Черт, он оказался каким-то злым гением в Катиной судьбе! И обманул, и погубил единственного ее родного человека…

Ну что же, она имеет полное право завтра так размазать его по скамье подсудимых, что, как говорит Костя, проще закрасить, чем отскрести.

Ордынцев усмехнулся. За годы работы врачом он научился не то чтобы разбираться в людях, но интуитивно угадывать, кто хороший, кто плохой. Судьи вроде бы все хорошие. Симпатичная молодая дама, больше похожая на воспитательницу из детского сада, чем на служительницу Фемиды, смотрит спокойно, мощный дядя средних лет поглядывает на него с явной симпатией, а отставной военный моряк настроен против, но в то же время чувствуется, что будет судить взвешенно и здраво. Только если ни один свидетель не скажет ни слова в его защиту, ясно, какой они вынесут приговор.

Потянувшись до хруста в спине, он поджег газ под чайником и подумал, что эти обыденные действия уже завтра станут недостижимой роскошью. Начнется совсем другая жизнь – по команде, по свистку. А эта безвозвратно закончится.

Иван Кузьмич утешает, что дадут мало, время летит быстро, и он оглянуться не успеет, как вернется домой, только Ордынцев его оптимизма не разделял. Зона – это в первую очередь туберкулез, там палочка Коха вывелась такая удалая, что ей никакие БЦЖ не указ. Скорее всего, он заразится, а поскольку сам врач, то у него заболевание будет протекать в нетипичной и максимально агрессивной форме. Допустим, он выживет, но возвращаться к сыну, чтобы плевать на него бациллами – не самая лучшая идея, и о карьере врача придется забыть.

Завтра жизнь кончится, из-за роковой случайности, из-за поганого алкаша все летит в тартарары. Но, с другой стороны, ему ли роптать? Он хотя бы жив, а Любови Петровны больше нет на свете из-за этой самой случайности…

Как Ирина и предполагала, она просто провозила бумаги туда-сюда. Дома нашлись гораздо более интересные занятия, и еще Егор огорошил известием, что завтра начинаются каникулы. Ирина чертыхнулась про себя. Классическое «помнила, но забыла»!

Сидя в декрете, она строила большие планы на весенние каникулы сына. Он был сильно загружен в школе и в музыкалке, она тоже вся в хлопотах о маленьком Володе, и как-то некогда им стало поговорить по душам, погулять или просто почитать вместе, так что Ирина мечтала, как в каникулы снова сблизится с сыном, чтобы он не подумал, будто Володя занял его место в мамином сердце. Она хотела купить билеты в театр, походить с Егором в музеи, словом, вести себя как ответственная мать, а вместо этого пропала на работе.

До конца недели ей еще судить, а там от каникул сына останется крохотный огрызочек… В общем, не мать она, а черт-те что!

Да еще из-за этих так некстати нагрянувших каникул в суд явилась вчерашняя училка и уселась в первом ряду, положив руки на старомодную сумочку и изящно скрестив удивительно тонкие для такой статной дамы лодыжки.

Ирина вздохнула. Пришлось ей хлебнуть горькой доли разведенки с ребенком, так что трудновато было проникнуться отцовским подвигом Ордынцева, но мальчишку действительно жаль. Мать умерла, отец сядет, и вся жизнь у парнишки перевернется. Хорошо, если бабушки с дедушками живы и согласны забрать, а иначе – детский дом, а там тоже как повезет. Ой, да кого она обманывает – не повезет. Душевные травмы и подорванная на всю жизнь психика пацану обеспечены. А что чувствует Ордынцев в преддверии разлуки с сыном, даже страшно себе представить, если она сама так сокрушается из-за каких-то испорченных каникул!

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.