Особо ценный информатор

– Примерно так. Но я не теряю надежду!

– Вот так и я. Вернулся в Эстонию. Думал, что республика, осознав себя маленьким, но великим народом, сумеет подняться с колен. Но я был молод, глуп, отравлен идеалами пропаганды. В СССР Эстония была великой республикой среди прочих. Все пятнадцать республик были великими. Каждая по-своему. Но они были наравне со всеми другими сестрами. Как в семье, бывает, что ссорятся, ругаются, но все родственники и помогают друг другу. Но это было давно. В прошлой жизни. А сейчас Эстония… Побирушка. Многие уезжают, вся промышленность останавливается. И армия… вся армия – это чуть больше пяти тысяч человек. Звучит смешно. Бригада. Нас пугают русской угрозой. А мы никому не нужны. Понимаете?! Не нужны! Мы так рвались в Европу, думали, что будем жить, как в Германии, Франции, Бельгии! А мы живем, как на задворках. Думали, что станем равноправными членами ЕС. А стали прислугой и плацдармом для НАТО, чтобы пугать русских. А русским плевать на нас и НАТО. Они лишь крутят всем фиги и живут, как хотят, по своему укладу.

– А семья у вас есть? – осторожно поинтересовался я.

– И семья была. Распалась. Кончилась. Из-за того, что в Эстонии решили отрицать все русское. Жена не выдержала, забрала сына и уехала. Сын уже взрослый. Самостоятельный. Более разумный, чем я. Знает, чего хочет для себя. Сказал, что он – русский и не мечется с самоопределением. Эх! Пауза кончилась! Налей! – пододвинул он стакан ко мне.

– Может, лучше еще кофе?

– Лей!

Через мерный стаканчик я налил ему чуть меньше дозы, и он не глядя махнул одним глотком.

Народ постепенно потянулся на выход. Много столиков освободилось. Но Тамм не замечал этого. Теперь надо было строить разговор как-то иначе.

– Знаете, я видел эстонцев в своем баре. Они не так пьют, как вы.

– И как же? – криво усмехнулся Роберт.

– Пиво – умеренно. На закуску снеки или рыба. Их даже и не видно. Сидят тихо, как немецкие офицеры. Вы же ведете себя так же, как русские туристы. Пьют много водки. Я держу ее в основном для коктейлей. Самые отважные заказывают «Кровавую Мери» или «Отвертку» – апельсиновый свежевыжатый сок с водкой.

– Дети, – махнул рукой Тамм. – Водкой можно обработать раны, остановить кровь, согреться. Унять тревогу и тоску, помянуть усопших, – кивнул он на стопку с кусочком хлеба поверху. – Те, кто служил в советской или русской армии, знают это. Равно как и в НАТО сидят дети. Им сказали, что враг – это Россия. Они и верят. В Эстонии нет здравоохранения. Ну, нет его. Кончилось после девяносто первого года. У кого есть деньги, ездят лечиться в Швецию, Финляндию. Вместо того чтобы вкладывать деньги в медицину, Эстония покупает оружие. Много оружия. Заманивает НАТО на свою территорию. Отдает пашни под полигоны. И не думает, что за ее спиной ей же готовят в спину нож. Большой. Огромный! – Он развел руками, при этом взгляд у него стал трезвым, жестким.

Значит, информация косвенно подтверждается, на территории Эстонии что-то готовится. И теперь уже ни Центр с меня не слезет, ни я не отстану от Тамма. Не похищать же его и везти в Москву! Только если сам сбежит! Тоже неплохая мысль, кстати!

– Отчего же вы не поможете своей стране? – спросил я, глядя ему в глаза.

– Помочь? Эстонии? Помогать больному можно и нужно, когда он сам этого хочет. А если он упорно лезет в петлю, его вынимаешь из нее, но стоит только отвернуться, он уже снова на табуреточке, и петелька на шее, и пистолет у виска…

– Но она же ваша страна. Это как мама. Если она в силу заболевания или возраста творит глупости, вы же не бросите ее? Мы в детстве делали массу неприятных вещей, но родители нас не бросали, а помогали. Теперь наш сыновний долг помочь матери. В вашем случае – вашей Родине.

– Не брошу, конечно, – покачал головой Тамм, – но вряд ли смогу помочь. Остается только наблюдать за трагедией. Максимально дистанцироваться от этого.

– Знаете, – начал я осторожно, издалека, – недавно в Лондоне был террористический акт. На Лондонском мосту микроавтобус врезался в толпу отдыхающих. Затем из него выскочили трое арабов с мачете. Известно такое оружие?

– Конечно, – кивнул Тамм. – Полумечи для рубки сахарного тростника. В умелых руках – страшное оружие. Рубяще-колющего применения.

– Так вот. Они начали крошить, крушить окружающих их людей. Когда отдыхающие в панике кинулись в бегство, арабы пошли в ближайший пивной паб и продолжили там свои злодейства. Только один из посетителей поднялся и не побежал, а взял стул и стал отбиваться от этих животных. Задержал по времени нападавших, отвлек их на себя. Все посетители паба и персонал скрылись, сбежали. Он отвоевал им время. Спас много жизней. В одиночку.

– Прикрыл отход, – добавил подполковник, явно заинтересовавшись моим рассказом.

– Но ему было мало задержать отход, а потом погибнуть. Он перешел к атаке. И выдавил террористов на улицу, под выстрелы полиции. Всех троих отправили на тот свет. В их рай, к девственницам, или о ком они там мечтают.

– М-да. Хорошая история. Не слышал. Этого отчаянного смельчака надо наградить. Русские говорят: «И один в поле воин!»

– Один. Воин. Боец. Не за награду он бился, я так думаю, а чтобы людей спасти и самому не погибнуть.

– Наверное, парень был изрядно пьян, – криво усмехнулся Тамм.

– Так и вы не трезвы, – парировал я.

Он снова посмотрел на меня тяжелым, но уже трезвым взглядом:

– Не понял?

– Вы можете спасти свою Родину.

– В одиночку?

– Зачем в одиночку. На свете много неравнодушных людей, которые хотят помочь Эстонии не попасть впросак, не натворить глупостей.

Тамм откинулся. Осмотрел уже полупустой зал. Фотографии на стенах. Еще раз взглянул на фото над собой. Потом перевел взгляд на меня и ткнул пальцем на бутылку:

– Налей!

Я плеснул уже без мерного стакана, почти полстакана. Может пить подполковник. Сразу видна русская вэдэвэшная школа.

Он взял стакан и обвел им зал:

– Я понимаю так, что все это для меня? Для разговора со мной? Так?

Рисковал я? Очень рисковал. Но я принял решение и пошел ва-банк!

– Да. Все ради вас. Или ради Эстонии. Как хотите. Конечная цель – ради мира на Земле.

– Не боитесь, что я сейчас пойду в контрразведку НАТО или в местную SE – sûreté de l’Etat?

– Вы вольны делать все, что хотите. Я не вправе вам указывать, что делать и с кем говорить. Просто не каждому выпадает уникальный шанс помочь своей Родине. Спасти страну, спасти граждан своей страны, которых, как вы сами заметили, и так уже мало осталось. – Теперь я смотрел на него жестко, и мой взгляд уже совсем не был похож на взгляд благодушно-равнодушного бармена.

Тамм молчал, желваки у него гуляли под кожей.

– Кто вы?

– Я? Бармен. А вот кто вы – сами решайте. Сейчас не важно, кто я. Главное – кто вы. Подполковник, боевой офицер или…

– Или?

– Или кусок гудрона, лежащий на обочине жизни, который все пинают. Сами определитесь для себя. И вам станет легче и понятней, что делать дальше. Применяя военный термин, ответьте сами себе, в чьих вы окопах?

– Кто за вами стоит? Какая разведка? Или контрразведка?

– Скажем так. Люди, желающие мира во всем мире.

– А конкретно?

– Подполковник, вы часто проходите тест на полиграфе?

– Дважды в год, – пожал плечами Тамм. – Допуск к совершенно секретным документам. Стандартная процедура. Все проходят. А что?

– И вам задают вопрос о контактах с представителями разведки стран, не входящих в блок НАТО?

Он задумался.

– Да. Есть такие вопросы. Даже несколько. Они повторяются в различных вариациях.

– Так вот мы, – сделал я упор на «мы», – в первую очередь заинтересованы в вашей безопасности, как личной, так и служебной. Чтобы вам не пришлось врать, изворачиваться, подставляться при проверке на полиграфе.

– Я настаиваю! – упорствовал он.

– Назовем так: «Фонд борьбы за мир во всем мире». Вас это устраивает?

– Какая страна?

– Международный. Поверьте, вам же легче будет проходить полиграф и иные проверки. Не знаешь – не соврешь.

Он молчал. Молча показал на бутылку. Я вылил остатки в его граненый стакан, поднял на уровень глаз, сказал по-русски:

– За ваше здоровье! – и выпил.

– Вы знаете русский?!

– Я смотрю американские боевики, в которых русские все пьют водку и постоянно говорят один тост: «На здоровье!» Русские туристы, которые заходят ко мне, тоже часто говорят, как вы: «За здоровье!» Поэтому я понял, что вы пьете за мое здоровье. За это вам отдельное «спасибо».

– А ты скользкий тип. – В его голосе сквозило уважение.

Я молчал. Он молчал. Потом выдавил из себя:

– Давайте поговорим. Но я много не знаю.

– Давайте завтра. И не здесь. Как вам такой расклад?

Он кивнул.

– Во сколько вы встаете?

– В пять утра.

– А потом?

Потом у меня пробежка.

– Маршрут один?

– В основном да. Но я иногда его меняю. Привычка. Профессиональная деформация личности. Считаю, что на привычном маршруте проще устроить засаду. Там много зеленых насаждений. «Зеленка». А я очень не люблю их с Кавказа. – И он поежился от воспоминаний.

– Понимаю, – кивнул я. – Как насчет того, что завтра вы выйдете на пробежку, но измените маршрут?

– Так рано встречаться? – удивился Тамм.

– А что вас смущает? Город еще только просыпается. Где вы обычно бегаете?

– Парк Волюве.

– Знаю. Хорошее место. Вы забегаете со стороны бульвара Суверен?

– Да, – ответил он и, вздохнув, добавил: – Ведь чувствовал, что за мной наблюдают. Чувствовал как волк, но не мог понять! Все-таки интуиция на войне научила многому.

– В пять десять я буду на машине возле входа в парк, сядете на заднее сиденье.

– Вы меня похитите? – Голос его напрягся.

– Зачем? – искренне удивился я.

– Если мы будем спасать страну, а то, может, и не одну, зачем вас похищать. Я желаю вам самого лучшего здоровья и многие лета плодотворной жизни! А сейчас рассчитайтесь и ступайте спать. Вам утром на службу.

Тамм был ошарашен. Достал банковскую карту, я снял с нее деньги. Он достал из кармана несколько купюр, бросил на стойку и громко, чтобы слышали в зале, сказал:

– На чай!

Голос пьяный, немного развязные манеры. Хорошо играет. В меру.

– Благодарю, мсье. Очень щедро с вашей стороны, – улыбнулся я как бармен, получивший хорошие деньги.

В течение часа посетители очистили зал. Была уже полночь. Я отсчитал половину неплохих чаевых, зашел на кухню, смена уже сворачивалась. Шеф-повар, назовем его так, хотя до «шефа» ему далеко, Михаэль, вопросительно посмотрел на меня. Я поблагодарил всех, отдал ему долю чаевых, и, увидев, что сумма приличная, все зааплодировали.

Сел в машину и поехал домой. Спать.

Я еще не подготовил сообщение в Центр о поездке во Францию. Завтра. И про одно, и про другое мероприятие. Вдруг он притащит контрразведку? Чужая душа – потемки. Хотя я наблюдал за ним, анализировал, не должен… Спать!

Подсознание анализировало прошедший день, прошедший разговор. Попутно вспоминалось, кто и как из посетителей вел себя, может, кто-то обращал внимание на нас, прислушивался. Я этого не заметил. Спать!

Приснился мне мой дед. Старинного дворянского рода. Лазарев.

Давным-давно при царе-батюшке было Жандармское управление, при котором имелось восьмое охранное отделение. На всю Российскую империю – тридцать два офицера. Тридцать два оперативных сотрудника. Немного. Но работали эффективно. Они внедряли своих агентов во все политические партии, движения, кружки, во все слои общества. Контролировали, а порой и управляли процессами.

Азеф Евно – оперативный псевдоним как агента «охранки» «Инженер Раскин» – сдал массу боевиков-эсеров.

Среди всех партий были источники информации. Но любая разведка или контрразведка работает в интересах или по заказу высшего политического руководства страны. И хоть контрразведчики докладывали, сигнализировали, что ситуация в Российской империи выходит из-под контроля, чревата взрывом, революцией, царь и правительство все игнорировали. В результате случилась Февральская революция.

В тот же день все архивы восьмого отделения Жандармского управления сгорели, причем дотла. И личные дела офицеров тоже пропали бесследно.

Никто не был пойман, задержан. Растворились в воздухе. Только один был задержан. В Киеве. Мой дед.

Его жена была беременна. Тяжелая беременность, тяжелые роды. И сыпной тиф… В сыпном бараке умерли и жена, и трехмесячный сын.

Деда опознал его бывший агент из эсеров. Деду повезло, он выжил и только-только оклемался от тифа, поэтому был еще сильно ослаблен. Его бросили в киевскую тюрьму, в одиночную камеру. Сам Петлюра хотел лично его допрашивать. Надо же! Целого жандармского офицера поймали! И непростого, а из «охранки»! Важная птица!

Об этом напечатали местные газеты. Даже советская власть тут же обратилась через посредников к Петлюре с предложением обменять или выкупить деда.

Двое суток он провел в камере, а потом исчез. Из закрытой камеры. Из охраняемой тюрьмы. Больной, ослабленный. Испарился, растворился.

В тридцатых годах советская власть через зарубежную прессу обращалась к названным офицерам, просила вернуться домой или выйти на связь с советскими представительствами. Обещали полную реабилитацию, деньги, славу, почет, пенсию. Никто не откликнулся в то время на этот призыв. Знаю точно, что информация об этих людях в России до сих пор засекречена, хотя прошло уже почти сто лет.

Дед «всплыл» во Франции. Только уже не как русский эмигрант, а как француз. Имел в собственности два доходных дома. Снова женился. Кстати, тоже на русской и тоже из дворянского рода. Вот и получается, что я насквозь дворянин, и кровь у меня цвета медного купороса. А я тут барменом пыль со столиков смахиваю и раскланиваюсь за щедрые чаевые.

В 1937 году у деда родился сын. Мой отец. Дед понял, что Гитлер не успокоится, и после оккупации немцами Судетской области Чехословакии отправил свою жену с годовалым сыном в Советский Союз. С письмом, в котором рассказывал, кто он и предлагал помощь разведчика-нелегала в Европе.

Бабушку с отцом отправили жить в Ленинград… А потом началась война и больше чем девятьсот дней блокады города. Голод и холод…

Бабушка умерла и похоронена на Пискаревском кладбище. Отца вывезли в Горький, в детский дом.

Дед активно работал на советскую военную разведку. Свои доходные дома во время захвата Франции он предоставил немецким офицерам. Что использовалось для получения информации и легло маленьким кирпичиком в общую победу над фашистами.

После освобождения Франции деда обвинили в коллаборационизме. Ему пришлось продать за бесценок свои дома и уехать в деревню. Там он купил шато и поднял его. Вино его марки приобрело популярность. А потом приехал к нему сын. По легенде, войну он пережил в Австралии, там и получил первое образование, женился.

Так и зажили они втроем, три разведчика-нелегала советской разведки. Наверное, уникальный случай. Когда семейная пара нелегалов – нормально, а вот когда в двух поколениях… Ненормально.

Там же родился и я. По достижении десятилетнего возраста уехал с дедом в Советский Союз. Официально – думаете, куда? Ну, конечно же – в Австралию! К родителям моей мамы. Она же у меня коренная австралийка! Конечно, никаких родственников там у меня нет.

И вот в славном городе на Неве я прошел подготовку. Многому меня обучал сам дед. Я видел, с каким почтением, с какой учтивостью с ним общались, а мне говорили, чтобы я гордился своим дедом. Какой он уникальный человек и как много сделал для Родины!

Я гордился. И осваивал нелегкое ремесло разведчика-нелегала. После вернулся к родителям. Я с ними, конечно, и так встречался, они приезжали в отпуск. Но это были недолгие встречи. Мы вчетвером почти не спали, говорили, ходили по городу. Дед рассказывал нам про памятные места его молодости. Показывал фамильный дом. Конечно, там уже жили другие люди, но все равно приятно было стоять возле своего родового гнезда и осознавать, что мои предки жили здесь и как много они сделали для своей страны.

Работа в шато давала возможность отцу разъезжать по всей стране, не вызывая подозрений. Прикрытием поездок было налаживание новых каналов поставок вина.

Отца с мамой отозвали в Союз, а мне было поручено продать семейный бизнес и заняться иной деятельностью. Что я и сделал. В глазах окружающих я читал осуждение: дед поднял с колен полуразвалившееся хозяйство, отец продолжил, а сынок-повеса все загубил. Невдомек им было, что вкус вину придают лозы из советской Грузии и Абхазии. Именно купаж с добавлением этих сортов винограда и ценился у знатоков и выгодно отличался на фоне конкурентов.

Дед похоронен на старинном кладбище в Санкт-Петербурге – Лазаревском. Там же покоятся и многие его предки. Не такой величественный памятник, как окружающие, на его могиле. Но, как он любил говорить мне маленькому: «Человек не велик памятником могильным, а делами своими и памятью о нем!» Мне часто стал сниться мой дед. Великий разведчик, великий патриот.

Родители живут под Санкт-Петербургом в своем небольшом доме. Мама хоть и на пенсии, но до сих пор преподает в университете на кафедре иностранных языков, занимается переводами на французский.

Папа тоже на пенсии. Очень любит возиться в саду. Многолетняя привычка работать на земле во французской деревне осталась. Он пытается вывести виноград в северных широтах, но получается плохо. Также осталась привычка к хорошему вину. Иногда отец исчезает на несколько месяцев. Соседям говорит, что навещает свою многочисленную родню по всей России. Прежняя служба периодически привлекает его для выполнения отдельных мероприятий. Даже у меня поработал связным, когда нужно было передать срочно информацию в Центр, а тайниковый способ не подходил.

В Петербурге и его окрестностях проживает много потомков славных дворянских родов. Высоко посаженная голова, ровная, как будто лом проглотил, спина, хорошие манеры. Это никого не приводит в ужас в культурной столице, наоборот, вызывает уважение. И мои родители с их манерами прекрасно вписываются в местную среду.

Будильник разбудил меня в четыре утра. Которая по счету у меня уже бессонная ночь? Можно, конечно, открыть замаскированный контейнер, где лежат специальные таблетки, которые дают гарантированно семьдесят два часа бодрствования. Только потом столько же времени нужно спать, иначе сорвешь нервную систему в ноль.

Ну ничего. Мы уж как-нибудь привычными средствами обойдемся. А специальные лекарства, разработанные в секретных лабораториях, оставим на потом. Даже «сыворотку правды», которая также припрятана в тайнике под видом безобидных инъекций, оставим на иное время. Душ, кофе с чайной ложкой коньяка, да простят меня французы, что я так обращаюсь с десятилетним напитком, витамины, бутерброд. В глаза капли, чтобы снять красноту глазных белков. Голову вправо, влево, назад, вниз. Уши растереть. Ехать по пустому городу десять минут. Но мне нужно не просто доехать до места и взять пассажира. Я же не таксистом работаю.

Круг в три квартала вокруг предполагаемого места встречи, и я, оставив машину, иду пешком прогуляться по парку. Вроде тихо. Нет времени извлекать сканер радиочастот, чтобы прослушать эфир. Операцию проводят люди, а они совершают ошибки. Болтают в эфире. Выходят из машин, чтобы размяться, покурить. У всех разная степень подготовки, и все по-разному относятся к выполнению задания.

Но – тихо! Я дал слишком мало времени контрразведке для подготовки мероприятия по моему захвату. Если допустить, что Тамм отправился к контрразведчикам, после полуночи не так легко всех быстро собрать в одном месте, расставить людей, проработать различные варианты. И надо еще поверить ему. В подполковнике сидело полкило водки, а это уже немало для нормального организма.

Могли запустить и «дрона», чтобы с высоты фиксировал встречу. Камеры наружного наблюдения в этом районе после терактов меняли на цифровые, так что можно было не переживать, что засекут. Сейчас, на короткий срок, район остался без средств объективной фиксации – старые камеры городские власти сняли, новые не установили. Но есть камеры у магазинов, баров. С них тоже просто снять происходящее. Но на это нужно время. У меня был небольшой запас этого ресурса. Фора.

Еще раз прогоняя разговор с Таммом, никак не входило, что он должен был метнуться в органы безопасности и писать явку с повинной, что его хотят завербовать неизвестные злыдни под личиной доброго бармена.

Ладно, с Богом! Бог не выдаст, свинья не съест. На наручных часах пять часов. Поехали! Я вернулся к машине, завел мотор и двинулся в сторону парка, из которого только что вышел.

В спортивном костюме цвета национального флага своей страны бежал Тамм. Вокруг него никого не было. Он бежал легко, размашисто, экономя силы. Так бегут спецназовцы на марш-броске. Носки кроссовок чуть внутрь, чтобы ноги не так быстро уставали. Старается дышать носом.

Я подъехал к нему, остановился в двух метрах впереди. Так и крутилась фраза на русском языке из фильма «Бриллиантовая рука»:

– Такси на Дубровку заказывали?

Но не стал хулиганить. Тем паче что до конца не уверен в благоприятном исходе дела.

Я опасаюсь его, он боится меня. Взаимное недоверие – это нормально на вербовочной встрече.

Тамм, не снижая темпа, подбежал к машине, рывком открыл заднюю дверь, влетел в салон, и я тронулся с места.

– Доброе утро, – сказал, повернув к нему голову. – Удалось поспать?

– Не очень. – Вид у него действительно был изрядно помятый.

«Что же вы, ваше благородие, так нарезались-то вчера, а?!» – мелькнула мысль. Да и «выхлоп» водочного перегара у него солидный.

– Давайте поговорим, – продолжил я.

– Мне нужны гарантии, что Эстонии не будет нанесен вред, – угрюмо посмотрел он в водительское зеркало заднего вида.

– Во-первых, я не знаю, о чем идет речь. Во-вторых, я же сказал, что организация, которую я представляю, против войны в любых формах. За мир во всем мире. Думаю, что вы как военный тоже разделяете эти взгляды. Потому что военные и их подчиненные погибают на поле боя за промахи политиков, за их неспособность договориться. И из-за амбиций военно-промышленного комплекса. Люди гибнут за металл. Если вам нужны гарантии, то расскажите мне все, что знаете, а мы подумаем, как нам обезопасить вашу страну. Договорились? Я внимательно слушаю. Но для начала уберите, пожалуйста, все, что у вас есть в карманах, в металлическую коробку, что лежит на полу. Пожалуйста, – с нажимом добавил я.

Он нагнулся, поднял коробку, откинул крышку и начал вытаскивать из карманов телефон, ключи, положил все и закрыл крышку.

Коробка была со свинцовым напылением. На дне установлен датчик давления, который включал систему подавления сигнала. Изнутри ни одно радиопередающее устройство не могло ничего передать. Стандартная мера предосторожности. Также внутри автомобиля был установлен сканер выявления радиосигнала. Я посмотрел на панель приборов: горел зеленый светодиод. Значит, все в порядке, можно разговаривать.

Тамм вдохнул полную грудь воздуха, как перед прыжком в воду, затаил на секунду дыхание и начал:

– Часто со мной советуются по политическим и военным аспектам по России и Эстонии. Три месяца назад меня вызвали в отдел анализа и планирования специальных операций и попросили охарактеризовать русское меньшинство в Эстонии, их возможное поведение в случае массовых беспорядков. Насколько вероятно проведение референдума по присоединению отдельных территорий Эстонии и других прибалтийских республик.

Он замолчал.

– И это все? – Я был разочарован.

О таком сценарии власти трех республик трубили во всех средствах массовой информации, тем самым усиливая давление на оппозицию и на «не граждан» их стран.

– Также их интересовало, как поведет себя население в случае химической атаки со стороны России, – продолжил Роберт. – В частности, со стороны Псковской области.

– И это все?

– В общих чертах – да.

– Понятно. И каков был ваш ответ?

– Я сказал, что не исключено, что не только русские поддержат референдум, но и часть эстонцев тоже. Потому что ожидание праздника – лучше самого праздника. Вступление в единую Европу и в НАТО не принесло Эстонии тех возможностей и того уровня жизни, на которые они рассчитывали. А про химическую атаку сказал, что только глупец может применять боевые отравляющие вещества. Население будет умирать и паниковать.

– Это все? – повторил я. Тамм начинал уже меня раздражать.

Конечно, источник в НАТО нужен, пусть даже и представитель ничего не решающей страны, но имеющий допуск к небольшой информации, – это лучше, чем ничего. И я не собирался отступать. Но вот так проводить вербовочную беседу «на бегу», глядя периодически в зеркало заднего вида, – не дело. С кандидатом на вербовку, с конфиденциальным источником, иначе «конфидентом», нужно общаться не менее пары часов, глядя в глаза, понимая, где он лжет, утаивает информацию, пытается сознательно донести до меня дезинформацию, двурушничает, или откровенно встал на путь предательства. Некоторые источники, получая денежное вознаграждение за информацию, «подсаживаются на “денежную иглу”», а добыть ничего стоящего не могут. Утратили оперативные возможности, вот и начинают врать, придумывать, вытягивая деньги. Только личная встреча может помочь выявить ложь. А сейчас… кажется, я не профессионально поступил. Но Центр «давит», получая обратную связь и буквально пиная меня.