Молодые львы

Рапорт он оставил на столе Гарденбурга, чтобы утром тот сразу попался на глаза лейтенанту. Когда Кристиан вышел из полицейского участка, стояла ясная осенняя ночь, в небе над головой ярко светили звезды. И город в темноте смотрелся куда лучше, особенно площадь перед ратушей, просторная, красивая и безлюдная. «А ведь все могло быть гораздо хуже, – говорил себе Кристиан, неспешно шагая по брусчатке площади. – Меня могли засунуть в какую-нибудь дыру».

Он свернул к реке и позвонил в дверь подъезда, в котором жила Коринн. Консьержка, недовольно ворча, открыла дверь, но почтительно умолкла, увидев, кто стоит на пороге.

Кристиан поднялся по скрипучей старой лестнице и постучал в квартиру Коринн. Дверь открылась быстро, словно Коринн не спала, дожидаясь его. Она нежно поцеловала Кристиана. На Коринн была лишь почти прозрачная ночная рубашка, и Кристиан, прижимая женщину к себе, почувствовал тепло ее пышной груди.

Муж Коринн, капрал французской армии, в 1940 году попал в плен под Мецем и теперь сидел в трудовом лагере под Кенигсбергом. Одиночеством Коринн, женщина крупная, с пышными крашеными волосами, тяготилась недолго. Впервые увидев ее семь месяцев назад, Кристиан решил, что Коринн не только очень красива, но и сладострастна. В действительности же она оказалась женщиной простой и добродушной, а в любви не признавала никаких изысков. Поэтому, лежа в огромной двуспальной кровати на месте отсутствующего капрала, Кристиан иной раз задумывался: а следовало ли ради такой добычи ехать во Францию? Он нисколько не сомневался, что в Баварии или в Тироле жили пять миллионов таких же крестьянок, крупных, медлительных, с упругим телом. А вот женщины, которыми прославилась Франция, остроумные, живые, очаровательные, при одной мысли о которых сердце мужчины убыстряло свой бег, Кристиану так и не встретились. Он мысленно вздохнул, сидя в массивном кресле, в то время как Коринн стягивала с него сапоги, и пришел к выводу, что настоящие француженки предназначены лишь для тех, кто носит офицерские погоны. Вновь мысли его вернулись к ходатайству о зачислении в офицерское училище, затерявшемуся в канцелярских дебрях, и Кристиану пришлось приложить усилие, чтобы сдержать гримасу отвращения, когда он взглянул на Коринн, по-домашнему забирающуюся в постель, на ее необъятные ягодицы, сверкнувшие под лампой. Он выключил свет и почувствовал, что вместе с ним ушло и отвращение к Коринн. Кристиан открыл окно, хотя Коринн, как и большинство французов, терпеть не могла ночного воздуха. А когда он улегся рядом с ней и Коринн со вздохом удовлетворения, похожим на тот, что издает толстая женщина, снимая корсет, положила на Кристиана свою мясистую ногу, с ночного неба донесся далекий гул авиационных моторов.

– Chеri… – начала Коринн.

– Ш-ш-ш, – оборвал ее Кристиан. – Послушай.

Они вслушивались в нарастающий шум. Это немецкие самолеты возвращались с ледяных высот английского неба, которое слепило их лучами прожекторов, встречало аэростатами заграждения, ночными истребителями и рвущимися снарядами зениток. А когда Коринн опытной рукой молочницы ухватилась за его «инструмент», на глаза Кристиана вновь навернулись слезы, как в кинотеатре при виде солдата, упавшего на русскую землю. Он затащил Коринн на себя и заглушил холодный звук моторов тяжелой женской плотью.

Коринн встала первой и приготовила завтрак. На столе лежал настоящий белый хлеб, принесенный Кристианом из пекарни офицерской столовой. Кофе, разумеется, заменял эрзац, темный, но противный на вкус; прихлебывая его, Кристиан чувствовал, что у него сводит челюсти. Свет Коринн зажигать не стала. Заспанная, нечесаная, неопрятная, она шустро носилась по кухне, ставя на стол полные тарелки. Потом она уселась перед Кристианом в распахнутом халатике, выставив напоказ большие бледные груди.

– Chеri, – Коринн шумно отхлебнула из чашки, – ты не забудешь меня в Германии?

– Нет, – ответил Кристиан.

– И ты вернешься через две недели?

– Да.

– Точно?

– Точно.

– Ты привезешь мне что-нибудь из Берлина? – кокетливо спросила она.

– Да, я привезу тебе что-нибудь из Берлина.

Коринн широко улыбнулась. По правде говоря, она постоянно что-нибудь выпрашивала: новое платье, мясо с черного рынка, чулки, духи, деньги на обивку дивана… Когда капрал вернется из Германии, с усмешкой подумал Кристиан, он обнаружит, что его жена жила совсем неплохо. А если заглянет в шкафы, то наверняка захочет задать ей пару-тройку вопросов.

– Chеri, – продолжала Коринн, набив рот хлебом, – после твоего возвращения я устрою тебе встречу с моим деверем. С ним я уже договорилась.

– Это еще зачем? – Кристиан в недоумении воззрился на Коринн.

– Я же тебе говорила. Это брат моего мужа. У него ферма. Ну, ты понимаешь: молоко, яйца, сыр. Он получил очень хорошее предложение от городского перекупщика и может сколотить целое состояние, если война затянется.

– Это хорошо, – кивнул Кристиан. – Я рад, что дела в твоей семье спорятся.

– Chеri! – Коринн с укоризной посмотрела на него. – Chеri, ну почему ты такой злой? Ты же понимаешь, что все не так просто.

– Чего он от меня хочет? – спросил Кристиан.

– Главная проблема – доставка продуктов в город. – Коринн словно оправдывалась перед Кристианом. – Сам знаешь: патрули на дорогах, блокпосты на въезде. Все проверяют, нет ли товара, подлежащего реквизиции. Тебе это хорошо известно.

– Допустим. И что?

– Мой деверь спросил, нет ли у меня знакомого офицера.

– Я не офицер.

– Мой деверь считает, что достаточно и сержанта. Ему нужен человек, который может достать у властей соответствующий пропуск и три раза в неделю встречать его грузовик у въезда в город, чтобы вы вместе проехали через блокпост… – Коринн обошла стол и взъерошила Кристиану волосы. Он поморщился: вытереть запачканные маслом руки она, естественно, не удосужилась. – Прибыль деверь готов разделить пополам, – проворковала Коринн. – А если тебе удастся достать бензин, он будет возить продукты на трех грузовиках и ты разбогатеешь. Все это делают, ты знаешь, и твой лейтенант…

– Я знаю, что делает мой лейтенант, – оборвал ее Кристиан. Господи, подумал он, ведь этот человек – брат мужа Коринн! Тот гниет в трудовом лагере, а его братцу не терпится взять в долю немецкого любовника своей невестки. Вот они – странности французской семейной жизни.

– Когда дело касается денег, сhеri, – Коринн крепко обняла его за шею, – приходится быть практичным.

– Скажи своему паршивому деверю, что я солдат и не спекулирую на черном рынке, – отчеканил Кристиан.

Коринн убрала руки.

– Chеri, – в голосе женщины зазвучали ледяные нотки, – совсем не обязательно оскорблять моего деверя. Другие тоже солдаты, но это не мешает им сколачивать целые состояния.

– Я не такой, как другие! – рявкнул Кристиан.

– Мне кажется, – по щекам Коринн покатились слезы, – что я надоела тебе.

– О Господи! – Кристиан надел китель, взял фуражку, распахнул дверь и вышел.

Свежий предрассветный воздух остудил его злость. В конце концов, Коринн – не самый плохой вариант, могло быть гораздо хуже. Ладно, разберемся с этим после возвращения из Германии.

Кристиан зашагал по улице. Он, конечно, не выспался, но с каждой минутой настроение его все улучшалось. Он уже предвкушал, как в семь часов сядет в поезд, который унесет его домой.

Берлин встретил его во всей красе, залитый лучами осеннего солнца. Раньше город не нравился Кристиану, но сегодня, шагая со станции с чемоданом в руке, он с удовольствием отметил, что в городе царит атмосфера уверенности и собранности, что военные щеголяют в отлично сшитой форме, а гражданские стали одеваться гораздо элегантнее, что на всех лицах написаны бодрость и довольство. Короче, Берлин разительно отличался от скучных и серых французских городов, в которых Кристиан провел последний год.

Он полез в карман за листком с адресом фрау Гарденбург. Доставая его, Кристиан вспомнил, что так и не подал рапорт на рядового из саперного батальона, который забывал вовремя бриться. «Ничего, – усмехнулся Кристиан, – подам, когда приеду».

Выходя из поезда, он никак не мог решить, с чего начать: снять номер в отеле или передать посылку жене Гарденбурга? В конце концов Кристиан пришел к выводу, что лучше начать с посылки, а потом на две недели забыть обо всем, что связано с Ренном. С программой своего отпуска он уже практически определился. Концерты и театр. Специальные агентства продавали солдатам билеты за сущие гроши. Кристиан пожалел о том, что лыжный сезон еще не начался. Очень уж ему хотелось пронестись по крутому склону. Но армия научила его тому, что ничего нельзя откладывать на потом. Попросишь перенести отпуск, а потом вовсе его не дождешься.

Следуя по адресу, указанному в листке, Кристиан подошел к новому, внушительного вида зданию. У дверей стоял швейцар в униформе, на полах в вестибюле – ковры. Дожидаясь, пока спустится лифт, Кристиан подумал: «Интересно, каким это образом жена простого лейтенанта сумела так шикарно устроиться?»

Из лифта он вышел на четвертом этаже, нашел нужную ему квартиру и надавил на кнопку звонка. Ждать пришлось долго, но наконец дверь открылась. Перед Кристианом стояла блондинка с длинными растрепанными волосами, которую его звонок, похоже, поднял с постели.

– Ну? – сухо, раздраженно спросила она. – Что вам угодно?

– Я сержант Дистль, – представился Кристиан. Неплохо, подумал он, живут некоторые, спят до одиннадцати утра. – Я служу в роте лейтенанта Гарденбурга.

– И что? – В голосе женщины слышалась настороженность, дверь она так полностью и не открыла. На блондинке был ярко-красный шелковый халат, и она то и дело отбрасывала падающую на глаза прядь волос. А неплохую рыбку выловил лейтенант, отметил про себя Кристиан, очень даже неплохую.

– Я только что приехал в Берлин. В отпуск. – Кристиан говорил медленно, чтобы получше разглядеть фрау Гарденбург. Высокая женщина, талия тонкая, а грудь так и выпирает из халата. – Лейтенант приготовил вам подарок и попросил меня передать его.

Женщина несколько секунд задумчиво смотрела на Кристиана. У нее были большие, широко расставленные, холодные серые глаза и расчетливый, оценивающий взгляд. Затем губы фрау Гарденбург растянулись в улыбке.

– Ой, – голос ее заметно потеплел, – так я же вас знаю. Вы стояли на ступенях у здания оперного театра. Такой серьезный.

– Где? – переспросил Кристиан.

– Вас сфотографировали в день взятия Парижа, – сказала женщина.

– Ах да, – вспомнил Кристиан и улыбнулся.

– Заходите. – Она взяла его за руку, потянула через порог. – И чемодан берите с собой. Как хорошо, что вы заглянули ко мне. Заходите, заходите…

Блондинка привела его в гостиную. Из огромного окна открывался вид на крыши соседних домов. В комнате же царил жуткий беспорядок. Бутылки, стаканы, окурки сигар и сигарет, разбитый бокал на столе, женская одежда, разбросанная по стульям. Фрау Гарденбург огляделась и покачала головой.

– Господи, какой кошмар. – Она переставила початую бутылку с одного столика на другой, высыпала в камин содержимое одной из пепельниц и вновь в отчаянии оглядела гостиную. – Я не могу, я просто не могу! – Она упала в глубокое кресло, выставив напоказ длинные, стройные ноги в отороченных красным мехом домашних туфлях на высоких каблуках. – Присядьте, сержант, и простите меня за этот беспорядок. Я успокаиваю себя только тем, что идет война. – Она рассмеялась. – После войны я в корне изменю свою жизнь. Стану образцовой домохозяйкой. Нигде ни пылинки, каждая булавка на своем месте. А пока… – Взмахом руки она обвела комнату. – Мы стараемся выжить. Расскажите мне о лейтенанте.

– Ну… – Кристиан запнулся. Ему хотелось рассказать о Гарденбурге что-нибудь хорошее, по крайней мере забавное, но ничего не получалось. Не говорить же о том, что у него две любовницы в Ренне, а с черного рынка деньги рекой текут в его карман. – Видите ли, он, как вам, конечно же, известно, страшно недоволен тем, что…

– Ой! – Внезапно оживившись, блондинка наклонилась к Кристиану. – Подарок! Подарок! Где он?

Кристиан рассмеялся, подошел к чемодану и достал сверток. Наклоняясь над чемоданом, он почувствовал на себе оценивающий взгляд фрау Гарденбург. А когда Кристиан повернулся к ней, она не отвела глаз, продолжала смотреть на него прямо и бесстыдно. Кристиан протянул ей сверток, на который она даже не взглянула. Она не отрывала глаз от Кристиана, а на губах ее играла довольно красноречивая улыбка. Эта женщина похожа на индианку, подумал Кристиан. На дикую американскую индианку.

– Благодарю, – наконец нарушила фрау Гарденбург затянувшуюся паузу. Она опустила взгляд на сверток и резкими, нервными движениями длинных пальцев с накрашенными красным лаком ногтями разорвала коричневую оберточную бумагу. – Ага. – Голос женщины звучал довольно равнодушно. – Кружева. У какой вдовы он их украл?

– Что? – переспросил Кристиан.

Фрау Гарденбург рассмеялась и коснулась плеча Кристиана, словно извиняясь перед ним.

– Ничего. Мне не хочется подрывать авторитет мужа в глазах его подчиненных. – Она набросила кружева на голову. Они легли на прямые светлые волосы мягкими черными складками. – Мне идет? – Стоя перед Кристианом, женщина чуть склонила голову набок, а Кристиан достаточно долго жил на этом свете, чтобы правильно истолковать выражение ее лица. Он шагнул к ней, она протянула к нему руки, и их губы слились в поцелуе.

Потом фрау Гарденбург повернулась и, не оглядываясь, направилась в спальню. Готов спорить, думал Кристиан, следуя за ней, что эта женщина даст Коринн сто очков вперед.

Их встретила смятая постель. На полу стояли два стакана, стену украшала фривольная картина: обнаженный пастушок трахал на склоне холма мускулистую пастушку. Фрау Гарденбург могла дать сто очков вперед не только Коринн. С ней не могла сравниться ни одна из тех женщин, с которыми Кристиану доводилось иметь дело. Она была лучше американских студенток, приезжавших в Австрию покататься на лыжах, лучше английских дам, которые ночью, после того как засыпали их мужья, тайком убегали на свидания, лучше полногрудых девственниц его юности, лучше шлюх, которых он снимал в парижских кафе, и даже лучше тех женщин, которых он иной раз представлял себе в эротических грезах. «Ну до чего же мне хочется, – с мрачной усмешкой подумал Кристиан, – чтобы лейтенант увидел меня сейчас».

Наконец, усталые, насытившиеся, они отвалились друг от друга и лежали рядом, поглядывая на свои освещенные полуденным светом тела.

– С того момента, как лейтенант прислал мне эту фотографию, я ждала твоего появления. – Фрау Гарденбург перегнулась через край кровати и взяла с пола недопитую бутылку. – Чистые стаканы в ванной.

Кристиан поднялся. Ванную заполнял густой запах туалетного мыла, под раковиной горкой лежало грязное розовое нижнее белье. Он взял стаканы и вернулся в комнату.

– Иди к двери, – скомандовала фрау Гарденбург, – потом вернись обратно, но делай это очень медленно.

Кристиан самодовольно улыбнулся и направился к двери ванной. Там он повернулся и медленным шагом двинулся к кровати, держа стаканы в руках. От пристального взгляда женщины ему стало как-то не по себе.

– В Берлине слишком много старых толстых полковников. Я уже начала забывать, что на свете есть такие мужчины, как ты.

Она подняла бутылку.

– Водка. Один приятель привез мне из Польши три бутылки.

Присев на край кровати, Кристиан держал стаканы, пока фрау Гарденбург разливала водку. Потом она поставила бутылку на пол, не закрыв ее пробкой. Крепкая жидкость обожгла горло. Фрау Гарденбург выпила водку одним глотком.

– Ух, вот мы и ожили. – Она наклонилась, опять взялась за бутылку, молча плеснула водки в оба стакана. Чокнулась с Кристианом. – Слишком уж долго ты добирался до Берлина.

– По собственной глупости, – улыбнулся Кристиан. – Не знал, кто меня тут ждет.

Они выпили. Женщина бросила стакан на пол, потянулась к Кристиану, завалила его на себя.

– Через час я должна уйти.

Потом, не вставая с кровати, они добили бутылку, и Кристиан достал вторую из шкафа, заставленного водкой из России и Польши, виски, захваченным у англичан в 1940 году, шампанским, коньяком, бургундским в оплетенных соломкой бутылках, сливовицей из Венгрии, питьевым спиртом, шартрезом, вишневым ликером, бенедиктином и белым бордо. Кристиан открыл бутылку и поставил на пол, там, где женщина могла без труда ее достать. Чуть пошатываясь, он стоял над фрау Гарденбург, разглядывая ее вытянувшееся во всю длину ненасытное тело. Тонкая кость, большая грудь. И взгляд, в котором смешивались покорность и ненависть. Взгляд этот, неожиданно понял он, возбуждал его больше всего. Ложась рядом с ней, Кристиан подумал: «Ну наконец-то война подарила мне что-то хорошее».

– Надолго ты сюда? – спросила фрау Гарденбург.

– В кровать?

Она рассмеялась.

– В Берлин, сержант.

– Я… – Он осекся. Кристиан собирался провести неделю в Берлине, а потом поехать в Австрию. Но теперь его планы переменились. – Я могу провести в Берлине две недели.

– Это хорошо. – Она зажмурилась от удовольствия. – Хорошо, но не очень. – Провела рукой по его голому животу. – Почему бы мне не переговорить с моими друзьями в военном ведомстве? А вдруг удастся перевести тебя в Берлин? Как ты к этому отнесешься?

– По-моему, прекрасная идея, – откликнулся Кристиан.

– А теперь давай еще выпьем. Если бы не война, – голос фрау Гарденбург перекрыло бульканье льющейся в стакан «огненной воды», – если бы не война, я бы не узнала, до чего хороша водка. – Она рассмеялась и вновь наполнила его стакан. – Встретимся после полуночи. Здесь же. Не возражаешь?

– Отнюдь.

– В Берлине у тебя нет другой женщины?

– У меня нигде нет другой женщины.

– Бедный сержант. Наглый лгунишка. А у меня есть лейтенант в Лейпциге, полковник в Ливии, один капитан в Абвилле, другой в Праге, майор в Афинах, генерал-майор на Украине. Не считая моего мужа, лейтенанта в Ренне. Странные у него вкусы, не так ли?

– Да.

– Я тоже не без странностей. Обсудим это позже. Ты парень что надо. Энергия так и прет. Простоват, конечно, зато энергичен. И отзывчив. Отлично отзываешься на ласку. Значит, после полуночи?

– Да.

– Война разбросала моих друзей по всему свету. Ты, кстати, первый сержант, с которым я познакомилась на этой войне. Ты должен этим гордиться.

– Да брось ты.

Женщина захихикала:

– Вечером я ужинаю с одним полковником. Он хочет подарить мне соболью шубу, которую привез из России. Можешь себе представить, как вытянется его физиономия, когда я скажу ему, что возвращаюсь домой к своему сержанту?

– А ты ему не говори.

– Я намекну. Ничего больше. Ограничусь маленьким таким грязненьким намеком. Разумеется, после того как получу шубу. Думаю, я смогу произвести тебя в лейтенанты. Мужчина с такими способностями… – Она вновь захихикала. – Я вижу, ты мне не веришь. А зря. Мне это по силам. Пара пустяков. Давай выпьем за лейтенанта Дистля.

Они выпили за лейтенанта Дистля.

– Что ты будешь делать сегодня днем? – спросила фрау Гарденбург.

– Ничего. Поброжу по Берлину, дожидаясь вечера.

– Нечего тебе тратить время зря. Лучше купи мне маленький подарок. – Она встала, взяла со стола кружева, накинула на голову и сцепила пальцами концы кружевной полоски. – Маленькая заколка будет здесь вполне на месте, не так ли?

– Безусловно.

– Могу порекомендовать тебе отличный магазин. Он находится на углу Тауенцинштрассе и Курфюрстендамм. Я там видела красивую заколку с гранатами. Она будет прекрасно смотреться с брюссельским кружевом. Ты мог бы заглянуть в этот магазин.

– Загляну.

– Хорошо. – Фрау Гарденбург улыбнулась и медленно вернулась к кровати, покачивая обнаженными бедрами. Она опустилась на одно колено и поцеловала Дистля в шею. – Какая удачная мысль пришла в голову лейтенанту – послать мне в подарок брюссельские кружева, – проворковала она, жарко дыша ему в шею. – Я должна написать мужу, что его поручение выполнено.

Кристиан зашел в магазин на Тауенцинштрассе и купил маленькую гранатовую заколку. Он подержал ее в руке, прикидывая, как она будет смотреться на фрау Гарденбург. Кристиан улыбнулся, вспомнив, что не знает имени этой женщины. Заколка обошлась ему в 240 марок, но он смог сократить другие расходы. Около вокзала нашел дешевый пансион и оставил там свой чемодан. Грязь, конечно, много других солдат, но Кристиан полагал, что заглядывать в пансион будет редко.

Он послал телеграмму матери. Сообщил, что заехать домой не сможет, и попросил одолжить ему двести марок. С тех пор как ему исполнилось шестнадцать, Кристиан впервые просил у матери денег, но он знал, что в этом году дела у его семьи шли неплохо и она может расстаться с такой суммой.

Вернувшись в пансион, Кристиан попытался уснуть, но мысли об утренней встрече роились в голове, и сон не шел. Он побрился, переоделся и вышел в город. Часы показывали половину шестого. Еще не стемнело, и Кристиан, улыбаясь, неспешно двинулся по Фридрихштрассе. До чего же хорошо, когда вокруг слышится немецкая речь. Он отрицательно качал головой, когда к нему подходили проститутки. Однако отметил, как хорошо одеты жрицы любви: натуральные меха, прекрасно сшитые пальто. Покорение Франции, подумал Кристиан, пошло им на пользу.

Шагая среди бурлящей берлинской толпы, Кристиан все больше утверждался в мысли, что уж эту войну Германия выиграет. Город, который всегда казался ему сонным, серым, унылым, теперь лучился весельем. Жизнь кипела, утверждая несокрушимость Третьего Рейха. Улицы Лондона и Москвы, думал он, сегодня наверняка выглядят иначе. Всех солдат следует обязать во время отпуска побывать в Берлине. Отличный способ поднять моральный дух армии. Правда, усмехнулся Кристиан, для этого каждому отпускнику прямо на вокзале следует выдавать по полбутылки водки и направлять его к какой-нибудь фрау Гарденбург. Новая проблема для интендантов.

Он купил газету, зашел в кафе, заказал пиво.

Раскрыл газету. С тем же успехом он мог слушать бравурную музыку. Триумфальные реляции о тысячах русских, захваченных в плен, статьи о ротах, разбивающих в пух и прах батальоны противника на Северном фронте, о танковых подразделениях, которые неделями громили тылы противника, не имея никакой связи с основной группировкой. Тут же напечатана аналитическая статья отставного генерал-майора, который предостерегал против излишнего оптимизма. В ближайшие три месяца, писал он, Россия не капитулирует, а потому разговоры о том, что Восточный фронт вот-вот рухнет, оказывают отрицательное воздействие как на армию, так и на тыл. В передовице редакция газеты предупреждала Турцию и Соединенные Штаты о том, что вступление в войну чревато для них серьезными неприятностями, и выражала уверенность, что народ Америки, несмотря на отчаянные потуги евреев, откажется участвовать в войне, не имеющей ни малейшего отношения к Новому Свету. В одной статье рассказывалось о немецких солдатах, которых пытали и сожгли русские. Кристиан торопливо проглядывал страницу за страницей, прочитывая лишь первое предложение каждого абзаца: все-таки он был в отпуске, и в ближайшие две недели думать о войне ему не хотелось.

Он потягивал пиво, хотя оно явно было разбавленным, и радовался жизни. В теле ощущалась приятная усталость. Кристиан изредка отрывался от газеты и приглядывался к сидящим неподалеку, весело щебечущим парочкам. Грудь пилота люфтваффе, обнимающего за плечи красивую девушку, украшали две орденские ленточки. Кристиан ощутил мимолетное чувство неловкости, понимая, что человеку, ежедневно рисковавшему жизнью в небе далеких стран, отпуск куда нужнее, чем ему, волей командования ставшему полицейским, который спит на широкой кровати с женой французского капрала да терпит насмешки лейтенанта Гарденбурга. «Я должен поговорить с полковником Мейстером из военного ведомства насчет перевода в Россию, – напомнил себе Кристиан, но уже без прежней решимости. – Пожалуй, загляну к нему в конце недели, когда все устаканится…»

Кристиан нашел в газете музыкальный раздел и выяснил, что в этот вечер в Берлине должны состояться четыре концерта. Он порадовался тому, что на одном из них будет исполняться квинтет Моцарта. Лучшего способа провести оставшееся до полуночи время не найти, решил Кристиан.

Швейцар в вестибюле дома Гарденбурга встретил его словами: «Фрау распорядилась впустить вас в квартиру. Она еще не пришла».

Они молча, с каменными лицами вместе поднялись на лифте. Швейцар открыл дверь запасным ключом и невозмутимо пожелал Кристиану спокойной ночи.

Кристиан медленно прошел в гостиную. Горела одна лампа, окна были закрыты шторами. После его ухода в гостиной прибрались, и теперь эта комната, обставленная современной мебелью, выглядела нарядной. Кристиан никогда не думал, что Гарденбург живет в такой квартире. Лейтенант скорее ассоциировался с темной массивной мебелью, со стульями с высокими жесткими спинками, плюшевой обивкой диванов, полированным орехом шкафов.