Терпение дьявола

– Что это за материал? – Сеньон забрал у напарницы фонарик, который она опять сунула в зубы, и осветил книгу. Стала отчетливо видна необычная текстура, похожая на пергамент, неровная, с рыжеватыми пятнышками.

И тогда они все поняли.

9

Истерически заверещала микроволновка, и Людивина, погруженная в размышления, очнулась. Достала миску с китайской лапшой, воткнула в нее вилку и села на диван, над которым висела картина Фаццино – Манхэттен в стиле трехмерного поп-арта переливался кристаллами Сваровски, отражавшими свет единственной галогеновой лампочки в другом конце гостиной. Людивина была вымотана до предела. Голова шла кругом: ночная погоня за наркоторговцами, потом этот невероятный день, который закончился ошеломительным открытием.

Она никак не могла прийти в себя. Книга в переплете из человеческой кожи…

Тогда Людивина открыла ее, чувствуя, как внутри все переворачивается, будто на этих страницах запечатлены самые жуткие тайны мироздания. Название оказалось написано от руки на первой странице готическими буквами. Всего одно слово: «Некрономикон».

А дальше теснились строчки агрессивного, с длинными палочками и острыми петлями почерка безумца. Он походил на тот, что покрывал стены от пола до потолка в квартире Чудилы, но выглядел более аккуратно. Автор выбрал для себя особый жанр. «Некрономикон» оказался дневником, прибежищем мыслей человека, который посвятил себя служению хозяину. Людивина лишь пролистала книгу, но успела это понять. Еще там были рисунки. Десятки набросков, иногда на всю страницу. Распоротые животы, отрубленные головы, изувеченные животные, женщины с отрезанными руками, мужчины с козлиными мордами вместо лиц. На одном из рисунков изображался принцип работы часов из сросшихся человеческих тел, жизнь которых тикала в ритме сердца, отмеряя время. Дневник был не закончен, автор исписал лишь треть книги. Людивина, Сеньон и Гильем пришли к логичному выводу, что это работа Чудилы. Уникальная, неповторимая. И он захочет вернуть ее себе. Ведь жертвой убийства был не он. Фотографию трупа показали Жозефу, болтуну из банды наркоторговцев, и тот это подтвердил. Покойник оказался местным жителем. «Придурком», как выразился Жозеф. «Говнороем, готовым на все, чтобы накопать бабла». В этот раз он, видимо, сунулся не в ту кучу и не в то время…

Сейчас «Некрономикон» находился в полной безопасности в отделе расследований и ждал, когда Людивина с коллегами прочтет его в поисках интересной информации о методах автора и зацепок, которые помогут его найти. Но девушка вернулась из Ла-Курнёв в таком состоянии, что пока не была способна прочитать ни строчки.

Приближалась полночь, и только сейчас ей впервые за день удалось нормально поесть, если, конечно, миска китайской лапши считается нормальной едой.

Чудила наверняка захочет получить свой дневник обратно. Если он чем и дорожит, так, несомненно, этой книженцией.

Поначалу она хотела поставить у барака скрытые камеры, чтобы засечь Чудилу, если тот вернется ночью. Но оставить оцепленный барак без присмотра внушительного отряда мобильной жандармерии было невозможно – толпа любопытных местных сразу ринется туда, как только увидит, что охраны нет. Так себе план.

Зачем ты пишешь такое? Что хочешь этим выразить?

А хочет ли? Людивина всегда старалась найти объяснение каждому поступку, каждой навязчивой идее, но в случае с Чудилой все походило на религиозный бред, вызванный тяжелым психическим расстройством. Чудила записывал свои сатанинские мысли в книге с переплетом из человеческой кожи – и этим все сказано. Бесполезно искать другие объяснения. Он настоящий псих.

Людивина расправилась с лапшой несколькими взмахами вилки и пошла в ванную. Раздевшись перед зеркалом, она обнаружила огромный кровоподтек, который расползся от плеча до локтя, как черная татуировка. Стало понятно, почему при малейшем движении рука немеет.

– Суки! – громко констатировала Людивина.

Утешало лишь то, что они с Сеньоном их здорово уделали.

Душ привел ее в чувство, словно горячая вода вместе с потом и грязью смыла нервное напряжение. Людивина надела атласные шорты, майку и залезла под одеяло в спальне. Она была без сил и в то же время понимала, что быстро заснуть не удастся, тело и мозг были перевозбуждены.

Вот сейчас бы пригодился хороший любовник…

Она рухнула на подушки, закинув руки за голову. Какой любовник? И так уже наделала глупостей. Перебор алкоголя, ночных загулов по барам, несколько незнакомцев… Дура. Постоянно пытается сбежать от себя самой.

Последние двадцать четыре часа были чересчур насыщенными, надо расслабиться… Она погасила свет и принялась ждать, когда сон накроет ее волной.

Через полчаса Людивина села в кровати и зашарила по тумбочке в поисках айпада. Иногда бесполезно себя обманывать: заснуть не получится.

Название книги в переплете из кожи сразу показалось ей знакомым. Где-то она его уже видела. Людивина набрала в поисковике «Некрономикон» и просмотрела результаты. Их было много. Даже слишком. Она уселась поудобнее и включила ночник.

«Некрономикон» был легендой. Проклятым текстом. «Книгой, что сводит с ума», как некоторые его называли. Это произведение, созданное Говардом Филлипсом Лавкрафтом в начале двадцатого века, стало городской легендой. Одни считали, что его никогда не существовало, другие собирали тысячи его «следов» в истории. Одни пытались выдать проклятую книгу за литературную мистификацию, другие считали ее подлинным гримуаром, таящим самые удивительные и пугающие секреты вселенной, вратами в обитель чудовищных божеств… и к безумию.

Что же получается? Чудила решил сочинить настоящий «Некрономикон»? Или это подношение мерзким тварям, которые, как предполагается, описаны в оригинале?

Просматривая сайты, Людивина испытывала нарастающее желание разгадать тайну дневника.

Еще через полчаса она вскочила с кровати и натянула джинсы.

С самого начала было ясно, что глупо рассчитывать на победу над своими демонами. Можно лишь притвориться, будто их нет, чтобы выиграть немного времени.

В темной спальне демоны Людивины потирали руки, глядя, как она выходит из квартиры. Победа опять осталась за ними.

В кабинете Людивины царил полумрак. Неоновые лампы под потолком она включать не стала, зажгла только настольную возле компьютера, чтобы свет не резал глаза. За время недолгой прогулки от дома до старых казарм она окончательно поняла, что хочет прочитать дневник полностью.

Книга лежала на том же месте, где Людивина ее оставила три часа назад. Филипп Николя собственноручно обработал ее полилайтом[15] и выявил множество отпечатков пальцев. Поскольку была велика вероятность того, что придется проводить судмедэкспертизу кожи, он не стал ее трогать, но взял образцы изнутри. Людивина, решив, что теперь можно обойтись без перчаток, уселась в кресло и открыла дневник.

Переплет оказался на ощупь весьма специфическим. Она будто прикоснулась к кому-то… чудовищно холодному. По телу пробежала неприятная дрожь.

Вдруг ей почудилось, что из коридора доносится шепот. Она обернулась, но в темноте ничего не увидела. Этой ночью она была одна на этаже. Большинство жандармов ночевали в здании напротив старых казарм, остальные, так же как Людивина, жили в городе рядом с работой.

Она снова положила ладонь на переплет и погладила его с почти болезненным желанием ощутить мягкую прохладную текстуру.

Книга покрылась мурашками.

Отпрянув, Людивина затаила дыхание. Потом зажмурилась, поняв, что это галлюцинация.

Ты совсем не в себе, подруга. Теперь еще и приступы бреда?

Она понимала, что воображение – страшная сила, особенно вместе с усталостью и перенапряжением, но все-таки… Нет, дневник не мог покрыться мурашками. Это ее собственные ощущения. Это происходит у нее в голове.

Глубокий вдох рассеял все сомнения, и она открыла книгу.

Чернила оказались черными – уже приятно. Никакой крови, страницы из настоящей бумаги. Только переплет наводил ужас.

И сам текст.

Чудила вложил в него все свое преклонение перед дьяволом и беззаветную преданность. Это было скорее упражнение в вере, чем дневник. Не было описаний жизни, каких-то его привычек, он не давал подробностей, за исключением жертвоприношений, чтобы умилостивить Зверя. Тут уж он изложил множество деталей и подкреплял слова набросками, точными настолько, насколько позволяли Чудиле художественные способности. Он своими глазами видел все эти разверстые, выпотрошенные тела. И не только животных, которых убил сам. Дневник пестрел рисунками человеческих торсов, отрубленных голов, изувеченных тел.

Был ли автор свидетелем убийств или совершал их лично? А может, всего-навсего черпал вдохновение в интернете?

Чудила свел банду Жозефа с лилльским свежевателем, следовательно, он знает убийцу или даже служит ему подручным!

Но в дневнике не упоминалось о сообщниках. Людивина, стараясь ничего не упустить, прочитала еще десяток страниц. Там говорилось о том, что на земле живут чудовища. Их тьма, они повсюду, безымянные, затерявшиеся в толпе. Монстры в человеческом обличье, порождения мрака, проекция зла в наших масштабах. Чудила писал, что некоторые люди рождаются порочными. Достаточно понаблюдать за детьми, играющими во дворе, чтобы это заметить. Время от времени в ком-нибудь проглядывает дьявол – коварный, изворотливый, злокозненный. Дьявольское дитя ведет себя не так, как все, и таким его сделало не общество, оно этого еще не успело. Ребенок родился плохим. Подрастая, он становится еще хуже. Самые хитрые учатся скрывать истинную натуру, следовать темным импульсам где-нибудь подальше от чужих взглядов. Для остальных все заканчивается тюрьмой, их объявляют «пропащими», неисправимыми рецидивистами. И да, они неизлечимы, поскольку, для того чтобы излечиться, нужно иметь здоровую основу, а ее-то и нет. Такие люди – воплощение демонов, забытых древних божеств из других измерений, непостижимых для человека. Пресловутый «темный импульс», неосознанное стремление к злу, лихорадочное неодолимое желание, о котором говорят некоторые убийцы и насильники, не что иное, как признак присутствия демона у них внутри. Импульсы – это язык демонов. Их приказы. Их проявление. Вспышка их наслаждения.

И все вместе эти сущности служат Хозяину. Объединителю. Тому, кто сейчас собирает войско с целью захватить власть над обществом, которое наконец готово ему покориться. Покориться дьяволу. Сатане. У него еще много имен.

Дуновение из коридора вывело Людивину из задумчивости. На этот раз она явственно услышала шепот. Кто-то вдалеке пробормотал неразборчивые слова, их подхватил и принес сквозняк.

Она положила «Некрономикон» на стол и вышла из кабинета, чтобы включить в коридоре свет. Неоновые лампы затрещали одна за другой, разгоняя тьму по лестничным площадкам. На этаже, как и ожидалось, было пусто.

Ты сходишь с ума, подруга. Все-таки надо бы поспать.

Вернувшись к чтению, Людивина снова пережила мерзкое чувство, что книга дрожит под пальцами, но опять все списала на усталость и разгулявшееся воображение.

Ее заинтриговали многочисленные упоминания о «вратах, ведущих к дьяволу», и о его «шепотах». Сатана проявляется через наши «импульсы», но на этот раз их ощущают и простые смертные. Чудила подчеркивал разницу между воплощенными демонами – чудовищами в человеческом обличье – и дьявольским искушением, пронизывающим весь наш род, словно это естественная составляющая, изъян творения, забытые врата, о которых ведомо лишь дьяволу и которые позволяют ему завлечь любого в свои тенета, даже самых лучших из нас, в момент величайшей слабости.

Еще один любопытный момент: автор настойчиво возвращался к мысли о том, что дьявол – не миф, а реальная сущность. Он утверждал, что много раз встречал абсолютное, завораживающее своим могуществом воплощение зла, чье царствие наступит неотвратимо. Его присутствие столь ошеломительно, что сразу проникаешься почтением и вечной преданностью. При этом Чудила не назвал ни имени, ни места встречи.

Людивина закончила чтение с некоторым разочарованием. Нескончаемые литании Сатане, имеющему конкретное воплощение, не шли из головы. Она убедилась, что дневник обрывается на полуслове. Возможно, продолжение было бы информативнее, потому что пока ничего полезного она не нашла.

Неоновые лампы в коридоре вдруг замигали и одновременно погасли.

Людивина развернулась на кресле к двери. На этаже кто-то есть? Может, какой-нибудь офицер из дома напротив увидел свет в казармах и пришел выключить? Да, другого объяснения быть не может… Настольная лампа в кабинете не погасла, значит дело не в перебоях с электричеством. Ну, застанут меня здесь ночью. Ничего страшного.

Людивина внимательно осмотрела саму книгу. Страницы были приятные на ощупь, из плотной бумаги отличного качества. Она поднесла дневник к лампе, и ее догадка подтвердилась: в центре каждого листа проступал водяной знак в виде пентаграммы. На чистых страницах знак, конечно, был виднее, поэтому Людивина и не заметила ее сразу. Выходит, для Чудилы была важна не только человеческая кожа, он тщательно подбирал, на чем писать. Людивина почуяла след.

Такие книги для записей не валяются на каждом углу.

Она включила компьютер и начала искать интернет-магазины, торгующие эзотерическими, то есть сатанинскими, штучками. Таких сайтов, в том числе на английском языке, оказалось больше, чем Людивина ожидала. Сатана никогда еще не был так популярен…

Через несколько минут она решила ограничиться сайтами на французском. У Чудилы нет официального адреса, стабильной жизни, наверняка нет и банковского счета, и что-то заказать в интернете он мог лишь чудом, а значит, иностранные магазины исключаются – даже если предположить, что Чудила знает английский, в них невозможна оплата наличными. Ссылок на французские сайты тоже хватало. Людивина потратила целый час, но ничего похожего на книгу для записей, которая была у нее в руках, так и не нашла.

Определенно, Чудила не мог изготовить ее самостоятельно – это была качественная работа профессионала…

– Какая же я дура!

Она открыла первый форзац, который оказался пустым, заглянула в конец книги и сразу нашла то, что искала. Информацию о мастере. Даже лучше, прямо-таки приглашение в гости: «Изготовлено вручную Жабаром. Рынок Вернезон, Сент-Уан».

Людивина захлопнула книгу и встала с кресла размять ноги. Мастер вряд ли много знает о Чудиле, но когда этот псих убедится, что заполучить свой драгоценный дневник не удастся, он постарается раздобыть такую же книгу. И пойдет прямиком к Жабару.

След, конечно, был так себе, и Людивина это понимала, но для начала неплохо. Она побарабанила ногтями по лакированной столешнице. Напротив было рабочее место, раньше принадлежавшее Алексису. Теперь Гильем обустроил его на свой вкус – повесил флажок футбольного клуба «Пари Сен-Жермен», постеры триллеров «Семь» и «Обычные подозреваемые», но дух ее бывшего коллеги и любимого мужчины сиял в полумраке. Невозможно было его забыть. Их общение было коротким, но невероятно насыщенным. Практически тот самый импульс. Если это «врата, ведущие к дьяволу», Людивина была согласна заглядывать к нему почаще.

Она глупо рассмеялась. Воспоминания об Алексисе нахлынули волной. Он снова был здесь – улыбающийся или сосредоточенный, уткнувшийся носом в монитор или весело болтающий о победе любимой команды американского футбола…

Людивина моргнула и взяла себя в руки.

Нужно поспать, иначе никак. Перебор эмоций за одни сутки. Пить снотворное она избегала, считая это проявлением слабости, опасным и вызывающим привыкание средством, а она и так уже сидит на таблетках. Снотворное надо бы приберечь для вечеров, когда обостряется хандра, но сегодня можно сделать исключение.

Пора было возвращаться домой.

У нее за спиной по кабинету пронесся шепоток, тихие вскрики и зловещий смех. Людивина вздрогнула, сердце кольнуло страхом.

Она посмотрела на книгу в переплете из человеческой кожи.

И огляделась в поисках источника шума. Может, включилась реклама в интернете?.. Но компьютер ушел в спящий режим.

Просто здесь темно, я начиталась призывов дьявола, плохо соображаю…

Людивина не сомневалась, что ей почудилось.

Да, именно. Дело в усталости и моем буйном воображении.

И все же она отчетливо слышала далекий дьявольский хохот, исходивший со страниц «Некрономикона»… Стоп! Так до всякой ерунды додуматься можно.

Она потерла щеки, стараясь взбодриться. Срочно домой, спать, подзарядиться, снять напряжение, разогнать дурацкие мысли…

По крайней мере, я понимаю, что брежу, могло быть и хуже – приняла бы все всерьез!

Однако, укладывая дневник в матерчатую сумку, она постаралась не прикасаться к нему голыми руками.

Наверное, все-таки в ней говорят остатки суеверий.

Людивина положила книгу на этажерку, выключила свет, и тьма окутала ее без единого вздоха.

10

В будний день блошиный рынок Сент-Уана был похож на толстого кота, разомлевшего на весеннем солнышке. Кот дремал, но поглядывал вокруг из-под полуопущенных век, готовый наброситься на первую же мышь, неосторожно сунувшую в эти края любопытный нос.

Народу на улочках и в узких торговых рядах было мало, а кое-где и вовсе ни души, витрины прятались за серыми металлическими ставнями. У открытых прилавков не было видно продавцов. Ни орды зевак, ни бродячих старьевщиков, ни туристов.

Людивина с Сеньоном вошли в крытый пассаж и запетляли по лабиринту торговых рядов, но им лишь изредка попадались антиквары, пришедшие повозиться у себя в лавках – тех немногих, что никогда не закрывались. Людивина спросила у одного из таких, где найти Жабара. Ответ она получила лишь у третьего по счету продавца, который с подробностями, достойными увековечивания, расписал маршрут до торговца эзотерическими предметами. Сеньон стоял позади, засунув руки в карманы серой толстовки «Бруклин индастриз», грозно и цепко поглядывая вокруг, точно сторожевой пес. Отпустив усы, он стал все больше походить на британского актера Идриса Эльбу и все меньше на расхожий образ жандарма.

Людивина победно помахала у него перед носом клочком бумаги, на котором записала инструкции антиквара. Гильема они оставили в отделе расследований собирать протоколы опросов обитателей Ла-Курнёв, живущих по соседству с бараком. Поклонник гавайских рубашек был скорее аналитиком, как он сам любил повторять, кабинетным мыслителем, королем деталей, нежели оперативником, и коллеги не упускали случая свалить на него бумажную работу.

– Ты что-то плохо выглядишь сегодня, – заметил Сеньон, пока они пробирались по проходу, заваленному пустыми коробками. – Опять бессонница?

– Заботишься о моем здоровье? Как мило…

– Слушай, приходи к нам ужинать почаще, Летиция тебе всегда рада. Постоянно спрашивает, как у тебя дела.

После квебекской авантюры Сеньон с женой окружили Людивину заботой, и в первые недели ей было хорошо. А потом она решила провести остаток отпуска в Альпах, куда ее привело навязчивое желание препарировать души извращенных психопатов и научиться у лучших из них тому, о чем не прочитаешь ни в одной книге.

– Просто кошмар приснился.

– Это из-за вчерашнего?

– Из-за всего. Не беспокойся, Сеньон, ерунда.

– Ну конечно, ерунда. У тебя по утрам синяки под глазами аж до подбородка. Прошлым летом я думал, тебе стало лучше, наконец-то все наладилось. Но после зимы опять в тоску впадаешь, я же вижу.

Людивина поджала губы. Она не знала, что ответить, а лгать не хотелось – искренний и верный Сеньон этого не заслуживал.

– Бывают взлеты и падения, что поделать, – призналась она.

– То, что тогда случилось, сказалось на нас обоих, не забывай. Я сам выжил только потому, что целую ночь просидел в шкафу. Не геройская победа, согласись. Но я оставил все в прошлом.

– Ты все равно об этом часто думаешь, я тоже это вижу. В такие моменты у тебя бывает очень грустный взгляд.

– Это нормально. Прошлое – часть меня, но я на нем не зациклился, просто перешел на новый уровень. Привел себя в порядок. Живу дальше.

– У тебя же семья, поэтому нет выбора.

– Верно, это помогает. И тебе тоже неплохо бы обзавестись семьей, Лулу. Нарожай детей от хорошего парня. Тебе это пойдет на пользу, вот увидишь.

Людивина невесело рассмеялась:

– Хорошего парня нужно еще найти!

Сеньон распахнул руки в широком жесте:

– Только не говори, что с твоим личиком и задницей это так сложно! Хороших парней полно!

– В том-то и дело, Сеньон, выбор слишком большой. Глобализация открыла нам мир. И оказалось, что слишком большой выбор убивает возможность выбора.

– Да ладно, что ты несешь! Зачем далеко ходить? Познакомиться можно где угодно – у друзей, в интернете, на службе. Если бы ты хотела, уже устроила бы себе приключение.

– Проблема в том, что у меня этих приключений – завались. Хватит на сборник рассказов, но для целого романа не годится.

Сеньон обхватил ее за плечи и горячо прижал к себе. Рядом с этим здоровяком Людивина казалась совсем маленькой и хрупкой. Она болезненно поморщилась, когда он задел травмированную руку.

– Не кисни, Лулу, ты обязательно напишешь свой прекрасный любовный роман. Я даже уверен, что это будет эпическая сага! Просто нужно мыслить позитивно. Все неприятности – они только здесь, в твоей буйной головушке.

Людивина выдавила улыбку, чтобы порадовать друга, но на сердце было тяжело. Она не верила, что у нее может быть нормальная жизнь. Замужество, дети…

– Помнишь, я рассказывал о своем кузене? – не унимался Сеньон. Бедного родственника он пытался пристроить уже не в первый раз.

– О нет! Только не это!

– А что не так? Не нравится, что он черный? Знаешь, пора бы уже стать современной женщиной! Прекрасные блондинки отлично смотрятся рядом с чернокожими красавцами. Посмотри на нас с Летицией.

Людивина лишь досадливо покачала головой.

Они свернули из центральных рядов в узкие боковые проходы, крытые волнистыми панелями из мутного пластика, плохо пропускавшего солнечный свет. Некоторые магазины были открыты, товар выставили наружу и тем самым еще больше сузили проход. Продавали в основном старую мебель, старинные часы, ковры, серебряную посуду, потрескавшиеся картины, поношенную одежду и почтовые открытки, винтажные фотографии и декоративные тарелки. Столы и стулья громоздились у витрин, скатанные ковры подпирали стены, и над всем этим витал дух старины.

Покружив по лабиринту и пару раз свернув не туда, жандармы отыскали магазинчик, зажатый между антикваром и торговцем старинными куклами. Две деревянные тумбы заслоняли витрину, виднелись полки с покрытыми патиной предметами. В основном там были старые кольца, лупы, причудливые пресс-папье в форме когтистых лап, козлиных голов или пирамидок с инкрустированным глазом. Изрядную часть экспозиции занимали пожелтевшие книги и человеческие черепа, настолько реалистичные, что походили на настоящие. Логово Жабара оказалось открытым. Удача наконец-то улыбнулась им.

Людивина вошла через узкую дверцу и чуть не задохнулась от плотного дыма благовоний, которые курились повсюду. Тесную лавчонку освещали десятки толстых свечей. Со стен глядели африканские маски, под ними стояли сотни горшков и горшочков, набитых разными ингредиентами. Напротив входа притулился столик с хрустальными шарами, прядями волос и горстью грязных зубов. Ассортимент дополняли спиритические доски, колоды Таро и гримуары, наваленные под вешалкой с одеждой – главным образом черными и белыми плащами с капюшонами. В глубине проглядывал сам прилавок, по бокам которого стояли чучела. Все они были повернуты мордой ко входу.

Человек, читавший газету, поднялся с табуретки навстречу посетителям. Это был метис с необычно длинными дредами, рассеянным взглядом и сеточками глубоких морщин в уголках глаз. Одну щеку изуродовал давний ожог.

– Добро пожаловать к Жабару. Ищете что-то конкретное?

На верхних резцах у него были золотые коронки.

– Ищем книгу для записей. Из хорошей бумаги с водяным знаком в виде пентаграммы… – Людивина мгновенно уловила изменение в его лице. Взгляд сделался острее. Такие мелочи от нее не ускользали. – Похоже, вы понимаете, о чем я говорю.

– Кто вы такие?

Сеньон показал жандармское удостоверение:

– Парижский отдел расследований. Мы тут по делу об убийстве.

– Так что не пытайтесь юлить, Жабар, – подхватила Людивина. – Либо вы ответите на вопросы, либо закроете лавку и поедете с нами, а дальше будет очень неприятно.

– За что? Я ничего не сделал!

– Мы бы охотно поверили. Но на месте преступления найдена одна из ваших поделок.

Жабар нервно тряхнул головой:

– Так и знал, что из-за этой книжки будут проблемы. Слушайте, мне не нужны неприятности, я дорожу своей репутацией. Все, что я делаю, – законно, ясно?