Пионеры всегда помнят свои обычаи и законы

– Эй, Юр, Юр, – мальчишку кто-то легонько пихнул в плечо, перегнувшись с задних рядом. На сцене шло представление, самый разгар концерта – как раз когда ты уже успел заскучать, но еще не набрался наглости встать и пробраться к выходу. Юра обернулся.

– Чего?

– Мы хотим сегодня ночью пойти исследовать территорию. Не спрашиваю, с нами ли ты, – Марина поджала губы, то ли подчеркнув, что ее тоже не спрашивали, то ли по привычке, – просто держу в курсе, что встречаемся за корпусом где-то в половине одиннадцатого.

Юра приподнял бровь.

– Хочешь сказать, что вожатая у нас – дура?

– Тшшш! Хочу сказать, что если не пойти с Тарасовым, то к утру можно найти на месте лагеря руины. А если еще и Окс выпустить, то будут не руины, а воронки от обстрела.

Словно услышав ее, с верхнего ряда Саша нарочно мило и по-пионерски помахал другу. Оксана уткнулась лицом в ладони и захихикала, Ренат ткнул ее под ребра.

– Партия – наш рулевой, – хмыкнул Юра. – Половина одиннадцатого так половина одиннадцатого. И никаких «где-то».

Марина кивнула, словно записала домашку и включила ее в свои планы на вечер.

Им было по тринадцать-четырнадцать. А двадцатилетняя вожатая, конечно, не была ни великим стратегом, ни гениальным дипломатом. Зато ей нравился вожатый четвертого отряда «Звонких», песни под гитару и мешок сушек вперемешку с челночками, который пускали по кругу. Она провела свечку, уложила всех своих подопечных спать и проверила комнаты еще по одному разу – все, даже бешеные, вели себя прилежно. Предыдущий отряд был у вожатой совсем малышней, если затевали что-то, это было слышно за полчаса и за пятьдесят метров.

Все это вместе стало деталями ее большой ошибки. И большой удачи, если смотреть с другой стороны баррикад.

Они возникали из темноты один за другим, подобно серым густым теням. Тарасов был на месте первым – стоял, как непоколебимый страж, и молча рассматривал черное небо, смотрел туда, где едва угадывался горизонт – по оборвавшемуся ковру звезд. Ренат тоже недавно вылез из кустов, ругаясь злым шепотом, долго отдирал от себя какой-то мусор и отчаянно скреб ногу, то ли укушенную, то ли ободранную.

– Расчешешь – только хуже сделаешь! – Саша не выдержал и шикнул на него, тот пожал плечами и выпрямился. А сам предложил чесаться уже ребром подошвы кроссовки.

Марина вышла из-за корпуса, высокая и очень прямая, все в той же легкой кофточке и в красном галстуке, таком партизанском и чужом ночью. Кажется, ей было ни на грамм не страшно. А если бы и было, Марина ни за что не дала бы остальным это понять.

Перила балкона перемахнул Юрка, приземлился смазано, некрасиво – но беззвучно расхохотался, и остальные тоже сложились пополам от сдерживаемого смеха.

– Че ржете? – и новый взрыв хохота, старательно проглоченного и загнанного обратно в горло, чтобы не разбудить весь лагерь.

С балкона этажом выше хихикнули – Окс помахала друзьям рукой и скрылась за занавеской. Скоро она придет, если не попадется вожатой – а она-то не попадется.

И вот все в сборе.

Так же, как появились, бесшумно и по цепочке, тени пионеров нырнули в черноту живой изгороди и растворились в самом сердце лагеря. От них остался только шепот шагов, шелестящее хихиканье и звук, который издает Тарасов, если ткнуть его под ребра, а он старательно зажимает себе рот ладонями – то ли послышалось, то ли нет, то ли было, то ли нет.

И почему-то от этой ночной вылазки веяло неисправимым теплом, как бы ни морозил кожу соленый морской ветер.

Пятеро пионеров добрались до границ того мирка, который успели рассмотреть в первые дни: столовка, корпуса, костровое, дорожки между живыми изгородями из какого-то куста вроде мягкой туи, чуть подальше – амфитеатр и медпункт. Позади остались те тропки, которыми водили их вожатые.

Тарасов перелез через упавший заборчик и ступил на хрустящую иссохшую траву. Начинались нарушения правил.

– Ну что, идете? – он почему-то все еще шептал.

– А вдруг там змеи? – Юрка поморщился, хотя бесстрастно перелез заборчик следом за товарищем.

– Ну кто круче, ты или змея?

Впереди вырисовывался остов закрытого на ремонт корпуса «Люкс» и какое-то несуразное, медузообразное здание, смахивающее на беседку. Слышался голос моря, и огоньки обитаемой части лагеря только едва-едва просвечивались из-за деревьев.

Было такое время, такой год или несколько таких лет, что дальние углы небольших летних лагерей как-то сами собой обрастали такими остовами, как морское дно затонувшими кораблями. Их клянутся достать, подлатать и снова спустить на воду, но на самом деле, если трюмы не таят сокровища, то черта с два их про них кто-то вспомнит. Лагерь, который «не «Артек», конечно», сокровищ в дальних неудобных корпусах не таил, это уж точно.

А Окс кашлянула, чтобы ей тоже дали пролезть в самой низкой части заборчика:

– Мы так шумим, что разогнали всех змей в округе, и они сейчас рвут когти подальше от нас, – она задрала обгоревший точеный носик. – Мы – змеиный ночной кошмар.

Марина перелезла следом за ней, даже не опиравшись руками для равновесия. И, как бы между делом:

– А совы?

– А че тебе совы, съедят они тебя? Ты чай не мышь.

Ренат не выдержал и заржал, громко, в голос – рвано расхохотался и тут же зажал себе рот ладонями, сгибаясь пополам и утыкаясь прямо лбом в мертвую траву. Он выхватил взглядом из темноты бледные спинки спящих улиток, гроздьями на этой траве угнездившихся. За несколько вдохов и выдохов загнал смех туда, откуда он отчаянно рвался наружу.

– Простите, народ, это нервное, – отмахнулся он от шипения со всех сторон.

На него смотрели как на врага народа, но то, что на внезапный взрыв хохота не сбежались ни мужики в форме, ни армия негодующих вожатых, ни даже все окрестные змеи, весьма отрезвляло. Ребята замерли, прислушиваясь и уточняя, правда ли к ним не летит со всех ног ни одна из этих напастей.

«Из напастей только комары, – про себя проворчал Ренат, принимаясь скрести где-то под коленкой и тут же натыкаясь пальцами на кровавую каплю – бывшего комара, – да и те какие-то доходяги».

И к ним все еще никто не бежал. На самом деле, всем было попросту наплевать.

Они осознали это спустя еще восемь секунд напряженной тишины в ожидании, и… И свобода обрушилась им на буйные пионерские головы, словно ушат ледяной воды.

Сашка Тарасов, конечно, встрепенулся первым.

– Ну что, айда в заброшенный корпус?! Там наверняка не очень плотно все закрыто, но лестницы должны быть еще крепкие. Идемте!

– А что ты собрался там смотреть? Грязные стены? – Марина нахмурилась, прикусила губу. – Звучит ужасно скучно.

Остальные молчали – было, в общем-то, все равно, где нарушать правила. И потом, если будет скучно, всегда ведь можно уйти, да?

Это и озвучил пройдоха-Ренат.

– А еще, – подлила и Оксана масла в огонь, – там могут быть какие-нибудь бумаги или забытые вещи, или еще что-нибудь, интереснее! Здорово, что мы не знаем даже, но любопытно же посмотреть!

– Не то чтобы очень.

– Маринка, ты че?! Чур не обламывать все веселье! – в голосе девочки зазвучали угрожающие нотки – уж это она умела.

Тогда Юрка фыркнул, как-то даже примирительно, приобнял ее за плечи и мягко повернул прочь от подруги, лицом к недалекому морю.

– Разругаетесь и точно никому уже не будет весело. А? Саш, скажи, мы туда ненадолго, да? Когда кому-нибудь одному надоест, сразу выйдем и пойдем дальше.

Тарасов важно кивнул, и, пока никто не передумал, взял курс прямиком на корпус «Люкс» – и по пути успел утянуть за собой мигом подрастерявшую весь свой пыл Марину. Она шагала за ним все еще с недовольной миной, без особого восторга, но была вынуждена признать, что все же что-то любопытное в стенах корпуса может найтись. А лестницы… не прошло еще столько лет, чтобы они всерьез повредились и стали небезопасными.

Оксана и Юра над чем-то посмеивались за ее спиной, и девочка попыталась прислушаться, не звучит ли там ее имя. Но все, что она успела уловить – это «сходить с тропы» и «черная река». Не очень-то походило на обидные слова о друзьях…

– Даже не пытайся, – вынырнуло из темноты возле ее плеча.

– Ааа! Ренат, ты совсем дурак?!

Тот пожал плечами, не изменившись в лице. И спокойно продолжал:

– Даже не пытайся подслушивать за ними. Так ты можешь упустить куда больше интересного рядом с собой или… – многозначительная пауза, невинная улыбка.

– Или что? – нетерпеливо буркнула Марина.

– Или наступить в кошачье говно. Тарасов то его мастерки обходит, а ты не бдишь, подруга.

И мальчишка ловко поднырнул под рукой, нацелившейся отвесить ему подзатыльник, а потом легко отбежал вперед. Окс и Юра захрюкали над ней, Тарасов обернулся и подмигнул – и про тишину окончательно забыли, просто выбросив из головы что требования вожатой, что проклюнувшийся было инстинкт пионерского самосохранения и обязательности. На том заросшем пустыре было просто весело, да и все.

Так что они пробирались дальше и дальше, то вспомнив героев из недавно прочитанных историй, то дразня друг дружку совами и кошачьими тайниками – и никто из пятерки так и не услышал и не увидел, что за ними еще с четверть часа кралась какая-то тень. Потом, когда они уже высовывались из окон закрытого корпуса, и правда скучного, как сон-час, тень замерла, выждала минуту и утекла восвояси, растворившись в зарослях возле разбитой дорожки и оставшись незамеченной до самого конца.

Горнист играет три

Они проснулись наутро как ни в чем не бывало, и были, может быть, даже бодрее обычного. Общее приключение только объединило их. Вожатая не могла понять, как так быстро сплотились ребята, еще вчера шипевшие друг на друга по любому поводу и не упускавшие случая подцепить другого из-за пустяка. Скажи ей кто-нибудь, что самые непионерские действия, нарушения общественного порядка и непослушание привели к таким результатам, она рассмеялась бы и не поверила в виновность приключенцев.

Оксана даже спала на толстой книге, не боясь помять или уронить ее под кровать, в невытертую пыль. Вернее, боясь не впитать из этой истории все до капли больше, чем помять или уронить.

После обеда в окне их спальни на восьмерых девчонок появилась вихрастая голова Рената.

– Эй, Окс, ты идешь? – громкий шепот, хотя кто в тринадцать спит в тихий час?

Окс вскочила, даже не обувшись. Обувь схватила в одну руку, книгу – в другую, и вылетела на балкон, каким-то непостижимым образом зацепив с собой еще и Маринку. Та не возражала.

В тихий час лагерь странно преображается, из живого, неутихающего оплота пионерии превращаясь в какой-то законсервированный остров, словно пленочный кадр, сохраненный навечно. Раскаленный солнцем песок хранит отпечатки подошв. Площадки, костровые, скверики и бюсты пионеров затаиваются, замирают. Кое-кто плавится под палящем солнце, кое-кто нежится в благословенной тени. Под краниками на пути с пляжа высыхают натекшие за утро лужи, по балконным перилам – знамена полотенец и мокрых плавок. Где-то украдкой бренчит гитара.

Стоит тишина. Не та, звенящая, какая бывает ночью в гулком длинном коридоре, и не та, давящая, как на контрольной. Особая тишина дремлющего пионерского лагеря, тишина дракона, уснувшего на горе золота.

Хочется или ворваться к нему с безудержным ором, но от этого тебя берет дрожь. И ты крадешься по песку, стараясь слиться с ним, почувствовать его, впустить в себя все полуденное тепло.

На старом месте встретились пятеро пионеров и уже знакомой тропкой выбрались из тех мест, где еще действовала истончающаяся в каждой такой вылазкой власть вожатых.

Марина единственная надела панамку, и теперь на нее поглядывали с завистью.

– У меня есть кое-что на примете, – Саша начал заговорщически, но его голос звенел, выдавая мандраж, – кое-что, что нам точно подходит.

Юра пихнул его локтем:

– Сначала нужно рассказать сюжет!

– Давай сам тогда. Надо было сделать это когда-нибудь с утра.

– Вожатая бы пристала с расспросами, и от нее потом не отвяжешься, – Ренат поддержал Юру, но на самом деле он поддержал того, кто меньше орал и выдавал больше конструктива.

– Тшшшш! Юра рассказывает!

– Спасибо, Марин. Так вот, если кто помнит, эльфы отправлялись в свой заокраинный край, куда людям был путь заказан, а у них там был какой-то свой остров. Я вчера ночью прочитал, когда вернулся, – Юра поправил очки, и движение «зубрилы» смотрелось у него непонятно почему чем-то обычным. – Эльфы вроде как обладали особыми знаниями и были хранителями своих тайн, которые помнили с древних эпох. И вот мы тоже знаем больше, чем остальные, и у нас есть особые знания. Нам должен открыться эльфийский остров, если мы правильно будем его искать. У меня все.

Пионеры переглянулись. Тарасов ловил их взгляды жадно, голодно, высматривая проблески очарования или разочарования, и непонятно, что волновало его больше. Окс лукаво щурилась, просчитывая, видимо, варианты. К себе прислушивалась Марина, а Ренат просто ждал, чтобы посмотреть, что будет. Юра ерошил себе волосы, и с них сыпался мелкий белый песок, унесенный с пляжа.

– Я буду искать, – кивнула Оксана серьезно. – Звучит, как надо.

Окс глянула на подругу, и та следом за ней согласилась без видимого сожаления:

– И я буду. Хочу это лето запомнить.

– А по-моему, звучит абсурдно, – Ренат все же сделал свой ход и теперь изучающе рассматривал лица друзей в ожидании реакций. – Остров? Эльфов? Мы в пионерском лагере «Чайка», куда попали от завода или от школы при заводе. Серьезно?

– Серьезно, – Тарасов шагнул к нему, и взгляды карих и голубых глаз схлестнулись в суровом бою. Голубые смотрели сильно сверху вниз, карие обжигали так, словно Сашка смотрел на костер.

Ренат прикусил губу и поднял руки.

– Сдаюсь. Это звучит достойно, пойдем и поищем – только запасемся картой и изрядным количеством времени. Я люблю море.

Тарасов сделал шаг назад, возвращаясь на свое место в импровизированном кругу, и напряжение в воздухе схлынуло. Стало буквально легче дышать.

Они пошли к побережью, болтая об эльфах и о мечах вместо автоматов, и про то, что было бы легче там, между холмов и вольных белых городов, переходить речки вброд и по утрам седлать лошадей. И что это совсем не то же самое, что в походе, и не то же, что кататься на лошади в стареньком колхозе у дедушки. И даже не пионерский выезд со старшими. Это вообще что-то отдельное, особенное. Очень настоящее.

Потом, после ужина сидя вокруг костра и слушая, как настраивает гитару большой парень, которого привела вожатая, Марина наклонилась к Оксаниному уху и прошептала:

– Ты когда-нибудь чувствовала что-то подобное? Там, когда Саша так посмотрел на Рената, про остров. В воздухе как будто что-то произошло, что-то такое плотное, странное…

– Как нити натянулись, – одними губами произнесла девочка, – да?

– Точно, нити! Натянулись от каждого к каждому, сильно-сильно, и сильнее всего между мальчиками. Даже почти звенели. Я их едва не увидела, эти нити!.. Хорошо, что ничего не взорвалось.

– Хорошо, – протянула Оксана, глядя в огонь. – Очень хорошо.

Тогда они пробродили весь тихий час, и вернулись в комнаты за несколько минут до прихода вожатой. Та не была довольна абсолютно бодрыми, сгоревшими на солнце лицами своих боевых подопечных, но ничего не сказала. Кое-кто из девчонок все еще хихикал с появления Рената в окне и того, как сбежали за ним Окс и Маринка, но своих как-то не было принято выдавать: выдашь, а потом до конца смены задразнят крысой. Да вожатая и не спрашивала.

И большой парень, видимо, вожатый другого отряда, наконец настроил гитару.

– Что споем, ребята? – спросил он уже заранее мелодичным голосом, красивым и мягким, и некоторым отнюдь не почудился румянец на щеках их вожатой.

– Про Алые паруса! – попросил кто-то.

– «Валерку»!

– А как же про оркестр?

Парень растеряно улыбался, слушая нестройный хор голосов. Перебирал струны, и они блестели в свете костра, и оранжевые отсветы ласково гладили загорелые лица, смягчали черты и окружали светом и теплом. У костра не было видно разбитые коленки и шелушащиеся носы. Только серьезные лица ребят, по которым то и дело блуждали улыбки, и руки и ноги, некоторые в нитках или браслетах, на шеях – камешки с дырками и грозди ракушек. Все пахнут морем и солью, а теперь еще и костром.

– Давайте про любовь, – особенно громко сказал Тарасов, и парень улыбнулся на эти слова и взял пробный аккорд.

– Будет песня про любовь. Слушайте и подпевайте, если знаете слова. А если не знаете, не беда, быстро выучите.

Он заиграл перебором, нежно касаясь струн. В гитарные звуки вплетался треск поленьев в костре, во взгляды, обращенные на единый организм, составленные человеком и гитарой, врывались танцующие на фоне темного звездного неба искры.

Было хорошо, так, как бывает хорошо только в пионерском лагере у костра. Так хорошо, чтобы завтра в новый день без сожалений о старом; как когда мокрые соленые волосы лезут в лицо; чтобы босиком по горячим от солнца каменным плитам и брызгаться в полосе прибоя, а краем уха слышать «на замочите солью галстуки, вы пионеры, помните!». Было хорошо.

Окс тронула Сашу Тарасова за плечо на предпоследнем повторе припева. Подошла сзади, заговорила, наклонившись к нему поближе:

– Море манило эльфов, а за ним их ждал их Благословенный Край, – нараспев проговорила она, роняя неубранные волосы мальчишке на лицо. Волосы пахли солью.

– Подожди, дай песню дослушать, – дернул он головой. – Пока позови остальных.

– Они уже давно собрались.

Саша легонько дернул болтающуюся перед глазами прядь и снова уставился в огонь, над которым, он знал, были искры и звезды, и где-то было море, и песок, и светящиеся в темной воде существа. Пионерские песни и отрядные позывные тоже были, но подернутые дымкой, как будто они – сон, пришельцы из другого мира. Красные галстуки превращались в костры в плывущем расфокусированном взгляде. Красные-красные костры.

Песня закончилась, и мальчишка выскользнул из освещенного круга и отступил назад, бесшумно и крадучись, как большая кошка. Его ждали верные тени, готовые пуститься в путь.

За спинами начали наигрывать новую мелодию, ее затянули нестройным хором детских голосов.

– Я одолжила карту в кружке, – шагая к их тропинке, начала менторским тоном рассказывать Марина. В руках у нее был вкладыш из атласа. – Здесь есть береговой рельеф. Смотрите.

– Ниче ж не видно!

– А мне видно.

– Стой под фонарем и не суй пальцы в карту, тогда будет видно еще кому-нибудь!

Марина шикнула, и спорщики (не так уж и важно, кто это был) замолчали. Обратили наконец внимание на карту.

Недалеко от берега, плавно изгибающегося и изредка уступающего воде бухточки с пляжами, был остров. Крохотный, плохо прорисованный островок – скорее всего, выросший из скал, так нагроможденных, что не причалить ни моторной лодке, ни катеру. Вполне эльфийское место. Для умных.

Тарасов поднял голову, и у него в глазах плясали безумные бесенята.

– Пойдем на него посмотрим?

– Конечно, посмотрим, – согласился Юра осторожно, – но я же вижу, что ты что-то задумал.

– О, правда?..

Мальчик поправил очки и глянул на того со смесью любопытства и настороженности. И ничего не сказал.

Они вышли на берег – как оказалось, совсем не в том месте, где было нужно. Пререкались, брызгали друг в друга водой и хохотали, по колено намочив ноги и края одежды. Попало и на карту, но Ренат вылетел с ней на берег и срочно промакнул ее рубашкой. В кружке так и не узнали о приключениях их наглядных материалов.

Пока вертел ее так и эдак, мальчишка заметил, что…

– Я знаю, где остров! Смотрите, вот мыс – и напротив него, как бы в продолжение гряды, – Ренат повернулся к морю и в подтверждение своих слов увидел, что звезды у части горизонта заслонены скалами. – Там остров, просто сейчас его почти не видно.

Им понадобилось несколько минут, чтобы выйти из волн, отдышаться и пригладить одинаково мокрые волосы. В свете далеких огней лица блестели, как у краснокожих – но стоило отвернуться к лунной дорожке на черном море, они тут же обращались в дивно красивых эльфов. Это все наваждение ночного моря.

– Да это с горизонта ползет туча, – предложила Окс.

Ренат тряхнул головой и ткнул пальцем, силясь показать, поделиться своим взглядом, своим знанием:

– Ничего подобного! Вот, смотри внимательно! Видишь?

– Уверен, что там? – Юра протирал очки краем Оксаниного платья. – Тут куча разных мысов.

А Тарасов, все еще тяжело дышащий, один в один повторил его движение, показывая, что нужно надеть все-таки очки и увидеть все самому. Юра хмыкнул, но поступил по доброму совету.

– И правда, вполне себе тот мыс, – изрек он через всего полминуты осмотра влажной карты.

Кивнула и Марина:

– Все сходится. Оно.

Пионеры тут же посерьезнели, затихли, становясь на порядок взрослее и словно бы выше. Спины сами распрямлялись от мысли об острове, который будет принадлежать только им. О Заокраинном острове.

Саша вскинул голову и молча пошел к морю. Вошел по колено, по пояс и по середину груди. Вслед ему кричали, звали по имени и по фамилии (так даже чаще), окликали по-доброму и по-злому. Но он обернулся, только когда воды стало по плечи. Воодушевленный, как, наверное, самый первый пионер в Союзе, как знаменосец пионерского движения. С совершенно красивым взглядом.

– Доплывем минуты за три, – его голос дрогнул почти мольбой. – Доплывем же, а?

И Оксана прекратила голосить, выдернула из рук Рената карту и сунула ее под тяжелый камень.

– Чтобы ветром не унесло, – ее голос звучал точно так же, и в ее глазах бесенята подхватывали диковинный бешеный танец. – Фонарик есть?

Фонарик нашелся у Юры в шортах. Его положили здесь же, положили, приговаривая, как все это глупо, небезопасно, страшно и какая это подстава для вожатой. И что их не будут даже знать, где искать, случись что. А фонарик может погаснуть, и берега им тогда никогда не найти. И много чего еще говорили, пока снимали одежду, которая может помешать, разувались и отвязывали галстуки и придавливали их камнями.

Тарасов сделал первый гребок и обернулся к друзьям, скользя по воде на спине.

– Десятилетие страницы всех газетин (вдох) смерть начиняла – увечья, горе… – продекламировал он «Летающего пролетария» Маяковского звенящим голосом, который разлетался далеко над темной блестящей водой. – Но вздором покажутся бойни эти (еще вдох) в ужасе грядущих фантасмагорий!

Оксана тоже поплыла, легко, сильными плавными гребками, как рыба. Она хорошо плавала. Обернувшись, сказала с жаром:

– Вы же понимаете, после всего мы просто обязаны попробовать!

Юра кивнул, глядя ей в глаза. Он все прекрасно понимал. Хотел было сказать, что если кто решит не плыть, останется на берегу и проследит за фонарем, то они поймут, правда, поймут и не будут держать на него зла или как-то потом это припоминать. Но он не сказал, потому что понял, что никто теперь не отступится и не останется ждать, как другие расширяют их мир во имя прекрасного и вечного. Остаться ждать было бы самой жестокой пыткой – несмотря на всю очевидную безбашенность мероприятия. И в этом он оказался прав.

2006 год. Все то же дурацкое лето, Когда Ломались Аттракционы

Парень, который сидел за Юрием, потянулся и подогнул одну ногу под себя, чтобы было удобнее сидеть. Кажется, он вообще оставался равнодушным к шаткой безопасности их положения.

– Там пионерский лагерь, – зачем-то пробормотал он, – наверное, ужин уже прошел…

– О, не говори об ужине! Ни слова о еде, прошу, парень! – заголосили со всех сторон.

И тут же в голову полезли раздражающие мысли о горячей пицце и тянущемся сыре, помидорках, соусе барбекю – и самом барбекю, только с огня, да под пивко… Юрий вздохнул, отгоняя нахлынувший голод образами тещиных заготовок, кажется, оживших в своих банках и оттуда замышляющих мировые заговоры и захват галактики. Впрочем, если рискнуть…

Он понял, что действительно проголодался, и принялся рассматривать окрестности, чтобы хоть как-то отвлечься. Кусочек темного моря. Светящийся парк под ногами. Где-то там, далеко, дорога и вечная тусовка ушлых таксистов под семечки и незнакомые ему языки. Какой-то забор. От пионерского лагеря, что ли, про который паренек говорил? Точно, лагерь…

Мужчине то ли показалось, то ли в уголке его сознания что-то шевельнулось. Забор мерещился знакомым – но как много разглядишь с высоты аттракциона, в темноте, когда забор среди кустов и деревьев там вдалеке, черт знает где? Но взгляд все равно упорно блуждал по забору, и в голове всплыло невольно название лагеря. «Чайка».

– Слушай, пацан, – все равно ведь делать было особо нечего. – А не знаешь случайно, как называется санаторий?