Отставной штабс-ротмистр Хитрово-Квашнин, подремывая ветреным декабрьским днем под стук копыт в теплом возке, время от времени размыкал глаза и посматривал в оконце. Снаружи картина не менялась: сыпал и сыпал мелкий снег, верста за верстой тянулись ровные белые поля с вкраплениями березовых перелесков. Порой вдали показывался хутор с двумя-тремя постройками под унылыми ветлами, либо мелькала среди голых усадебных берез железная кровля господского дома. Быстрой тенью проносились встречные экипажи, совершали неторопливый обгон едущие позади.

Осталось в стороне сельцо Марьевка, принадлежавшее прежде скрипачу-любителю Александру Герасимовичу Рахманинову. Теперь им владела его вдова, Мария Аркадьевна, музыкально одаренная женщина, отменная пианистка, повторно вышедшая замуж за директора Петродарских минеральных вод. Проехали через Волчки, селение помещиков Жихаревых, Засецких и Измайловых, по левую сторону показались поля сельца Знаменка, Таракановка тож.

– До Шехмани рукой подать, – зевнул дворянин, меняя положение тела. – А там Крутое, Кочетовка, Малый Самовец. Даст Бог, к вечеру будем дома… Хотелось бы, завтра, 20 декабря, мой день рождения, приглашены гости, надо должным образом подготовиться… Погоди, как там кучер? – Он приотворил дверцу, напустив внутрь холода. – Эй, на козлах!.. Как себя чувствуешь, Митрофан?

– Так себе, барин, – послышался простуженный голос. – Варяг держится молодцом, а вот я… Но ничего, выдюжим!

– Будет хуже, обязательно дай знать!.. Не тяни до последнего, ясно?

Хозяин Харитоновки возвращался восвояси из губернской столицы после продажи в Палате гражданского суда куртинки леса и куска пашни губернскому секретарю Гарденину. После оформления купчей дворяне обмыли сделку в трактире «Берлин» итальянца Доминико Пивато, солдата наполеоновской армии, оставшегося в России после компании 1812 года. Выпив несколько бокалов шампанского и переговорив о том, о сем, они пригласили хозяина заведения присесть к ним за стол.

– Рад, что петродарские помещики оказали честь моему заведению! – сказал он с мягким акцентом. – Что еще прикажете? Постараемся удовлетворить любой ваш каприз!.. Петродар!.. Помню, как устраивал в вашей курортной галерее «буфет с приличными для благородного собрания напитками и кондитерскую продажу». Прелестный городок, масса воспоминаний… Как вам мой трактир? Какие-нибудь замечания?

– Нам все здесь нравится, – уверил его Хитрово-Квашнин. – Не беспокойся… А нравится ли в России итальянцу?

– О, да! Я привык к Тамбову, к здешним людям. У меня уже и имя русское, и отчество. Сказать, как я подписываюсь под документами? Демид Иванович Пивато!.. Cкоро, шутят, и душа будет русской… А занятие мое мне по душе, всегда при деле, верчусь как белка в колесе!.. Хм-м, знаете, как будет звучать эта русская поговорка по-итальянски?

– А ну-ка, – улыбнулся Гарденин.

– Джираре коме уна троттола – кручусь как волчок. Кстати, француз сказал бы: стреляю из четырех ружей, а испанец: печенки выплевываю!

– А как будет, например, когда рак на горе свистнет?

– Когда ослы полетят! Так сказал бы мой соотечественник, а француз: когда у кур появятся зубы.

Хитрово-Квашнин окинул взглядом приличную обстановку в трактире.

– Мы говорим: как сыр в масле катается, французы: как петух в мармеладе. А вы?

– У итальянцев то же самое, что и у русских.

Харитоновский барин распрощался с Гардениным во второй половине дня, ближе к вечеру. Ехать домой было уже поздно, и он заночевал с Митрофаном в гостинице обрусевшего итальянца. Утром, поблагодарив Пивато, нанес короткий визит поручику Оленину, старинному приятелю-сослуживцу, задолжавшему пятьсот рублей.

– Вот как! – обнял его у дверей хозяин. – Хитрово-Квашнин! Извини, что не смог до сих пор вернуть должок… Как тебя Бог милует, Евстигней?

– Живу твоими молитвами, Павел!

Отчитав гостя за ночлег в гостинице, Оленин препроводил его в кабинет, а потом в столовую, где друзья-товарищи за наливками да закусками вспомнили свою юность, боевое прошлое. Коснулись отступления к Москве, великого пожара, с воодушевлением перебрали события натиска к западным пределам государства, к реке Березине, у коей хваленый Бонапарт только благодаря счастливой случайности избежал казачьего плена. Поговорили о делах насущных, о волнениях из-за вспышки холеры, о хозяйстве в имениях и деятельности уездных предводителей. После доброго застолья петродарский помещик, получив долг, раскланялся с хлебосольным поручиком и, помолившись Богу, отправился в обратный путь.

Митрофан почувствовал себя плохо уже на выезде из Тамбова. «Барин, я, кажись, занемог», – сообщил он, когда проехали селение Стрельцы. «Да ты что?! – спохватился Хитрово-Квашнин.– С чего это вдруг?» «Не могу знать, слабость эта одолевает».

Болезнь, как выяснилось, явилась прямым следствием ухарства слуги, прогулявшегося на ветру по улицам города в расстегнутом зипуне и без шапки. Хитрово-Квашнин приказал остановиться, отчитал кучера и привел в пример того же Александра Рахманинова, который в студеную зимнюю пору двенадцатого года, понадеявшись на крепкое здоровье, скинул с себя шубу, заболел и в считанное время сгорел от горячки. Митрофан, сознавая свою вину, заверил барина, что будет крепиться и как-нибудь да осилит дорогу.

Погода хоть и была ветреной, но оставалась терпимой почти весь путь от окраин Тамбова до границы с Петродарским уездом. Затем стала меняться на глазах, и не в лучшую сторону. Небо еще больше нахмурилось, подалось к земле, протяжно засвистел ветер. За поворотом на Озерки сильная поземка и вовсе обернулась настоящей метелью.

– Этого еще не хватало! – процедил штабс-ротмистр, хмурясь на снег, проскальзывающий внутрь экипажа. Он снова приоткрыл дверцу. – Держишься, Митрофан?

– Стараюсь, ваша милость, – ответствовал верный слуга. – Не извольте беспокоиться.

С козел он чуть не свалился, когда проехали Большой Избердей. Хитрово-Квашнину ничего не оставалось, как поместить горячечного больного в возок и самому взять в руки вожжи. Варяг скосил глаза на нового возницу и, тряхнув головой, снова двинулся вперед.

– Эх, Митрофан, Митрофан, – сетовал Хитрово-Квашнин, напряженно всматриваясь с облучка на впереди лежащий путь. – Как это все не во время! Тебе не привыкать править лошадью в любую погоду, я ж не то…Мне бы летом лошадку погонять, при солнышке, а не в эту чертову метель!.. Как бы в кювет не съехать, да и на встречного не хотелось бы нарваться!

Действительно, управлять лошадью в вихрящейся пурге было крайне сложно. Ладно бы только холод, проникавший до костей, снег без конца слепил глаза, не позволяя хорошенько разглядеть тракт, который заметало все больше и больше. Настроение не становилось лучше от пронзительного ветра, завывавшего на все лады.

– Похоже, не судьба нынче добраться до дому, – буркнул недовольный возница, проехав с версту. – Оно и Митрофану требуется помощь… Хотя бы доехать до Нижней Абловки. Там и у Вельяминова можно остановиться, и у Карицкого, и у Чернова, да и другие помещики не откажут в ночевке.

Хитрово-Квашнину вспомнились эпизоды расследования убийств в указанном сельце, случившихся минувшим августом. Ему пришлось тогда здорово помозговать, приложить массу усилий, чтобы раскрыть мотивы свершившихся злодеяний.

– Заеду к театралу Карицкому. Заодно справлюсь, как у него обстоят дела с постановкой «Гамлета». Обещал прислать приглашение на премьеру, но до сих пор так и… Боже, завтра мой день рождения, званый ужин! А я тут плетусь посреди свирепой пурги с больным кучером в экипаже!..

Он вскинул кнут, но тут же его опустил, заставив Варяга убавить прыть… Лететь без оглядки в такую погоду крайне опасно: чуть съедешь с тракта и конец – непременно затеряешься в этом белом неистовом коловращении!.. Бр-р… Холодно-то как! Отчаянно мерзнет нос, руки леденеют даже в перчатках… Вот незадача!.. Ну, ничего, как-нибудь выпутаемся из всего этого безобразия, удача, надеюсь, будет на моей стороне. Домой, даст Бог, поспею к сроку. Ох, как было бы здорово!.. Столько дел впереди, столько забот…

Ему вспомнился разговор с поваром перед отправлением в Тамбов… Так, мы уже составили примерное меню званого ужина: слуги подадут на праздничный стол фаршированных поросят, гусей, уток, рябчиков, черную икру, всевозможные пирожки, разные вина из лавки купца Трофимова, шампанское, самодельные наливки, пунш. Есть чем угостить дорогих гостей, есть чем их попотчевать!.. Прежде всего, в гостиной будет организован небольшой фуршет c легкими закусками. Пусть гости поприветствуют друг друга, освоятся, пообщаются немного. Ну, а потом – в столовую! Блюда в ней выставят, конечно же, не на французский манер, не все вдруг, а постепенно, по мере их усвоения. Французскую подачу я нахожу неудобной, блюда при ней неизбежно стынут, русский человек же любит еду погорячее… Хм-м, завтра тебе, Евстигней свет Харитонович, стукнет сорок пять. Возраст, однако. Посыпать голову пеплом и распускать нюни ты, конечно, не станешь, но что ни говори, это значительная дата, большая часть жизни прожита. Некоторые знакомые уже в стране вечной охоты, как изъясняются делавары и прочие ирокезы…

– Черт!

Избегая столкновения с встречными санями, неожиданно вынырнувшими из снежного вихря, штабс-ротмистр чудом удержал возок от падения в глубокую обочину. От перенесенной встряски он какое-то время постоял на месте, отдуваясь и покачивая головой.

– Нет, это уже слишком! Пропадешь тут ни за грош!

Возобновил движение он уже с принятым решением. Где-то через полверсты иссиня-черный экипаж свернул с тракта влево и зашуршал полозьями по припорошенной полевой дороге. Путник заставил коня бежать рысцой к постоялому двору, который построил перед ханыковским хутором мещанин Афанасий Астреин. В летнюю пору при хорошей погоде двор хоть и не отчетливо, но просматривался с тракта, сейчас же его полностью скрывала стена из мельтешащего снега.

Можно было съехать в правую сторону, к Сальковским выселкам, но пережидать непогоду в приземистой избе какого-нибудь заспанного и полупьяного мужичка дворянину совсем не улыбалось. Однажды он попал на ночлег к такому горе-хозяину, деваться было некуда. В избе, которую подвыпивший крестьянин называл клетью, стоял тяжелый дух, по углам прятались тараканы, прямо у печи на соломе лежал теленок. Уложив постояльца на кровать, больше похожую на нары, мужик весь вечер прикладывался к бутыли с вином, а к ночи свалился на пол и уснул возле своей крапчатой скотинки. Теленок и разбудил благородного гостя рано поутру, лизнув его самые в губы своим теплым шершавым языком.

Астреина Хитрово-Квашнин знал еще с тех пор, когда по разным надобностям гонял на тройке по уезду в качестве капитана-исправника. Ему нравилось, что у мещанина в главной комнате избы постоялого двора всегда было прибрано и уютно, как и в крохотном мезонине, его личных апартаментах. Да и в отношении еды с ночлегом он не гнул цену, не обирал постояльцев почем зря. Супругу себе взял из обедневшей дворянской семьи Колесниковых. Та, в ответ на нежную привязанность мужа, подарила ему двух дочерей и сына. Ее Астреин берег, каждый год отправлял на петродарский курорт, баловал подарками. В подмогу для работ на постоялом дворе никогда не брал, всецело полагаясь на помощников из рядовых мещан.

Хитрово-Квашнин, понукая Варяга, ухмыльнулся в усы, вспомнив, как много лет назад повязал вора на постоялом дворе. Сумерки летнего денька застали его с заседателем уездного земского суда Зацепиным на пути из Кочетовки в Грязи. Что ж делать? До села далеко, гром гремит все ближе и ближе, страшно сверкают молнии, вот-вот обрушится ливень. Посоветовались и решили искать ночлега у Астреина. Приехали, постояльцев кот наплакал, всего два человека, один мещанин из Петродара, другой из Скопина. Как водится, переговорили с содержателем двора, выпили вина, перебросились с Зацепиным от нечего делать в карты и легли спать в одной из небольших комнаток. Сон у штабс-ротмистра чуткий, особенно в чужих местах, вне стен собственного дома. Его и пробудило какое-то легкое движение на дворе. С дороги кто нагрянул посреди ночи или это лошадь топчется под навесом? Дай, думает, проверю. Встает с деревянной кровати, берет с тумбочки пистолет и, опираясь на трость, выходит из комнатки. В избяные оконца светит луна, за большим столом ни души. Он осторожно приотворяет дверь, выходит в сени, потом на крыльцо и видит, как здоровенный бугай из скопинских мещан появляется из-под навеса с одной из их с заседателем лошадей и тихо ведет ее по направлению к воротам.

– А ну стой, подлец! – рявкнул Хитрово-Квашнин, взводя курок.

Мещанин вздрагивает и в два счета оказывается на лошади. Уйдет, думает дворянин. Сходит с крыльца, прицеливается и производит выстрел. Лошадь продолжила скачку, но уже без седока. Тот свалился на землю, заполучив пулю в бок. Хитрово-Квашнин с помощью Зацепина и Астреина связал ему руки, отволок в избу и утром доставил в город на съезжую. А на постоялом дворе в конце того лета появилась крытая тесом конюшня, закрывающаяся на замок.

Вспомнилась и осенняя охота на зайца из засидки. Она имела место в смешанной рощице, которую Астреин купил по сходной цене у местного помещика Бланка. В ту ночь, прячась в построенном им шалаше, они подкараулили и застрелили двух русаков, один здоровее другого. Своего зайца «дворник», как называли Астреина многие постояльцы, уложил из старинного ударно-кремневого ружья-двустволки, доставшегося ему по наследству от деда, тоже страстного охотника.

В предвкушении отдыха помещик то и дело взмахивал кнутом, погоняя коня, как вдруг осознал, что едет уже не по узкой дороге, а по полю. Он резко натянул вожжи… Боже, как я не заметил-то?! Так, только не терять голову, не пороть горячку. Кажется, дорога будет чуть правее, туда и поедем.

Варяг, склонив голову, послушно направился в указанном направлении. Через считанные сажени возок угодил правым полозом в какую-ту узкую впадинку. Он накренился, заскрипел и перевернулся. Возница успел соскочить с козел, а Митрофан мешком вывалился в снег.

– Черт побери! – рявкнул дворянин, рубанув рукой воздух. – Ну, не паскудство ли?!

Поставив возок на полозья и погрузив облепленного снегом больного на сиденье, он вывел коня на ровное место. Постоял немного, отдуваясь после нелегкой работы. Потом решительно ударил ладонями по бедрам и влез на козлы. Снова Варяг двинулся вперед, увязая в снежной каше чуть ли не по колено. В очередную яму он не попал только благодаря счастливой случайности.

– Не туда мы едем, коняга! – вздохнул заблудившийся путник, осматриваясь по сторонам. – Поворачивай назад!

Добравшись до того места, откуда начался неверный путь, он заставил животное двигаться в прямо противоположном направлении. Но и там не обнаружилось никакой дороги. Он натянул вожжи и сплюнул с досады.

– Да что б тебя!

Взмахнув кнутом, пустил Варяга по сугробам к едва заметному взгорку. Без цели и особых надежд, наобум, просто потому, что возвышенность слегка отличалась от безграничного ровного пейзажа. По ней-то, как оказалось, и вилась желанная полевая дорога! Он так обрадовался, так воспрянул духом, что громко запел:

Ах, зима, зима лихая,

Кто тебя так рано звал…

Ему, однако, довелось еще раз съехать c пути. Оказавшись опять в белом поле, заметенный с головы до ног снегом, он сник настолько, что, применив крепкое словцо, бросил вожжи себе под ноги. Выручило то, что в белой мгле в момент относительного затишья удалось разглядеть верхушку колодезного журавля. У измученного путника повысилось настроение, в голове завертелась наивная детская загадка:

Кто зимой метет и злится,

Дует, воет и кружится,

Стелет белую постель?

Это снежная…

Он схватил вожжи и погнал Варяга вперед. Тот, приметив жилье, заплясал в беге и заржал так, словно подъезжал к родной конюшне. В ворота постоялого двора стучать не пришлось, они были полуоткрыты. Сойдя с козел, повеселевший возница провел коня через створки и направился к сплошному тесовому навесу с округлыми столбами, где уже стояли четыре экипажа. В какой-то миг снежной завирухи ему показалось, что от них к деревянному домику скользнула тень человека. От неожиданности он даже приостановился.

– «Что это было?– мелькнуло в голове. – Поземка взметнулась?.. Ну, уж нет. Не настолько я притомился, чтобы путать людские фигуры со снежной пылью!.. Кто-то задумал провернуть свои делишки? Или уже провернул?.. Хм-м, кому-то явно не хотелось попасться мне на глаза».

Экипажами были три возка, синий, серый и коричневый, и черная бричка с закрытым деревянным кузовом. Поставив возок рядом с бричкой, барин помог кучеру выбраться наружу и запер дверцу на ключ.

– Крепись, дружище, – подбодрил он Митрофана. – Можешь опереться на меня. Смелей, не робеть! Еще немного, и мы в тепле!

Они прошли через полосу тусклого света, падавшего из окна, к низкому крыльцу, и поднялись по ступенькам. Хитрово-Квашнин громко постучался.

– Кого нанесло сюда в эту непогодь? – послышался изнутри чуть погодя тонкий мужской голос. – Мы думали, сюда уж больше никто не наедет. Это ж ужас как метет! Светопреставление!

– Путник с тракта, дворянин, – ответил штабс-ротмистр. – Отворяй да пошустрей! Со мной больной слуга.

Загремел засов, дубовая дверь распахнулась. В холодных продолговатых сенях стоял щуплый человек в накинутой на плечи шубейке. За ним темнела наружная дверь в сад, справа от него – обитая клеенкой дверь в избу. Ее-то он, дернув за ручку, и отворил.

– Входите, располагайтесь, – сказа он.

За длинным столом, заставленным самоваром, тарелками с остатками еды, пустыми бутылками из-под хереса и кружками с чаем, сидели шестеро постояльцев, в числе коих была красивая черноглазая женщина. Попивая горячий чай, они предавались игре в лото на деньги.

«Всего семеро, считая щуплого», – подумалось Хитрово-Квашнину.

Он бегло осмотрел игроков… Кто из них только что был снаружи? Тот, кто открыл мне дверь?.. Вроде бы, нет…И кому же потребовалось так шнырять по двору?.. Не разобрать. Сидит этот хитрец, как ни в чем не бывало, и поигрывает себе в лото. Попробуй, выведи его на чистую воду. Не станешь же с ходу вести следствие. Да он уж, поди, придумал, что сказать. Покажет, если и прижмешь, что бегал за чем-нибудь к своему экипажу. За поклажей какой, за нужной вещицей. Разве нельзя? Законы не позволяют?.. Еще поднимут на смех за излишнюю подозрительность. И все же, все же…

В чисто убранной комнате, оклеенной голубоватыми обоями, было тепло, аппетитно пахло свежим хлебом, яичницей на сале, квашеной капустой. И еще хорошим вином.

Светловолосый силач лет тридцати пяти с изогнутой трубкой во рту, одетый в двубортный плисовый жилет поверх рубахи-косовортки и державший мешочек с бочонками, толкнул локтем в бок соседа, того самого щуплого и вихрастого парня.

– Рано присел, Захар. Ишь, прыткий какой! Встань и помоги их благородию!

– Погодьте, погодьте, я сию минуту! – заверещал тот своим тонким голоском. – Что это с вашим человеком, вашбродь? Никак горячка?.. Да-а, видно, она и есть, из-за нее такая слабость.

Не видя ни Астреина, ни его помощника, Хитрово-Квашнин оставил трость у входа, прошел к огромной печи, возле которой дремала кошка, раздел Митрофана и с помощью худенького Захара уложил его за ширму на теплую лежанку. За ней располагались четыре двери, ведшие в изолированные комнаты.

– Спасибо, барин! – прошептал едва слышно слуга. – Вот ведь как вам приходится… А меня, дурака, коль выживу, на конюшню и витой плетью по бокам… Подвел, как есть подвел…

– Лежи, лежи, чего теперь об этом толковать. Сейчас чайку с малиной выпьешь, глядишь, и легче станет… Лоб-то у тебя, брат, горит, огненный!

Сняв фуражку и помолившись образам в святом углу, Хитрово-Квашнин окинул взглядом комнату и остановил его на старинной двустволке, висевшей на стене за спиной светловолосого бугая. Затем посмотрел на дверь в мезонин, запертую на замок.

– А где же дворник, люди добрые?.. Астреин, то есть?

Глава 2

Светловолосый игрок поднял на нового постояльца сметливые голубые глаза и стукнул себе в грудь.

– Я за него, на меня он оставил постоялый двор. Вот двустволку свою вручил, для внушения, будем говорить, и порядка. Я свояк ему, купец Придорогин из Козлова. Может, слыхали?..

– Cлыхать-то слыхал, да ведь вас много там, Придорогиных. Что ни купец или другой какой торгаш, то Придорогин.

– Это верно. Мы из тех, что пенькой, льном и сукнами промышляют…

– Значит, Колесниковы одну из дочерей за тебя отдали. Вот оно как… Что ж, за еду и сено поутру с тобой расплачиваться?

– Выходит, со мной.

– Хм-м…Ну, а что там с Астреиным? Надеюсь, все хорошо?

– C Афанасием Терентьичем все в порядке. С сыном его родным беда приключилась.

– Что такое?

– При смерти он, соборовали уже. У него лавка в Озерках, вот свояк, закрыв мезонин на ключ, перед вашим приездом туда и подался.

– Так у Саввы, вроде бы, в Петродаре лавка. В Красном ряду.

– У него их там целых две, сидельцы торгуют. Еще одну недавно в Озерках приобрел, вместе с избой для жилья. Покупателей хватает, с Дубовки едут, с Щегловки, Шехманки и Малой Шехманки, из других близких и дальних мест.

– Гонец сказал, что с избяной крыши-то и упал, – подхватил щуплый и востроглазый Захар, поглаживая нанковый однобортный жилет. – Животом да на острые колья забора. Тут уж, беспременно, заказывай требу, потому как кирдык! Вот также, лет десять тому, полез мой сосед в мокрую погоду на князек, ставить флюгер, то есть, птицеверт, да сорвался и полетел вниз. Прямо как Савва, только не на забор, а на зубцы валявшейся у стены дома бороны!

– Вот оно как, – нахмурился Хитрово-Квашнин. – Беда для Афанасия, единственный сын, наследник! – Вдруг в голове его что-то щелкнуло, мелькнула тень подозрения. – Говоришь, он отбыл перед моим приездом? Дорога здесь к тракту одна, мне он не встретился.

– В полях, случаем, не плутали? – спросил купец, почесывая бороду и оценивая положение на карточках других игроков. – Мы с Захаром разок свернули не туда. Осмотрелись, а пути-то нет! Истинно, не видал, как упал, погляжу – уж лежу! Насилу нашли, то есть, ее, дорогу-то. Вот как!

– Да, было дело. – Подозрение стало медленно сходить на нет. – Плутал, как и вы, будь оно не ладно!

– Ну, вот и разгад: коль судьба – встретишься, нет – разминешься…

Со стороны комнат для отдыха раздался приглушенный кашель. Хитрово-Квашнин поднял вопросительный взгляд на купца. Тот закивал светловолосой головой.

– Это другой мой помощник. Вьюноша, слег от этой… как ее?.. Инфле…

– Инфлюэнцы?

– Вот-вот, черт, и не выговоришь!.. Отцы наши ее «китайкой» называли. Поил разным чаем, пока он был в сознании. Теперь только мычит в бреду и покашливает. Болезнь заразная, вам туда, вашбродь, да, впрочем, и другим, лучше не соваться. Ко мне она, слава Богу, не пристает. Помню, не страдали от нее и отец с дедом. Весь город кашляет, люд в изнеможении, а им все нипочем… Комната ваша будет через одну от той, где лежит этот бедолага.

– А куда ж приказчик с кухаркой запропастились? – поинтересовался харитоновский помещик. – Мне б ужина какого, а человеку моему чайку с малиной или липовым цветом.

– Повариха с утра занемогла, на хутор к себе отправилась, а Епифан до снежной круговерти был послан в Избердей за сахаром… Мы тут потихоньку управляемся, деваться-то некуда… Захарка, живо сваргань их милости яичницу с салом. Не забудь присыпать сушеной зеленью, да смотри, не пережарь, что б желтки эдак растеклись немного! Так, вашбродь?

– Именно, так.

– Заодно приготовь чаю с малиной! Уяснил?.. Что сидишь как куст в горшке?!

– Ага! – Щуплый парень опять соскочил с лавки, бросился на кухню и загремел сковородкой.

– Как говорится, чем богаты, тем и рады… Пойду, гляну в щелку, как там Прошка с этой его инфлу… инфле… тьфу ты, прости Господи!..

Хитрово-Квашнин вздохнул и, повесив шинель с фуражкой на гвоздь, присел к столу. Его не оставляло чувство, что на постоялом дворе что-то не так. Но что именно, он не мог для себя уяснить, это от него ускользало.

Окинув взглядом висевшие на стенах лубочные картинки и намалеванные каким-то умельцем. портреты Астреина с супругой, он стал присматриваться к тем, с кем ему предстояло переждать налетевший на округу буран. В ходе возобновившейся с приходом купца игры пошли разговоры, постепенно выяснилось, что Захар у Придорогина состоял в подручных. Постоялец среднего роста и телосложения, застегнутый на все пуговицы укороченного черного сюртука, являлся отставным канцеляристом Дормидонтом Сухаревым. Рядом с ним сидела в кружевной мантилье поверх сиреневого французского платья его худощавая супруга. Еще одним путником был рыжебородый сутуловатый верзила в видавшем виды коричневом сюртуке с тяжелым взглядом исподлобья, пробурчавший, что он усманский мещанин Пафнутий Забазарнов. На краю стола сидели два черноволосых молодых человека, сказавшиеся родными братьями, мещанами из Борисоглебска. Все они ехали, кто, куда, но непогода заставила их искать пристанища на астреинском постоялом дворе.

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2