Опьянение нарастало, и уже на полпути к остановке Роману приходилось держаться изо всех сил, чтобы не отключиться прямо на тротуаре. К тому моменту, как кто-то взял его под руки и куда-то повел, он не осознавал, что происходит.

Роман медленно выныривал из небытия. В каждой клеточке его тела царило похмелье. Тошнило сильно, но без позывов к рвоте. В первые несколько секунд после пробуждения он был настолько дезориентирован, что не смог бы назвать и свое имя, но постепенно сознание начало включаться, и он с удивлением понял, что находится в незнакомой комнате, и что на нем надета чужая пижама.

Комната была, как комната. Белый потолок. На стенах обои в цветочек. На окне достаточно прозрачные шторы, чтобы в комнате, несмотря на них, было светло. Кроме разложенного дивана у окна, на котором и спал Роман, там был шифоньер, комод и тумбочка возле кровати. На полу лежал ковер, за границами которого виднелся пол: крашенное в абрикосовый цвет ДВП.

Роман как сюда попал, так как последним его воспоминанием была дверь в «Лабиринт». «Увидел на миг ослепительный свет», – вспомнились слова песни.

Попытка сесть, поставив ноги на пол, принесла приступ головной боли и головокружения. Дождавшись, когда комната перестала крутиться перед глазами, Роман встал, но, сделав несколько неловких шагов, упал, ударившись плечом о шкаф. Через несколько секунд в комнату вошел мужчина средних лет. Это был высокий, спортивно сложенный человек с красивым, породистым лицом, одетый в спортивные брюки и футболку. Его густые черные волосы были коротко острижены.

– Ты как, живой? – участливо спросил он, увидев Романа, лежащим посреди комнаты.

– Не знаю, – ответил Роман, которому было стыдно за это падение.

– Помочь встать?

– Не знаю, – повторил Роман, чувствуя себя идиотом.

– Тогда, может, помочь тебе вернуться в постель?

– Мне бы в туалет, – признался Роман, превозмогая стеснительность.

– Тогда пойдем. Я помогу.

– Я лучше так, – ответил Роман, становясь на четвереньки.

– А что, тоже выход, – оценил незнакомец, который, судя по всему, был хозяином квартиры. К счастью для Романа он не засмеялся, а то тот бы от стыда провалился сквозь землю.

– Иди сюда, – пригласил незнакомец на кухню, когда Роман выбрался из туалета.

– Выпей, – сказал он, поставив на стол перед Романом чашку с мутно-коричневой жидкостью, когда тот забрался на табурет.

– Что это?

– Крепкий чай с молоком и сахаром. То, что тебе нужно.

Пить хотелось страшно, но Роман испугался, что не добежит до сортира, пригуби он это пойло.

– Пей. Такой чай не то, что с удовольствием станешь пить на трезвую голову. Но после перепоя каждый глоток воспринимается, как капля дождя, упавшая на иссушенную почву пустыни.

Это сравнение придало Роману смелости, и он осторожно пригубил чай, который действительно показался напитком богов. К тому моменту, как он допил чай, в голове прояснилось. Не то, чтобы он полностью пришел в себя, но мозги уже начали работать, а тело обрело прямохождение.

– Ну как, ожил? – спросил хозяин квартиры.

– Вроде того.

– Еще будешь?

– Может, позже.

– В таком случае пришло время серьезно поговорить.

– Я не помню, как я и что… – поспешил заверить Роман.

– Об этом тоже, но я начну о другом, – перебил его хозяин квартиры. – Мое имя Игнат Валерьевич. Кто ты, я знаю, так как о тебе рассказывала Рада.

– Так вы?.. – обрадовался Роман, решив, что перед ним ее отец.

– Ее друг и коллега в одном важном деле, профанация которого превратила его для непосвященных в посмешище, – вновь перебил он Романа. – Я говорю о религии.

– Вы сектант? – насторожился Роман, который наслушался о сектантах немало ужасных вещей.

– Ответ на этот вопрос зависит от того, что понимать под словом «секта». Что ты скажешь, если я скажу, что Советский Союз является огромной тоталитарной сектой. Причем именно религиозной?

– Даже не знаю, – растерялся Роман.

– А ты сам подумай: Непогрешимым авторитетом для членов этой секты является святая троица: Маркс, Энгельс и Ленин. Причем Ленин канонизирован чуть ли не, как бог. Руководящим всеми сторонами жизни сектантов сводом законов является святое писание в виде сочинений Ленина и классиков марксизма. При этом сочинения Ленина играют роль Нового Завета, более правильного и непогрешимого, чем Завет Ветхий, состоящий из трудов Маркса. От лица непогрешимых авторитетов, руководствуясь непогрешимым Писанием, основной массой сектантов руководит организация, состоящая из номинально наиболее достойных и наиболее верующих в непогрешимость канонизированный сектой догмат, а именно КПСС, которая, в свою очередь, официально является непогрешимым и непререкаемым авторитетом для всех участников секты. Глава партии является наместником и непогрешимым представителем этих авторитетов на Земле, как тот же папа римский в католическом мире.

После этого он, не дав опомниться Роману, резко сменил тему:

– Так вот, все религии можно разделить на 3 группы. Первая и самая распространенная религия – это религия рабов. Она наиболее незатейливая и инфантильная. Ее задача – штамповать покорных воле жрецов рабов. Кстати, глупости являются неотъемлемой необходимой частью как религии для рабов, так и службы в армии, так как глупости – это первый шаг на пути к мерзостям, которые и солдаты и рабы должны быть готовы творить по приказу господина, так как приучение к глупостям заставляет нас не замечать нелепость нашего поведения, ведь, обучаясь постоянно делать глупости, мы обучаемся их с легкостью оправдывать, и они уже перестают нам казаться глупостями, превращаясь в традиции, святыни, дань чему-то там и так далее. Поэтому, когда перед нами встает выбор: сделать гадость или лишиться всего, мы легко ее делаем и даже гордимся этим, находя для нее оправдание, так как именно это мы умеем делать лучше всего.

Второй тип религии – это религия господ. Раньше это были особые культы, к которым допускались лишь представители правящих сословий. Потом их сменили тайные общества. Для этой религии характерны иерархичность и стремление к абсолютному контролю и порядку.

Эти две религии прекрасно дополняют друг друга, но есть еще третья религия: религия свободных одиночек. Она не организована. Исповедующие ее люди объединяются лишь в относительно небольшие группы, когда им по пути. Главная их задача – трансформация собственного сознания. Эта задача требует полной самоотдачи, но игра стоит свеч, так как в случае успеха преображенное сознание приобретает способность вмещать в себя всю вселенную, и даже больше, чем вселенную.

Во все времена сторонники этой религии подвергались гонениям как со стороны господ, так и со стороны рабов. Дело в том, что по иронии судьбы институт рабства кажется рабам священным даже больше, чем их господам. Поэтому раб никогда не мечтает о свободе. Рабу нужен свой раб. Свобода ему ненавистна, так как она обесценивает все то, ради чего он живет и чем гордится.

Это как в сказке про Данко, которую Горький переделал в угоду большевикам. Изначально, когда Данко вырвал свое сердце, и оно осветило ночь, люди увидели все свое уродство, грязь, бескрайнее болото, из которого, казалось, не было выхода. Увидев это, возненавидели они Данко и забили его до смерти, заставив сердце погаснуть. И лишь когда наступила тьма, они вновь почувствовали себя спокойно.

Точно также ненавидят они каждого просветленного человека, так как рядом с ним они видят свое уродство и убожество, поэтому никому не позволено открыто привносить свет в этот мир.

Ненависть к третьей религии со стороны господ тоже понятна: принадлежащие к ней люди бросают вызов столь любимой господами пирамиде власти, и их стремлению любой ценой оказаться как можно ближе к вершине. На фоне просветления их деятельность выглядит мелкой и глупой, а этого они не могут позволить ни под каким видом.

Не удивительно, что представители третьей религии на протяжении тысячелетий держат свою деятельность в тайне.

Мы относимся к третьей религии, но мы хотим сделать для нее то, чего еще никто не делал раньше: мы пытаемся подойти к ней с позиции современной науки, сделав процесс обретения просветления настолько простым и доступным, насколько это возможно. Думаю, теперь ты понимаешь, насколько нам важно сохранить в тайне факт нашего существования?

– Тогда почему вы мне это рассказываете? – насторожился Роман, интуитивно чувствуя, что его хотят втянуть во что-то нехорошее.

– Видишь ли, Роман… Ты хороший, способный, умный парень. Ты мне нравишься. Ты заставляешь себя уважать. При других обстоятельствах я многое отдал бы за возможность видеть тебя среди нас. Но ты засветился. Сначала тебя вычислили какие-то радикалы, а потом на тебя обратил внимание КГБ, резонно решив, что раз тебя пытались убить, значит, ты достаточно для этого серьезен. Они оказались правы, и ты легко вычислил Раду. Ты фактически ее сдал, благо, никто не обратил на твои слова должного внимания.

– Я не знал. А так бы я ни за что бы ее не предал! – слишком уж горячо сказал Роман и, смутившись, покраснел.

– Не стоит переоценивать свои силы. Эти люди умеют читать таких, как ты, и пока ты о нас знаешь, мы все находимся в опасности. И согласись, наше дело слишком важно, чтобы позволить себе рисковать.

– Вы что, хотите меня… – прошептал побелевший от страха Роман.

– Ну что ты. Если бы мы хотели тебя убить, мы бы устроили тебе несчастный случай еще вчера, когда ты был достаточно пьян, чтобы твоя смерть от падения с лестницы в подъезде дома не вызвала подозрения. Я лишь закрою для тебя дверь в мир высших состояний. Ты забудешь все, что знал про меня, потеряешь способность узнавать людей силы, перестанешь быть интересным для своих хозяев. Ты будешь жить обычной жизнью обычного человека, о которой мечтал всю свою жизнь. Так что тебе нечего бояться.

– Вы не обманываете?

– А смысл? Мы бы могли все сделать вчера, и ты бы сейчас проснулся после обработки на каком-нибудь пустыре. Но я пригласил тебя сюда и рассказываю все это из чувства уважения, так как я хочу, чтобы ты понял, что у меня нет другого выбора. Потому что иначе, когда ты выдашь Раду, а рано или поздно ты это сделаешь, ее будут сначала пытать, и только потом убьют.

– Хорошо. Что надо делать? – спросил Роман, для которого сама мысль о том, чтобы причинить Раде боль была невыносима.

– Ничего особенного. Просто посидишь с закрытыми глазами в кресле. Как во время гипноза. Пойдем в зал.

Квартира Игната Валерьевича оказалась хрущевской трешкой с двумя изолированными спальнями и одной проходной комнатой или залом. Большую часть зала занимал угловой диван, рядом с которым стояло кресло. На стене за диваном и на полу были ковры. Напротив дивана стояла стенка. Большая часть шкафов в ней была забита книгами. На небольшом столике у стола стоял телевизор, на нем – двухкассетный «Шарп».

– Присаживайся, – пригласил Игнат Валерьевич, указав рукой на кресло. – Теперь закрой глаза и просто слушай, что я буду говорить, – продолжил он, когда Роман сел.

Сначала Роман почувствовал приятное расслабление. Затем он начал проваливаться в глубокий туман, из которого со временем сгустились опутавшие его сознание похожие на корни растений щупальца. По спине побежали электрические мурашки. Такие же, как в «Туманности Андромеды» Ивана Ефремова.

«Неужели он знал?» – подумал Роман, и в следующую секунду эта мысль растворилась в тумане, который начал пожирать его сознание, отнимая одно воспоминание за другим.

Потом появились какие-то голоса. Один был голосом Рады. Другой – мужским и до боли знакомым.

Потом его куда-то вели, затем везли…

Проснулся он дома. В своей постели. Самочувствие было нормальным, только немного болела голова.

Кто-то настойчиво звонил в дверь.

– Сейчас! – крикнул Роман, вскочил с кровати и побежал открывать.

– Ты? – удивился он, увидев за дверью Раду.

На ней было легкое короткое платье, джинсовая куртка и туфли на высоком каблуке.

– Я могу войти? – спросила она.

– Но разве я не должен был тебя забыть? – спросил он, впуская ее в квартиру.

– Это долгая история, которую лучше рассказывать за чаем, если ты меня им угостишь.

– Да, конечно, проходи на кухню.

– Можно не разуваться? А то туфли потом хрен застегнешь.

– Конечно можно, проходи.

– Ты не хочешь одеться? – спросила она, видя, что он идет следом на кухню, как был, в одних семейных трусах, в которых заметно топорщился его член.

– Да, конечно, – смутился Роман, который только после ее слов вспомнил о своем внешнем виде.

– Не знаю, повезло тебе или нет, но тобой заинтересовался хранитель, который и заставил Игната остановиться.

– Так они не вымысел? – удивился Роман, считавший хранителей частью эзотерического фольклора.

– И да, и нет, учитывая, сколько про них повыдумывали эзотерики, начиная с Блавацкой и Рерихов. На самом деле они не правят миром и не являются учителями. Они лишь следят за тем, чтобы кое-какие вещи случались своим чередом, и горе тем, кто встает у них на пути. Так что Игнату пришлось тебя отпустить, но он не остался в накладе, так как выторговал за тебя защиту хранителя, и теперь ему сам черт не страшен. Правда, кроме тебя ему пришлось лишиться и меня, так как я, по словам хранителя, связана с тобой, поэтому ты и назвал меня своей алой женщиной.

– Ты так и не объяснила, что это значит.

– Для этого я и пришла, так как хранитель приказал рассказать тебе все.

– Если хочешь, можешь этого не делать.

– Никогда не спорь с хранителем, иначе можешь стать таким, как Колесник.

– Так это он его так?

– Не знаю, но хранитель способен и не на такое. Так что нравится тебе это или нет, но мне придется тебе все рассказать, а тебе выслушать.

Они познакомились в пятый день ее рождения. Отмечать было решено в субботу. В тот же день, поздравив ее с праздником и подарив подарки, родители сказали, что вечером к ней в гости придет очень важный человек, и что она должна будет при нем вести себя очень хорошо. Они повторили ей это несколько раз, заставив ее заранее невзлюбить особого гостя. Да и как можно любить того, кто нагнал страх даже на папу и маму? Ее родители были не последними людьми в городе. Папа был начальником в исполкоме, а мама занимала высокий пост в облздравотделе, и Рада привыкла к лестно-подобострастному отношению окружающих.

К приходу гостя накрыли в зале стол, сервировав его любимой маминой посудой, а перед самым его приходом родители оделись, как на парад. Папа надел свой праздничный темно-синий австрийский костюм в полоску, французский галстук и немецкие черные туфли, а мама – пошитое у модной портнихи небесно-голубое платье и под цвет ему туфли на высоких каблуках. Раду тоже заставили надеть похожее на свадебное, жутко неудобное бежевое платье и новые белые туфельки.

Несмотря на дождь, открывшая гостю дверь мама категорически запретила ему разуваться, хоть у них, как и у большинства ростовчан, было принято снимать обувь у входа, а перед коврами снимать и тапочки.

Гость оказался высоким, красивым 35 летним мужчиной. Одет он был тоже в костюм, но без галстука. В подарок он принес большущую, ростом с Раду куклу, похожую на настоящую девочку, прямо, как в фильме «Три толстяка».

Сели за стол. Открыли шампанское. Раде тоже налили немного в бокал. Выпили за ее здоровье, и за то, что она уже совсем большая и красивая. После этого начали есть.

Игнат Валерьевич, так звали гостя, оказался совсем не важным, а добрым и смешным. Он много шутил, но не выпячивал себя за столом. Когда Рада наелась, ей разрешили уйти в свою комнату поиграть с новой куклой – у них была трехкомнатная квартира, и у Рады была своя комната.

Через какое-то время в дверь постучали.

– Можно войти? – послышался голос Игната Валерьевича.

– Входите, – ответила она и села на диван.

Он сел не рядом, а на пол у ее ног.

– Мне пора домой, – сказал он, – но перед уходом я хочу рассказать тебе сказку, если позволишь.

Почувствовав себя от такого обращения маленькой принцессой, Рада засмущалась.

– Рассказать я тебе хочу сказку о молодом драконе и музыке. Драконы – очень древние существа. Они появились очень давно, миллиарды лет назад, возможно даже раньше, чем сама вселенная.

– А разве так бывает? – удивилась Рада.

– В сказках бывает всякое.

Живут драконы очень долго, и чтобы им не стало тесно во вселенной, они решили сохранять свое количество постоянным, поэтому, когда погибает один из них, они выбирают родителей будущего ребенка, который вскоре появляется на свет и через пару-тройку тысяч лет становится взрослым.

В первые миллиарды лет своего существования драконы были очень любознательными существами, но со временем, когда они узнали практически все, что только можно узнать, их интерес к познанию угас. С тех пор они лишь хранили полученные когда-то давно знания, а время старались проводить в веселье.

Несмотря на величайший ум, чувства их были беднее, чем у нас. Сильных страстей у них не было, любви тоже. Поэтому искусства, как таковое их не интересовало. А вот игры они уважали, поэтому, когда на Земле появились люди, драконы начали с ними играть, как с забавными игрушками. При этом драконы презирали людей не столько за мимолетность их жизни, сколько за ту глупость, с которой они растрачивают отведенное им время. Поэтому многие игры драконов были настоящим кошмаром для людей. Не удивительно, что люди не любили и боялись драконов. Особенно их пугала способность тех сначала являться в человеческом обличии, а потом мгновенно становиться крылатыми гигантами, стирающими с лица земли целые города, если им было что-то не по нраву.

Был среди драконов один совсем еще юный, не более трех тысяч лет отроду. Собраться считали его не то, чтобы совсем дураком… скорее странным типом. Знаниями он не интересовался – что толку хранить то, чем никогда не воспользуешься, – а обычные драконьи удовольствия нагоняли на него скуку. Тосковала его душа по чему-то такому, что словами не выразишь. Только в уединении переставал он тяготиться своей необычностью, и вскоре ушел от собратьев в лес, где затихала его тоска.

Гуляя однажды по лесу, он вышел к поляне, на которой сидел человек и играл на бамбуковой дудочке простую и в то же время проникающую в самую глубину души музыку. От этой музыки с новой силой проснулась тоска дракона. С новой силой начало рваться на свободу нечто из его бездонной холодной души, но благодаря музыке появилось в томлении и тоске что-то необычайно приятное. Заслушался дракон, и сам не заметил, как сначала исчезло время, потом лес, потом и сам он растворился в музыке. Долго еще играл человек на своей дудочке, а когда закончил, пригласил жестом дракона подойти.

– Садись поближе. Сегодня ты мой гость, – сказал он.

– Как ты узнал, что я здесь? – удивился дракон, умевший при желании быть невидимым для людских глаз.

– Мне поведала о тебе музыка.

– Ты что, смеешься надо мной? – разозлился дракон. – Музыка – это шум для дураков. Она потакает вашим желаниям и страстишкам. Она там, где много людей, готовых расстаться со своими деньгами, желая посмотреть, как кривляются их собратья, ряженые в дурацкие одежды.

– Моя музыка другая. Она только для меня и леса. Иногда она льется из моей флейты, иногда флейта молчит, и тогда мы играем тишину. Эта музыка живет помимо моей воли, и когда она появляется, я исчезаю.

– Откуда твоя музыка меня знает?

– Она была в лесу и была в твоем сердце, а лес хорошо тебя знает. Поэтому он много поведал ей о тебе, а она рассказал все мне.

– Да? И что же она обо мне рассказала?

– Ты между небом и землей.

– Это как?

– Земля – это все человеческое. Это власть, деньги, страсти, нищета, болезни и много-много способов убивать. Земля – это зависть, жадность и множество других страстей, подобно червям разъедающих душу. Но это еще и красота, любовь, дружба. Любовь подобна молнии, и, попав однажды в сердце, она способна перевернуть весь мир. Небо принадлежит вам, драконам. Драконы – это вечность, бессмертие, знания, мудрость, сила и бескорыстие, но это еще и бездушие. Многие люди, продавшись вам, мечтали обрести власть, но вместо этого обретали смерть, многие шли к вам за мудростью, но получали лишь зло.

Есть среди нас отшельники, подобные мне. Мы ушли от страстей человеческих, пытаясь познать мудрость. Мы бежали с земли, но не еще доросли до неба. Сегодня ты открыл мне глаза. Холодная мудрость тоже бедна! Играя, я слушал твое сердце. В тебе есть то, что заставляет тебя бежать от таких, как ты. Ты бежал с неба, но так и не обрел землю, а это значит, что нет тебе места ни на небе, ни на земле, как и мне, как и другим ищущим нечто такое, о чем знает лишь душа, и куда она рвется. К счастью, для таких, как мы, существует путь, который проходит между землей и небом, и рано или поздно музыка покажет мне его.

– Научи меня музыке, – попросил дракон.

– Я могу познакомить тебя только с флейтой, а придет ли к тебе музыка… Это ведомо только ей. К тому же в процессе обучения тебе придется делать все, что я скажу. Готов ли дракон подчиниться человеку?

– Я готов к этому.

Дракон оказался прекрасным учеником. Буквально за какой-то год он научился виртуозно играть на флейте.

– Теперь, когда ты достаточно хорошо познакомился с инструментом, пришло время для главного испытания. Забудь все, чему я тебя учил. Просто сядь и слушай свое сердце.

– Учитель, ты же знаешь, какое у драконов сердце! – попытался возразить дракон.

– Музыке на это наплевать, поэтому и ты не думай об этом. Просто сиди и слушай. Когда в нем родится музыка, сыграй ее, не привнося ничего в то, что родится в твоем сердце.

– А если там ничего не родится?

– Играй тишину. Тишина – это тоже музыка.

Драконы – существа терпеливые. Наш дракон сел на землю, прислонившись спиной к дереву. Он решил не сходить с этого места, пока не родится музыка, или пока он не умрет. Дни сменялись ночами, пришла зима, затем вновь стало тепло, а он сидел и ждал, все глубже погружаясь в свое сердце, туда, где рождалась его странная тоска. И вот однажды, прекрасным весенним днем уже перед самым закатом его сердце проснулось. Сначала это была одна робкая трель. Затем другая. И вдруг хлынуло. Тоска превратилась в удивительной красоты мелодию.

– В следующий раз я расскажу продолжение сказки, а теперь мне пора идти, – сказал Игнат Валерьевич.

– А когда ты еще придешь? – спросила Рада, которой понравилась эта во многом непонятная сказка.

– Когда придет время. До свиданья.

Перед тем, как уйти, он поцеловал ей руку, как настоящей даме.

После ухода Игната Валерьевича к Раде примчалась радостно взволнованная мама.

– Я хочу тебе что-то сказать, – сообщила она, – но ты должна держать это в секрете и никому-никому не рассказывать.

– Никому-никому?

– Никому-никому.

– Даже Наташе?

Наташа была ее лучшей подругой.

– Особенно Наташе и другим друзьям.

– А если я захочу рассказать кому-нибудь секрет?

– А ты представь, например, что твой секрет, как ты с папой разбила вазу, и когда захочешь рассказать кому-нибудь что-нибудь тайное, расскажи об этом. Договорились?

– Договорились.

– Игнат Валерьевич подтвердил, что ты особенная девочка.

– И что это значит?

– Узнаешь, когда придет время.

После этого любимой игрой родителей стала игра в шпионы, во время которой Раду учили, как нужно себя вести, будучи шпионкой в тылу врага, чтобы тебя не вычислили. Помог в этом деле и мамин совет. В результате она прослыла среди подруг легкомысленной девочкой, легко выбалтывающей свои тайны. Выбалтывала она, правда, только ерундовые секреты, благодаря чему никто не подозревал, что у нее есть настоящая тайна, смысл которой она и сама не понимала.

В чем заключалась ее особенность, Рада узнала, когда у нее началась первая менструация после ее совершеннолетия.

– Сегодня важный день, знаменующий твое превращение из девочки в девушку. Игнат Валерьевич нас ждет сегодня вечером, чтобы отпраздновать это событие, – сообщила мать.

– А он тут причем? – недовольно спросила Рада, которой не понравилось, что в ее интимную жизнь посвящен посторонний.

– Сегодня он откроет тебе, в чем состоит твое предназначение.

И вновь родители прожужжали ей все уши о том, что она не должна их подвести.

Как и в прошлую встречу, они вырядились, как на парад. Мать надела сшитое специально для этого дня платье и новые, купленные под него туфли. Отец облачился в свой лучший серый английский костюм, к которому прилагались новая белоснежная сорочка, черный галстук и черные парадные туфли. Раду заставили надеть бардовое платье и на высоком каблуке парадные югославские туфли.

Игнат Валерьевич жил один в трехкомнатной квартире, обставленной не бедно, но и без лишнего нагромождения вещей, которое у советских обывателей считалось признаком богатства. Гостей он встретил в черных вельветовых брюках и темно-серой водолазке. На ногах у него были удобные черные мокасины.

<1 2 3 4 5 6 >

На страницу:

Перейти

3 из 6