Полная версия
Оковы разума
Свенцицкий, хмурясь:
– Ну… нет, хотя…
Новак, оживленно наклоняясь вперед:
– Но возьмем пример из более близких к нам времен. То, что именуется Neu-Hochdeutsche Schriftsprache, попросту не существовало до лютеровского перевода Библии, меж тем на современном немецком говорят миллионы людей. Или возьмем нюноршк, его Ивар Олсен создал из нескольких крестьянских диалектов, и язык широко распространился по Норвегии… И как можно забыть об иврите?
Свенцицкий машет рукой:
– Но это же совсем другое дело! Создание литературного языка на базе обычного! Вовсе не пустые бредни лунатиков вроде епископа Уилкинса с его философским наречием или сумасшедшего утописта Заменгофа!
Новак, качая головой:
– Лунатиков? Очень хорошо, что вы упомянули Уилкинса, поскольку дали мне шанс вспомнить его великого современника Исаака Ньютона, что создал небольшую рукопись «О всеобщем языке»… Предмета этого коснулся Лейбниц в «Искусстве комбинаторики», Бернард Шоу был автором проекта вспомогательного языка… Интересно, все они тоже шарлатаны?
Свенцицкий, морщась:
– Пфуй… Вы бы еще доктора Ди вспомнили с его енохианским или Хильдергарду Бингенскую с языком ангелов… А вон Хелен Смит и вовсе разговаривала на марсианском. Все серьезные лингвисты отвергают возможность…
Новак:
– Кто вы такой, чтобы говорить за всех?
Свенцицкий, багровея и пуча глаза:
– Ах ты! Мальчишка! Как ты смеешь?
Ведущий примиряюще улыбается:
– Тихо, господа! Спокойно!
Свенцицкий, грозя оппоненту кулаком:
– Да он еще из пеленок не вылез, когда я в науку пришел! Мальчишка! Хам!
Новак, с легкой издевкой в голосе:
– Не нервничайте так, доктор. Помните, на вас смотрят миллионы людей.
Ведущий:
– Ха-ха. Я тоже на это надеюсь… Так, профессор, Ник, и чем же вы занимаетесь? Пытаетесь изобрести язык, что и в самом деле станет международным? Заменит обычные?
Новак:
– Да, такой замысел у нас есть, и я с помощью ряда молодых ученых его реализую… Как основу мы используем семантический универсальный метаязык Анны Вежбицкой, иными словами, базовый набор понятий, что есть в любом наречии, живом или мертвом, вне зависимости от его формы. Ну а еще, само собой, отслеживаем новинки интерлингвистики, ведь сейчас каждый год создается не один десяток новых языков.
Свенцицкий, гневно:
– Идиотами!
Новак:
– Да, несомненно, все мы знаем, кто у нас единственный умник в этой студии. Кроме того, не стоит думать о том, что все вымышленные языки – это вспомогательные международные вроде бейсик-инглиша, словио или оксиденталя… Есть языки фантастические, предназначенные для украшения выдуманных миров, есть языки-симуляторы, что позволяют лучше понять, изучить некоторые лингвистические модели… Знает ли мой оппонент хоть один язык без глаголов?
Свенцицкий, высокомерно задирая подбородок:
– Таких не существует! Не несите чуши!
Новак, сочувственно:
– Вполне себе существует, и не один, и все благодаря писателям-фантастам. Сильвия Сотомайор придумала для своих эльфов келен, где глаголы заменяются особыми частицами, а Джек Вэнс и вовсе предложил инкорпорирующую систему из одних существительных…
Ведущий, торопливо стреляя глазами в сторону:
– Прошу прощения, но не стоит углубляться в дебри, нас смотрят простые люди…
Новак:
– Конечно, само собой. Есть симуляторы не лингвистические, а социальные, вроде феминистского языка лаадан, есть языки, придуманные исключительно для удовольствия. Есть максимально упрощенная токипона со словарем в пару сотен слов, есть линкос, изобретенный для общения с инопланетянами, или ROILA, спроектированный для взаимодействия с роботами… И благодаря каждому мы узнаем что-то новое о языках вообще, помогаем двигать лингвистику вперед…
Свенцицкий, ударяя кулаком по подлокотнику:
– Вперед? Да вы с ума сошли! Назад, в век суеверий и мистики!
Новак, не обращая на оппонента внимания:
– Вымышленный язык может за неделю эволюционировать так, как естественный – за века, мы можем задать любые параметры его изменения, лексические, фонетические, грамматические… Ни один ученый не проживет достаточно, чтобы увидеть, как радикально меняется китайский или кечуа, но создать и разглядеть «под микроскопом» модель – нет проблем! Но только мой оппонент утверждает, что все это шарлатанство. Честно говоря, мне его жаль. Это как если бы физик отказался от компьютерных расчетов. Просто оттого, что их не было во времена Эйнштейна и Нильса Бора.
Ведущий, задумчиво:
– А на что будет похож ваш… эээ… плановый язык? На наш с вами, на латинский? Или на что-то экзотическое?
Новак:
– Просто выдумать новый язык с некими характеристиками – в этом нет проблемы. Намного труднее создать то, на чем заговорит, и без принуждения, с охотой, большое число людей… Но мы в «Логосе» ставим перед собой и более амбициозные цели.
Свенцицкий, пыхтя от возмущения:
– Безумцы!
Ведущий, бросив в его сторону раздраженный взгляд:
– И какие же?
Новак:
– Всякому лингвисту известна теория лингвистической относительности… Упрощенно ее можно озвучить так – язык, на котором я думаю, определяет то, как я думаю, и даже то, как я воспринимаю и понимаю мир.
Свенцицкий:
– Гипотеза Сепира-Уорфа никем не доказана!
Новак:
– Но и не опровергнута! Слишком мало мы пока знаем о связи языка и мышления…
Свенцицкий:
– Знаем достаточно. Язык – это и есть сознание, вне языка мысль невозможна.
Новак:
– Боюсь, что зрители, имеющие маленьких детей, с вами не согласятся, доктор. Так же, как и обладатели собак и кошек. Или младенцы, по-вашему, не разумны? Поскольку не владеют речью?
Свенцицкий:
– Но я не это имел в виду!
Новак, с улыбкой:
– Да? Неужели? Ладно, вернемся к лингвистической относительности… Слышал ли почтенный доктор об эксперименте Кея-Кемптона, с помощью которого наши коллеги доказали, что различия в нелингвистических процессах познания коррелируют с различиями в языковой области и зависят от этих отличий? Тот эксперимент, где использовались разные системы наименования цветов в английском и тарахумара?
Свенцицкий, брезгливо морщась:
– Примеры из примитивных языков ничего не доказывают!
Новак, с преувеличенным изумлением на лице:
– Из примитивных? Может быть, вы еще заявите и о народах с примитивным мышлением? Вот уж не ожидал от вас таких речей в духе колонизаторов девятнадцатого века, коллега!
Ведущий, глядя на Свенцицкого с осуждением:
– Да уж, честно говоря, странные вещи вы говорите, доктор…
Новак:
– Или знаком ли мой оппонент со свежим исследованием коллег из университета Сан-Диего, в котором оценивалось восприятие времени носителями английского и китайского?
Ведущий:
– Ник, вернемся к вашему языку и амбициозным задачам. Времени у нас немного.
Новак:
– Да, конечно. Язык определяет мышление, его характеристики и содержание. Бессмысленно спорить с тем, что мышление типичного носителя любого из распространенных ныне языков отягчено злобой, ненавистью, завистью, жадностью, прочим мусором… Нам бы хотелось создать лингвистический комплекс, использование которого сделает представителей вида хомо сапиенс немного добрее, терпимее, лучше.
Свенцицкий, брызгая слюной:
– Бред! Чепуха! Фантастика низкого пошиба!
Ведущий, глядя куда-то за кадр:
– Отключите доктору микрофон, пожалуйста. А вам, Ник, огромное спасибо. Пожелаю вам успеха на вашем трудном пути… Лично я хотел бы дожить до того дня, когда люди заговорят на вашем языке, начнут на нем думать… А вы, наши зрители? Желаете высказаться – пишите нам по адресу…
Изображение студии исчезает, начинаются титры.
Глава 2
В среду последний семинар у Марты закончился в пять, затем она еще заскочила на кафедру, и когда вышла из университета, на улице начало темнеть, с тусклого неба сеялся мелкий дождь.
Филипп ждал ее прямо напротив дверей, опершись задом на капот своего красного «Феррари».
– Привет, крошка, – сказал он. – Я совершенно промок, тебя ожидая. Представляешь?
– Нет, – отрезала Марта, хмурясь. – Мог и не ждать. Я тебя не просила.
– Все очень просто. Не мог. Ты же знаешь, как я к тебе отношусь?
О да, она знала – как к еще одной жертве, которую надо затащить в постель, а потом выбросить, как использованный презерватив. Много слышала о «подвигах» молодого аспиранта, когда еще сама была студенткой и он не обращал на нее внимания.
Все изменилось полгода назад, когда стало ясно, что Марта останется на кафедре.
Цветы, приглашения, звонки, прочие знаки внимания – все это девушку раздражало, и только. Мало того, что она не верила в то, что Филипп испытывает какие-то чувства, так он и выглядел совсем не как мужчина ее мечты: излишне самовлюбленный, наглый, вовсе не добрый.
Ну и еще ее сердце было занято.
– Ну да… – протянула Марта. – Зачем ждал?
– Надо поговорить, – он вдруг стал очень серьезен. – Забирайся в машину.
– Нет. Я не хочу.
Светлые глаза Филиппа полыхнули гневом, ноздри раздулись, но тут же он вновь заулыбался.
– Хорошо. Тогда пойдем, я угощу тебя кофе.
– Где? – Марта хмыкнула.
Если в день появления Чужаков кафе и рестораны открыли двери, как обычно, то вчера к вечеру двери украсились табличками «Закрыто», поскольку запасы в кладовках быстро подошли к концу.
В немногочисленных заведениях, что еще работали, цены взлетели до небес.
– Так, знаю одно место, – Филипп улыбнулся зазывно. – Тут совсем неподалеку.
Да, выпить горячего кофе было бы очень хорошо…
– Нет, – Марта решительно тряхнула головой. – Пойдем в вестибюль, там хоть сухо.
Он заворчал, но поплелся за ней к дверям корпуса.
– Ну, что? – спросила девушка, когда они остановились внутри, рядом с огромной доской объявлений.
– У меня есть друг, он радиолюбитель, – сказал Филипп, почесывая подбородок. – Ему не нужен Интернет или телевизор, чтобы знать о происходящем по всему миру, поскольку он общается с такими же придурками в десятках стран… Так вот, если верить ему, то бледные уроды с тремя глазами отхватили изрядный кусок Европы от Румынии до Баварии и от Кракова до Будапешта, хотя там они в сам город почему-то не вошли. Продолжают наступать на запад и северо-восток, но не на юг.
– И к чему ты это мне рассказываешь?
– А к тому, что пока есть шанс удрать отсюда! – Филипп заговорил горячо, но при этом понизил голос до шепота. – Мне удалось с утра заправить машину до отказа! Выберемся из города, рванем по шоссе, наплевав на знаки и на полицию, которой все равно больше нет, и к утру мы в Будапеште! Там, где только люди, где нет оккупации! Поехали со мной! Что ждет тебя тут? Голод и рабство? А там свобода! Обычная жизнь!
– Но почему я? – спросила Марта. – Я знаю с полдюжины девиц, что с радостью отправятся с тобой куда угодно, даже на северный полюс, и все они красивы, все умны…
– Дура! – он почти рычал, сжимая кулаки. – Да плевал я на этих мерзких шлюх! Мне нужна только ты! Что тебя здесь держит? Ты же живешь в общаге, родичей нет. Бабушка, что тебя воспитала, два года как мертва, ведь так?
Марту затрясло от гнева – подонок осмелился наводить о ней справки?
– Не твое дело! – отрезала она.
– Понятно, что нет… Но пойми, я на все готов ради тебя, ради того, чтобы ты оказалась в безопасности!
– А мне кажется, ты просто трус, – сказала Марта, внезапно успокаиваясь.
– Что? – судя по вытянувшейся морде, Филипп не поверил своим ушам.
– Просто трус, – повторила девушка. – Хочешь удрать от опасности.
Она улыбнулась, насмешливо склонила голову к плечу.
– А ведь пыжился, выставляя себя таким храбрецом, настоящим мачо. Ага-ага. Только запахло жареным, как тут же смазал пятки салом.
Филиппа затрясло от ярости.
– Ты… Почему? – выдавил он. – Хотя знаю, точно… Ты же смотришь на него как овца! На нашего всеми любимого профессора, заведующего кафедрой, тихого и безупречного!
– На кого хочу – на того и смотрю! – огрызнулась Марта.
– Да-да-да, – Филипп ядовито усмехнулся. – Любительница старых пердунов! Неужели ты думаешь, что он обратит на тебя внимание? Ты хоть помнишь, что он женат?
– А вот и обратит! – она поняла, что кричит, воровато глянула в ту сторону, где за стеклом будки сидит вахтер; вроде бы не смотрит в их сторону, читает газету, и слава богу. – И вообще, как ты можешь о нем так говорить? Он же и твой учитель тоже!
– Учитель-мучитель, – пробормотал он, на миг отводя глаза в сторону. – Был… Только сейчас другие времена наступили… Слушай, еще раз хорошо подумай. Поехали. Если не убраться отсюда сейчас, то другого шанса не будет!
– Трус! И подлец!
– Возможно, – голос Филиппа звучал устало и ожесточенно. – А ты просто дура. Увидишь, ты не раз еще пожалеешь, что отказалась…
– Тебе-то что? Давай, проваливай в свой Будапешт! – Марта фыркнула, гордо задрала подбородок и, нарочито громко цокая каблучками, зашагала к дверям.
* * *Утром четверга Ник не смог попасть в университет.
Еще вчера сообразил, что с бензином дела скоро пойдут не лучше, чем с продуктами, и поэтому автомобиль не стал трогать, оставил его рядом с домом – вдруг придется срочно удирать из города и топливо будет даже не на вес золота, а много ценнее?
Метро, к счастью, пока работало, хотя поезда ходили реже, чем обычно.
Из подземки выбрался на «Старом городе», вышел на набережную, и тут стало ясно, что дорога перекрыта.
Проезжую часть перегораживала громадная бронированная машина на колесах. Тротуар занимала группа солдат в комбинезонах и шлемах, вращал антеннами на округлой «башке» робот-переводчик.
Ник на миг замедлил шаг, но затем решительно направился в сторону Чужаков. Остановился, едва один из них шевельнул автоматом, поднял перед собой ладони и сказал, медленно и тщательно выговаривая слова:
– Добрый день. Мне нужно туда. Там находится место, где я работаю.
Робот застрекотал, и из его динамиков понеслись кашляющие звуки.
Второй раз в жизни Ник внимал языку Чужаков, и снова он напряг слух, пытаясь уловить хоть что-то знакомое… Понятно уже, что это не люди, и их голосовой диапазон может быть несколько иным, включать ультразвук или инфразвук, и остается лишь надеяться, что это не так…
Из собственного опыта лингвиста знал, что в незнакомом языке поначалу важнее всего определить границы между словами, понять, где сшиваются те самые блоки звуков, из которых строится речь.
Каждый язык обладает своей мелодикой, особым набором фонем…
Звуки, издаваемые роботом, сами по себе выглядели обычными, гласные и согласные в более-менее равной пропорции… Но их поток лился без пауз, не давая возможности понять, где проходят рубежи фраз!
Ближайший Чужак выслушал переводчика, и ответил одним коротким словом.
О том, что оно означает, Ник догадался до того, как услышал «PROHOD ZAPRESCHIAT!».
– Почему? – он ткнул пальцем в ту сторону, где за поворотом набережной прятался университет. – Я там работаю, мне нужно туда попасть…
В этот раз ему ответили без слов, одним красноречивым движением ствола.
– Божья мать! – выругался Ник, отворачиваясь.
Можно попробовать зайти от Нового моста, вполне вероятно, что дорога там не перекрыта.
– Профессор! – окликнули его, и Ник оглянулся.
Ему махал широкоплечий, крепкий молодой человек с копной русых волос.
Влад ранее учился, а теперь преподавал на кафедре общей лингвистики, и познакомился Ник с ним год назад, когда тот пришел в «Логос» и заявил, что хочет участвовать в его работе…
Ученым он оказался упорным и вдумчивым, с оригинальными идеями по каждому поводу, и Ник иногда жалел, что этот парень не попал ему в руки еще студентом.
– Вы куда, в университет? – спросил Влад, когда они пожали друг другу руки.
– Да, а эти идолы с автоматами не пускают…
– С другой стороны та же история, я пробовал, – сообщил молодой человек. – Остался еще один путь, закоулками от Широкой улицы мимо Еврейского кладбища, где даже местный черт ногу сломит, не то что эти… – и он вызывающе глянул в сторону Чужаков.
– Знаешь, так веди, – сказал Ник, и не выдержал, обернулся в ту сторону, где стояли гиганты в черном. – Интересно, откуда эти существа взялись? Правда из космоса? Тогда где их звездолеты?
– А мне все равно, кто они такие и откуда прибыли, – отозвался Влад раздраженно. – Знаю, что они враги и что их нужно перебить всех до единого, чтобы наша страна вновь стала свободной!
На Широкой улице им навстречу попался робот-транслятор, громогласно вещавший что-то насчет того, что Чужакам нужны рабочие, и в разговоре пришлось сделать короткую паузу.
– Не скажи, – проговорил Ник, когда они оставили набережную за спиной и углубились в лабиринт узких, кривых улочек, не изменившихся с тех пор, когда здесь в Средние века располагалось гетто. – Чтобы победить недруга, желательно понять его как можно лучше. Интересно, насколько различаются наши концептуальные системы? Возможно ли вообще понимание между нами и ними?
– Вы хотите сказать – перевод с их языка на наш и наоборот?
– То, что перевод возможен, нам доказывает та жестяная банка на гусеницах… Ого!
Услышав приближающийся свист, они метнулись к ближайшей стене, вжались в дверь под козырьком подъезда. Летучий аппарат Чужаков медленно прошел над ними, вращаясь, точно огромная юла, над кладбищем замер, начал опускаться.
– Неужели засекли? – пробормотал Влад. – Эх, жалко, оружия у меня нет…
Так уж вышло, что в его родословном древе имелось нескольких аристократических родов, включая чуть ли не Ягеллонов. Но поскольку привычки хвастаться русоволосый крепыш не имел, узнал об этом Ник случайно, со стороны.
Но его воинственным духом предки-рыцари могли гордиться.
А еще Влад брал призы на соревнованиях по стрельбе и даже одно время входил в олимпийскую сборную.
– Ты думаешь, ее можно сбить нашим оружием? – спросил Ник.
– Почему нет? Зенитная ракета, и все дела, только рожки да ножки останутся…
Летающая тарелка тем временем прекратила спуск и с оглушающим свистом умчалась прочь.
– Но разве перевод не подразумевает понимания? – поинтересовался Влад, когда они зашагали дальше.
– Понимание – чисто внутренний процесс, и чтобы он имел место, достаточно общей когнитивной способности и совпадений в концептуальном опыте носителей двух языков… Запросто можно понять, что тебе сказали, не имея возможности точно перевести это. Но не факт, что у нас есть хоть что-то общее с Чужаками, и это касается и восприятия, и познания, вообще всего… Поэтому истинное понимание может оказаться недостижимо, возможность же перевода, пусть чисто механического, нам наглядно продемонстрировали только что. Но ты не будешь утверждать, что тот робот понимает наш язык?
– Это все занятно, – Влад поднял руку, останавливая Ника, и выглянул из-за угла. – Чисто… Только боюсь, профессор, время построения гипотез осталось в прошлом.
Они пробежали мимо ограды, над которой виднелись украшенные звездой Давида надгробья. Обогнули крошечную синагогу, вросшую в землю так, что войти в нее можно было, только пригнувшись.
И оказались ровнехонько позади Католического корпуса, среднего из трех.
Когда-то в Карловом университете числилось три теологических факультета, по одному на каждую из крупнейших религиозных общин города, и для них возвели по отдельному зданию, чтобы богословам разных воззрений не приходилось толкаться локтями.
Другие два корпуса именовались Евангелическим и Гуситским.
– Здесь никто проход не охраняет, – сказал Ник. – Осталось только дверь найти…
Они дошли, прорвались, несмотря на запреты Чужаков, и скоро он войдет к себе в кабинет!
– Стойте, – Влад нахмурился, ухватил профессора за рукав. – Что-то происходит…
Из-за Гуситского корпуса и вправду доносилось монотонное громыхание, словно там работала строительная баба. Земля вздрагивала, и время от времени в основной звук вплеталось пронзительное жужжание, какое мог издавать зубоврачебный бур толщиной со ствол дерева.
Терзающий душу скрежет заставил Ника вздрогнуть.
Над крышей Гуситского корпуса вознеслось нечто округлое, металлическое, напоминающее шляпку гриба, всю в наростах и штырях, и громадная остроконечная нога переступила через здание. Вонзилась в землю, с легкостью пробив асфальт, уйдя в него на добрый метр, а то и глубже.
– Назад! – рявкнул Влад и потянул Ника за плечо.
Но тот замер на месте, точно примороженный, и уставился вверх, туда, где на фоне серых туч разворачивала себя колоссальная машина: округлое тело, все в наростах, три конечности такой длины, что можно перешагнуть через пятиэтажный дом, и нечто вроде выпирающего из брюха жала.
Аппарат присел, а жало пошло вниз, удлиняясь, вращаясь с нарастающей скоростью.
– Что это? – прошептал Ник, ощущая себя в кинозале с эффектом присутствия.
Нет, не может такого быть, не может…
– Уходим! – вновь закричал Влад прямиком в ухо профессору, и рванул его за рукав с такой силой, что буквально сдернул с места.
Они побежали назад, в ту сторону, откуда пришли, но Ник не выдержал, оглянулся. Как выяснилось, исключительно для того, чтобы увидеть, как исполинское сверло с рычанием вонзается в крышу его родного университета.
По стенам здания пошли трещины, вылетело одно стекло, другое, выпал фрагмент кладки, посыпались кирпичи.
– Нет! – закричал Ник. – Как они посмели?! Там же!..
Второй громадный аппарат вознесся над Католическим корпусом, неуклюже качнулся, растопыривая конечности.
И когда стало ясно, что от его кабинета, от помещения кафедры, Богумиловой аудитории и всего прочего скоро останутся лишь руины и груды мусора, Ник не выдержал и заплакал.
Вся его жизнь рушилась сейчас, те двадцать лет, что он провел в этих стенах…
Слезы и запыленные очки мешали видеть, еще что-то случилось с мозгом, тот словно отключился, так что он не понимал, куда они направляются, лишь осознавал, что Влад тащит старшего коллегу на буксире, что где-то за спиной грохочет, ревет, скрежещет, земля вздрагивает и по воздуху летят камни.
Придя в себя, Ник обнаружил, что сидит на тротуаре Широкой улицы, прислонившись спиной к фонарю.
– Вы как, в порядке? – спросил Влад, заглядывая коллеге в лицо.
– Нет. – Одно слово, как показалось, в этот момент весило больше дюжины предложений. – Они же… Мне не показалось?.. Эти… Чужаки разрушили университет?
– Разрушают. Кроме того, это всего лишь здания. Люди уцелели, и это главное.
Ник закрыл лицо руками, накатила волна стыда.
Надо же, рыдал точно малый ребенок, и это на глазах младшего соратника по «Логосу»!
– TREBOVAT RABOTNIKI! – голос робота-транслятора, обычно громкий, едва прорывался через гул светопреставления, что творилось сейчас на набережной. – ISPOLNIAT…
Возникло желание броситься на громогласную тварь, голыми руками оторвать ей динамики! Отомстить за то, что трехглазые сотворили с университетом, пережившим и Тридцатилетнюю войну, и две мировых, и несколько революций.
Но Ник помнил, что случилось с теми людьми около вокзала.
Да, транслятор они уничтожили, но прожили после этого очень недолго.
– TREBOVAT RABOTNIKI! – повторяла гусеничная машина, подползая ближе. – ISPOLNIAT ZADACHU – POLUCHIAT EDU! ZAVTRA VOSHOD SVETILA – SBOR VYSOKOIE KLADBIZHSCHE! PRIHODIT MNOGO!
– Штрейкбрехеров приглашают, – пробормотал Влад злобно. – Только куда?
– К Высокой церкви, туда, где могилы королей, – ответил Ник, думая о том, что сам может стать одним из этих «штрейкбрехеров».
* * *На следующий день он встал еще до рассвета, и свет включать не стал, чтобы не разбудить Анну.
Ей и так тревог предостаточно, пусть хотя бы выспится.
Выскользнул в сырой, холодный туман и поспешил к остановке трамваев, что вот-вот начнут ходить. Нужно оказаться у Высокой церкви пораньше, чтобы уж точно попасть в число работников.
Метро закрылось вчера, но трамваи, к счастью, бегали как обычно.
Когда Ник приехал к древнему кладбищу, притулившемуся на откосе над Дунаем, народу там было не так много, как он ожидал, менее сотни. Он присоединился к раздраженной, сонной толпе, стараясь не привлекать внимания, и принялся ждать, поеживаясь на резком ветру.
– Видал те штуки, что они по городу натыкали? – спросил расположившийся рядом мужик, лысый, в сине-оранжевом комбинезоне, какие носят работники коммунальных служб. – Я пока сюда ехал, пять штук насчитал! Ну чисто монстры на ногах железных! Интересно, что это такое?
– Не знаю, – ответил Ник, поправляя очки.
– Вышки буровые вроде нефтяных, – вступил в беседу стоявший перед лысым старик в черном пальто. – Я инженер, я знаю, я их в свое время столько перевидал, ужас.
– Да только нефть-то у нас откудова? – лысый задумчиво почесал макушку.
