В полночных звёздах правды нет. Избранное

Редьярд Джозеф Киплинг

В полночных звёздах правды нет. Избранное

© Фельдман Е. Д., перевод на русский язык, составление, 2021

© Издание на русском языке. ООО Группа Компаний «РИПОЛ классик», 2022

© Оформление. Т8 Издательские технологии, 2022

От переводчика

Редьярд Киплинг (1865–1936) – великий английский поэт и прозаик, лауреат Нобелевской премии по литературе 1907 г.

Широкой публике известен как автор повести для детей «Маугли».

Для «продвинутой» публики – это поэт, воспевший Британскую империю.

Для меня Киплинг – любимый поэт, способный делать поэзию из любого материала, – из солдатской портянки, из библейской легенды, из пароходного винта.

Люблю поэзию, придвинутую к жизни вплотную.

Потому рыдаю от Пастернака и совершенно дурею от Высоцкого.

Потому счастлив, что нашёл себя в Киплинге, который берёт жизнь целиком, как есть, не деля её на высокую и низкую.

Насчёт «империализма» Киплинга: было дело.

Но Киплинг слишком велик, чтобы вместиться в какой-либо «-изм» без остатка.

Прочтите стихи – убедитесь сами.

Биографию поэта можно найти в учебниках и справочниках, но лучшая биография – в его стихах.

Стихи – перед Вами.

Счастливый путь!

Надеюсь, пройдя его до конца, Вы не почувствуете ни скуки, ни усталости.

Евгений Фельдман

Вступление к «Департаментским Песенкам» 1885

Я с вами не однажды разделилИ хлеб, и соль, и воду, и вино,И с вами с каждым, люди, не однаждыИ жил, и умирал я заодно.Хотя бы раз не отозвался яНа вашу радость? – спрашиваю вас.В беде, в несчастье – в искреннем участьеОтказывал ли вам – хотя бы раз?Я в шуточной манере описалСегодняшние наши времена.Вы, в эту шутку вчитываясь чутко,Поймёте, какова её цена.1885

Общие итоги

Унаследовав изъяныПредка-полуобезьяны,Мы их сохранили, как святыни.Тот, чей лук верней дырявил,Брата к праотцам отправил.Так мы поступаем и доныне.Предок наш возвёл в обычайПриходить с чужой добычей.Наша наглость – тоже без границы.Крал чужие лодки предокИ, скончавшись, напоследокВодворялся в лучшие гробницы.Кость покрыл резьбою кто-то.Гость украл его работуИ принёс вождю её в подарок.Вора приняли с улыбкой,И с тех пор народец гибкийДелает карьеру без помарок.Не был Сфинкс ещё изваян,Но от центра до окраинФаворит уж был всему хозяин!У Хеопса-фараонаСпёр подрядчик миллионыИ секрет во время óноЗаложил в основу пирамиды.А Иосиф? В год невзгодыФараонские доходыПриумножил он, народуУготовив рабскую планиду.Этой песней безыскуснойПодвожу итог я грустный –Неизменна кривда в человеке:Согрешив первоначально,Он грешит официальноИ в грехе пребудет он вовеки!

Штабная история

Эта песня стара, как холмы и ручьи,Как свет и как темнота,И ещё эта песня стара, как моиНеоплаченные счета.Субъект по фамилии Джéнкинз,по имени АртаксéрксБыл в армейской конторе,так сказать, мелкий клерк-с.Но субъект по фамилии Джéнкинз,сия канцелярская тля,Был замечательный тенори брал даже верхнее «ля».В пивную сбегáл со службы(благо – недалеко).На стрельбах во время ученийпули слал «в молоко».Честь отдавал – умора,прямо – цирк шапито.И всё-таки этот Дженкинзмозгой шевелил, как никто.Два месяца был он в Си́мле.(Дело было весной.)Под гималайским кедромон спелся с дамой одной.Корнéлией Агриппи́нойзвали её. ОнаТонкой слыла музыкантшей.(Талия – как у слона!)Она управляла мужем,а тот управлял Депар –таментом, где КорнелииДженкинз явил свой дар.Длились до самой осениэти спевки с весны.Оплачивались концертыза счёт индийской Казны.Корнелия пела, а Дженкинзхвалил её: «о-ла-лá!»Был Дженкинз фальшив, как нотыте, что она брала.Апрель пролетел, и дамасказала мужу: «Хочу,Чтоб Дженкинз остался в Симле.Ты слышишь? Я не шучу!»И Дженкинз прежней службепослал прощальный привет.В Симле ему доверилиответственный табурет.Дали читать каталоги,и, чтобы не заскучал,Ему оклад положиливдвое больше, чем он получал.Нынче, после обеда,коротая долгий досуг,Он воет за фортепьяно,как свора голодных сук.Взлетев при помощи дамы,теперь напоётся всласть.Ещё бы! В индийском штатетеперь он – Сила и Власть!

Легенда министерства иностранных дел

Я расскажу вам, почему РаджаНалёг на «симпкин»[1] глупо и нелепо,Ничем былым уже не дорожа.Правительство, что действовало слепо,Конечно же, прекрасно. Слепота –Его второстепенная черта!Князь-владыка Колазаяорден захотел в петлицу.Он тюрьму возвёл для краяи прекрасную больницу.А потом для влаги свежейон построил водостоки.И решил народ-невежа,что рехнулся он жестоко.Только клерки англичанеоценили измененья,Предложив радже – старанье,эрудицию, уменье.Толковали пылко, многоо прекрасных перспективах,И железная дорогав планах грезилась ретивых.Все таможенные сборыкнязь скостил наполовину.Он чиновничьи раздорыподавил с отвагой львиной.Стал ценить за прилежаньеи за сметливость – и следомОн уменьшил содержаньегенералам-дармоедам.И со злобой, но с оглядкойстали жить в кругах чиновных.За поборы и за взяткикнязь велел казнить виновных.Так расправился владыкас прежним бытом Колазая,И награды превеликойстал он ждать к исходу мая.Май настал, и рассчиталасьс князем щедрая Европа,И звезда ему досталась –«ЖОлотая антилоПА».Что владыка сделал дале,колазайцы и донынеНе расскажут без печали,не расскажут без унынья.Князь без долгих разговоровсбор таможенный удвоилИ продажных крючкотвороввпредь уже не беспокоил.Вновь поборы без границы,водостоки в запустенье,И вчерашняя больницастала собственною тенью.Князь-владыка, как бывало,щедро отсыпает злато,Дармоеда генералаублажая, как когда-то.Князь-владыка Колазая«симпкин» пьёт и видит счастьеВ том, чтоб жить, не помышляяо награде высшей власти!

Нравственный кодекс

Чтоб вы правдивой не сочлиИсторию мою,Скажу вам честно: это всё –Заведомая ложь.Жену оставил юный Джонс,едва успев жениться.Хуррýмский край позвал его,афганская граница.Джонс гелиографи́стом был.[2]Супругу до разлукиОн связи выучил, начавс азов своей науки.И ум его к её краселетел не наудачу:Сам Аполлóн курировалприём и передачу.С утра до вечера с горысигналил Джонс приветы,К которым присовокуплялразумные советы.Сигналил он: опасна лестьармейской молодёжиИ генералов, что, увы,сластолюбивы тоже,Из коих слаще всех поётковарные руладыПроклятый Бэнгз (сей генерал –герой моей баллады).Скакал со штабом Бэнгз. Глядит,с горы, как сумасшедший,В долину гелиограф шлётдепешу за депешей.Да что там, Господи, стряслось? –Чума? Пожар? Восстанье?И Бэнгз со штабом стал читатьвоздушные посланья.«Ко-тё-нок мой род-ной…». Ого!Да что он, «под парáми»?Какой «котёнок» может бытьв служебной телеграмме?Тире – две точки – вновь тире…«Лю-бовь мо-я…». Проклятье!И кто с горы всю эту чушьнесёт, хотел бы знать я!»Дубина адъютант молчит,а штаб глядит с ухмылкой,Внося в блокноты всё, что Джонсс горы сигналит пылко:«Голубка, с Бэнгзом проводитьне смей ни дня, ни часа;На пограничье не найтиопасней ловеласа!»Как ни была б Любовь слепа,но люди-то ведь зрячи.Передаёт супруге Джонс,ревнивый и горячий,Пикантные подробностииз генеральской жизни.Все точки и тире полныжестокой укоризны.Дубина адъютант молчит,а штаб гладит с ухмылкой,Как багровеет Бэнгз от щёкдо бритого затылка.Но хладнокровно молвил Бэнгзсопровождавшим: «Еду!Кру-гом! За мною! Рысью – марш!Здесь – частная беседа».Заметить надобно, что Бэнгзбыл человеком чести:Он Джонса юного не сталпреследовать из мести.Но Бэнгз достойный прогремелдо самого Мадраса:«На пограничье не найтиопасней ловеласа!»

Моя соперница

Я на концерте, на балуКраснею, смущена,И потому сижу в углу,Одна, всегда одна.Не мне, а Ей стихи печётВосторженный поэт.Ей сорок девять, Ей – почёт,Не мне – в семнадцать лет.Всегда стеснительна до слёз,Я прячу робкий взгляд,Краснею от корней волос,До носа и до пят.Но с алой щёчки ГоспожаПохитила мой цвет,И в сорок девять так свежа,Как я – в семнадцать лет!Ах, мне бы так – прийти и взять,Да где уж! Я – молчу.Мне двух словечек не связать,И как я ни хочу,Но, как Она, не пошучу,Не позабавлю свет.Всё в сорок девять по плечу,Но – не в семнадцать лет!Она постарше матерейЮнцов, которым деньТолпиться у Её дверейНисколечко не лень.За экипажем ГоспожиОни помчатся вслед,А за моим – так ни души…Ведь мне – семнадцать лет!А если скачет на коне,На Мэлл[3] – сплошной парад.И тут не помогает мнеИ лучший мой наряд.И никуда не пригласятМеня на вечер, нет.Ведь Госпоже – под пятьдесят,А мне – семнадцать лет!Она зовёт меня «Жужу»,«Милашка», «нежный друг»,И вечно в тень я ухожу.И мне достался вдругНедавно от Её щедротЖених – столетний дед.Красавчик – Ей, а мне – урод:А мне – семнадцать лет!И я мечтаю, чуть дыша,О том, как в свой черёдСвоё отшутит Госпожа,Отпляшет, отпоёт.Тогда на бодром скакунеПромчусь в кругу друзей,И будет сорок девять мне,За восемьдесят – Ей!

Баллада о Бáндаре, или Обезьяне

Обычный Бáндар надо мной живёт на той сосне.Я часто думаю о нём в ленивом полусне.Обычный зверь, казалось, дверь мне в новый мир открыл,И как-то раз приснилось мне, что он заговорил:«Ты носишь тысячи одежд и ползаешь внизу,А я в чём мама родила качаюсь на весу.Бумажки – тлен, идти к ним в плен не пожелаю я,Чтоб заплатить за то, что пить не станет и свинья.Я у хозяина зерно краду в теченье дня:Я худ, я тощ, – он жир и мощь, – пусть кормит он меня.Я приключений для себя дурацких не ищу,Жену другого Бáндара к себе не потащу.Живу я, брат, без лишних трат, я весел и здоров:Ведь я живу без лошадей, карет и кучеров,Что не изъян, для обезьян, – как раз наоборот, –Живёт без шляпок и колец хвостатый мой народ.Выносят сор семейных ссор лишь люди за порог.Супруга знает: у неё – один я царь и Бог.Отдай свой завтрак, человек, отдай за так, не в долг,Ведь – как там люди говорят? – я «голоден, как волк!»Был краснорож приятель мой, взиравший свысока,И он слезал, и он чесал мохнатые бока,И как завистлив был мой ум и беспокоен взор:Я сам быть Бáндаром хотел среди великих гор!И я сказал ему: «Мой друг, Великий СудияРешил, что ты – счастливый Ты, что я – несчастный Я.Так ешь и помни обо мне с моей живой тоской:Я свой удел сменить хотел – на твой, на нелюдской!»

Арифметика границы

Солдата лет, наверно, семьУ нас готовят, чтобы далеЕго, на страх и вся, и всем,Послать в губительные дали,Где он поймёт, прибыв едва,Сколь верно: «Всяка плоть – трава!»Три сотни фунтов тратим в годНа то, чтоб мозг приставить к телуИ подготовленный народПриставить к воинскому делу.А результат? О том без вракПускай расскажет битый враг!Солдат в две тысячи казнеАнглийских фунтов обойдётся.Джезáйль[4] в афганской сторонеЗа десять рупий продаётся.Один дешёвый «трах-бабах», –Солдат – убит, расходы – в прах!Какой там, Господи, Евклид!Какие, к чёрту, постулаты!Уж если пуля прилетит,Любые траты ей не святы:Солдат бессилен дорогойПеред дешёвкою такой!Закончил Оксфорд? Ну, балбес!А ты, дурак, закончил Итон?Но у Афганца – перевес:Ведь он в невежестве воспитан,И всех магистров-докторовОн режет ночью, будь здоров!Набили целый пароходТаких, кто учен-переучен.Афганец выступит в поход,Наукой лишней не замучен.И потому стреляй, не мажь:Здесь дёшев – он, здесь дорог – наш!

Песнь женщин. Фонд медицинской помощи индийским женщинам, основанный леди Дáфферин[5]

Как ей услышать женщин благодарных?Повсюду – стены, леди – далеко,А зазывал бесчисленных базарныхПерекричать нам, бедным, нелегко.Пускай же ветер мартовский задышитИ леди до отъезда нас услышит.Пускай в местах, что леди посетила,Успеет он хоть кратко побывать:Там леди благородная явилаЛюбви и милосердья благодатьИ повторила на четыре света,Что предложить способна только это.Болели мы, немея от печали,И только слёзы капали из глаз.Пусть извинит за то, что мы молчали,Пусть извинит не завтра, а сейчас:Увидев свет, мы, словно вечной ночи,И малой тучки вытерпеть не в мочи!Над нами совы мудрые кружили,Светила нам печальная луна.Ах, наши детки так недолго жили,Недолго улыбалась им весна.Пусть горькую не раз мы пили чашу,Мы помним благодетельницу нашу!Во дни, когда молились мы, рыдая,И Боги равнодушны были к нам,Она трудилась, рук не покладая,Наперекор суровым временам.Пусть ей за всё воздастся в полной мереЗдесь, на Земле, и там, в НебеснойСфере!Пред нею смерть в испуге отступала,Болезни отступали второпях.Кто смеет утверждать, что это мало?Ведь если это так, – ничтожный прахСобою представляет триединство,Где жизнь и смерть, а также –материнство.Неси же, ветер, ей слова привета,Лети вперёд, – мгновеньем дорожи,И благодарность вознесут за этоТебе простолюдины и раджи,А спелая индийская пшеницаТебе с благоговеньем поклонится.Лети вперёд, – по морю и по суше,Лети туда, где не бывали мы.Тебе мы доверяем наши души,Что эта леди вызвала из тьмыТы ей скажи: покуда живы будем,Мы дел её великих – не забудем!

L’Envoi[6] к «Департаментским Песенкам»

Священный Алтарь подымил и угас.Цветы у подножья завяли.Богиня давно отвернулась от васИ к вам повернётся едва ли.Тогда для чего же и ныне, как встарь,Вы жертвы несёте на хладный Алтарь?«Мы знаем о том, что гробница пуста,Что мы неугодны Богине,И всё же с гирляндами в эти местаМы ходим и ходим доныне.Богиня – не с нами, но всё-таки дым,Как прежде, курится над местом святым.И хор наш, как прежде, молитву поёт.И рвеньем, и пеньем прельщённый,Когда-нибудь, может, до нас снизойдётГосподь всеблагой, восхищённый.И будет Он с нами, и будем мы с Ним,Пока мы Богиню и молим и чтим!»

Секстина царственных бродяг

Короче, перепробовал я всёИ всё узнал, что показал мне мир.Короче, понял я, что хорошоНа месте не засиживаться век.Вглядись же в мир вокруг себя, как я,Покуда не пришёл всему конец.Не всё ль равно, где нам придёт конец?Дай Бог здоровья поглядеть на всё.Мир изнутри сумел увидеть я,Людей, что для любви явились в мир.Всяк ловит шанс, но нет его – и векМы лицемерим: «Вот и хорошо!»В кредит ли, в руку, – всё нехорошо.Смирись, привыкни, а не то – конец.Сожжёшь и без того короткий век.Не лезь в пророки и наплюй на всё.Клюй помаленьку, что ни бросит мир,И не мечтай о большем, – будь, как я.Чего ж, Господь, не сделал в мире я?В любой момент я делал хорошоЛюбое дело. Та к устроен мир:Того, кто бьёт баклуши, ждёт конец.Но смысла нету – нету, вот и всё! –Одним и тем же заниматься век.В мозгу свербело, – так что не навекТо тут, то там устраивался я.Но как-то разом обрубил я всё,И с той поры мне стало хорошо.Бродяга ветер из конца в конецСо мною исходил широкий мир.Напоминает книгу этот мир,В которой ищешь истину весь векИ думаешь порой: «Когда ж конец?»И, торопясь, листаешь ты, как я,Считая, что и то уж хорошо,Коль долистать успеешь это всё.Благословен сей мир! Когда же яПочую: прожит век – и хорошо,Я встречу свой конец, приемля всё.1896

Греческий национальный гимн

Свобода – ты чудоСтраны полумёртвой.Здесь памятны всюдуИ меч твой, и взор твой.Кровавые реки –Святое отмщенье.Приветствуют грекиТвоё возвращенье!Героя ждала тыС мечтой голубою,Чтоб место, что свято,Заполнил тобою.Но тень тиранииЦарила всевластно,И виды иныеМы видели ясно:В слезах твои вежды,Горька твоя чаша,Кровавы одежды,И кровь эта – наша.Но, с рабской судьбоюСмириться не в силе,Мы будем с тобоюИль будем в могиле.Кровавые реки –Святое отмщенье.Приветствуют грекиТвое возвращенье!1918

Надломленные люди[7]

Из-за всего, что в тайне мы храним.Из-за всего, что души полнит страхом,Из-за начала, бывшего благим,Из-за конца, отмеченного крахом,Из-за того, что шкура дорога,А наше не навек уснуло лихо,Мы от закона бросились в бегаИ здесь осели – скромненько и тихо.Мы с родиной расстались второпях,Последний взор слезой не отуманя.Народ нас обвинял во всех грехах,Толкуя о подлоге и обмане.Был океан пред нами распростёрт.Он тешил нас, обиженных жестоко.Мы двинулись в Кальяо – славный порт! –Оставя сзади дартмурские доки.Стенанья вдов, рыдания сирот:«Верните нам хотя б процентов десять!».За них тогда вступился целый флот.Нас выследить хотели и повесить.Там до сих пор не стих скандальный гром,И на поимку не теряют виды.И это – христиане, что добромДолжны бы воздавать за все обиды!Благословенны эти острова,Где вас не ждёт судебный исполнитель.Да будет век республика жива,Что нам теперь – охрана и обитель.Вопросов глупых здесь не задают,Зато надёжно на ноги поставят.В работный дом здесь женщин не сошлютИ на панель здесь женщин не отправят.Полуденной объяты тишинойЗдесь церкви, рынки, улицы и парки.Фонтан бормочет сонно в летний зной.Прохожие не мечутся в запарке.Весь город, погружённый в сон дневной,Пересекают ю́кки палисады[8],А в сумерках здесь бриз береговойПриносит в город свежесть и прохладуДни напролёт – ни облачка, ни гроз,И синь чиста, что слёзы богомольца.Перебивает ладан запах коз,Позванивают мулов колокольца.Дни напролёт нас море стережётОт тех, кто нам вчинил когда-то иски.Раз в месяц мы встречаем пароход,Что к нам приходит с почтою английской.У трапа вас, как дорогих гостей,Мы выпивкой встречаем даровою.Британцы мы, но здесь мы без затей,И вам от доброхотов нет отбою.Мы вас в колясках в город отвезём,Покажем всё, не упустив ни крохи,Но к вам на пароход мы не взойдём:Там – Англия, а с нею шутки плохи.Мы в Англии бываем по ночам,Где светится дворец, как подожжённый,Где лорды к танцу приглашают дам,А дамы – наши дочери и жёны.Мы счастливы – но Что-То нас гнетёт,Мы счастливы – но Что-То нас тревожит,И это Что-То образ обретёт,Как только явь забвенье превозможет.Дай воздуха, Господь, хотя б глоток,Которым соотечественник дышит!Столица – кэбы – грязевой поток –Пусть эти звуки вновь у нас услышат!О города, чья слава так бледна,О улицы, где места нет надежде,Как наш лорд-вáрден?[9] Жив ли старина?Белы ли скалы Дувра, как и прежде?1902

Баллада о «Кламфердауне»

Первоначально баллада была написана для «Сент-Джеймс Газетт» в качестве откровенной пародии на письмо некоего корреспондента, который, судя по всему, полагал, что в будущем войну на море будут вести по старинным боевым правилам, установленным ещё при Нельсоне, включая взятие на абордаж и тому подобное. Случайным образом балладу с самого начала восприняли как серьёзный газетный отклик – и даже, если память мне не изменяет, положили на музыку, сделав из неё кантату. Сегодня, в отличие от всех прежних публикаций, я впервые раскрываю историю создания баллады.

(Редьярд Киплинг – в полном, каноническом собрании поэтических произведений, изданном в 1940 г., после его смерти.)Наш боевой корабль «Кламфердаун».Врага в Ла-Манше – разгромить и сжечь.В пространствах металлической утробыЗадраены все люки были, чтобыСолдат морской пехоты поберечь.Здесь в сотню тонн – орудья носовые,Здесь на корме – орудья в сотню тонн.Разбиты рёбра, смяты переборки,Ослабли скрепы, выбиты подпорки.Налево – брань, направо – смертный стон.Наш боевой корабль «Кламфердаун»,А лёгкий крейсер – неприятель наш.Он с пушкой Гочкиса, он с быстрым ходом,Во избежанье близких встреч с народом,Что сатану возьмёт на абордаж.Как на ученьях, словно по мишени,Враг начал бой с дистанции семь миль.Два точных залпа было в ходе боя.Орудье наше сникло носовое,Как лилия, которой свет немил.«Вон – плавится орудье носовое,Качается кораблик, словно пьян.На час, на два – затихнуть, оклематьсяИ наскоро, где можно, залататься».«Добро. Согласен», – молвил капитан.Дистанция – одна морская миля.Пальнул противник, как в утиный клин,И дёрнулось орудье, как на дыбе,И в кормовой бронированной глыбеМеханику заклинило… Ну, блин!«Пар поступает в башню кормовую.Там находиться – силы больше нет:Питающие трубы разорвало.Что делать, капитан?» – И прозвучало«Держитесь, сколько сможете», – в ответ.Наш боевой корабль «Кламфердаун»Внезапно развернулся. От врагов –Огонь и смерть. Лишь белый кит сразитьсяC акулой, что зовут «морской лисицей»,Так мог бы у полярных берегов.«Как часто здесь ни падают снаряды,Мы падаем здесь чаще, капитан.Но умирать, в глаза не видя смерти,Глаза врагов не видя в круговерти,Не в правилах у нас, у англичан!»«Мы прямо на противника дрейфуем,И я лишь попросить тебя могуОрудием, где пар невыносимый,В честь Англии, в честь родины любимой,В последний раз ударить по врагу!»Наш боевой корабль «Кламфердаун»Ударил храбро, словно древний кельт,Однако, пояс от кормы до носа –Без броневых щитов. Как от поноса,В стрельбе затрясся вражий «Норденфельдт».«В нас, капитан, палят неудержимо,И всё трудней удары отражать.Шрапнель врага в пустых отсеках рвётся:Весь уголь – вышел… Что нам остаётся?»И капитан ответил: «Так держать!»Наш боевой корабль «Кламфердаун»Закончил дрейф, отважен и упёрт.Замолкла навсегда орудий пара,И мы – в потоках крови, в клубах пара –Сошлись-таки с врагами борт о борт!«Нам, капитан, враги кричат “Сдавайтесь!”Вам – сдать ваш кортик». – «Нет, каков кураж!Желают стали? Стали здесь до чёрта!Сцепляемся вдоль вражеского бортаИ – сабли вон – идём на абордаж!»Наш боевой корабль «Кламфердаун»Исторг наверх четыреста солдат.Обварен всяк, но взор сверкает орлий,У каждого кипит проклятье в горле,У каждого в душе – кромешный ад.Очистили корабль от хозяев,Всем мольбам о пощаде вопреки.Все – голые по пояс, босоноги,И все в тот день сражались, словно боги,Как Нельсона сражались моряки.Ушёл над дно подбитый «Кламфердаун»,Ушёл на дно, но прежде взял реванш,Ушёл, подбитый, одержав победу,Ушёл к треске и к угрю-трупоедуИ не загромоздил собой Ла-Манш.Команда «Кламфердауна», – с победой!Таким парням – ни сгинуть, ни сгореть!Захвачен крейсер в мужественном споре,Соперник давний снова сброшен в море. –Так было – есть – так вечно будет впредь!1892

Крейсера

Мамаша – Фрегат, что в морской заварушке,Линкоры вела на британские пушки,И мы, её Дочки, спешим поскорееВрага навести на свои батареи.Мы служим приманкой, мы служим в конвое.Идём по ночам и берём за живое,Как шалые девки ретивого сорта,Что встретят матроса у каждого порта.Шпионки, мы в гонке за нашим клиентом.В финале – догнали и сдали моментом,И – в полную мощь бронированных грудей –Вступают хоралы британских орудий!На море купчина кручины не чает,Не чает, покуда сестёр не встречает.И мы окружаем его, легкоума,И груза лишаем без лишнего шума.Наш флот – что-то вроде разинутой пасти.Мы будим в противнике страсти-мордасти,И пасть замыкается грозно и разом,И поздно включать осторожность и разум!При этом, Фрегата проворные Дочки,Мы действуем живо и без проволочки:На берег одна с донесеньем несётся,Другая следить за врагом остаётся.Там – горы, долины и дождик унылый.Здесь – мы собираем наличные силы,Здесь – кружимся в танце всё снова и сноваНа плавной округлости шара земного.Слепит нас луна, что сверкает и блещет,Слепит нас волна, что бежит и трепещет,Но сходимся, сёстры, железной оравойВ стихии, кипящей и слева, и справа.Как девушки, ждущие выход невесты,Смеются, разносят последние вести,Так рядом со смертью друг дружке мы вторим,И каждая каждой сигналит над морем:«Что видишь? Сигналы иль молний разряды?Что слышишь? Гром Божий иль гром канонады?Что – что опознала? Тяжёлые тучиИль дым над армадой – враждебной, могучей?»Врагу постоянно мы путаем карты,Туманны-обманны здесь финиши-старты,Но по окончании наших прелюдийВступают хоралы британских орудий!Кончается мир – веселеют ребята:Законы, над нами висевшие, сняты.И в водах прибрежных, и в море открытомНет удержу нам, Дочерям знаменитым!1899

Песня во время шторма

Держись! Мятежные моря –На нашей стороне,Хоть рея – прочь – и якоряОстались там, на дне.Не войны, брат, а волны, брат,Бросают нас на бой,Но славен Рок, что дать урокБерётся нам с тобой:Средь наших бед – или побед, –И обретений, и пропаж.Игра – это больше, чем игрок,Корабль – это больше, чем экипаж!Уходят волны в полный мрак,Мерцая и спеша,И говорит любой моряк:В них тоже есть душа,Они – наш враг; британский флагВрагу не нутру.Но славен Рок, его урокНа штормовом ветру:Средь наших бед – или побед, –И обретений, и пропажИгра – это больше, чем игрок,Корабль – это больше, чем экипаж!Держись, хоть ветер и волнаВ сраженье против насМощней удары – и сполна –Имеют про запас.Идем вперёд, не сбавив ход,Волне наперекор,Прославим Рок, – и пусть урокПоддержит звёздный хор:Средь наших бед – или побед, –И обретений, и пропажИгра – это больше, чем игрок,Корабль – это больше, чем экипаж!Вот мачта рухнула; теперьРешай, как поступить,Но знай: потеря из потерь –Вернуться, отступить.Взыграйте ж, горны, меж ЧертейИ океанским дном,Прославим Рок, что, дав урок,Нам скажет об одном:Средь наших бед – или побед, –И обретений, и пропажИгра – это больше, чем игрок,Корабль – это больше, чем экипаж!Держись, хоть нету сил уже,И небо всё в слезах,И на последнем рубежеСлабеем на глазах.Пока Приказ и Служба насУдерживают здесь,Прославим Рок, что дал урокИ повторил нам днесь:Средь наших бед – или побед, –И обретений, и пропажИгра – это больше, чем игрок,Корабль – это больше, чем экипаж!1914–1918